Богданов Александр Александрович - Очерки организационной науки

енного, анархичного общества.

   Далее житейский опыт сохраняется и в более сложных формах так называемой "народной мудрости": в пословицах, притчах, баснях, сказках и т. под. Многие из них являются выражением самых широких законов организации в обществе и в природе. Например, пословица "где тонко, там и рвется" есть образное, не научное, но верное выражение самого общего закона, по которому происходит дезорганизация на всех ступенях вселенной: какое бы то ни было целое начинает дезорганизоваться, если только в одном его пункте сопротивление окажется недостаточным сравнительно с действующей извне силою: ткань - там, где она всего тоньше; цепь - там, где есть непрочное или проржавевшее звено; организация людей - там, где связь ее слабее; живой организм - там, где его ткани менее защищены; научная или философская доктрина - там, где соединение понятий уязвимее для критики, и т. под. Пословица "куй железо, пока горячо" есть отнюдь не только техническое правило для кузнечного дела; она - принцип всякой практики, всякого организационного и дезорганизационного дела; она указывает на необходимость использования благоприятных его условий в виду их ограниченной длительности и безвозвратного значения их потери. Правило это одинаково важно и для земледельца, по отношению к условиям посева или жатвы; и для политика или стратега - по отношению к изменяющимся комбинациям сил общественных или боевых; и для художника или исследователя - в смысле счастливого для работы сочетания внешних условий или психо-физиологического состояния, так называемого "вдохновения"; и для влюбленного и т. д. Притча о прутиках, которые легко ломает ребенок, и о составленном из них венике, которого не может сломать сильный человек, есть народно-образное выражение всеобщей идеи организации; оно также равно применимо и к людям, и к вещам, и к идеям. Конечно, не все воплощения народной мудрости так широко и глубоко охватывают организационный опыт; но они все относятся к нему не в узко-специальном масштабе, а тяготеют к распространению через рамки отдельных отраслей жизненной практики и мысли. Однако этот монизм "народной тектологии" не в силах сам по себе бороться с духом специализации и все в большей мере уступает ему господство над общественным сознанием, параллельно ходу технического и идейного прогресса. Дело в том, что житейская мудрость не только ненаучна по форме, но и глубоко застойна по своей основной тенденции, принадлежит прошлому и стремится сохранить его; по отношению к ней специализация выступает как прогрессивная линия жизни. Однако, разбивая монизм наивный и консервативный, она же вызывает зарождение иного монизма, научного и прогрессивного, который жизненно выше ее настолько же, насколько она сама выше народной тектологии.

  

  

   Специализация повела к огромному развитию коллективной силы человечества в труде и в познании. Но все же она - ограниченный двигатель прогресса. Рядом с условиями, облегчающими и ускоряющими прогресс, она заключает в себе также условия замедляющие; значение их вначале ничтожно, но с развитием оно возрастает и в позднейшие эпохи превращается в настоящее, глубокое противоречие, которое дорого обходится человечеству.

   Выгода специализации, это прежде всего - экономия сил. Работник не разбрасывает их по разным направлениям, а сосредоточивает на одном; в результате действие их оказывается значительнее, точнее, совершеннее. Так как поле организационного опыта сужено, то им овладеть легче; выработка навыков и приемов идет быстрее, успешнее. Тем не менее рядом со сбережением сил идет и их расточение, на первых шагах незаметное, но неизбежное уже с самого начала. Оно вытекает из уменьшения связи людей и связности их опыта.

   Это прежде всего и особенно наглядно обнаруживается в области языка. Благодаря разобщению отраслей, вещи вполне однородные получают в них разные названия, так что сложность языка и затраты энергии на его усвоение каждым членом общества значительно возрастают. И это особенно относится к тому, что всего больше повторяется в опыте и, значит, чаще всего выступает в речи. Так, в нашем языке о людях говорится "умереть", о животных же "околеть" - большей частью, когда дело идет о домашних, или "издохнуть" - обычно о диких; о рыбах же рыболовы говорят "уснуть", а для раков даже особый термин - "перешептаться", т.-е. прекратить свойственное им шуршание, и т. д. Наиболее поразительна в этом смысле множественность слов, выражающих организационный процесс. "Организовать" у нас говорится, главным образом, о людях и учреждениях. Для продуктов труда общий термин "произвести"; но его значение совершенно то же: сорганизовать определенные элементы - в данном случае элементы внешней среды - в заранее намеченное сочетание. Но в строительном деле термин другой: "построить", например, дом, здание; и даже в каждой почти его отрасли есть еще особый, например, о железной дороге - "провести", об укреплениях - "возвести", и т. д. Ясно, что "провести" железную дорогу означает весь организационный процесс, который сюда относится, как видно из того, что и слово "построить" употребляется здесь так же естественно; но "произвести" или "организовать" звучало бы весьма непривычно, хотя идею выражало бы не менее точно, а весь особый характер процесса был бы достаточно указан дополнением - "железную дорогу". Для продуктов применяются также нередко выражения "изготовить", "приготовить", "выполнить" и т. д. Но, кроме того, в более узких отраслях то же самое понятие выражается массой специальных глаголов: платье, например, "сшить", - при чем подразумевается отнюдь не только механический акт шитья, но весь сложный организационный процесс, в котором это только одна из операций; оружие "выковать", картину "нарисовать", книгу "написать" и пр. Еще целый ряд слов относится к идеологическим актам того же рода, напр., "создать" художественное произведение, "сочинить" трактат или учебник, роман или пьесу, "изобрести" аппарат (с оттенком - организовать впервые), "открыть" закон (организация фактов в связь определенной схемы). Иногда обозначение берется из области понятий противоположного характера, относящихся к дезорганизации: "разбить лагерь", "разбить сад" - в смысле именно организовать, с надлежащим распределением в пространстве. Самый общий термин человеческой практики - "делать" - означает одновременно и организовать, и дезорганизовать.

   Стихийные организационные процессы выражаются частью теми же словами, частью особыми, в разных научных отраслях различными. Таковы физико-химические термины "образовывание", "формирование", биологические термины "приспособление", "развитие", применяемые со многими, изменчивыми оттенками смысла. В психологии организационные процессы чаще всего называются "ассоциативными". В общественных науках преобладают термины строительного дела ("строение общества", "устраивать предприятие" и т. п.); но там же, без заметного различия с ними, употребляется слово "организовать"; оно собственно относится к сфере техники и по-гречески значит - "снабжать инструментами".

   Конечно, большинство понятий не так множественно выражаются словами; но все же колоссальные лишние затраты энергии в развитии речи, а особенно в усвоении языка людьми, вполне очевидны. Между тем специализация порождает еще иное противоречие: при расхождении отраслей одни и те же слова приобретают в них разный смысл; а при их соприкосновениях потом отсюда получаются смешения и путаница. Пример - научный термин "конкуренция". В политической экономии он означает рыночную борьбу продавцов из-за сбыта их товара, или покупателей из-за его приобретения, когда нет соответствия между спросом и предложением; это - борьба на основе общественной связи, борьба, маскирующая собою сотрудничество между членами общества, работающими объективно не на себя, а на социальное целое. В биологии тот же термин означает жизненную борьбу между организмами из-за питания, количество которого в природе для них ограниченно; так растения в лесу тянутся ветвями и листьями к солнечному свету, главному источнику своей энергии, а корнями как можно дальше в почве, откуда извлекается вода и необходимые соли, при чем заглушают друг друга; это совершенно иные отношения, но, благодаря общему названию, они часто не различаются; и их смешение стало теоретической основою целой школы "дарвинистов-социологов", переносящих на социальную жизнь понятие биологической борьбы.

   Специализация порождала сама по себе расхождение методов: живя обособленной жизнью, отдельные отрасли развивали их в разные стороны. А поскольку общие методы сохранялись или даже независимо возникали в них, специальный язык скрывал это от сознания людей, мешая экономии опыта, заставляя усваивать одно и то же под разными именами; а в других случаях он же вредил необходимой точности путем расхождения смысла одних и тех же терминов. Отсюда лишние растраты социальной энергии, которые с прогрессом специализации возрастают, все более ослабляя положительное ее значение.

   Расхождение опыта и методов разных отраслей ведет к сужению кругозора специалистов и подрыву организационного творчества. Располагая, по отдельности, лишь ничтожной частью накопленных в обществе приемов и точек зрения, не имея возможности выбирать из них и комбинировать их наилучшим образом, специалисты не справляются с непрерывно накопляемым материалом, не в силах стройно и целостно организовать его. Получается нагромождение материала во все более сыром виде, нередко подавляющее количеством. Усвоение делается все труднее и вынуждает дальнейшее дробление отраслей на еще более мелкие, с новым сужением кругозора и т. д. Это давно было замечено передовыми учеными и мыслителями, которые и вели борьбу против "цеховой узости", главным образом в области науки.

   Но дробление не было абсолютным; с самого начала имелась и иная тенденция, которая долго не была заметна благодаря сравнительной слабости, но все время пробивала себе путь и особенно усилилась с прошлого века. Общение между отраслями все-таки было, и методы одних проникали в другие, часто вызывая в них целые революции. И в технике, и в науке ряд величайших открытий, едва ли не большинство их, сводились именно к перенесению методов за пределы тех областей, где они первоначально были выработаны.

   Так пользование паровыми двигателями переходило из одних отраслей производства в другие, всюду порождая огромный рост производительности труда; в транспорте, напр., оно стало широко применяться лишь через десятки лет после того, как преобразовало значительную часть индустрии. Затем в развитии паровых машин большим шагом вперед явилось применение турбинного устройства, давно известного в водяной технике (простейшая турбина, это - игрушка, называемая Сегнеровым колесом). Дальнейший, еще более крупный шаг был сделан введением "взрывного" принципа, сотни лет уже овладевшего техникой войны и разрушения. Двигатели, построенные на этой основе, отличаются гигантской силой при малом объеме и весе; они завоевали для человечества воздушный океан.

   В технике добывания благородных металлов, ювелирного дела и приготовления лекарств развивались методы точного взвешивания. Лавуазье, применив их последовательно в химии, произвел в ней огромный научный переворот. Практические принципы машинного производства, научно оформленные физиками, превратились в термодинамику и затем в общую энергетику; на ней основано все новейшее объединение физико-химических наук. Астрономия была преобразована принципами механики; физиологию сделали точной наукою методы физики и химии. Психология глубоко изменяет свой характер благодаря методам физиологии и общей биологии, тоже вносящим в нее научную точность.

   Перенесение методов вполне объективно и непреложно доказывает возможность их развития к единству, к монизму организационного опыта. Но этот вывод не укладывается в сознании специалиста, как и вообще в обыденном сознании нашей эпохи. Всякий шаг, приближающий к такому единству, встречает сначала ожесточенное сопротивление большинства специалистов, - история науки дает тому массу примеров; и затем, когда объединительная идея одерживает победу, принимается специалистами, то это нисколько не уменьшает их сопротивления следующему шагу. Оно вытекает из самого механизма мысли, порождаемого специализацией; механизм этот таков, что специалист невольно стремится отграничить свое поле работы, знакомое и привычное, от остального опыта, ему чуждого и порождающего в нем чувство неуверенности; там, где границы разрываются, где происходит сближение областей и приемов работы, специалист ощущает это, как вторжение чего-то постороннего, даже враждебного, в его личное хозяйство и усваивать это новое для него несравненно труднее, чем итти по старому, протоптанному пути. Оттого, напр., самая широкая и глубокая из объединяющих науки идей XIX века - закон сохранения энергии - так долго должна была пробиваться, пока ее признали. Статья Роберта Майера, впервые отчетливо выразившая и обосновавшая этот закон, была отвергнута специальным журналом физики. Дарвинизму пришлось вынести не меньше борьбы. Когда физик Юз случайно открыл электрические волны при помощи своего микрофона, который передал ему на улице, через воздух и стену, колебания электрических разрядов, происходивших в его лаборатории, то друзьям удалось убедить его не опубликовывать этого факта и своего вывода: они говорили, что он "научно скомпрометировал бы себя". И это открытие, сливавшее области явлений света и электричества, пришлось вновь делать Герцу четверть века спустя.

   Даже такие практические, по существу простые идеи, как применение силы пара к водному и сухопутному транспорту, когда она применялась уже как двигатель в промышленности, вызывали недоверие и насмешки авторитетных людей, в роде заявлений "это так же вероятно, как путешествие на Конгревовской ракете". Для человека, воспитанного в духе специализации, было само собой очевидно, что методы, пригодные для фабрики, не могут быть пригодны для корабля или экипажа. А между тем и метод, на котором основана ракета, т.-е. "взрывной", впоследствии нашел свое место в организации техники транспорта, - разумеется, в соответственно измененном и приспособленном виде, для автомобилей, моторных судов, аэропланов и дирижаблей. Подобные факты можно приводить без конца.

  

  

   Единство организационных методов, пробиваясь через узкие рамки специализации, так сказать, навязывается новейшим развитием техники и науки. Характерны те способы, которыми современное мышление, обывательское и ученое, избавляет себя от этой неприятно-чуждой ему точки зрения. Прежде всего самое понятие "организации" прилагается только к живым существам и их группировкам. Даже технические процессы производства не признаются организационными. Этому сознанию недоступен, как бы невидим тот простейший факт, что всякий продукт есть система, организованная из материальных элементов через присоединение к ним элементов человеческой трудовой энергии, что, следовательно, вся техника есть организация вещей человеческими усилиями в человеческих интересах.

   Что же касается продуктов стихийных сил природы, то здесь живой "организации" противопоставляется мертвый "механизм", как нечто по существу иное, отделенное непереходимой пропастью. Между тем, если внимательно исследовать, как применяется в самой же науке понятие "механизм", то пропасть немедленно исчезает. Всякий раз, как в живом организме удается объяснить какую-нибудь его функцию, она уже рассматривается как "механическая". Напр., дыхание, деятельность сердца долго считались самыми таинственными явлениями жизни; когда удалось понять их, они стали для физиологии просто "механизмами". То же случилось и с передачей нервных возбуждений от органов чувств к мозгу и от мозга к мускулам, когда выяснился электрический характер нервного тока. Между тем, разве все эти функции перестали быть частью организационного процесса жизни, его необходимыми и существенными моментами? Конечно нет. "Механическая сторона жизни" - это просто все то, что в ней объяснено. "Механизм" - понятая организация, и только. Машина потому "не более, как механизм", что ее организация выполнена людьми и, значит, принципиально им известна. И собственное тело - "не простой механизм" для современного человека по той же самой причине, по которой часы для дикаря или младенца - не мертвая машина, а живое существо. "Механическая точка зрения" и есть единая организационная точка зрения, в ее развитии, в ее победах над разрозненностью науки.

   Как ни забронировано против этой точки зрения мышление современного специалиста, но и его не может не поражать возрастающее применение однородных методов и схем в самых различных отраслях научного опыта. Возникает потребность как-нибудь понять это единство, загадочное для специализированного сознания, воспитанного на разрозненности, ищущего границ, рамок, перегородок, - но несомненное и неустранимое. Понять его желательно именно таким образом, чтобы как можно более смягчить его, ослабить его значение, найти, что оно мнимое, или кажущееся, или субъективное, или искусственное, что оно вовсе не коренится в самой природе вещей, в действительном бытии. В этом желательном направлении работала мысль тех философов, которые были проникнуты духом специализации, т.-е. большинства их. Им удалось создать две подходящих к задаче и их настроению теории.

   Первая, кантианская, принимает, что все единство схем и методов зависит исключительно от познающего субъекта, вполне "субъективно". Человек может мыслить только в определенных формах, которые изначально свойственны самой природе его познавательной способности. Эти формы он и навязывает фактам, а потом относит к самой действительности, к природе изучаемого мира, что является заблуждением: он, говоря словами Канта, "предписывает природе законы", но только в том смысле, что это - законы его собственного познания, от которых он не может уклониться, из рамок которых не может выйти; он укладывает в них опыт, потому что ими он сам ограничен, иных не имеет. Все ему представляется происходящим во времени, в пространстве, в причинной связи и т. под.; но это только так "кажется", только "феномен" (видимость, явление); эти "формы" заключаются в нем, субъекте, а не в вещах "самих по себе", не в объекте. Такова основная идея старой "гносеологии", т.-е. теории познания.

   Вот, напр., как применяется эта точка зрения к атомистической теории в физико-химических науках и к родственным с нею понятиям в других областях:

   "Атомистическая гипотеза является психологически необходимою. Непрерывности мы не можем постигнуть, не расчленяя ее на части; отсюда понятие о времени, о пространстве, о прямой линии, как элементе кривой, об атоме, о клетке, как биологическом атоме, о человеке, как социальном атоме, и т. д. Атомистическая гипотеза выражает не строение тел, а, скорее, строение нашей познавательной способности"*5.

   По поводу гипотезы Крукса о первичном веществе или "протиле", который "аггрегируясь", т.-е. уплотняясь, путем группировки в более тесные сочетания, должен был образовать химические элементы (по современным воззрениям, этим "протилом" оказались атомы электричества, отрицательные и положительные), тот же автор говорит:

   "Не протил, - если бы даже он и существовал, - имел стремление к аггрегации, а Крукс имел такое стремление аггрегировать протил, чтобы как-нибудь представить картину... происхождения материи из первовещества"*6.

   Натяжки в таких рассуждениях обнаруживаются весьма легко. Неправильно уже в понятиях времени и пространства усматривать "атомистичность". Атомом называется именно то, чего нельзя расчленять на части, т.-е. либо абсолютно невозможно, либо невозможно без изменения самой природы разделяемого. А время и пространство, в современном научном мышлении, как раз и характеризуются тем, что их можно делить до бесконечности, т.-е. что они не "атомистичны". Но не это главное.

   Пусть живая клетка - биологический атом; поэтому "психологически необходимо" было признать ее отдельность. Но разве для этого не надо было еще увидать ее в микроскоп? И разве ее увидали в силу этой "психологической необходимости"? Однако, пока клетка не была открыта и не были прослежены ее изменения, трансформации, до тех пор не было и мысли о клеточном строении живых тел. Конечно, они представлялись состоящими из тех или иных элементов; но объединяющей схемы клеточной организации не было и быть не могло.

   Выберем иллюстрацию сами. В исследовании электрических и магнитных сил широко применяется схема "притяжение - отталкивание". Она же имеется в массе представлений из других областей науки и жизни, от молекулярных теорий до взаимных отношений между животными разных полов, которые "притягиваются", и одного пола, которые "отталкиваются", или человеческих характеров, или психических образов в сознании и т. под. Очевидно, она тоже выражает "не строение вещей, а строение нашей познавательной способности", тоже "субъективна", т.-е. зависит от познающего субъекта. Но если она не зависит от "строения вещей", то она должна бы быть всюду применима: где есть "феномен" притяжения, там в соответственных условиях должен быть и "феномен" отталкивания. К сожалению, этого нет как раз для планетного притяжения, того самого, которое неприятным образом приковывает нас к земле. "Строение нашей познавательной способности", которая "стремится" дополнить притяжение отталкиванием, бессильно дать нам самое важное - факт, который требуется. Ясно, что тут замешано и "строение вещей", что "предписывать законы природе" можно только по соглашению с нею.

   Верно то, что существуют определенные формы мышления, в которые люди стараются укладывать свой опыт; но это вовсе не какое-то извечное "строение познавательной способности", а просто способы организации опыта; они развиваются и изменяются с ростом самого опыта и сменой его содержания. У дикаря-анимиста "строение познавательной способности" требует, чтобы каждый движущийся предмет - человек, животное, солнце, ручей, часы, - а то и всякий предмет вообще - имел свою "душу"; у нас эта форма мышления отмирает. Для нас время и пространство бесконечны; но не так это было еще в исторической древности. "Атомизм" возник в античном мышлении тогда, когда в обществе развился индивидуализм, обособление человека от человека; люди привыкли мыслить себя и других обособленными единицами; эту привычку они перенесли и на представление о природе: "атом" ведь означает по-гречески то же, что "индивидуум" по-латыни, а именно "неделимое".

   У одного философа-гносеолога я видел ребенка, его сына, который обозначал большой стол и табуретку словами "стол-папа" и "стол-детка". Гносеологу следовало бы понять на этом примере, что такое - "формы" или "категории" мышления. Узкий опыт семьи дал ребенку привычную связь подобных предметов разного размера; эта связь и вошла в "строение его познавательной способности", и он старался с ее помощью организовать дальнейший опыт. Так и дикарь, живя в общине, организованной на властном руководстве и пассивном подчинении, мыслит, т.-е. организует в своем сознании, весь мир по тому же способу, - властный "бог" и подчиненные ему люди и вещи; а также и человека и другие предметы он мысленно организует из властной, руководящей "души" и пассивного "тела". Подобным же образом индивидуалистическая разрозненность жизни дала философам схему атомной разрозненности элементов мира, и т. д.

   Сущность дела проста. Все эти объединяющие схемы являются средствами организации опыта, ее орудием или "формами". Но орудие организации зависит, конечно, и от того, кто организует, кто, следовательно, это орудие вырабатывает и им пользуется, и от того, что организуется, - от материала опыта. Так ведь и орудие труда должно соответствовать по своему устройству, с одной стороны, руке и силе работника, с другой - свойствам предмета, который этим орудием обрабатывается: для дикаря бесполезно тонкое орудие, пригодное для обученного европейского работника, и для обтачивания железа негоден инструмент, подходящий для дерева. В этом нет принципиальной разницы между орудиями материальными и идеальными, как нет разницы и по отношению к исторической изменчивости тех и других.

   Другую точку зрения на объединяющие схемы можно назвать "филологической" или "символистической". Она очень родственна первой и сводит происхождение этих схем к языку, к словам, к выработке сходных обозначений или символов для разных областей опыта. Вот пример такого истолкования:

   "Одно и то же уравнение - Лапласовское - встречается в теории Ньютоновского тяготения, в теории движения жидкостей, в учении об электрическом потенциале, учении о магнетизме, о распространении теплоты и многих других. Что из этого следует? Эти теории кажутся точно скопированными одна с другой, они взаимно освещаются и поясняются, они заимствуют друг у друга свой язык. Спросите у специалистов по электричеству, какие услуги оказало им изобретение термина "поток силы", внушенное гидродинамикой и теорией теплоты..." и т. д.*7.

   Здесь главное заключается, пожалуй, в недоговоренности, в том, что не ставится вопрос, почему же одна отрасль опыта может заимствовать у другой ее язык и почему "термины" приобретают такую силу. Внушается мысль, что эта сила присуща символам самим по себе, что "общий язык" и есть достаточное объяснение. На деле вовсе не так. Применение общих терминов иногда только вредит пониманию и ясности, как мы это видели на примере понятия "конкуренции" в общем учении о жизни и в политической экономии. Также мало принесло пользы науке и создало много путаницы употребление, для социального строения и жизни, школою "органицистов" того же языка, который применялся для отдельного организма: получилось отыскивание в обществе разных органов и тканей, подобных тканям и органам живого тела, при чем создавались искусственные сближения, затемняющие натяжки, вместо действительно общих организационных схем.

   В действительности общий язык вынуждается единством организационных методов или форм и выражает его. Он вырабатывается повсюду лишь позже, чем обнаруживается это единство. Во многих случаях, где оно уже бросается в глаза, общих терминов все еще нет, - они остаются различными благодаря специализированному языку.

   Так обычное строение растительного семени и яйца может служить ярким примером совпадения независимо сложившихся организационных форм. В обоих случаях имеется зародыш, который окружен питательными слоями, затем более грубой "скелетного" типа оболочкой. Часто даже аналогичны по химическому составу питательные слои, один с преобладанием азотистых веществ, именно белков и близких к ним тел, другой с преобладанием безазотистых - жировых и сахаристых в яйце, маслянистых и крахмалистых в семени; при чем расположение слоев бывает различно. Единство схемы строения замечено здесь весьма давно; но общие термины создаются лишь постепенно, главным образом благодаря развитию органической и физиологической химии.

   Другая иллюстрация. В женском цветке центральное место занимает канал, который является путем для оплодотворения. Спереди он окружен сначала складками более нежного строения тканей, затем более грубого ("лепестки венчика" и "чашечка"). В глубине же его заключается орган, более или менее грушевидной формы, в котором происходит развитие зародыша ("пестик"). Совершенно то же описание архитектуры, за исключением ботанических терминов, может быть применено к женским органам, напр., обезьяны или человека. Но ясно, что "единство языка" и здесь ведет только к постановке вопроса об единстве схемы строения, а отнюдь его не объясняет и не исчерпывает.

   Несмотря на бесчисленные параллели и совпадения в самых различных сферах опыта, старый мир, анархически-дробный в своей социальной основе, не мог прийти к идее всеобщего единства организационных методов, - к задаче всеобщей организационной науки.

  

  

   Человечеству нужна была новая точка зрения, в универсальном масштабе, - другими словами, новый способ мышления. Но они являются в истории только тогда, когда либо развивается новая организация всего общества, либо выступает новый социальный класс. В XIX веке именно и сложился такой класс - индустриальный пролетариат.

   В его жизненных отношениях, в обстановке его труда и борьбы заключались условия, порождавшие тот способ мышления, которого не было, ту точку зрения, которой не хватало. Требовалось время, чтобы она сложилась, чтобы она была осознана и выражена. Но теперь она достаточно ясна, и очевидны ее основы.

   Препятствием к развитию монистического научно-организационного мышления были специализация и анархическое дробление системы труда. Пролетариат машинного производства в главных и постоянных условиях своей социальной жизни имел исходный пункт для преодоления духа специализации, духа анархии.

   По мере совершенствования машин роль работника при них меняла свой характер. Самое глубокое разъединение в рамках сотрудничества было то, которое обособило организатора от исполнителя, усилие умственное от усилия физического. В научной технике труд рабочего совмещает оба типа. Работа организатора есть управление и контроль над исполнителем; работа исполнителя - физическое воздействие на объекты труда. В машинном производстве деятельность рабочего есть управление и контроль над "железным рабом" - машиною путем физического воздействия на нее. Элементы рабочей силы здесь и те, которые прежде требовались только для организаторской функции, - техническая сознательность, соображение, инициатива при нарушении нормального хода дела, и те, которые характеризовали исполнительскую функцию - ловкость, быстрота, умелость движений. Это совмещение типов весьма слабо выражено в самом начале развития машинной техники, когда рабочий является живым придатком машины, механической сноровкою своих рук восполняющим ее грубые, несложные движения. Совмещение типов выступает резче и определеннее по мере того, как машина совершенствуется, усложняется, приближаясь все более к типу "автоматического", самодействующего механизма, при котором сущность работы - живой контроль, инициативное вмешательство, постоянно активное внимание. Совмещение завершится вполне тогда, когда выработается еще более высокая форма машин - саморегулирующиеся механизмы. Это, конечно, дело будущего; но и теперь объединяющая тенденция выступает достаточно резко, чтобы парализовать в мышлении работника влияние прежнего разрыва "умственного" и "физического" труда.

   Преодолевается также, шаг за шагом, другое разъединение работников - их техническая специализация. "Психологическое содержание различных трудовых процессов становится все более однородным; специализация переносится на машину, на рабочий инструмент; а что касается различий в опыте и в переживаниях самих работников, имеющих дело с разными машинами, то эти различия все более уменьшаются, а при высшей технике делаются практически ничтожны по сравнению с той суммой сходного опыта, одинаковых переживаний, которые входят в содержание труда, - наблюдения, контроля, управления машиною. Специализация при этом, собственно, не уничтожается, - отрасли производства фактически не смешиваются между собою, каждая имеет свою технику, - а именно преодолевается, теряет свои вредные стороны, перестает быть сетью перегородок между людьми, перестает суживать их кругозор и ограничивать их общение, их взаимное понимание"*8.

   Что касается возникшей из разделения труда общественной анархии, конкуренции, борьбы человека против человека, то и она по мере развития рабочего класса утрачивает свое разъединяющее влияние на него, потому что в его среде она на деле устраняется. Товарищеская связь в работе, общность интересов по отношению к капиталу порождают сплочение пролетариата в различные классовые организации, которые шаг за шагом, с колебаниями, но неизбежно ведут его к объединению в мировой коллектив.

   Рабочий класс осуществляет дело организации вещей в своем труде, организации своих коллективно-человеческих сил в своей социальной борьбе. Опыт той и другой области ему приходится связывать в свою особую идеологию - организацию идей. Таким образом сама жизнь делает его организатором универсального типа, а всеорганизационную точку зрения - естественной и даже необходимой для него тенденцией.

   Это сказывается и в том, как легко освобождается рабочий-специалист от цеховых предрассудков профессии, и в том, как жадно стремятся передовые пролетарии к знанию энциклопедическому, а не узко-специальному, и в том, как охотно усваивают они во всех областях наиболее монистические идеи и теории. Но это не значит, чтобы новая точка зрения, выступая в массе частных проявлений, могла, во всем ее гигантском захвате, легко и быстро осознаться, оформиться до конца. Сам индустриальный пролетариат лишь постепенно складывается в новый социальный тип, перевоспитываясь силою жизненных отношений, в которые попал сравнительно недавно. Идеология - вообще самая консервативная сторона социальной природы; выработка нового быта, нового миропонимания, новой культуры - наиболее трудное дело в жизни класса.

   Великий социальный кризис последних лет должен явиться самым мощным толчком к осознанию и оформлению всеорганизационной точки зрения. Обе части кризиса - мировая война и вышедшая из нее мировая революция - различными путями ведут рабочий класс в этом направлении.

   Мировая война сама по себе явилась величайшей организационной школой, вызвала беспримерное напряжение организационных способностей всякой личности, всякого коллектива, прямо или косвенно в ней участвовавшего, дала им невиданный по богатству организационный опыт. Этот опыт отличается и исключительно строгой постановкою задачи, которую приходится решать во что бы то ни стало или погибать, и всесторонностью задачи. В военной обстановке приходится одновременно и совместно, в одной связи, организовать и человеческие силы, и все наличные материальные средства, и даже идеологию военного коллектива, - то, что называют его "духом". Притом все эти три стороны выступают практически как равноправные; их элементы на каждом шагу организационно заменяются одни другими. Недостаток, напр., в людях возмещается то усилением технических средств истребления, то идеологическим сплочением людей - поднятием духа военного коллектива путем одушевляющих и разъяснительных речей, приказов: недостаток технических средств уравновешивается пополнением человеческого материала, и т. под. Единство организационной точки зрения навязывается с величайшей силою и вызывает острую потребность в единстве организационных методов.

   Война была первой фазою великого организационного кризиса; она вызвала вторую фазу - революцию. Рабочий класс революция не только заставила спешно и напряженно организовать свои силы, - она поставила его в небывалое положение: по крайней мере, в некоторых странах она принудила его взять в свои руки организацию общественной жизни в ее целом. Это положение, безразлично, временное оно или окончательное, изменило для рабочего класса масштаб организационной задачи из ограниченного в универсальный. Чем резче противоречие между характером задачи и неоформленностью организационного опыта, его навыков и методов у рабочего класса, тем ярче выступает необходимость оформления всего этого, тем насущнее потребность во всеобщей организационной науке.

   Так создались все жизненные предпосылки этой науки. Долгим и трудным путем шло к ней человечество. Она есть наука общечеловеческая в высшем и самом полном значении этого слова. Ее идея исключалась для старых классов дробностью их бытия, разрозненностью и односторонностью их опыта. Когда силы истории выдвинули новый класс в новой, объединительной позиции, тогда для этой идеи настало время воплощения в жизнь, где она явится предтечей и могучим орудием реальной организации человечества в единый коллектив.

  

  

  

   Первые попытки точно определить, что такое организация, привели к идее целесообразности. Понятие организации относилось тогда, конечно, только к живым существам, и исходным пунктом исследования брался отдельный организм. Целесообразное устройство разных его частей и целесообразная их связь не только были очевидны, но при дальнейшем исследовании этот их характер выступал все полнее и глубже, поражал своим совершенством.

   Идея целесообразности заключает в себе идею цели. Организм, организация имеют свою "цель" и "сообразно" ей устроены. Но цель предполагает кого-то, кто ее ставит и реализует, существо сознательно-активное, устроителя, организатора. Кто же именно поставил организму человека, животного, растения те цели, которые достигаются в его жизненных функциях? Кто устроил органы и ткани сообразно этим функциям? Эта вполне естественная для обыденного мышления постановка вопроса немедленно лишала исследование всякой научности, направляла усилия мысли в области метафизики и религии, приводила к понятию личного творца, бога. И до сих пор жрецы всех религий, христианских и не-христианских, в основу "апологетики", т.-е. теоретической защиты религий, кладут "целесообразность" устройства живых существ.

   С развитием науки, однако, выяснилось, что те соотношения, которые выражаются словом "целесообразность", могут возникать и развиваться вполне естественным путем, при отсутствии всякого "субъекта", сознательно ставящего цели, - что в природе существует объективная целесообразность. Она - результат мировой борьбы организационных форм, в которой формы "нецелесообразные" или "менее целесообразные" разрушаются и исчезают, "более целесообразные" сохраняются: процесс естественного подбора. И самое понятие целесообразности оказывается при этом, в сущности, только аналогией или, вернее, метафорой, способной вводить в заблуждение. Ясно, что оно не годится для научного определения организованности.

   Попытки формально определить организованность, как гармонию или соответствие частей между собою и с целым, также не решают вопроса; это просто замена слова "организованность" его синонимами. Надо именно выяснить, в чем заключается это соответствие или гармония; а иначе нет пользы ставить одно обозначение на место другого.

   Биологи уже давно характеризовали организм, как "целое, которое больше суммы своих частей". Хотя, употребляя эту формулу, они сами вряд ли смотрели на нее, как на точное определение, особенно в виду ее внешней парадоксальности, - но в ней есть черты, заслуживающие особого внимания. Она, не включает фетиша - ставящего цели субъекта, и не сводится к тавтологии, к повторению того же другими словами. А ее кажущееся или действительное противоречие с формальной логикой само по себе еще ничего не решает: ограниченность значения формальной логики вполне установлена научно-философской мыслью.

   Что, собственно, подразумевалось под словами: "организм есть целое, которое больше суммы своих частей"? В каком смысле или отношении он больше этой суммы? Дело идет, очевидно, об его жизнеспособности, об его силе в борьбе с окружающей средой. В разъединенном состоянии части сколько-нибудь сложного организма обладают жизнеспособностью либо бесконечно-малой, либо настолько пониженной, что сумма ее величин, если бы ее удалось численно выразить, была бы, конечно, гораздо меньше величины, соответствующей живому целому: тело, лишенное руки, и рука, от него отрезанная, - достаточный пример. Но исследовать вопрос на таких сложных системах, как организм, и на таких относительных, трудно измеряемых величинах, как жизнеспособность, всего менее удобно; лучше начать с комбинаций более простых.

   Таково, напр., элементарное сотрудничество. Уже соединение одинаковых рабочих сил на какой-нибудь механической работе может вести к возрастанию практических результатов в большей пропорции, чем количество этих рабочих сил. Если дело идет, положим, о расчистке поля от камней, кустарников и корней, и если один человек расчищает в день 1 десятину, то два вместе выполнят за день не двойную работу, а больше, 2 1/4 - 2 1/2 десятины. При 3, 4 работниках отношение может оказаться еще более благоприятным, - до известного предела, разумеется. Но не исключена и та возможность, что 2, 3, 4 работника совместно выполняют менее, чем двойную, тройную, четверную работу. Оба случая всецело зависят от способа сочетания данных сил. В первом случае вполне законно утверждение, что целое оказалось практически больше простой суммы своих частей, во втором - что оно практически ее меньше. Первое и обозначается, как организованность, второе, как дезорганизованность.

   Итак, сущность этих понятий сводится к сочетанию активностей, взятому с его практической стороны; и для полной ясности формулы о целом, которое больше или меньше суммы своих частей, ее надо дополнить этим словом "практически". Тогда она становится простым выражением несомненного, бесспорного факта. И все-таки с логической стороны некоторая парадоксальность в ней еще остается, по крайней мере, для среднего современного мышления. Оно легко представляет себе, каким образом соединение активностей может уменьшить их практическую сумму: это происходит тогда, когда они друг другу противодействуют, вполне или отчасти друг друга парализуют, уничтожают, - словом, взаимно "дезорганизуются". Но каким образом величины могут соединяться так, чтобы это увеличивало их практическую сумму? С первого взгляда, здесь получается какое-то создание из ничего.

   В действительности загадка решается просто, - надо только представить организуемые активности вместе с теми сопротивлениями, которые они преодолевают. Почему два работника совместно выполняют расчистку поля не в 2, а, напр., в 2 1/2 раза быстрее, чем один? Экономист в ответ на это укажет такие моменты: во-первых, самая совместность работы действует на нервную систему работника оживляющим, ободряющим образом и тем повышает интенсивность труда; во-вторых, соединение двух сил позволяет преодолевать препятствия, каждую из них в отдельности превышающие, а многие препятствия, ее не превышающие, но для нее значительные, осиливать гораздо быстрее. Исследуем оба эти момента, начиная со второго, легче поддающегося анализу.

   Пусть мускульная сила каждого работника в отдельности позволяет ему поднять и перетащить камень весом в 5 пудов, но не больше. Двое могут справиться с камнем, конечно, не в 10 пудов, а меньше, потому что комбинировать усилия нельзя без потери, т.-е. без некоторой взаимной помехи: эта сумма всегда окажется меньше, чем результат простого сложения; допустим, она равна 9 пудам. В таком случае камень в 8 пудов для одного работника представляет сопротивление либо вообще непреодолимое, либо вынуждающее к изменению метода работы, значит, во всяком случае к значительной лишней затрате энергии и потере времени, напр., на раскалывание камня молотом или на устройство рычага для его передвижения. Координация сил двух работников устраняет непреодолимость или надобность в изменении методов. Если же камень и меньше 5 пудов, но близок к этому пределу, то отдельный работник вынужден применять к нему наибольшее напряжение, чем резко истощает свои силы, и затрачивает гораздо больше времени, тогда как для двоих этот вес много ниже предельного, они убирают его со средним напряжением и быстро.

   Что касается "психического" влияния сотрудничества, то оно относится к внутренним сопротивлениям организма. При труде в одиночку работник все действия предпринимает и выполняет за счет собственной инициативы и собственных стимулов; для каждого нового акта ему приходится вполне самостоятельно настраивать соответственным образом свой нервно-мускульный аппарат. В совместной же работе значительная доля этого процесса приспособления идет за счет подражания, т.-е. гораздо более механическим, более автоматическим путем, при котором для подражающего внутренние сопротивления организма значительно меньше. Возбуждающее действие видимой успешности работы также сводится к уменьшению внутренних сопротивлений, и т. п.

   В общем, как видим, дело сводится к отношению между организуемыми активностями и теми сопротивлениями, на которые они направлены. Организуемые активности складываются не без потери, так что взятая сама по себе, "абстрактно", их практическая сумма меньше, чем была бы при точном численном их сложении: 5 пудов и 5 пудов дали у нас в результате 9 пудов. Но сопротивления либо совсем не складываются, - восьми-пудовый камень для одного и для двух работников остается того же веса, - либо, если складываются, то менее совершенно, чем организуемые активности; здесь это видно на внутренних сопротивлениях организма, связанных с переменами в направлении усилий: если для каждого при самостоятельном переходе от одного действия к другому такое сопротивление равно а, то для двух вместе оно не 2 а, потому что на сцену выступает подражание, и для одного из двух, того, который следует примеру другого, эта величина значительно уменьшается: a a дает практическую сумму, напр., 1 1/2 a*9.

   Итак, организованное целое оказалось на самом деле практически больше простой суммы своих частей, но не потому, чтобы в нем создавались из ничего новые активности, а потому, что его наличные активности соединяются с меньшей потерею, чем противостоящие им сопротивления. Наш мир есть вообще мир разностей; только разности напряжений энергии проявляются в действии, только эти разности имеют практическое значение. Там, где сталкиваются активности и сопротивления, практическая сумма, воплощенная в реальных результатах, зависит от способа сочетания тех и других; и для целого эта сумма увеличивается на той стороне, на которой соединение более стройно или "гармонично", заключает меньше "противоречий". Это и означает более высокую организованность.

   Иллюстрация из иной области - симбиоз сувойки и зоохлореллы, одноклеточной инфузории с одноклеточной водорослью, которая в ней живет. Первая принадлежит к простейшим животным, потребляет кислород и выделяет углекислоту; вторая - из простейших растений, заключает в себе зеленые зерна хлорофила, за счет энергии солнечных лучей разлагает углекислоту, пользуясь ею как материалом для своих тканей, и выделяет кислород. Таким образом, известная доля активностей, в материальной форме того или иного вещества, теряемая одним участником симбиоза по непригодности для него, приобретается непосредственно другим, и обратно, - следовательно, сохраняется в симбиотическом целом. Понятно, что это целое практически располагает большей суммой активностей, чем если бы его части