Абрамов Яков Васильевич - Василий Каразин. Его жизнь и общественная деятельность

   Яков Васильевич Абрамов

  

   Огромнейшему большинству нашего образованного общества Василий Назарович Каразин неизвестен даже по имени. Здесь мы имеем один из самых выразительных примеров несправедливости истории. В то время как от эпохи, в которую жил В.Н. Каразин, в памяти потомства остались имена множества ничтожных людей, которые сделались историческими деятелями исключительно в силу каких-либо случайных причин, не имевших никакого отношения к их личным качествам, и, нашумев на исторической сцене, в сущности прошли совершенно бесследно для жизни русского общества и русского народа, - личность, выдающаяся во всех отношениях своими блестящими качествами, человек, стоявший по научным познаниям и идеям на целый век впереди своего времени, деятель, оставивший глубокий след в русской жизни, образец необычайной нравственной высоты, смелости и прямоты, совершенно неизвестных в тех сферах, в которых он вращался, человек, смело говоривший царям правду, которая до сих пор не может увидеть света иначе, как с пропусками и урезками, - такой человек остается полностью забытым для общества. В любой европейской стране такому человеку давно был бы поставлен памятник, его имя стояло бы на надлежащем месте в истории, его личность, мнения и деятельность послужили бы предметом многочисленных исторических работ, его биография, наконец, сделалась бы настольною книгою каждого гражданина. У нас же даже имя этого человека неизвестно. В самом деле, многие ли из читателей настоящей книги могут сказать, что они не то что имеют какое-либо понятие о В.Н. Каразине, но хотя бы слышали его имя? Увы! Таких найдется немного...

   Но что говорить о массе общества, когда наши присяжные историки до сих пор оставляют личность В.Н. Каразина в совершенном пренебрежении. Не странно ли, в самом деле, что мы доселе не имеем мало-мальски связного биографического очерка, хотя бы чисто внешнего, посвященного этой замечательной личности. Чьих только биографий мы не имеем? В.Н. Каразин, оказывается, до сих пор не заслужил чести иметь хоть кое-какую биографию ни как ученый, ни как общественный деятель, хотя в обоих отношениях он представлял собою выдающееся явление. Этого мало. Игнорирование историками В.Н. Каразина идет еще далее. В известном капитальном труде А.Н. Пыпина "Общественное движение при Александре I" совсем не упоминается даже имени В.Н. Каразина, хотя он, как увидит читатель из настоящей книги, играл весьма крупную роль в период развития просветительских и освободительных стремлений Александра I. Такая несправедливость историков по отношению к В.Н. Каразину станет еще более обидной, когда мы примем во внимание, что в единственном историческом исследовании, в котором уделено большее или меньшее внимание В.Н. Каразину (В.И. Семевский. Крестьянский вопрос в России. Спб., 1888 г.), он представлен в довольно неблаговидном свете. Его попытка облегчить участь своих крестьян выставлена чуть ли не своекорыстным делом, а история, из-за которой он попал в 1820 году в Шлиссельбургскую крепость, изложена в том смысле, что В.Н. Каразин предлагал себя едва ли не в добровольные шпионы правительству. Читатель убедится из нашего очерка, насколько несправедливо такое отношение историка к этой замечательной личности.

   Составить полную, обстоятельную биографию В.Н. Каразина, при тех материалах, которые имеются в печати в настоящее время, невозможно. О личной жизни Каразина мы, можно сказать, не имеем никаких данных. Даже относительно его общественной деятельности данные слишком часто отрывочны и неполны. Тем не менее, свод и тех данных, которые уже опубликованы, рисует перед нами глубоко симпатичную и выдающуюся во всех отношениях личность и дает возможность несколько пополнить пробел, существующий в исторических работах, посвященных эпохе, в которую жил В.Н. Каразин.

   Приступая к составлению настоящего очерка, мы не задавались целью создать так называемый "солидный труд". Подобная работа выходила бы за пределы нашей задачи и не соответствовала бы рамкам, поставленным для целого издания, в которое наш этюд входит как часть. Мы имели в виду лишь дать популярный, биографический очерк человека, столь несправедливо забытого нашим обществом и нашей историческою наукой, и тем привлечь их внимание к этой оригинальной личности и видному деятелю нашей прошлой жизни.

   При нашей работе мы пользовались исключительно печатными источниками. Есть много указаний на материалы для биографии В.Н. Каразина, хранящиеся в правительственных и частных архивах. В "Украинской старине" Г.П. Данилевского говорится о многотомных "Записках" В.Н. Каразина, которые предполагалось издать еще в 60-х годах, но которые доселе не появились на свет. Тот специалист-историк, который рано или поздно возьмется за составление полной биографии В.Н. Каразина, без сомнения, соберет все эти рукописные материалы и, пользуясь ими, даст нам жизнеописание этого замечательного человека, вполне достойное его выдающихся качеств и своеобразной роли, сыгранной им в русской жизни.

  

   О детстве Василия Назаровича Каразина не сохранилось решительно никаких сведений. О юношеских годах его имеются только отрывочные известия.

   По происхождению Каразин был грек или серб. Сам он, по-видимому, считал себя сербом. Так, по крайней мере, он говорит в записке, представленной в 1804 году князю Чарторыйскому по поводу сербского восстания, - записке, о которой мы будем говорить далее. Но едва ли не вернее считать его предков греками. Это была дворянская фамилия Караджи. Семейство Караджи переселилось в Россию при Петре I. Родоначальник этого семейства, Григорий Караджи, был архиепископом г. Софии, нынешней столицы Болгарии. Он был прадедом Василия Назаровича Каразина. Дед последнего, Александр Григорьевич, умер капитаном русской гвардии. Сын его, Назар Александрович Каразин, также служил на военной службе, был в 1767 году, перед началом турецкой войны, представлен Екатерине II как опытный инженерный офицер и получил поручение отправиться секретно в Турцию для снятия планов крепостей. Исполняя это поручение, он был пойман в Адрианополе и едва избежал участи быть посаженным на кол, успев убежать из заключения. В Россию он вернулся не только со сведениями, которые ему было поручено добыть, но еще с 3 тысячами арнаутов, оставивших Турцию. Сделанный начальником этих арнаутов, Назар Каразин пошел с ними во главе русской армии, выступившей против турок; в 1768 году напал на Бухарест, выгнал оттуда турецкое войско и пленил валахского господаря Григория Гику с братом, сыном и придворными; в 1770 году подвергся нападению 7 тысяч турок близ Бухареста, причем почти все его арнауты пали и он спасся всего с несколькими человеками. В то время он уже был полковником. В этом чине он и вышел в отставку, получив в награду от Екатерины населенные имения в Харьковской и Московской губерниях. Женат он был на дочери сотника Харьковского полка, Ковалевского.

   Эти, пусть чересчур краткие, сведения о происхождении и предках В.Н. Каразина дают, однако, право заключить, что те стремления и идеи, которые обнаруживал впоследствии этот замечательный человек, были даны ему всего менее его семьею. Единственное, что могла внушить ему семья, это стремление к военной службе, обнаружившееся в Каразине, как увидим сейчас, еще тогда, когда он был ребенком, но ослабевшее и вытесненное совсем другими стремлениями, лишь только он стал жить сознательною жизнью.

   Родился Василий Назарович Каразин 30 января 1773 года в имении отца, селе Кручик, Краснокутского комиссариатства, теперь Богодуховского уезда Харьковской губернии.

   Первоначальное воспитание он получил сперва в Кременчугском, а затем в Харьковском частных пансионах. Во время пребывания в последнем, будучи 11-летним ребенком, Каразин, во время проезда через Харьков графа Румянцева-Задунайского, явился к нему и заявил о своем желании поступить на военную службу. Отец его в это время только что умер, и Румянцев, знававший Назара Каразина, отнесся внимательно к его малолетнему сыну, причем, по обычаю того века, записал ребенка в кирасирский орденский полк, шефом которого был сам.

   В чем состояло ученье Каразина в пансионах, нам неизвестно. Содержатели пансионов были, по-видимому, люди весьма почтенные и влияли на своего питомца благотворно. Каразин впоследствии вспоминал о них в теплых выражениях.

   Каразину не было еще и 18 лет, когда он поступил на действительную службу сержантом в лейб-гвардейский Семеновский полк. Служба тогдашних гвардейцев оставляла им много свободного времени; вместе с тем им было предоставлено вообще много свободы. Каразин воспользовался этими обстоятельствами для того, чтобы получить серьезное высшее образование и ознакомиться с Россией. Вскоре он и совсем вышел в отставку, чтобы иметь больше возможности заниматься наукой. К тому же военная служба мало гармонировала с его характером и стремлениями. Он регулярно посещал лучшее из тогдашних наших высших учебных заведений - горный корпус и здесь, под руководством профессоров и самостоятельно, приобрел столь обширные познания по всем важнейшим отраслям естествознания, что они служили впоследствии предметом изумления, а порою и зависти для специалистов. Химия, физика, ботаника, метеорология - в этих областях естествознания он чувствовал себя как дома, насколько это было возможно при тогдашнем развитии естественнонаучных знаний. Медицинские познания составляли также предмет его пристрастия. Математическая "подкладка" лежала в основе его образования. Он прекрасно знал также языки латинский, немецкий и французский. Рано начав интересоваться общественными вопросами, Каразин ознакомился со всем важнейшим, что тогда имелось во всемирной литературе по этим вопросам. Но главным предметом его занятий в первый период жизни, как и позднее, в период долгого пребывания в деревне, было естествознание. Ниже мы увидим, какое важное значение придавал он естественным наукам. Теперь же сделаем еще несколько замечаний о тогдашних занятиях Каразина. Вероятно, именно в это время ему пришлось ознакомиться со Священным Писанием, знанием которого он впоследствии иногда щеголял. Чтобы пополнить свое образование, Каразин решился ознакомиться с состоянием своего отечества и для этого совершил путешествие по России, объездив многие губернии.

   Мы упомянули, что Каразин рано начал интересоваться общественными вопросами. Впоследствии мы увидим, каковы были его взгляды на важнейшие явления общественной жизни. Здесь же заметим, что даже значительно позднее, когда горький опыт должен был бы многому научить и умудрить Каразина, он оставался крайним идеалистом. Собственно говоря, он оставался идеалистом, равно как и пылким энтузиастом, до самой своей смерти. Можно представить себе, какое впечатление должны были производить на молодого идеалиста и энтузиаста порядки, наступившие при восшествии на престол императора Павла. Тот панический ужас, который охватил тогда все общество, особенно сильно подействовал на впечатлительного Каразина. Под влиянием этого ужаса он вышел в отставку и решился уехать за границу. По указу Павла, паспорта для заграничных поездок выдавались только по высочайшему повелению. Каразин обратился с просьбою к императору о дозволении ему ехать за границу, причем назвал в качестве цели своей поездки желание учиться. Желание это, конечно, всего менее было понятно Павлу и не заслуживало ни малейшего уважения в его глазах, а скорее должно было сделать Каразина подозрительным в глазах государя, воспретившего ввоз из-за границы всех книг и решившегося отделить Россию от Европы своего рода китайской стеной. Само собою разумеется, что на свою просьбу Каразин получил отказ, и тогда он задумал просто бежать за границу. Это оказалось, однако, не так-то легко привести в исполнение, потому что Павел, воспретив своим подданным выезд за границу, оцепил ее войсками и наш беглец был схвачен на границе разъездом драгун и доставлен арестованным в Ковно. Каразин хорошо понимал, какая участь его ожидает. К этому времени царствование Павла уже ознаменовалось целым рядом деяний, не оставлявших для Каразина никакого сомнения в том, что ему не избежать позорной "кобылы". И вот, находясь в таком положении, беглец пишет из-под ареста Павлу письмо, которое представляет собою любопытнейший образчик обращения бессильного узника к всемогущему повелителю. Указав на то, что он - преступник "не противу чести, совести, религии и отечественных законов", а только против "повелений" императора Павла, и что лично он "не имел никакой нужды спасаться бегством", которое будет "загадкою" для его следователей, Каразин объяснил причину своего бегства в следующих выражениях:

   "Я желал укрыться от твоего правления, страшась его жестокости. Многие примеры, разнесенные молвою на пространстве царства твоего, молвою, вероятно, удесятеренные, грозили моему воображению день и ночь. Я не знал за собою вины. В уединении сельской жизни не мог я иметь ни случаев, ниже поводов оскорбить тебя; но свободный образ моих мыслей мог быть уже преступлением..."

   Павлу, конечно, не часто приходилось получать подобные письма; вернее, ему в первый и едва ли не последний раз пришлось услышать такое категорическое обвинение в жестокости, которая заставляла и людей невинных страшиться за свою участь. Он был поражен и, подвергая за гораздо меньшие вины людей смертной казни или ссылке, на этот раз не только не подверг никакому наказанию дерзкого подданного, но еще и захотел показать ему свою милость. Он потребовал Каразина к себе и, когда того привезли, сказал ему: "Я докажу тебе, молодой человек, что ты ошибаешься! Скажи, при ком ты хочешь находиться?" Хотя Каразин и не изъявлял желания служить при ком-либо, но, очевидно, в это время было не до противоречий, и он указал на одного из тогдашних сановников, окружавших Павла, - Трощинского. К последнему он и был определен на службу. В формуляре его по этому поводу значится: "Произведен при определении, по высочайшему повелению, к статским делам, в канцелярию государственного казначейства и главного медицинской коллегии директора, коллежским переводчиком".

   Попав при таких необыкновенных обстоятельствах на службу, Каразин имел возможность избрать для себя занятия по своему выбору. Он выразил желание и получил разрешение работать в архивах - иностранных дел и разрядного - в Петербурге и Москве для собирания материалов по истории России вообще и в особенности истории финансов и медицины. По-видимому, материалы эти, переданные Каразиным государственному казначею, не получили никакого употребления, но за собирание их Каразин получил чин коллежского асессора.

  

   В 1801 году совершились известные события, прекратившие царствование императора Павла и возведшие на престол Александра I.

   Конец царствования Павла был крайне мрачен; жизнь общества была совершенно сдавлена; безопасность каждого сделалась до того необеспеченною, что перемена царствования, невзирая на средство, которым она была произведена, вызвала общую радость. Едва ли оставался человек, не исключая даже лиц, наиболее приближенных к покойному императору, который не был бы обрадован прекращением невыносимого положения вещей, распространившегося особенно в последний период царствования Павла. В эту печальную эпоху никто, ложась спать, не был уверен в том, что он встанет с постели по своей воле, а не по воле грубого насилия, и что ему не придется на другой день отправляться в Сибирь или идти на эшафот. Дело доходило до того, что гвардейские офицеры всегда носили с собою запас денег, чтобы не быть застигнутыми врасплох, когда им неожиданно прикажут садиться в телегу и отправляться в сибирские тундры. Короткое царствование Павла было преисполнено арестами, разжалованиями, ссылками, казнями на площадях, и все это почти всегда обрушивалось на людей, совершенно ни в чем не повинных, оговоренных, вызвавших гнев монарха каким-нибудь мелочным несоблюдением субординации и странного, введенного Павлом, этикета, или просто показавшихся чем-либо подозрительными. Это был тяжелый, мучительный кошмар, тяготевший над всеми и каждым и не дававший буквально никому вздохнуть свободно. Дело дошло до того, что даже наследник престола, будущий император, оказался под подозрением и должен был дрожать за свою участь. Что же удивительного после этого, если прекращение такого ужасного положения вещей вызвало общие горячие ликования? Общество почувствовало себя освобожденным от тяжких уз и беззаветно отдалось радости, вызванной чувством избавления от грозной опасности и тысячи мелочных и нелепых стеснений (вроде запрещения известного рода экипажей, круглых шляп, сапог с отворотами, прически a là Titus, запрещения употребления некоторых слов[*] и т. п.), несоблюдение которых могло, однако, сгубить жизнь человека. Общая радость была так велика, что увлекла даже людей вроде Державина, который неожиданно для всех разразился стихами, выразившими тогдашнее настроение общества.

  

   [*] - В 1797 году было запрещено употребление слов: обозрение (вместо него повелено употреблять осмотрение), врач (вместо него лекарь), выполнение (исполнение), пособие (помощь), преследование (посланной -? - в погоню), сержант (унтер-офицер), граждане (жители или обыватели), отечество (государство), приверженность (привязанность или усердие), стража (караул), степень (класс), отряд (деташемент или команда); слово "общество" совсем изгонялось из русского языка - без замены каким-либо другим.

  

   Общее ликование было вызвано не только прекращением ужасного режима, но и восшествием на престол личности с такими качествами, какими отличался молодой Александр I. Конечно, современники событий, о которых мы говорим, в силу контраста, представлявшегося личностями Павла и Александра, могли быть склонными преувеличивать прекрасные качества последнего, рисовавшегося им в роли освободителя от мучительного кошмара и уже в силу этого казавшегося им истинным ангелом; но и мы, далекие потомки этих современников, спокойно оценивая события и людей того времени, должны признать, что в истории Европы было немного монархов, которые, всходя на престол, были бы проникнуты такими благородными стремлениями и чувствами, как Александр I. Воспитанник сурового республиканца Лагарпа, Александр, при вступлении своем на престол, жаждал насадить в своем государстве свободу и сделать счастливыми всех своих подданных. К тому же он слишком близко видел на примере своего отца, к чему ведет противоположная система. Помимо убеждений, внушенных воспитателем и подкрепленных действительностью, на тот же путь работы для блага своего государства и народа, или, вернее, всего человечества, Александра толкали и его личные, в высокой степени благородные, качества. Как личность Александр производил самое обаятельное впечатление, и все, кто имел возможность вступать с ним, в годы его молодости, в личные отношения, был глубоко очарован им. В истории имеется мало примеров того необычайного великодушия, которое проявлял Александр I по отношению к своим политическим врагам и изменчивым друзьям (Наполеон, Франц, Фридрих Вильгельм), и того постоянного мужества, с которым он вел борьбу с Наполеоном, невзирая на всевозможные неудачи, пока не победил этого колоссального разбойника. Известно глубокое огорчение Александра, когда он встретил на первых же порах препятствия осуществлению своего желания освободить себя от бремени неограниченной власти. Известны также его симпатии к крепостным крестьянам и его желание освободить их. Не наше дело останавливаться на выискивании причин, в силу которых это необычайное соединение передовых убеждений и столь благородных личных качеств в лице могущественного монарха, слово которого являлось непреложным законом, не привело к осуществлению и незначительной доли тех ожиданий, которые возлагали на Александра I его современники, когда он всходил на престол после мрачного царствования Павла. Мы хотели указать только, что самые пылкие ожидания современников имели полное основание в личных качествах Александра и характере его убеждений и стремлений.

   Если восшествие на престол Александра I взволновало даже такого "старого воробья", каким был Державин, то понятно, во сколько раз более сильное впечатление это событие должно было произвести на такого пылкого энтузиаста и идеалиста, каким был Каразин, имевший в это время всего 27 лет от роду. Впечатление это выразилось в поступке, который людям положительным мог показаться сумасбродным, но который не показался таковым прекрасному юноше, вызвавшему своею личностью это сумасбродство. Пользуясь суматохою, царившею во дворце в первое время по воцарении Александра I, Каразин, во время одного из придворных церемониалов, пробрался в кабинет императора и там оставил на столе письмо на имя государя. Последний прочитал письмо и пришел в восторг как от тех идей, которые высказывались в письме, так и от его пылкого и задушевного тона. К сожалению, до сих пор это письмо не могло быть напечатано без пропусков, хотя, казалось бы, теперь оно имеет значение исключительно историческое. Мы остановимся на содержании этого письма подробнее, так как оно, с одной стороны, служило исходною точкою отношений Каразина к Александру I, а с другой - дает богатый материал для характеристики тогдашнего умонастроения Каразина, его идей и стремлений.

   "Государь! - писал Каразин. - Ты царствуешь над сорока миллионами человек, искони приобыкших чтить власть, вне которой они не могут представить себе блаженства. Одного взора их царей часто довольно, чтобы развить повсеместную радость, и, конечно, одного величия, - чтоб устроить счастье, каким только может человек наслаждаться на земле!.."

   Указав затем на то, что Россия по своей величине, по естественным богатствам представляет собою единственное в мире государство и является также единственным по условиям, благоприятствующим благодетельной деятельности монарха, отметив, наконец, что, по тогдашнему состоянию Европы, данное время наиболее удобно для возведения России на верх славы и блаженства (слова манифеста при восшествии Александра I на престол), Каразин переходит к перечню ожиданий, которые он возлагает на молодого государя.[*]

  

   [*] - Начало этих пожеланий, в размере 54 строк "Русской старины", где напечатано настоящее письмо Каразина, доселе не увидело света.

  

   "Без сомнения, наш Александр, друг людей, ведает, что доверенность к правительству, утверждаемая известностью непременных его начал, одна рождает взаимную доверенность граждан между собою; что она есть жизнь промыслов, мать общественных добродетелей и источник благоденствия.

   С доверенностью к правительству на одной степени поставит он веру к правосудию. Без них обеих почтенные слова: гражданин, отечество - суть пустые звуки на языке отечественном!

   Он презрит новых лжеполитиков, утверждающих, якобы частные неправды не обращаются обществу во вред; якобы для государства "все равно, как ни переходит собственность из рук в руки". Предоставив весь суд избранным из народа, он удалит их от соблазнов, не законами, безгласными по необходимости, но доставлением судьям избыточного содержания, соразмерного их бескорыстию и соревнованию об общей пользе. На сей конец подчинит он судей общественному мнению. Оно всегда было более беспристрастно, более неумолимо, нежели высшие инстанции, нередко движимые одинаковыми же началами на вящее посрамление законов!..

   Он положит единожды навсегда твердое основание государственному достоянию; изочтет богатства своих обширных владений; определит возможности и повинности подданных по неподвижному размеру, изменениям от прилива и отлива изобразительных знаков богатства неподверженном..."

   Не поводы к новым налогам велит он изобретать для бесконечного умножения мнимых доходов; но с благоволением примет те меры, кои клониться будут к уменьшению издержек. И сим вернейшим путем, сопровождаемый благословениями граждан, трудящихся в поте лица, достигнет он до постоянного избытка государственного, которым ни одна держава похвалиться еще не могла.

   Он ограничит особливо издержки, которые не служат к пользе империи и не возвышают на самом деле блеска венца его, уменьшит двор свой; изгонит из него толпы ласкателей и прислужников, бесстыдно мечтающих, что достояние империи им принадлежит и что они преимущественное имеют право на милости государя по одному тому, что случай поставил их близ его особы.

   Он ограничит суетную любоздательность - сие желание украшать улицы и площади столиц, когда все прочее государство представляет еще бескровные [бескровельные, т. е. без кровли (В. Даль)] хижины. Не художества призовет он в помощь для сооружения себе памятников; но в премудрости своих учреждений и в любви народной найдет их: они несокрушаемы временем, и не одно удивление праздного любопытства возбуждают, но почтение всех веков и всех народов.

   Самые художества не будет он покровительствовать прихотливо и внутри лишь чертогов своих, с условием, чтоб они платили ему лестью; но действительно ободрит их, умножив общее благосостояние и разрешив узы ума и таланта.

   Вообще, он будет дорожить произведением кровавого пота подданных, посвященным на пользу общую; и моральное изящество будет его первейшим предметом...

   Как наисовершеннейшие законы останутся бесполезными в народе развращенном и чуждыми смысла в народе-невежде, то без сомнения обратит он всю свою внимательность на воспитание подданных, соответственно местным и личным потребностям каждого. Духовенство употребится на просвещение народа, и на сей конец предварительно само будет просвещено: учредятся для него гимназии, удаленные от тяжелых начал древней схоластики, и отличия предоставятся не тем из проповедников слова Божия, которые с поэтическим восторгом станут величать государя в городских храмах, но тем, которые докажут опытами влияние, какое они имели на благонравие своих паств, которые, учредив училища, не лепостно преподавать в них будут чистое учение Христово и своим примером наставлять должностям человека и гражданина...

   Еще подействует он на нравственность состояний, называемых последними. Он обеспечит права человечества в помещичьих крестьянах: введет у них собственность, поставит пределы их зависимости. Он заселит мало-помалу пространные степи России, не насильно исторгая семейства из домов их и переселяя скоропостижно за целые тысячи верст, в страны, по своей одной безвестности уже страшные для них и действительно смертоносные по чрезвычайному различию климатов; но из соседственных, населеннейших мест вызывая и ободряя наградами и льготою.

   Безводные, но, впрочем, тучные кряжи благословенных климатов будет он уметь соделать обитаемыми и превратить в цветущие сады, проводя каналы из соседственных рек, обращая в пользу пространные озера или одевая исподволь отлогости гор лесом. Неужели одни только пресыщенные столицы имеют право на подобные сим издержки правительства?

   Он назначит торжественные награды для поселян, кои отличаются или редкими примерами благонравия, или трудолюбием, или введением новых предметов земледелия или промышленности.

   Рукоделия возбуждать он станет не самовластным внезапным запрещением ввоза иностранных произведений; но привилегиями, данными мануфактурам и фабрикам, и в особенности снятием стеснительных налогов, отнимающих охоту заводить новые.

   Для внутренней и внешней торговли, для совершения великого подвига законодательства, он, конечно, потщится сохранить мир с державами... Не имеет ли он надежнейших способов содержать все дворы в почтении к себе, не преклоняясь ни на чью сторону? Находит ли по нынешнему положению своего государства, по его сопредельности, по его силам малейшие причины или выгоды входить в раздоры их? Население России, в цвете еще находящейся, таково ли, чтобы жертвовать людьми без крайнейшей необходимости?.. Если Всевышний мерзит человекоубийством и другими гнусными следствиями войны, если ему угодно, чтобы когда-либо существовала истинно христианская держава, то сей предмет удобнее всего в России и в царствование Александрово.

   В счастливое сие время вооруженная сила не останется бесполезною... По примеру римлян, которые, выше всего ставя воинское ремесло, не сомневались, однако ж, производить воинами общественные работы, строить славные свои водоводы и свои дороги; по примеру некоторых европейских государей, кои в новейшие времена предпринимали такие же опыты, и в числе их самого основателя сей столицы, обеспечившего продовольствие ее Ладожским каналом, станет он употреблять по очереди часть мощных наших ратников, с младенчества привыкших к повиновению и трудам, на государственные работы... Откроются повсюду водяные и сухопутные сообщения, реки сделаются судоходными, болота превратятся в плодоносные долины... Между тем и границы империи не останутся без защищения, и русская сила будет всегда в виду и в понятии у неприятелей".

   Перечень своих ожиданий от Александра I Каразин заканчивает следующими словами:

   "Народы всегда будут то, что угодно правительствам, чтоб они были. Царь Иван Васильевич хотел иметь безответных рабов, с ним подлых, между собою жестокосердых: он имел их. Петр желал видеть нас подражателями иностранцев: к несчастью, мы с излишеством такими стали. Премудрая Екатерина начала образовывать россиян.

   Александр довершит великое сие дело. Наслаждаясь некогда плодами своей юности, он будет блаженнейшим из смертных; и слава его, утвержденная на любви подданных, переходящей из рода в род, на всеобщем земных племен почтении, будет предметом желаний величайших монархов!.."

   Идеи, высказанные в письме Каразина, были крайне симпатичны молодому государю, который в тогдашнем русском обществе и в особенности в придворных кругах находил чересчур мало людей, разделявших его освободительные стремления, и еще менее таких, которые относились бы к этим стремлениям с горячностью молодости, какою он был проникнут. Правда, вокруг Александра стояли так называемые "inseparables" [неразлучные (фр.)] - четыре друга его юности, во многом сходившиеся с ним и даже во многом вдохновлявшие его: Чарторыйский, Строганов, Новосильцев и Кочубей. Но это были люди, всего менее похожие на пылких энтузиастов. А между тем Александру, неожиданно вознесенному на самый могущественный престол мира, тогда как еще недавно он должен был трепетать за свою свободу, а пожалуй, и жизнь, и считавшему своим священным долгом употребить все свои силы на осуществление высоких идей, которые он должен был доселе глубоко таить в своей душе, лишь изредка бурно и неожиданно высказывая их личностям, казавшимся ему подходящими для того, и тем немало изумляя их, - Александру нужен был человек, пылко преданный идеям, столь близким сердцу и уму молодого государя, энтузиаст, который своею восторженностью поддерживал бы его собственные стремления, идеалист, который жил бы исключительно ради своих идей, не заботясь о мирских благах, домогательство которых служило в большей или меньшей степени основою действий почти всех окружающих Александра. И такого человека Александр увидел в авторе письма, быть может, не столько по его содержанию, сколько по восторженному тону, нашедшему близкий отзвук в душе Александра. В сущности, монарх этот всю жизнь свою был мечтателем, и если он мог понимать и принимать близко к сердцу и попытки Роберта Оуэна создать общество на новых началах, и дикие фантазии Аракчеева насчет земледельца-воина, поведшие к созданию печальной памяти военных поселений, - то только потому, что он был мечтателем. И в авторе письма он почувствовал такого же мечтателя, каким был сам. И он не ошибся. Письмо было без подписи. Александр решил отыскать автора его. Случайно он поручил это дело тому самому Трощинскому, под начальством которого числился Каразин. Тому стоило взглянуть на почерк письма, чтобы узнать автора его, и он на другой же день привез во дворец Каразина. Встреча Александра с Каразиным была трогательной. Александр еще был всецело проникнут впечатлением, полученным от письма, а Каразин приближался к своему государю с чувствами, которые нетрудно представить. Александр спросил Каразина:

   - Ты написал эту бумагу?

   - Я, государь! - отвечал Каразин.

   - Дай обнять тебя и благодарить за благие твои пожелания мне и чувства истинного сына отечества! Продолжай всегда так чувствовать и действовать сообразно с этими чувствами. Продолжай всегда говорить мне правду! Я желал бы иметь побольше таких подданных!

   И Александр обнял Каразина. Растроганный Каразин упал к ногам Александра и клялся говорить ему одну правду, и говорить ее всегда. И он свято выполнил эту клятву, хотя впоследствии правду его и не было желания выслушивать.

   Встреча с Александром произвела глубокое впечатление на Каразина. С этой минуты его симпатии к молодому государю превратились в самую горячую привязанность, которая сохранилась у него до самой смерти, несмотря ни на что, несмотря на Шлиссельбургскую крепость, в которую Каразин в конце концов попал за высказывания правды "другу своей души", как называл он Александра I в письмах к нему. Каразин свято хранил память о "друге своей души" и тогда, когда "друг" сошел в могилу, и до конца дней отзывался о нем самым восторженным образом.

   На Александра встреча с Каразиным и последующая беседа также произвели сильное впечатление, и после этого между двумя мечтателями завязываются самые задушевные отношения, продолжавшиеся, к сожалению, слишком недолго. Александр, приглашая Каразина являться к нему всегда, когда тот пожелает, и писать непосредственно ему, минуя всякие инстанции, оказывал ему глубокую доверенность во многих щекотливых случаях.

   После первых минут свидания Александр указал Каразину на стул у своего письменного стола и сказал:

   - Садитесь, мне нужно побеседовать с вами: вы коснулись в вашей бумаге стольких предметов, что надобно подумать, с чего начать работу.

   - Конечно, с образования народного, - отвечал Каразин.

   В последовавшей за этим началом продолжительной беседе Каразин объяснил Александру необходимость особого учреждения для заведования народным образованием и полный план целой системы просветительных учреждений. Здесь-то впервые была высказана идея учреждения министерства народного просвещения в России.

   В наше время эта идея кажется такой естественной, более того - настолько обязательной, что невозможно даже представить цивилизованное государство без министерства народного просвещения. Совсем иначе обстояло дело 90 лет тому назад, в 1801 году, когда имела место первая встреча Александра с Каразиным. До тех пор отлично обходились без особого ведомства для народного образования. Да это было и понятно, потому что ему нечем было бы и ведать. Учреждение особого ведомства народного просвещения имело смысл только в случае принятия ряда мер по народному образованию, создания ряда просветительных учреждений. А тогдашнее общество весьма мало было озабочено этим предметом. Равнодушие к данному вопросу царило не только в консервативном большинстве общества, но и среди более передовых элементов, не исключая и вышеупомянутых "inseparables", составлявших интимный кружок Александра I. Занятые вопросом о переустройстве высшего управления России в смысле приближения его к более свободным политическим формам, друзья Александра мало думали о вопросах народного просвещения. И вот среди такого-то общества является человек, который говорит Александру, что реформационную работу, которую задумал этот государь, нужно начинать с народного образования. Это было новостью для Александра, и Каразин не мог не заинтересовать его уже одной этой идеей, которая казалась неожиданной и оригинальной. Взгляды Каразина на значение народного образования для того времени были действительно новы и оригинальны, да и для нашего времени их не только нельзя признать устаревшими, а, наоборот, многое в них до сих пор остается в качестве pia desideria [благих пожеланий (лат.)]. Важность, которую Каразин придавал деятельности государства на пользу народного просвещения, выразилась уже в ответе Александру на вопрос, с чего начать. Позднее, в 1810 году, в письме к доктору Реману, просившему Каразина изложить свое мнение о положении народного образования в России, он выражал свой взгляд на значение народного образования в следующих восторженных и несколько напыщенных, как и всё, что писал Каразин, словах:

   "Народное просвещение!.. Какое прекрасное выражение! Если б чрез полсотни лет я сделался наконец способным быть министром, то больше всего желал бы быть министром народного просвещения. Какой важный пост в таком государстве, как Россия! Если что-либо может обеспечить незыблемость безмерного ее пространства, то это только просвещение ее народов. Если что-либо может сделать ее истинно независимою от всякого внешнего давления, - как бы громадно оно ни было - то это опять-таки только просвещение..."

   Далее Каразин поясняет свой взгляд на пределы ведения дел министерством народного просвещения:

   "Произнося слово "народное просвещение", я воображаю себе отрасль государственного, отеческого управления, обнимающую все, что только может относиться к образованию добрых граждан, к какому бы сословию они ни принадлежали, какого бы пола[*] и возраста ни были. Произнося слово "министр народного просвещения", я представляю себе просвещенного начальника, вполне распоряжающегося этою отраслью управления, дающего отчет о ней только верховной власти. Министерство народного просвещения должно быть независимо от других ведомств, которые отнюдь не должны вмешиваться в сферу его деятельности. Оно должно ведать образование во всей его совокупности как общее, так и специальное".

  

   [*] - Вопрос о женском образовании занимал Каразина всегда, и он почти накануне смерти напечатал в "Харьковских губернских ведомостях" (1841 г., No 3) заметку "о воспитании женского пола в низших состояниях".

  

   Изложение Каразиным своих взглядов на народное образование при первом свидании с Александром I привело к тому, что император, отпуская Каразина, выразил желание, чтобы он подробно изложил свои воззрения на данный предмет и свой труд представил государю. Каразин исполнил это поручение и составил записку о создании в России особого управления народного образования и его деятельности.

   С этого времени начинается обширная деятельность Каразина на благо народного просвещения.

   В начале 1802 года был образован особый комитет для рассмотрения уставов высших учебных заведений. Комитет этот был составлен из Муравьева, графа Потоцкого и академика Фуса, а управителем дел его был назначен Каразин. Работая в этом комитете, Каразин составил уставы Московского университета, Академии наук и Академии художеств. Здесь же он возбудил давно занимавший его вопрос об учреждении Харьковского университета, созданного, как увидим ниже, исключительно благодаря его личным трудам.

   Когда в том же году было решено учредить министерства, император поручил Каразину переделать вышеупомянутую представленную им записку об особом ведомстве народного просвещения соответственно общему строю вновь учреждаемой организации высшего государственного управления. Каразин составил проект организации и деятельности министерства народного просвещения и "Правила народного образования". Проектированное министерство было открыто, хотя ему и не было придано такого серьезного значения, какое оно должно было иметь по мысли Каразина, и "Правила" утверждены. По этим "Правилам" было создано "Главное правление училищ", которое состояло, под председательством министра народного просвещения Завадовского, из Свистунова, Муравьева, Чарторыйского, Потоцкого, Новосильцева, Румовского, Озерецковского и Фуса и, соответствуя теперешнему департаменту народного просвещения, служило средоточием всех дел по министерству народного просвещения. Управляющим делами этого "Главного правления училищ" был назначен Каразин. На этом месте Каразин увлеченно работал над упорядочением структуры нового министерства и расширением его деятельности. Между прочим им был составлен проект преобразования Виленского университета, проект устава Харьковского университета, проект устройства "приходских училищ", которые были бы приспособлены к потребностям "поселян", и многое другое.

   Относясь с благоволением к Каразину, Александр I давал ему поручения не только по вопросам народного образования. Это и понятно, так как идеи, которые развивал Каразин перед государем, касались не только одной области народного образования, да и по характеру своему сам Каразин никогда не мог ограничиться каким-либо одним специальным делом, а широко разбрасывался соответственно широте своего умственного кругозора. В истинных специалистах всегда есть значительная доля узости миросозерцания, без которой и специалистом нельзя быть. А Каразин всего менее страдал такою узостью. Ниже мы увидим, как он вмешивался во все, где видел неправильное течение дел или злоупотребления, и как эта разносторонность вооружила против него всех приближенных Александра I и сгубила его блестящую карьеру в качестве государственного деятеля. А здесь мы пока остановимся на воззрениях Каразина по разным государственным и общественным вопросам, которые он разновременно излагал в письмах и записках, представлявшихся им Александру I и Николаю I. Воззрения эти беспорядочно и отрывочно были отмечены уже в первом письме к Александру, так очаровавшем молодого государя и приблизившем к нему Каразина; но впоследствии они были изложены с несравненно большею полнотою и определенностью, хотя высказывались частью при обстоятельствах, которые многие не сочли бы особенно благоприятными для откровенного изложения своих политических воззрений.

   Каразин в вопросе о политическом устройстве государства был сторонником монархического принципа. В записке, представленной Каразиным в 1810 году слободско-украинскому губернатору И. И. Бахтину, запрашивавшему его относительно своеобразного устройства его крепостных крестьян (о чем мы будем говорить в своем месте), он говорит между прочим:

   "...Как в человеке разум и совесть могут быть затемняемы страстями, то и надлежит законы, диктуемые первыми, облечь в форму ненарушимого завета, под сенью которого единоначалие и становится идеалом общественного управления... Для узнания же общественных нужд, так как никакой смертный не может в одно и то же время сам проникать всюду, достаточно в помощь единовластию общественное мнение, т. е. свобода всякому выражать свои воззрения на вещи, - не в парламентах и на площадях, представляющих обширное поле страстям, а в верноподданнических представлениях и в скромных беседах в печати".

   Итак, монархия, но монархия ограниченная, однако, не народным представительством, а с одной стороны - коренными законами, с другой же - правом каждого подданного свободно выражать "свои воззрения на вещи" в представлениях верховной власти и в печати.

   Народное представительство Каразину было непонятно, и он высказывался против него самым определенным образом.

   "Я вседушевно не одобряю нынешних конституций. К чему эти громкие собрания, уничтожающие власть, подобно как и ораторство с престола, заимствованное у англичан? Так называемая репрезентация народа есть вообще мнимая. Дело не в том, чтобы у нас в России заводить сражения красноречия мнимых репрезентантов с хитросплетениями министров, постыдные сражения прихотей государя и его наемников с прихотями адвокатов, подкрепляемых чернью, чтоб выводить на позор целого света покушения и неудачи власти; чтобы открыть народному буйству, сосланному у нас в питейные дома, великолепный театр, украшенный всеми эмблемами могущества империи. Нет, совсем нет!.."

   В таких выражениях Каразин отзывался о представительном образе правления в записке, поданной Александру I как раз после того, когда тот устроил конституционное правление в Царстве Польском.

   В частности, по отношению к России он считал прежний абсолютизм невозможным. Обращаясь к Императору Николаю I в 1826 году с просьбою об освобождении от обязательного жительства в своем имении и полицейских стеснений, которым он был подвергнут с 1820 года, Каразин, несмотря на неудобство случая и на собственное сознание, что разговор о столь щекотливых предметах едва ли может привести к облегчению его участи, - не мог удержаться от того, чтобы не указать на невозможность возвращения к "формам правления, которые могли быть приличны прошедшим лишь векам":

   "Ничто не может, нет никакого средства, не достанет никакой человеческой силы остановить колесо или дать ему противное движение. Словами Екатерины II, коими нача