Авенариус Василий Петрович - Чем был для Гоголя Пушкин

зжая через Прагу, Гоголь осматривал местный национальный музей. Заведывавший этим музеем антикварий Ганка наслышался уже прежде о знаменитом русском юмористе и, узнав теперь фамилию посетителя, спросил его, не он ли автор таких-то сочинений.

   - И оставьте это! - резко прервал его Гоголь.

   - Ваши сочинения составляют украшение славянских литератур... - продолжал Ганка.

   - Оставьте, оставьте! - повторил Гоголь, отмахиваясь рукой, и поторопился уйти из музея. Несчастный, очевидно, потерял уже веру в самого себя!

  

  

   В тридцать шесть лет, т. е. в годы, когда другие люди находятся в полном расцвете телесных и умственных сил, Гоголь был уже отжившим стариком, стоял, можно сказать, одной ногой в гробу. Чаще и чаще мысли его обращались к загробной жизни. Единственное утешение находил он еще в молитве. Все написанное им казалось ему позорным, не достойным человека: он сжег второй том своих "Мертвых душ", сжег бы и все свои сочинения, если бы они в тысячах экземпляров не разошлись по России. Его занимал теперь только его собственный душевный мир, и, излив его в своих письмах к отдаленным "друзьям", он решился напечатать эту переписку, которая, по его мнению, должна была хоть несколько ослабить пагубное действие его прочих, "легкомысленных" сочинений.

   Книга, действительно, быстро разошлась, но успех ее был самый убийственный: даже горячие поклонники, ближайшие "друзья" его поголовно ополчились на него.

   "Есть люди, которым нужна публичная, в виду всех данная оплеуха (жаловался он в письме к отцу Матвею 9 мая 1847 года). Моя книга есть точная мне оплеуха. Я не имел духа заглянуть в нее, когда получил ее отпечатанную; я краснел от стыда и закрывал лицо себе руками, при одной мысли о том, как неприлично и как дерзко выразился о многом..."

   Еще до выхода в свет "Переписки с друзьями" Николай Васильевич помышлял о паломничестве в Иерусалим. Теперь, когда книга его вместо похвал принесла ему одни нарекания, заветная мечта его - поклониться Гробу Господню - его уже не оставляла, и в начале 1848 года он привел ее в исполнение. Но поездка эта не дала уже ему ожидаемого обновления телом и духом. Напрасно император Николай Павлович, уважавший его талант, оказал ему крупную денежную помощь, чтобы предоставить ему работать без всяких забот о насущном хлебе; напрасно сам Николай Васильевич, можно сказать, обирал и мать свою, и "друзей", тратил на себя ежегодно тысячи, чтобы в южном климате пользоваться возможно комфортабельной обстановкой для вдохновения, - вдохновение - увы! - не возвращалось...

   По переселении Гоголя, незадолго до смерти, в Москву особенный почитатель и покровитель его граф Толстой (впоследствии обер-прокурор) отдал в его распоряжение целую половину своего дома, обставил его всеми житейскими удобствами, чтобы он мог заниматься, когда и как ему вздумается. На вопрос одного знакомого, что это он смолк - ни строки уже несколько месяцев сряду, Гоголь отвечал с грустной улыбкой:

   - Да! Как странно устроен человек: дай ему все, чего он хочет, для полного удобства жизни и занятий - тут-то он и не станет ничего делать; тут-то и не пойдет работа!

   Затем, после некоторого молчания, он продолжал:

   - Со мною был такой случай: ехал я раз между городками Джансоно и Альбано в июле месяце. Среди дороги, на бугре, стоит жалкий трактир с бильярдом в главной комнате, где вечно гремят шары и слышится разговор на разных языках. Все проезжающие мимо непременно тут останавливаются, особенно в жар. Остановился и я. В то время я писал первый том "Мертвых душ", и эта тетрадь со мною не расставалась. Не знаю почему, именно в ту минуту, когда я вошел в этот трактир, захотелось мне писать. Я велел дать мне столик, уселся в угол, достал портфель и, под громом катаемых шаров, при невероятном шуме, беготне прислуги, в дыму, в душной атмосфере, забылся удивительным сном и написал целую главу, не сходя с места. Я считаю эти строки одними из самых вдохновенных. Я редко писал с таким одушевлением. А вот теперь никто кругом меня не стучит, и не жарко, и не дымно...

   Вечно угрюмый, нелюдимый и донельзя мнительный, он пробуждался из охватившей его полной апатии только изредка, когда удавалось навести его на разговор о призвании писателя и о чистом искусстве или же упросить его прочесть что-нибудь вслух из собственных его произведений. Так, в октябре 1851 года Тургенев имел случай присутствовать при чтении им "Ревизора".

   "Он принялся читать (рассказывает Тургенев) - и понемногу оживился. Щеки покрылись легкой краской; глаза расширились и просветлели. Читал Гоголь превосходно... Диккенс, также превосходный чтец, можно сказать, разыгрывает свои романы, чтение его - драматическое, почти театральное... Гоголь, напротив, поразил меня чрезвычайной простотой и сдержанностью манеры, какой-то важной и в то же время наивной искренностью, которой словно и дела нет, есть ли тут слушатели и что они думают. Казалось, Гоголь только и заботился о том, как бы вникнуть в предмет, для него самого новый, и как бы вернее передать собственное впечатление. Эффект выходил необычайный, особенно в комических, юмористических местах; не было возможности не смеяться - хорошим, здоровым смехом; а виновник всей этой потехи продолжал, не смущаясь общей веселостью и как бы внутренно дивясь ей, все более и более погружаться в самое дело... С каким недоумением, с каким изумлением Гоголь произнес знаменитую фразу городничего о двух крысах: "Пришли, понюхали и пошли прочь!" - он даже медленно оглянул нас, как бы спрашивая объяснения такого удивительного происшествия... Я сидел, погруженный в радостное умиление: это был для меня настоящий пир и праздник. К сожалению, он продолжался недолго. Гоголь еще не успел прочесть половины первого акта, как вдруг дверь шумно растворилась и, торопливо, улыбаясь и кивая головою, промчался через всю комнату один еще очень молодой, но уже необыкновенно назойливый литератор и, не сказав никому ни слова, поспешил занять место в углу. Гоголь остановился, с размаху ударил рукой по звонку и с сердцем заметил вошедшему камердинеру: "Ведь я велел тебе никого не впускать!" Молодой литератор слегка пошевелился на стуле, а впрочем, не смутился нисколько. Гоголь отпил немного воды и снова принялся читать; но уже это было совсем не то. Он стал спешить, бормотать себе под нос, не доканчивать слов; иногда он пропускал целые фразы - и только махал рукою. Неожиданное появление литератора его расстроило: нервы его, очевидно, не выдерживали малейшего толчка".

  

  

   Наступил 1852 год. Прошло 12 лет со времени окончания Гоголем первой части "Мертвых душ" - и из-под пера его не вышло ничего, достойного прежнего, великого художника, если не считать 2-й части тех же "Мертвых душ", о которой мы можем судить только по случайно уцелевшим и дошедшим до нас пяти главам в черновом виде.

   В феврале 1852 года, совершенно уже больной, Гоголь попросил к себе своего хозяина, графа Толстого, и вручил ему перевязанную шнурком пачку тетрадей, заключавших в себе 11 вновь написанных глав 2-й части "Мертвых душ", со словами:

   - Я скоро умру, свези, пожалуйста, это к митрополиту Филарету и попроси его прочитать, а потом, согласно его замечаниям, напечатай.

   Толстой, чтобы ободрить упавшего духом больного, отказался взять драгоценную рукопись.

   - Помилуй! - сказал он. - Ты так здоров, что, может быть, завтра или послезавтра сам свезешь это к Филарету и выслушаешь от него замечания лично.

   Между тем к другому утру 2-й части "Мертвых душ", в окончательном их виде, уже не существовало. По рассказу слуги Гоголя, Семена, барин разбудил его ночью, приказал затопить печь и сунул всю связку тетрадей в огонь. Семен будто бы хотел помешать ему, на коленях умолял его не жечь этих бумаг; но барин, видя, что плотно связанные тетради не хотят хорошенько разгореться, достал их из печи кочергой, развязал и затем с каким-то ожесточением стал бросать в пылающее пламя тетрадь за тетрадью, пока все они не обратились в пепел...

   21 февраля 1852 года Гоголь испустил последний вздох. Хоронили его из университетской церкви и до самого кладбища в Данилов монастырь, т. е. верст 6-7, несли гроб на руках; вся образованная Москва шла следом за ним.

   Друзья гениального юмориста давно примирилсь с мыслью, что ему духовно уже не воскреснуть, и потому их поразила не столько смерть его, сколько истребление им своего последнего произведения.

   "Умереть Гоголю вдруг нельзя (писал С. Т. Аксаков); тело его предано земле, но дух вошел в нашу жизнь, особенно в жизнь молодого поколения... Но Гоголь сжег "Мертвые души" - вот страшные слова! Безотрадная грусть обнимает сердце при мысли, что Гоголь не досказал своего слова, что погиб плод десятилетних вдохновенных трудов..."

   Князь Вяземский как на главные причины разительной перемены, происшедшей с Гоголем со смертью Пушкина, указывает на недостаток его школьного образования, несоразмерного с богатством и "неутомимою жаждою" его дарования.

   "Друзья и поклонники задушили его лаврами, которыми закидали его; с другой стороны, недоброжелатели и противники чуть не забросали его каменьями. Это не пугало его, но смущало, а вероятно, и раздражало его. Он слушался Жуковского и Пушкина, но не хотел бы огорчить и Белинского и школу его... В путанице суждений о нем бедный Гоголь сам запутался... Будь Пушкин еще жив, не будь Жуковский за границею по болезни своей и жены - и Гоголь, вероятно, под этою дружескою охраною, лучше и миролюбивее устроил бы участь свою, литературную и житейскую. При них как они довольствовались мирным совершением подвига своего, так и он довольствовался бы дарованием, которое дал ему Бог, не гоняясь за призраками какой-то далекой славы, которою точно будто дразнили его слишком усердные поклонники..."

   К приведенному отзыву такого ценителя, как князь Вяземский, мы позволим себе только прибавить от себя: со смертью Пушкина Гоголь, несмотря на всю свою оригинальность и гениальность, не нашел уже своего прежнего вдохновения, потому что потерял в Пушкине своего высшего руководителя, вдохновителя, доброго гения и для литературы умер вместе с ним.

  

  

   Печатается по: Авенариус В. П. Васильки и колосья: Очерки и рассказы для юношества. СПб., 1895 (изд. 2-е).

   С. 484. ... подражание Фоссовой идиллии "Луиза"... - Иоганн Генрих Фосс (1751-1826) - немецкий поэт, автор сентиментальных поэм и идиллий (в том числе и "Луизы", очевидно, вдохновившей Гоголя).

   ...известный журналист Н. А. Полевой (1796-1846) - прозаик, драматург, историк; издатель журнала "Московский телеграф". Автор исследования "История русского народа". Полевой не только гоголевского "Ганса Кюхельгартена" "отделал немилосердно", но и "Мертвые души" ему пришлись не по душе. "Оставьте в покое вашу вьюгу вдохновения, - написал он Гоголю, - поучитесь русскому языку, да рассказывайте ваши сказочки об Иване Ивановиче, коляске и носе и не пишите такой чепухи, как "Мертвые души"".

   С. 485. Плетнев Петр Александрович (1792-1862) - поэт, критик. С 1832 г. - профессор русской словесности в Петербургском университете, а с 1840 - его ректор. Дружил с Пушкиным и Гоголем. По поручению Гоголя издал его книгу "Выбранные места из переписки с друзьями".

   М. Логинов, видевший молодого Гоголя у Балабиных... - Очевидно, имеется в виду Михаил Николаевич Лонгинов (1823-1875), домашним учителем которого был Гоголь. Лонгинов - библиограф, мемуарист, критик; автор очерка "Воспоминание о Гоголе" (1854). Балабины - семья, в которой Гоголь, по рекомендации Плетнева, также давал уроки Марье Петровне, дочери Петра Ивановича Балабина, отставного генерала жандармерии.

   С. 486. ...молодой писатель граф Соллогуб Владимир Александрович (1813-1882) - прозаик, автор знаменитого романа "Тарантас" (1845) и воспоминаний о Пушкине и Гоголе.

   С. 489. Мольер и Филдинг, вероятно, были бы рады рассмешить своих наборщиков. - Жан Батист Поклен, писавший под псевдонимом Мольер (1622-1673), - великий создатель жанра так называемой высокой комедии, о которой Пушкин сказал: "...высокая комедия не основана единственно на смехе, но на развитии характеров... нередко близко подходит к трагедии". Генри Филдинг (1707-1754) - английский классик, автор знаменитых комедий, а также комических романов "История приключений Джозефа Эндруса", "История Тома Джонса, найденыша" и др.

   С. 492. ...как сообщал он Максимовичу. - Михаил Александрович Максимович (1804-1873) - выдающийся этнограф, историк, ботаник. С Гоголем дружил с 1832 г.

   С. 493. ...писал... Погодину. -Михаил Петрович Погодин (1800-1875) - историк, археолог; издатель журналов "Московский вестник" (1827-1830) и "Москвитянин" (1841-1856). Собрал уникальную коллекцию письменных и вещественных памятников русской старины. С Гоголем дружил (то и дело ссорясь) с 1838 г.

   С. 494. ...рассказывает С. Т. Аксаков (1791-1859) - известный прозаик, автор мемуаров "История моего знакомства с Гоголем".

   С. 500. ... покровитель его граф Толстой Александр Петрович (1801-1873) - один из близких друзей Гоголя в его последние годы жизни. С 1856 по 1862 г. был обер-прокурором Синода.

   С. 501. ...рассказывает Тургенев... - Двух русских классиков - Гоголя и Ивана Сергеевича Тургенева (1818-1883) познакомил 20 октября 1851 г. гениальный актер Михаил Семенович Щепкин (1788-1863). Об этой встрече и о чтении Гоголем "Ревизора" Тургенев позже рассказал в своем мемуарном цикле "Литературные и житейские воспоминания" (1869).

   С. 503. ...князь Вяземский Петр Андреевич (1792-1878) - поэт и критик; друг Пушкина, но с Гоголем, однако, близок не был, хотя и написал две острые статьи в защиту его "Ревизора" и "Выбранных мест из переписки с друзьями".