Литература о Наполеонѣ и Наполеонидахъ такъ обширна, что ею можно наполнить цѣлыя библ³отеки, и странное дѣло - ни одной книги не посвящалось до сихъ поръ madame Леиц³и, т. е. матери Наполеона I. Безчисленные б³ографы ея великаго сына занимаются и ею, но это дѣлается только мимоходомъ. Итальянск³й поэтъ Кардуччи сравнивалъ ее съ Н³обеей, французск³й писатель Стендаль (Бейль) - съ Корнел³ей, Порц³ей и гордыми патриц³анками. Но на самомъ дѣлѣ Летиц³я была совершенно оригинальнымъ явлен³емъ. По крайней мѣрѣ, такой она оказывается изъ первой ея б³ограф³и, недавно напечатанной барономъ Ларренемъ, подъ заглав³емъ "Madame Mère" въ двухъ большихъ томахъ (по 500 страницъ въ каждомъ). Авторъ этой б³ограф³и - бывш³й лейбъ-медикъ Наполеона III, сынъ лейбъ-хирурга Наполеона Великаго, видѣлъ Летиц³ю въ Римѣ совсѣмъ старухой и слѣпой, пересмотрѣлъ всѣ мемуары, извлекъ оттуда всякаго рода данныя о ней, анекдоты, разспрашивалъ членовъ бонапартовой фамил³и, нашелъ до 150 писемъ "Madame Mère" (это придворный титулъ Летиц³и), добылъ ея автоб³ограф³ю, диктованную ею m-lle Розѣ Меллини. И въ этомъ трудѣ собралъ богатый и очень замѣчательный матер³алъ для живой характеристики "синьоры Летиц³и", которая интересна не только тѣмъ, что она была мать великаго человѣка, но особенно тѣмъ, что изъ женщинъ, вольно или невольно игравшихъ роль въ истор³и, немног³я болѣе привлекательны, болѣе оригинальны, болѣе любопытны для наблюден³я и изучен³я.
Вы знаете, конечно, образцовое произведен³е Мериме, корсиканскую новеллу "Colomba". Героиня этой новеллы - молодая дѣвушка, подбивающая своего брата къ кровавой мести. Эта дѣтски-невинная Коломба въ своемъ сердцѣ непорочной голубицы носится съ уб³йственнымъ планомъ. Небольшая ручка ея какъ разъ въ подходящую минуту съумѣетъ и выстрѣлить, и направить нападен³е. Это первобытное дитя природы, въ существѣ котораго женская прелесть сочеталась съ мужской энерг³ей, которое то очаровываетъ читателя, то приводитъ его въ ужасъ, "Colomba" и есть настоящая землячка матери Наполеона. И почти такою же, какой Мериме описалъ свою героиню, изображается Летиц³я Рамолино на одномъ портретѣ, когда она 13-ти лѣтъ вышла замужъ за Шарля Бонапарта: совершеннѣйшей красотой, точно самъ Фид³й вырѣзалъ ее изъ мрамора, съ классически правильными чертами лица и фигурой.
"Мой отецъ,- писалъ Наполеонъ, любивш³й свою мать больше чѣмъ отца, и не разъ высказывавш³й, что ей онъ обязанъ своимъ счастьемъ и всѣмъ, чѣмъ онъ сталъ,- женился на благородной и превосходной женщинѣ, Мар³и-Летиц³и Рамолино. Съ юности моя мать обладала столь же солидными качествами, какъ и очаровательностью. Она должна была составить счастье супруга и остаться предметомъ нѣжности для дѣтей".
Касательно красоты ея передается такой анекдотъ. Въ Баст³я одинъ патеръ, которому она исповѣдывалась, былъ настолько смущенъ ея красотой, что ей пришлось напоминать ему о прилич³и.
Какое крѣпкое здоровье было въ этомъ идеальномъ тѣлѣ, показываетъ тотъ фактъ, что синьора Летиц³я, оставшись вдовой послѣ 19-лѣтняго брака, все еще считалась красивѣйшей женщиной Корсики, хотя имѣла уже 13 дѣтей. Съ характерной для нея наивной лаконичностью мать Наполеона въ началѣ своихъ воспоминан³й разсказываетъ объ этихъ двухъ главныхъ событ³яхъ своей молодости: "Я вышла замужъ 13 лѣтъ за Шарля Бонапарта, который былъ красивый мужчина, ростомъ какъ Мюратъ. 32 лѣтъ я стала вдовой и Шарль умеръ жертвой болей въ желудкѣ, на которыя онъ жаловался частенько, особенно послѣ обѣда". Всего нѣсколько строкъ о такихъ предметахъ, которымъ другая женщина посвятила бы множество страницъ. И еще удивительнѣе, что здѣсь совершенно обходится молчаньемъ героическ³й эпосъ, во время котораго Наполеонъ впервые увидѣлъ свѣтъ, та корсиканская борьба за свободу подъ предводительствомъ Паоли, въ которой, какъ будетъ сказано ниже, Летиц³я участвовала вмѣстѣ съ своимъ мужемъ. Матронѣ, оглядывающейся на свое прошлое, все это кажется простымъ выполнен³емъ своего долга. Это было необходимо и свершено, чего же тутъ разглагольствовать!
"Когда я сдѣлалась матерью,- гласитъ автоб³ограф³я Летиц³и,- я посвятила себя семьѣ и покидала домъ только для того, чтобъ ходить къ обѣднѣ, что я считаю обязанностью всякаго истиннаго христ³анина. Мое присутств³е дома было необходимо, чтобъ сдерживать моихъ дѣтей, пока они были малы. Моя теща и мой мужъ были до того снисходительны къ нимъ, что при малѣйшемъ крикѣ, при самомъ слабомъ упрекѣ дѣтямъ они спѣшили защитить ихъ и осыпать ихъ ласками. Что меня касается, я была снисходительна или строга, какъ того требовали обстоятельства.
Непреклонная воля, какая жила въ ней до конца ея дней, зачастую должна была одерживать верхъ надъ материнскимъ чувствомъ. Въ трудѣ Ларрея есть портретъ Летиц³и съ натуры, рисованный въ Римѣ принцессой Шарлотой Наполеонъ. Кажется, ни въ позѣ, ни въ фигурѣ этой старой женщины, сидящей въ креслѣ, нѣтъ ничего величественнаго, но за то сколько достоинства, твердости духа!
Наполеонъ какъ-то сказалъ о ней, что она была создана, чтобы управлять какимъ-нибудь королевствомъ. Но она была бы мудрой королевой при одномъ непремѣнномъ услов³и: королевство это должно быть маленькимъ, ибо она не питала ни малѣйшаго вкуса къ высшей политикѣ. Въ своихъ письмахъ она говоритъ только о хозяйственныхъ дѣлахъ, о своемъ здоровьѣ и о здоровьѣ своихъ близкихъ, и нѣтъ ни единаго слова о политикѣ, никогда она не козыряетъ тѣмъ, что умѣетъ писать, даже тѣмъ, что обладаетъ умомъ. Ея настоящее призван³е заключалось въ умѣньѣ управлять семьей, вести хозяйство, поддерживать порядокъ и миръ въ семьѣ, примирять противоположные интересы, улаживать ссоры. Наполеонъ I отъ нея наслѣдовалъ этотъ духъ порядка, дисциплины и правлен³я, который позволилъ ему поставить на ноги страну, разстроенную междуусобными безурядицами и анарх³ей, и дать ей учрежден³я, которыя дѣйствуютъ и по с³е время.
Въ минуты раздражительности Наполеонъ говаривалъ: "Madame Летиц³я только буржуазка". Онъ желалъ, чтобы она приспособила свои привычки, свои манеры, свой языкъ, свои чувства къ новой своей судьбѣ, чтобы она повысила голосъ, чтобы научилась представительствовать. Но и при измѣнившейся фортунѣ она осталась тѣмъ, чѣмъ всегда была. Наполеонъ жаловался своимъ братьямъ, что она его неизмѣнно продолжаетъ называть "Napolione" и этимъ напоминаетъ людямъ объ его итальянскомъ происхожден³и. A Летиц³я продолжала по прежнему величать императора "Napolione" и писала ему письма по итальянски, на которыя императоръ съ такимъ же упрямствомъ отвѣчалъ по французски.
Ни слава, ни велик³я удачи неспособны были вскружить ей голову, ослѣпить ея здравый смыслъ. Она ненавидѣла льстецовъ, презирала хвастовство, все, что отзывалось дѣланностью, не любила никакихъ церемон³й, полагающихся для офиц³альныхъ пр³емовъ, всегда отказывалась содержать свой дворъ. Единственную радость испытывала она, когда у нея собиралась вся ея семья. Ея корсиканск³й домъ, говорятъ, походилъ на монастырь: "молитва, сонъ, занят³я, отдыхъ, развлечен³я и прогулки, все тутъ было разсчитано, размѣрено".
Эта простота и экономность Летиц³и также раздражали ея великаго сына. Онъ требовалъ, чтобы она непремѣнно истрачивала весь милл³онъ, какой онъ давалъ ей ежегодно, но получилъ лаконическ³й отвѣтъ: "хорошо, если ты мнѣ дашь два милл³она". Такая бережливость вчужѣ казалась скупостью, и про нее ходили разные анекдоты.
По словамъ Ларрея,- пр³ѣхавъ въ Аячч³о въ 1787 году на лѣтн³я вакац³и, артиллер³йскимъ офицеромъ, на лѣстницѣ родительскаго дома Наполеонъ встрѣтилъ молодую поселянку, которая угостила его "cacio", т. е. свѣжимъ сыромъ. Онъ отблагодарилъ ее за ея любезность, сунувъ ей въ руку экю въ шесть ливровъ, чѣмъ привелъ синьору Летиц³ю въ страшнѣйшее негодован³е. Вмѣсто всякаго возражен³я, чтобъ дать молодой крестьянкѣ время удалиться, онъ подхватилъ свою дражайшую родительницу за талью и помимо ея желан³я, прошелся съ ней туръ вальса, чего она никакъ не могла ему простить. По кончинѣ Шарля Бонапарта, его дѣдъ Люсьенъ взялъ на себя завѣдыван³е скромнымъ семейнымъ достоян³емъ, и онъ былъ еще скупѣе Летиц³и. "Онъ пряталъ свое золото подъ матрацы въ кожаномъ мѣшкѣ,- какъ разсказывалъ Наполеонъ. Проказница Попетта отважилась какъ-то въ одно прекрасное утро и при насъ вытащила себѣ мѣшокъ, который раскрылся, причемъ изъ него блестящими струями потекло его содержимое. Полъ покрылся золотомъ". Архид³аконъ съ отчаян³я лишился языка. Жадно слѣдилъ онъ за нѣкоторыми дублонами, которые закатывались подъ мебель. "Наконецъ значительность опасности вернула ему способность рѣчи. Всѣми святыми клялся онъ, что это деньги, отданныя ему на хранен³е, что тутъ нѣтъ ни единаго обола, который бы составлялъ его собственность. Мы принялись хохотать, а синьора Летиц³я начала бранить насъ и подбирать золото, и она подобрала все до самой мелкой монетки".
Синьора Летиц³я прошла хорошую школу, а между тѣмъ эта женщина, ничего не забывшая, помнила, какъ въ Марселѣ ей приходилось съ трудомъ сводить концы съ концами. Въ тѣ времена ссылки и бѣдств³я она вставала раньше своихъ дочерей, затѣмъ посылала одну дочь на рынокъ за провиз³ей, второй поручала слѣдить за хозяйствомъ, а третьей - счетоводство. Съ тѣхъ поръ все измѣнилось, за исключен³емъ чувствъ и привычекъ madame Летиц³и, и она съ грустью видѣла, какъ Элиза, Полина и Каролина соперничали въ роскоши и изяществѣ съ своими невѣстками. Чѣмъ болѣе расточалось золота вокругъ нея, тѣмъ болѣе сокращала она собственные свои расходы. Она страшно сердилась на тѣхъ, кто уговаривалъ ее устроить себѣ оранжерею въ 30.000 франковъ. Она отвѣчала имъ: "Я должна копить (cumuler) на будущее". Она никогда не забывала о будущемъ, о непостоянствѣ и предательствѣ фортуны, о большихъ перемѣнахъ въ судьбѣ, являющихся возмезд³емъ за велик³я блага. При всемъ преклонен³и ея передъ ген³емъ своего сына, она знала, что и онъ человѣкъ, который можетъ этимъ злоупотреблять, и страшилась его невоздержности. Она говорила: "Все это можетъ кончиться, тогда что же станется съ дѣтьми, которыя въ неразумной расточительности своей не заглядываютъ ни впередъ, ни назадъ. Тогда они придутъ ко мнѣ". Еще до наступлен³я 1812 года, если вѣрить эрцгерцогу Карлу-Людвигу австр³йскому,- она уже говорила: "Только бы это продолжалось". Неоднократно утверждала она, что дни ея велич³я были для нея днями тревоги и страдан³я, что, если бы можно было вскрыть ея душу, то тамъ нашли бы болѣе горя, чѣмъ радости. Всегда тревожно настроенный ея разсудокъ, недалек³й, но устойчивый и ясный, никакимъ вл³ян³ямъ не поддававш³йся умъ, ея предусмотрительность, какъ матери семейства, опасен³я и безпокойство, как³я испытывала она за сына, непрестанно готоваго ринуться въ новыя предпр³ят³я, который, казалось, находилъ удовольств³е въ бравирован³и людьми и богами, всего этого достаточно было для того, чтобы отравить ея существован³е.
Особенно нерушимой сохранялась въ ней идея, какую составила она себѣ о семейномъ режимѣ и о томъ уважен³и, съ какимъ должно относиться въ материнскому авторитету. Въ то время не очень-то справлялись съ ея мнѣн³емъ, все рѣшалось на основан³и государственныхъ соображен³й, все, не исключая даже замужества ея дочерей, и она чувствовала себя оскорбленной въ своемъ достоинствѣ. Извѣстно, что она порицала Наполеона за то, что онъ сдѣлалъ себя императоромъ. Она не могла скрыть отъ себя, что, по мѣрѣ его возвышен³я, онъ все болѣе и болѣе отдалялся отъ нея. Сохранитъ-ли онъ еще то уважен³е, какимъ обязаны дѣти по отношен³ю къ своей матери. Сверхъ того, эта женщина, презиравшая этикетъ, отличалась крайней нерѣшительностью и щепетильностью во всемъ, что касалось личныхъ сношен³й ея съ императоромъ. Въ течен³е шести недѣль послѣродоваго пер³ода Мар³и-Луизы madame Mère и королева Испан³и и Голланд³и однѣ были допущены въ родильницѣ. Имъ подставлены были кресла около ея постели. Въ первый день параднаго пр³ема императоръ распорядился унести эти кресла, которыя замѣнились табуретами. Въ моментъ разсаживанья присутствовавшихъ madame Mère удалилась. Императрица хотѣла ее удержать, но она возразила: "Madame, если бы императоръ желалъ, чтобы я присутствовала при принят³и вами послѣродовой молитвы, онъ распорядился бы поставить для меня кресло". Въ другой разъ, въ томъ же году, на одномъ семейномъ собран³и Наполеонъ поднесъ ей свою руку для цѣлован³я. Но она съ живостью оттолкнула ее, и не она, а онъ поцѣловалъ руку своей матери. Она говорила ему наединѣ: "Вы знаете, ваше величество, что на людяхъ я обращаюсь съ вами съ почтен³емъ, потому что я ваша подданная. A въ частной жизни я ваша мать, и когда вы говорите: я желаю,- я отвѣчаю: а я не желаю". Вспоминая, что нѣкогда въ Аячч³о она повелѣвала и всѣ ей повиновались, что, когда она воспрещала прикасаться къ виннымъ ягодамъ и винограду въ саду, и будущ³й побѣдитель при Аустерлицѣ преступалъ ея законы, то она имѣла право его высѣчь; вспоминая, какъ потомъ въ Марсели ей достаточно было мигнуть, чтобы красивыя ея дочери съ корзинами въ рукахъ отправлялись на рынокъ, вспоминая все это, она не могла не сказать, что времена, когда люди живутъ въ неизвѣстности, имѣютъ свою хорошую сторону, а времена славы - свои унижен³я. Всю свою жизнь она исповѣдывала культъ порядка, а этотъ культъ требуетъ, чтобы дѣти безусловно повиновались своимъ родителямъ. Въ 1802 году, во время обнародован³я Конкордата, она сказала первому консулу: "Теперь нѣтъ уже болѣе надобности угощать васъ пощечинами, чтобы заставлять васъ ходить къ обѣднѣ".- "Нѣтъ,- возразилъ онъ,- теперь уже моя очередь кормить васъ ими". Онъ, конечно, никогда не дерзалъ это сдѣлать. Но если бы это случилось, она, какъ вѣрноподданная, должна была принять такой фактъ вполнѣ благосклонно, а это-то и претило ей. Съ безхитростнымъ умомъ она соединяла большую простоту сердца и упорную преданность ограниченному циклу какъ бы прирожденныхъ ей идей. Имѣть сына своимъ повелителемъ представлялось въ глазахъ ея нарушен³емъ естественныхъ законовъ. Подобно цвѣтамъ и животнымъ, она всегда жила жизнью весьма близкой въ природѣ.
Счастье нисколько не смягчило ее, а несчастье никогда не сокрушало ее. Одна за другой прилетѣли къ ней вѣсти о кончинѣ императора, затѣмъ двухъ дочерей и внука ея - короля Римскаго. Помимо бремени ея горестей на долю ея выпало еще кое-что на этомъ свѣтѣ. И ни на минуту не сгибаясь подъ этимъ бременемъ, до восьмидесяти четырехъ лѣтъ прожила она, съ высоко поднятымъ челомъ.
Ей было семьдесятъ три года, когда король Жеромъ съ женой и дѣтьми прибыли въ Римъ. Они нашли ее "маленькой и похудѣвшей, съ черными полными жизни глазами, истиннымъ типомъ корсиканской расы, как³е еще встрѣчаются въ горахъ острова въ семьяхъ свободныхъ отъ всякой иностранной помѣси. Платье изъ мериносовой матер³и и тюрбанъ того же цвѣта, фасона empire, составляли ея скромный и единственный туалетъ. Она оплакивала первыхъ своихъ покойниковъ Элизу и Наполеона". Неоднократно просила она разрѣшен³я поѣхать на островъ св. Елены, чтобы жить тамъ съ своимъ сыномъ, бывшимъ ея повелителемъ. Когда она узнала, что его болѣе нѣтъ на свѣтѣ, сердце ея надрывалось. Но нѣсколько дней спустя одинъ кардиналъ писалъ королю Вестфальскому: "Вы должны были замѣтить, что характеръ ея нисколько не ослабѣлъ, я позволю себѣ даже сказать, что онъ закалился до такой степени, что при извѣст³и о смерти Элизы здоровье ея пошатнулось, но при этомъ страшномъ событ³и она подавила въ себѣ горе. Ей не пришлось ложиться въ постель, и если исключить сильную грусть, уменьшен³е аппетита и увеличен³е слабости, то она здорова". Она сама писала принцессѣ Полинѣ: "Здоровье мое сносно, въ сравнен³и съ тѣмъ, что я выстрадала и насколько страдаю теперь". Когда четыре года спустя, она узнала о смерти принцессы, она писала дѣтямъ эксъ-короля Жозефа: "Мы потеряли нашу бѣдную Полину,- вы легко поймете мое горе".
"Мы корсиканцы,- часто повторяла она - узнаемъ другъ друга по революц³ямъ". Она была свидѣтельницей не одной революц³и въ своей юности, и съ ранней юности, не гоняясь за приключен³ями и опасностями, не симпатизируя имъ, готова была все претерпѣть и на все рѣшиться, если того требовала честь. Ей было двадцать лѣтъ, когда она подбила мужа принять участ³е, въ компан³и съ Паоли въ войнѣ за независимость. И то пѣшкомъ, то верхомъ на лошади или же на спинѣ мула, она слѣдовала за нимъ повсюду, останавливаясь на бивуакахъ въ оврагахъ, проводя ночи подъ открытымъ небомъ и ни мало не заботясь о жужжавшихъ надъ ней пуляхъ. Она была тогда беременна избраннымъ ребенкомъ, который, словно сгорая отъ нетерпѣн³я испытать баюканье своей матерью, усиленно шевелился въ ней, и казалось, рвался на битву ранѣе появлен³я своего на свѣтъ. Впослѣдств³и порвавши всяк³я связи съ Паоли который хотѣлъ сдать островъ свой Англ³и, Бонапарты направились во Франц³ю, гдѣ были поставлены внѣ закона. Небольшаго труда стоило синьорѣ Летиц³и снова углубиться въ горы. Когда же ей пальцемъ указывали на горѣвш³й домъ ея, она отвѣчала: "Ну, такъ что же. Мы выстроимъ новый, получше того!"
Ничего не удивляло эту корсиканскую крестьянку. Не разъ бывала она героиней. Но что всего достойнѣе было въ ней, такъ это то, что ей и въ голову никогда не приходило рисоваться. Въ Порто Ферраджо, за нѣсколько часовъ до отъѣзда съ острова Эльбы, Наполеонъ при свѣтѣ луны объявилъ ей, что отправляется съ намѣрен³емъ снова отвоевать себѣ корону.
"Прежде всего,- сказалъ онъ ей,- я спрашиваю вашего мнѣн³я".- "Ахъ, позвольте мнѣ,- отвѣчала она,- постараться забыть, что я ваша мать". Затѣмъ послѣ минутнаго размышлен³я она сказала: "Небо не допуститъ, чтобы вы умерли отъ яда или какой нибудь смертью, васъ недостойной. Вы должны умереть со шпагой въ рукѣ". То была та же самая женщина, которая говорила, что "паден³е дѣло пустое если оно совершается съ достоинствомъ, и что паден³е составляетъ все, когда кончаешь трусостью". Античный отпечатокъ характера этой замѣчательной женщины нигдѣ такъ не сказывается, какъ въ этихъ словахъ. Так³я безпощадныя велик³я слова говорились только тѣми изъ матерей-героевъ, съ которыми знакомятъ насъ Плутархъ и Лив³й.
Французское дворянство начало эмигрировать. Въ это время одна молодая дама пригласила поручика Бонапарта отправиться вмѣстѣ съ ней, обѣщая ему свою благосклонность.- "Madame, вы очаровательны,- возразилъ онъ. Но на свѣтѣ существуетъ одна женщина, благосклонность которой мнѣ еще милѣе,- это Франц³я". M-me дю-Коломбье давала ему болѣе разумные совѣты: "Не эмигрируйте, monsieur Бонапартъ. Всѣ знаютъ, какъ выѣзжаютъ изъ Франц³и, и однако никто не знаетъ никогда, ни какъ въ нее возвращаются". Наконецъ, мать его написала ему. Она умоляла его не покидать своей родины, не слѣдовать безумной модѣ и не переходить черезъ Рейнъ. "Успокойтесь, signora madre,- отвѣтилъ онъ ей,- вашъ сынъ никогда не будетъ на жалованьѣ у непр³ятеля".
Madame Mère говорила, что жизнь ея окончилась вмѣстѣ съ паден³емъ императора. Удалившись въ Римъ, во дворецъ Ринуччини, она навсегда отказалась отъ всего на свѣтѣ. "Конецъ визитамъ въ кому бы то ни было; конецъ театру, который былъ единственнымъ моимъ развлечен³емъ въ минуты меланхол³и". И она все-таки не переставала существовать, и когда ее спросили, какой секретъ она знаетъ, чтобы такъ поступать, она отвѣтила: "Я всегда выходила изъ-за стола съ аппетитомъ, и при всякомъ несчаст³и предавала себя на волю Бож³ю". Она легко покорялась всему, что ей казалось рѣшен³емъ свыше. Благочест³е ея было искреннимъ. Однажды она обратилась къ одному римскому прелату съ вопросомъ, вѣритъ-ли онъ, что Наполеонъ въ раю. - "Да, madame, я вѣрю этому,- отвѣчалъ прелатъ,- но я не убѣжденъ въ томъ".
Однако, несмотря на всю ея набожность, главной утѣшительницей ея была природная ея философ³я, мѣстами сказывающаяся въ нѣкоторыхъ отрывкахъ ея писемъ. "Не могу снабдить васъ хотя бы небольшой дозой моего характера,- писала она королю Жерому 18 поля 1821 года.- Въ случаѣ дурной вѣсти, въ первый моментъ я огорчаюсь, а въ слѣдующ³й - огорчен³е мое уже уступаетъ надеждѣ. Поступайте, какъ я. Если надо, сократите вашъ домъ, даже уничтожьте его, распустивъ всѣхъ слугъ. Только больше чести будетъ для васъ, если вы будете бороться и одолѣете несчаст³е. Я увѣрена, что у Catherine достаточно высокая душа, чтобы сладить съ самой крайней необходимостью... Одна мать можетъ дать подобный совѣтъ. Тогда ужь вамъ нечего будетъ бояться, остается только надѣяться на все".
Два года спустя она писала Люсьену: "Вамъ давно должно быть извѣстно, что большая часть человѣческой жизни состоитъ изъ несчаст³й и непр³ятностей. Знан³е этого должно давать намъ силу не поддаваться ничему тому, что съ нами можетъ случиться, въ особенности, когда мы сами въ томъ неповинны".
Она охотнѣе говорила, нежели писала. "Сынъ мой,- говорила она,- былъ ниспровергнутъ, онъ злополучно погибъ, вдали отъ меня; остальные дѣти мои - изгнанники, я вижу, какъ они умираютъ одни за другими... Я стара, покинута, безъ блеска и почести. A между тѣмъ я не промѣняла бы своего положен³я на положен³е первой королевы въ м³рѣ". Затѣмъ она прибавляла: "Надо жить согласно своему положен³ю. Разъ утративши тронъ, смѣшно добиваться снова занять престолъ. Кольцами украшаютъ пальцы, но кольца сваливаются, а пальцы остаются".
Такова была философ³я madame Mиre, и нельзя не согласиться съ тѣмъ, что, въ искусствѣ утѣшен³я, она была такимъ же знатокомъ, какъ и величайш³е философы.
Она сохранила всѣ старыя свои привычки. Зимой носила передникъ изъ черной тафты, а лѣтомъ - бѣлый передникъ. По временамъ она пряла на прялкѣ или на веретенѣ. Кромѣ того, играла въ реверси. Она слѣдила за своимъ хозяйствомъ, вела счеты и наставляла сыновей жить по экономнѣе. Въ ея салонѣ стоялъ большой пустой шкафъ съ мѣдными украшен³ями, къ которому дѣти ея подходили не безъ опаски: когда они шумѣли, ихъ запирали въ этотъ шкафъ. "Двадцать лѣтъ тому назадъ я была высочествомъ. Въ настоящее время я снова обращаюсь въ madame Летиц³ю". Она и была ею всю жизнь, что и составляетъ прелесть ея существован³я.
Ее не пощадило никакое испытан³е. Она упала, сломала себѣ бедровую кость и вскорѣ послѣ того поражена была прогрессивной слѣпотой. Она забывала свои страдан³я, вспоминая о необыкновенномъ человѣкѣ, котораго даровала м³ру. Слава этого сына нѣкогда утомляла ея зрѣн³е. Но съ той поры, когда несчаст³е какъ бы окутало его покрываломъ, она могла пристально созерцать это солнце и утоляла имъ свои взоры. Особенно же любила она вспоминать начинан³я великаго человѣка и тѣ времена, когда у нея не всегда бывалъ супъ. Она разсказывала m-lle Меллини, что дѣти ея отличались крайней рѣзвостью, что она вынуждена была вынести мебель изъ одной большой комнаты, чтобы въ дождливые дни они могли тамъ рѣзвиться въ свое удовольств³е, что Жеромъ и трое остальныхъ рисовали фигляровъ на стѣнѣ, а Наполеонъ изображалъ только солдатъ, расположенныхъ въ боевомъ порядкѣ, что съ самаго ранняго дѣтства онъ былъ склоненъ съ математикѣ, что нѣкоторыя монахини прозвали его маленькимъ математикомъ и угощали вареньемъ. "Однажды встрѣтивъ ихъ на площади Saint-Franèois, онъ бѣгомъ бросился къ нимъ, восклицая: "Кто хочетъ знать, гдѣ мое сердце, тотъ найдетъ его сестеръ". Тучная сестра Орто, съ слабыми ногами, стала его журить, но въ концѣ концовъ должна была уступить и сунуть ему въ ротъ конфету, чтобы заставить его замолчать".
Madame Mère, послѣ Ста Дней, какъ уже сказано, избрала Римъ мѣстомъ своего изгнан³я. М³ръ развалинъ, окружавшихъ ее здѣсь, былъ ей близокъ. Она сама являлась живой реликв³ей великой эпохи. Къ ней совершалось паломничество. Дюма-отецъ разсказываетъ объ одной своей знакомой дамѣ, которой въ Итал³и хотѣлось видѣть только три вещи: madame Mère, извержен³е Везув³я и Венец³анск³й карнавалъ. Случалось также, что иной чичероне показывалъ ее иностранцамъ, которыхъ онъ раньше водилъ по руинамъ Колизея. Именно тутъ гулять ей нравилось всего болѣе. Куда уносились ея мысли съ этого мѣста разрушен³я, угадать не трудно. Нѣкогда по поводу гнѣва Наполеона на его брата Люсьена изъ-за mésalliance послѣдняго, она, заступаясь за младшаго сына, упорно отстаивала его дѣло и должна была услыхать отъ императора упрекъ, что она любитъ Люсьена больше, чѣмъ его. Ея отвѣтъ гласилъ: "я всегда люблю больше всѣхъ того изъ моихъ дѣтей, который самый несчастный изъ нихъ".
Послѣ паден³я первой импер³и пришелъ чередъ Наполеона пользоваться предпочтительной любовью матери. Но и тотъ, о комъ она думала, не разъ, вспоминалъ о ней въ своемъ изгнан³и. Однажды на островѣ св. Елены у Наполеона вырвались так³я слова, обращенныя имъ къ врачу Автомарки: "Вы, докторъ, ухаживаете за мной удивительно, но моя мать съумѣла бы это сдѣлать еще иначе". И, закрывши рукой глаза, велик³й человѣкъ прибавилъ, точно жаловался ребенокъ: "ахъ, мама Летиц³я!"
"Вѣстникъ иностранной литературы", No 1, 1893