Булгаков Валентин Федорович - Толстой, Ленин, Ганди, Страница 2 - Книги

sp; 28

ставили ему его среда и его народ. Вместо того, чтобы стать сектантом - "толстовцем" и рабски следовать за Толстым по протоптанной им дорожке, не оглядываясь назад и не свертывая ни направо, ни налево, Ганди, получив от Толстого все, что мог, дополнил эти сокровища своей собственной, самостоятельной духовной работой и вырос, таким образом, до положения вождя и учителя, вполне созвучного своей эпохе, как Толстой был созвучен своей.

Мы все являемся сейчас свидетелями деятельности Ганди в Британской Индии и поднятой им борьбы индусов с иноземным, английским владычеством, - борьбы, которая, по мысли Ганди, должна быть ничем иным, как организованным мирным сопротивлением англичанам. Индусы стремятся к национальной независимости или, по крайней мере, к последовательной и полной автономии в пределах Британской империи. Казалось бы, эта борьба и должна была бы являться исключительно делом индусов и не могла бы интересовать нас непосредственным образом. Но, в действительности, не только справедливые требования индусского народа, а, главное, те, внушенные Ганди, методы борьбы его за свое освобождение, которые являются новыми, не испытанными и не виданными в мире, делают в наше время отдаленную Индию центром мирового внимания. Ганди не только интересует, но привлекает к себе сердца едва-ли не во всем мире. Даже враги Ганди, те, с кем он борется, полны уважения к нему, а многие преклоняются перед ним. Положение англичан в борьбе с гандистским движением осложняется именно тем, что в самом английском обществе, в передовых его слоях, в том числе и в парламентских кругах, живут чрезвычайно сильные симпатии к Ганди и к его

делу. И не цель сама по себе, а личность и метода Ганди, действительно, обезоруживают, - по крайней мере, морально, - его врагов. А разве в этом уже не великая победа для вождя и реформатора?

В самом деле, не насильственным восстанием, не железом, не кровью собирается свергнуть владычество чужеземцев индусский народ, руководимый Ганди, а простым неподчинением чужеземцам, "не-сотрудничеством" (non-cooperation) с англичанами, непризнанием их законов, неисполнением приказаний, отказом от службы в английских правительственных учреждениях, отказом посылать детей в английские школы, освобождением себя от экономической зависимости от англичан, переходом от изделий английской мануфактуры к самотканым изделиям, прорывом правительственной монополии на соль, бойкотом винных лавок и т. д., и т. д. Ненависти к англичанам при этом не проповедуется. "Англичане не хуже других народов", - говорит Ганди. - "Я не хочу причинять вред английскому народу, но хочу убедить его в необходимости предоставить Индии свободу". Посягать на жизнь и на личное имущество англичан запрещается. Народ заявляет и осуществляет свои права на самостоятельное существование - и только!

"Лучший способ борьбы с тираннией состоит не в том, чтобы убить тирана, но в том, чтобы отказаться сотрудничать с тираннией", - выразился глава современного международного антимилитаристического движения, член английского парламента Феннер Броквэй. Живым воплощением этого принципа - сознательного отказа от "сотрудничества с тираннией" - и является гандистское движение.

Движение это началось, как известно, не сегодня. Почти такого же подъема, как нынче, достигало оно в 1920-22 г. г. Ганди пользовался тогда, как и

теперь, формальными полномочиями Всеиндийского Национального Конгресса и выступал в качестве своего рода "духовного диктатора" в стране.

Разумеется, дело Ганди не так просто, как это может показаться на первый взгляд. Обстановка в Индии чрезвычайно своеобразна и сложна. Одни из местных условий содействуют ходу "мирного восстания" Ганди, другие (как, например, наличие каст, различие языков, борьба религий и т. д.) препятствуют этому ходу*). Самое движение переживало и, повидимому, еще будет переживать различные фазы. Не стоит поэтому в краткой статье подробно останавливаться на фактической стороне движения Ганди в Индии, тем более, что нас в данном случае интересует, главным образом, вовсе не история, а, так сказать, методология нового движения.

Что характерно для первых выступлений Ганди, так это, прежде всего, горячая, пламенная любовь к угнетенной родине, работе для освобождения которой он отдает все свои силы, а, на ряду с этой любовью, глубочайшая уверенность, что он ни в каком случае не должен и не может итти путем насилия.

В своем журнале "Молодая Индия" Ганди пишет в одном месте:

----

*) Не верны, однако, ссылки английского правительства на то, что присутствие нейтральной (английской) силы совершенно неизбежно в Индии, особенно ввиду глубокой розни между индуистами и магометанами. В действительности, конечно, не роль миротворца и культуртрегера удерживает Англию в Индии, а прежде всего то обстоятельство, что англичанами вложена в индийские предприятия колоссальная сумма в 1 миллиард фунтов стерлингов, как это установлено комиссией Саймона. Разумеется, Англия не желает лишиться доходов от этого капитала.

"Я обручен с Индией, я обязан ей всем... Я не могу яснее выразить своего чувства к Индии, чем отождествив его с чувством к своей жене. Она волнует меня, как ни одна женщина на свете. Не потому, что она совершенна. Я смею сказать, что у нее гораздо больше недостатков, чем я вижу. Но здесь есть ощущение нерасторжимости. То же и по отношению к индуизму, со всеми его ошибками и ограниченностью".

А о своем пути в качестве реформатора и вождя освободительного национального движения Ганди, в том же журнале, говорит:

"Религия непротивления - не только для святых, она - для самого обыкновенного человека. Это - наш закон, как насилие есть закон зверя. В звере дух спит. Человеческое достоинство требует более высокого закона: силы духа. Я вижу, что Индия применяет этот закон; я хочу, чтобы она была уверена в своей силе. У нее есть душа, которая погибнуть не может. Душа эта может устоять против всех материальных сил всего мира".

И еще:

"Я хотел бы перенести все унижения, все муки, полное изгнание из отечества, даже смерть, лишь бы помешать нашему движению стать насильническим или предвестником насилия".

Итак: все - в любви к родине, но ни в каком случае - насилие, даже и для освобождения родины. Насилие - это закон зверя, а человеческое достоинство требует других методов борьбы.

Эта категоричность в отрицании насилия и уверенность, что достижения намеченной дорогой цели (в данном случае - освобождения родины) можно достичь и не насильственными, мирными способами, особенно характерны и дороги нам у Ганди. Если же к этому прибавить необыкновенную активность Ганди

и постоянную готовность его к активной, хотя и мирной, борьбе, то вот образ индусского вождя и перед нами.

"Политика охватывает нас и сжимает, как змей, своими кольцами, - говорит Ганди. - Что бы мы ни делали, мы не можем от нее отделаться. Поэтому я хочу вступить в борьбу со змеем. Я хочу ввести религию в политику".

И, несмотря на весь "ирреализм" тактики Ганди в его борьбе за определенный общественный идеал, - "ирреализм" с точки зрения политической мысли вчерашнего дня, - он является, действительно, не только проповедником, но и политическим вождем, связавшим себя с определенными институциями и организациями, опирающимся на определенные общественные группы и течения. Но, пожалуй, не столько лично Ганди проигрывает от этого, сколько выигрывает общее дело, имеющее такого вождя.

Ганди даже не желает, чтобы тот путь, которым он идет, путь "гражданского неповиновения без применения насилия", характеризовали как путь "пассивного сопротивления" (это делают обыкновенно европейцы). Нет, слово "пассивный" совсем тут неприменимо. Наоборот, наивысшей духовной активности требует путь, рекомендуемый Ганди и называемый им самим "Satyagraha", т. е. путь открытого сопротивления беззаконию и несправедливости силою веры, силою любви и силою самопожертвования.

"Я хочу, чтобы вы ясно сознавали, что будет, - говорил Ганди, обращаясь к своим ученикам на конференции просвещения в начале января 1930 года. - Вам предстоит перенести значительно большие испытания, чем попасть в тюрьму. Воры, жулики и убийцы также попадают в тюрьму и устраиваются там как дома. Попасть в тюрьму

- еще не значит принести пользу стране. Я хочу, чтобы вы были готовы, если понадобится, охотно пожертвовать собой в предстоящей борьбе.

Дух насилия носится в воздухе, и вы должны закалить себя в огне, чтобы стойко встретить проявление насилия... Если вы верны данному вами обещанию служить Истине и Безнасилию, то вы не спрячетесь в своих домах, когда насилие или разжигание страстей будет происходить на улице; вы не будете участвовать в нем, но вы пойдете и будете тушить этот пожар, жертвуя собой".

И вскоре после этого, на национальном конгрессе в Лагоре, повторяет:

"Если у вас есть жажда свободы, вы должны и действовать каждую минуту в течение вашей жизни такими путями, которые одни дали бы возможность достигнуть этой цели. Вы должны стремиться жить для свободы. Вы должны избегать всяких внутренних распрей. Вы должны быть объединенными. Вы должны быть спокойными. Вы должны быть храбрыми и действовать сообща...

Есть храбрость разного рода. Тот, кто владеет мечем и насилует, может смотреть на себя, как на храброго человека. Но истинно храбр тот, кто может со спокойной и сосредоточенной отвагой обнажить свою грудь, когда на нее направлен кинжал".

Известно, что сам Ганди, в своей деятельности и жизни, дает наивысший пример последовательности и самоотвержения, чем и объясняется значительная доля того обаяния и авторитета, которыми он пользуется среди своих приверженцев и всего народа. Да не в том-ли и состоит высшая жертва такого человека, как Ганди, что он бросает себя политике?!.

Весьма часто Ганди называют националистом. Русская коммунистическая печать одно время охотно

поддерживала Ганди, потому что этот "индусский Толстой" (выражение Луначарского) был весьма полезен Советам и Коминтерну в их непрестанной подрывной работе по отношению к колоссу британского империализма. Но в последнее время, когда выяснилось, что в лице Ганди и возглавляемого им движения выросло едва-ли не главное препятствие успеху насильническо-революционной пропаганды в Индии, Ганди аттестуется последователями Ленина не иначе, как "вождь буржуазного национализма" или "представитель индийской промышленной буржуазии"*).

Но имя "националиста" снискал себе Ганди, собственно, повсеместно, и при том у представителей всевозможных партийных группировок. А, между тем, пользоваться этим термином по отношению к Ганди можно только с большой осторожностью.

Конечно, внешне, вызванное им движение носит определенные черты националистического или национально-освободительного движения. Но движение это во многом отличается от таких же "национальных" движений в Европе.

Прежде всего, "национализм" Ганди не принадлежит к тем национализмам, какие вызывают вооруженные столкновения, войны между народами. Войны не может быть там, где личность и жизнь человека провозглашаются неприкосновенными.

Далее, не говоря уже о том, что Ганди отнюдь не стремится вызвать ненависти к англичанам в своем народе и даже борется с проявлениями подобной ненависти, в вызванном им движении весьма силен социальный момент. Хотя Ганди, в видах

---

*) См., напр., статью Л. Мадьяра "Усмиритель Макдональд и предатель Ганди" в "Правде", N 142, 25 мая 1930 г.

успеха борьбы, и стремится объединить в ней все классы Британской Индии, все же в нем виден отнюдь не представитель интересов буржуазии, а, напротив, друг и печальник беднейших классов населения. Об экономической эксплуатации широких слоев народа англичанами он говорит постоянно. Английское правительство эгоистично. Эксплуатируя национальные богатства страны, подавляя индусскую кустарную промышленность, устраивая в Индии своих чиновников на огромные оклады, вводя правительственные монополии и тяжелые налоги, оно игнорирует интересы широких масс туземного населения и содействует пребыванию значительной их части в ужасающей бедности.

Немецкий биограф Ганди Рэнэ Фюлоп-Миллер утверждает даже, что, в конце концов, и весь-то бой с Англией Ганди начал, главным образом, из сочувствия к экономически угнетенным, задавленным классам индусского населения.

"Махатма Ганди стоит всецело на стороне бедных", - свидетельствует английский друг и последователь Ганди К. Ф. Андрью, автор нескольких сочинений о современной Индии.

"Все содержание обвинений, направляемых Ганди против Англии, - говорит К. Ф. Андрью, - можно, собственно, выразить в одном предложении: Англия угнетает бедных. Изголодавшиеся люди, живые скелеты, которых Ганди повсюду видел в Индии, настолько его поразили, что мысль помочь им уже не покидала его ни днем, ни ночью".

Характерно содержание 11 "пунктов"-требований, предъявленных Ганди вице-королю Индии в 1929 г., - требований от удовлетворения или неудовлетворения которых высшей английской властью зависели начало или отмена задуманной Ганди акции "гражданского неповиновения". На ряду с некото-

рыми чисто-политическими требованиями, быть может, внушенными Ганди, как политическому деятелю, его сотрудничеством с национальным конгрессом (пацифистов смущает 11-й пункт: предоставление индусам права носить оружие для самозащиты, под общественным контролем), - на ряду с этим, мы встречаем в ультиматуме Ганди весьма показательные требования: об отмене монополии на соль, о запрещении продажи спиртных напитков, о снижении на 50% поземельного налога, о снижении военных расходов, о снижении жалованья высшим чиновникам и т. д., - т. е. требования, несомненно имеющие в виду как раз интересы низших классов населения.

Ганди, конечно, понимает, что достижение национальной независимости само по себе не принесет Индии исцеления от всех зол, от которых она страдает, как и каждый современный общественный организм. И потому можно думать, что вслед за победным окончанием Ганди борьбы национальной, последует объявление им нового и еще более ответственного этапа борьбы социальной, уже в пределах самой Индии. Ганди едва ли остановится на полпути в борьбе за истинное освобождение своего народа, и конечно, для этой будущей борьбы сохранит свое теперешнее оружие: гражданское неповиновение, "не-сотрудничество", отказ от участия во всяком насилии. За это ручается нам вся личность нового пророка и весь, пройденный им доселе, путь.

В такого рода понимании гандизма укрепляют и замечательные слова, произнесенные самим Ганди на январьской конференции просвещения:

"Наше движение есть самосовершенствование. Многие думают, что мораль не имеет ничего общего с политикой. Но с тех пор, как Истина и Безнасилие стали единственными методами Конгресса в

достижении его цели, самосовершенствование необходимо даже в политической деятельности... Если бы "сварадж" (движение к независимости Индии) не имел в виду воспитать нас и очистить всю нашу цивилизацию, то он был бы ни к чему. Самая сущность новой цивилизации заключается именно в том, что мы уделяем главное место морали во всех наших делах, как общественных, так и частных".

Из этих слов мы видим, как глубоки и как далеко идут чаяния и надежды самого Ганди. Нравственные методы здесь сливаются с нравственной целью, и, очевидно, цель эта не может быть ограничена одним только достижением национального освободительного идеала.

Но, повторяю снова: какова бы ни была цель Ганди, нас интересуют прежде всего методы и средства, выключение им насилия из обихода не только отдельных людей, но и общественных организмов: государств, наций, социальных групп.

Путь Ганди, путь не личного только, но организованного отказа от участия в насилии и от служения поработителям всякого рода, и представляется мне своего рода синтезом высоко-этического, но отбрасывающего организацию, пути Толстого и ярко-революционного, активного, но целиком пронизанного насилием пути Ленина. Толстовскую веру в духовное достоинство человека Ганди как бы объединил в себе с огнем ленинской устремленности к достижению высших форм социальной жизни - и тем явил нам пример реформатора новой складки, реформатора, не ограничивающегося проповедью личного, индивидуального спасения, но в то же время и не оставляющего за собой в истории кровавого следа террора, восстаний, войн и казней.

Борьба, которую ведет Ганди, еще не закончена. Он не достиг еще окончательного успеха. Страна его еще не освободилась от иноземного владычества, но уже тем только, что Ганди вступил на новый путь, на путь мирной, безнасильственной, духовной революции, он открывает, по моему убеждению, новую эру в истории человечества.

Предугадать окончательный исход движения Ганди, конечно, трудно. Но уже теперь можно сказать, что если движение в самом деле потерпит неуспех, временный неуспех, то менее всего будет виновата в этом сама метода Ганди: виноваты будут те элементы индусов, в частности - коммунистические элементы, которые все время пытаются перевести мирное движение Ганди на революционные рельсы. Стоит сторонникам "гражданского неповиновения без применения насилия" ослабеть духом, потерять выдержку и единодушие и ринуться по пути насильственного отпора англичанам, - как задача последних тотчас, механически, облегчается: к борьбе с революционерами власть и полиция могущественнейшей империи подготовлены, конечно, несравненно лучше, чем к борьбе с теми безоружными людьми, которые, во главе с престарелым вождем, шли на "незаконную" добычу соли к морю, массами наполняли улицы, ложились на дорогах и с поистине поразительным мужеством безропотно принимали сыпавшиеся на них удары полицейских. Таких стыдно бить, и, наверное, в Англии это чувствует всякий, от короля и Макдональда до последнего полисмена, принимавшего участие в позорных событиях в Бомбее или Пешавере. Тут за гандистов стоит совесть мира. Что же касается революционеров и коммунистов, то с ними расправа проста и коротка: "ведь они сами идут на нас с оружием!"

В этом смысле полно правды и значительности письмо Ганди, отправленное им вице-королю в момент ареста:

"Дорогой друг, я очень хорошо понимаю опасности, с которыми связано приложение моих методов. Но страна не поймет меня превратно. Я говорю то, что думаю. Или вы предпочитаете открытый бунт? История подтвердит в своем приговоре, что английское правительство, не будучи в состоянии примириться с методами, отрицающими насилие, подтолкнуло человеческую природу к насилью, с которым ему легче бороться".

Опасность перехода мирной акции "не-сотрудничества" в насильственное восстание всегда стояла перед гандистским движением. И опасность эта обусловливалась не только извне, со стороны приверженцев революционных партий, но и извнутри, со стороны недостаточно твердых и верных себе, колеблющихся сторонников идеи "не-сотрудничества". Многочисленные вооруженные столкновения с англичанами в 1930 г. были вызваны, несомненно, главным образом, революционерами. Но нельзя сказать того же о первых этапах гандистского движения в Индии, о времени, когда приверженцы насилия, в частности, коммунисты, и не были еще достаточно сорганизованы, и не уделяли специального внимания делу Ганди. Гандистское движение отличалось в то время гораздо большим внешним и внутренними единством, чем теперь, при своем расширении, - и все же акция "не-сотрудничества" не раз оказывалась сорванной, благодаря непоследовательности ее участников. События 1920-22 г.г. являются, в этом отношении, весьма поучительными. К уроку их надо приглядеться, чтобы получить возможность оценить опыт Ганди до конца.

В самом деле, что происходило тогда? Охваченные фанатической верой в свою задачу, гандисты зачастую нетерпимо преследуют тех индусов, которые отказываются примкнуть к движению "не-сотрудничества". Бывали случаи избиения таких лиц, разграбления их домов. Ненависть "мирных революционеров" к поработителям-англичанам часто выливается в самые безобразные и уж совершенно не "мирные" формы.

Так, в 1922 г., в г. Шори-Шора, в области Горакпура, гандисты на атаку английской полиции отвечают контр-атакой, оттесняют полицейских, загоняют их в казармы и, наконец, поджигают эти казармы, вместе с находящимися в них живыми людьми. Несчастные молят о пощаде. Никто их не слушает. Гандисты (или, вернее, мнимые гандисты) радуются страшной гибели своих врагов и растерзывают на месте тех из них, кому удается выскочить из горящего здания. Вот так эффект! Вот так "мирное" движение!

Происходит, словом, то, что зачастую имеет место и при обыкновенных забастовках, политического или экономического характера, когда первоначально мирное движение переливается в насильственные формы. Разница с тем, что имело место в Индии, состоит только в том, что партийные, революционные вожди обыкновенно радуются, когда доведенные до отчаяния рабочие от забастовки переходят к прямому действию, между тем, как Ганди радоваться тут, конечно, не приходилось. И он, действительно, показал тогда всю свою последовательность и всю высоту своей души. Как известно, он тотчас отменил объявленную уже, было, всеобщую акцию "не-сотрудничества", наложил на себя длительный пост покаяния и всю формальную ответственность за совершившееся перед анг-

лийскими властями принял также на себя и только на одного себя...

Какие же выводы, однако, можно сделать из такого рода неудач гандистского движения? Да очень простые, те, что напрашиваются сами собой. Выводы не могут быть иные, как признание, что и гандистская метода, метода мирного сопротивления, метода "не-сотрудничества" не оправдывает себя ни практически, ни морально, если она проводится людьми, ее не понимающими, внутренне к ней не подготовленными и до нее не доросшими. Оказывается, что любая массовая операция, даже такая, при которой принципиально исключается насилие, требует все-же, для своего успешного проведения на практике, человека, существа сознательного и нравственно развитого. Без человека в высшем смысле, без внутренней самодисциплины каждого из нас, и самые прекрасные намерения и предприятия социального характера обращаются часто в свою противоположность, оканчиваются полным внутренним и внешним крахом.

Что же происходит? Да то, что Толстой, от которого мы, было, "отошли", следуя за Ганди, снова предстает пред нами, и мы снова и снова научаемся понимать и оценивать всю силу и все значение его предостерегающего голоса, всю силу и значение Толстого, как проповедника самосовершенствования. Да, все это распыленное человеческое общество, миллионы англичан, индусов, русских, немцев состоит ни более, ни менее, как из отдельных человеческих единиц, и если каждая из этих единиц не стоит на надлежащей внутренней высоте, то и жизнь целого, т. е. всего человеческого общества, этой высоты достигнуть не может. Из людей, способных, при случае, сжечь своих братьев живыми, идеального общества не построишь!

Таким образом, мы принимаем Ганди, но с необходимой поправкой на Толстого. Мы идем дальше, чем нам указывал Толстой, мы не отказываемся от организационной работы, но и от основного толстовского требования - закона самосовершенствования - мы также ни при каких обстоятельствах отказаться не можем. Путь социальной борьбы обязательно должен быть соединен для каждого из нас с путем личного, нравственного совершенствования.

Работа самосовершенствования, работа над своей душой не есть такое дело, "какое можно делать, а можно и не делать". Напротив, "только одна эта работа - настоящая, и все остальные работы полезны только тогда, когда делается эта главная работа"...

Что касается всякого вообще "не-сотрудничества", в том числе, например, отказа от военной службы, то, собственно говоря, такой акт вполне внутренне оправдан только в том случае, когда совершается он, так сказать, "по-толстовски", т. е. вполне зрелым духовно человеком, при глубокой убежденности, что иначе поступить нельзя. Только тогда застрахованы и сам совершающий и его ближние от того, что этот акт, этот жест мира и братства, не обратится, при тех или иных условиях, в свою противоположность. Только тогда способен совершающий покорно и радостно принять все жертвы и страдания, сопряженные с его поступком, и даже самую смерть...

Можно ли вводить массы в акцию "гражданского неповиновения", когда нет уверенности, что они готовы внутренно, что они не извратят акции, что они не отступят назад и не зайдут слишком далеко вперед, т. е. в последнюю минуту не склонятся к насилию? Можно ли итти на это, даже при убеждении,

что иначе грозит опасность непосредственного возникновения насильнической революции? Вот он, главный вопрос! Роковой вопрос для идеи "гандизма"! Я лично оставляю этот вопрос открытым. По всей вероятности, в разных случаях решения могут быть разные, в зависимости от степени подготовленности масс и других обстоятельств. Возможно, что именно у Ганди было вполне достаточно данных для его последнего большого выступления*). Но относительно положения, например, у нас, в Европе, я думаю, что здешним сторонникам гандистской идеи надлежит ограничиться, до известной поры, одной, достаточно важной, задачей: предварительной подготовки масс к будущей акции мирного сопротивления; иначе говоря, усиленной культурно-просветительной работой в определенном направлении, - в том направлении, в каком не ведет эту работу ни одна партия, ибо нет ни одной партии, которая бы не признавала насилия. Надо постараться, прежде всего, добиться признания самой

---

*) 20 февраля 1930 г. Ганди писал в "Молодой Индии": "Для меня ясно, как никогда раньше, что неподготовленность к восприятию духа безнасилия будет в будущем увеличиваться, как она увеличивалась последние годы. Молодежь нетерпелива. Я знаю, что многие приглушили свои стремления употребить насилие только потому, что Конгресс в 1921 г. решил объявить гражданское неповиновение."

2 марта 1930 г., предупреждая вице-короля о назначенном, в случае его неуступчивости, на 11-е марта начале кампании неповиновения, Ганди писал вице-королю: "Моя цель - привести в движение метод мирной борьбы, как против организованного насилия английского правления, так и против неорганизованной нарастающей силы сторонников насильственных методов борьбы. Сидеть смирно, ничего не делая, означало бы дать возможность разгораться обеим вышеуказанным силам. Имея неопровержимую и непоколебимую веру в безнасильственный метод борьбы, как я его понимаю, с моей стороны было бы преступлением ожидать дальнейших событий".

мысли не-насилия, мысли, до сих пор, и через 1900 лет после Христа, остающейся, к сожалению, достаточно чуждой человечеству.

Вообще же, подобного рода культурно-просветительная работа должна итти в уровень (слово "параллельно" хуже передает мою мысль) с практическими шагами по проведению акции "не-сотрудничества", - равно как эти практические шаги, по существу, должны предприниматься в уровень с производимой и произведенной в массах культурно-просветительной работой.

Еще несколько слов о "внутренних трудностях", стоящих перед движением.

С работой организованной, массовой, политической, даже в тех случаях, когда она, как у Ганди, носит мирный характер, всегда сопряжена не только опасность для судьбы этой работы, в зависимости от того, как она преломляется в массах, но и известная психологическая опасность для самих вождей. Вожделенная цель до такой степени завладевает вождем, что иногда он готов изменить себе в выборе средств. Вождь типа Ленина, разумеется, никогда и не ставит вопроса о том, какие средства хороши и какие нет: все хороши, если они помогают достичь намеченной цели. Чисто-духовный вождь типа Толстого лучше откажется от всякой борьбы, только бы не быть, если можно так выразиться, "съеденным" средствами. Положение же вождя типа Ганди, в этом отношении, труднее всех: от борьбы он не откажется, а разбираться в средствах часто так трудно!

В самом деле, не приходится-ли и Ганди иногда испытывать затруднения в вопросе о средствах? Не возникает-ли и для этого пламенного борца за свободу и независимость своего народа соблазна от

мирных средств борьбы перейти к "более радикальным", насильственным? или, по крайней мере, одобрить или допустить их, как нечто позволительное, со стороны других? К сожалению, повидимому, да. После всего того, что было сказано, это покажется удивительным, но мы просто не можем не отметить факта. В этом отношении пример "мирного революционера" Ганди очень поучителен. И тут мы опять вспоминаем непреклонного и сурового в своей последовательности Толстого.

Об одной детали в политической деятельности Ганди, именно о подписании заявления на имя вице-короля, с противоречащим основам гандизма требованием разрешить индусам вооружаться для самообороны, я уже говорил. Можно было бы выискать и еще одну-две такие детали, такие "мелочи" в деятельности Ганди*). "Великодушному" Ганди как будто иногда свойственен гнев. Иногда, особенно в последние годы, увлеченный борьбой или раздосадованный неудачами (ибо он верит, свято, фанатически верит в свое дело), он как бы теряет самообладание и тогда с уст его срываются слова, который, в сущности, не могут быть признаны за слова Ганди. Что здесь: драма человека или непоследовательность мыслителя? Сказать трудно. Но, быть может, скорее - первое.

В своих статьях, напечатанных в сентябре 1928 г. и в феврале 1929 г. в "Молодой Индии",

---

*) Вспомним, что во время мировой войны Ганди агитировал в Индии за поддержку Англии, за вербовку солдат. Положение Англии было тяжело, и она обещала реформы Индии. "Будущее нашей свободы решается во Франции; я советую нашей стране безоговорочно сражаться вместе с Англией", - это - слова из одного манифеста Ганди того времени. И ведь это писалось и произносилось уже после обращения Ганди к Толстому, в качестве его "преданнейшего последователя!"

Ганди, неожиданно для многих его поклонников, высказался в том смысле, что если бы большинство его народа захотело свергнуть иноземное владычество насилием, то он счел бы необходимым подчиниться воле большинства. "Я чувствую, - писал он при этом в ответ на письменный упрек из Москвы со стороны старого друга Толстого В. Г. Черткова, - что я стремлюсь к достижению мира таким путем, которому чуждыми являются мои европейские друзья. Я принадлежу к стране, которая насильственно разоружена и которая находится под гнетом в течение нескольких столетий. Мои взгляды на мир поэтому несколько другие, чем ихние". И дальше Ганди, Махатма Ганди, тот Ганди, которого и я выставляю, как своего рода откровение, приводит совершенно софистический пример о мышах, не удовлетворившихся мирными средствами борьбы с пожиравшей их кошкой и решивших, наконец, прибегнуть к насилию в этой борьбе. Оказывается, что Ганди, великий Ганди, которого до сих пор мы привыкли видеть на совершенно других позициях, в сущности, весьма симпатизирует этой мышиной психологии. "А если, - говорит он, - мои европейские друзья, противники войны до конца, хотят сделать хорошее дело, то пусть они попытаются создать такое общественное мнение, которое заставило бы Англию отступить назад и приостановить продолжаемый ею грабеж Индии".

Конечно, странно и необычно слышать такие слова из уст миротворца Ганди. Тут гандиевский национализм сыграл, повидимому, над ним дурную шутку. Выходит, что для освобождения Индии можно и воевать. Фактически Ганди еще ничего подобного не совершил, но соблазнительное слово уже сказано. Возможность извинения насилия в определенных

случаях уже намечена. Думается, что это была только какая-то обмолвка со стороны Ганди, случайное, временное недоразумение в его публицистической деятельности. Ибо, если бы Ганди на самом деле склонился когда-нибудь к такому шагу, как оправдание применения насилия в целях достижения национального освобождения его страны, то ведь, собственно говоря, это было бы ничем иным, как его внутренним крахом. Ганди, как полное своеобразия явление мирового порядка, уже перестал бы существовать. Ганди был бы уже не Ганди. В самом деле, ведь националистов и революционеров на свете много, а Ганди - только один.

Таким образом, мы видим, как хитер бес насилия. Сильнейшие из его противников подчас готовы пасовать перед ним. Но должны быть, конечно, и такие противники насилия, которые не сдадутся, которые останутся верными своему идеалу до конца. Им поможет сохранить эту верность непреклонная, религиозная уверенность в высочайшем достоинстве личности и жизни человека, не могущих быть попираемыми в политической и революционной борьбе.

Итак, я резюмирую.

Я - не с Толстым, поскольку он отрицает необходимость организованного общественного усилия для освобождения человечества или порабощенной его части;

я - не с Лениным, поскольку он ни во что не ставит личность человека и готов всегда на какое угодно кровопролитие во имя революции;

я - не с Ганди, поскольку он свой идеал, - по крайней мере, до сих пор, - ограничивает идеалом национального освобождения Индии и, подпадая при этом политическому влиянию своих друзей - индусских националистов, проявляет хотя

бы малейшее колебание в вопросе о недопустимости насилия.

Но я - с Толстым, поскольку Толстой устанавливает, что без внутреннего совершенствования человеческой личности невозможно и коренное улучшение социальной жизни;

я - с Лениным, поскольку Ленин отстаивает необходимость сознательного, энергического общественного усилия для освобождения трудящихся масс человечества из-под гнета эксплуатации и для улучшения материального и духовного быта этих масс;

и, наконец, я всей душою с Ганди, поскольку Ганди, первому в истории, удалось поднять и объединить огромные массы народа в живом и мощном, но в то же время безнасильственном движении протеста и борьбы против угнетения и порабощения народа, - удалось быть зачинателем на открывающихся человечеству новых путях безнасильственной, мирной духовной революции.

Разумеется, проблема мирного сопротивления, проблема "не-сотрудничества", как метода практической деятельности, нуждается в специальном и более подробном рассмотрении, чем это сделано в настоящей статье. Но в мою теперешнюю задачу это не входило. Мне хотелось только, путем противоположения трех имен, трех мировоззрений, выдвинуть самую проблему, подготовить и расчистить место для нее в сознании читателя.

Все зависит, следовательно, от того, как мы относимся к насилию: положительно или отрицательно. Я лично верю, что метод насилия в социальных отношениях не оправдывается ни с точки зрения высокой нравственности, ни с точки зрения простой целесообразности. Другие мыслят иначе. Разубедить их нелегко. Но думается, что вопрос должен быть все-же поставлен на обсуждение. Он

вовсе не так ясен, как это некоторым кажется, и вовсе не безусловно решается в пользу насилия.

Мысль человеческая, вообще, очень консервативна. Мы часто думаем и действуем только по инерции. "Так было - так будет". "Так жили и думали всегда наши предки (или наши товарищи) - так будем жить и думать и мы теперь". Ленин, в сущности, попал в русло общей мысли, общих навыков, когда он предложил одним насилием отобрать то, чем владели другие. Что, в сущности, было в этом нового? Так было всегда, и в международных, и в социальных отношениях. Принцип насилия принимали все, как сильные, так и слабые, как насиловавшие, так и насилуемые, и никто против него, как против принципа, не возражал, не протестовал. Вот почему не только рабочему, но и любому буржуа гораздо легче понять Ленина, чем Ганди. Буржуа ненавидит Ленина, но он его понимает. А Ганди буржуа не понимает. Почему? Да потому, что с Ганди выходить на сцену совершенно новая мысль, действительно новая и действительно революционная, ибо она разрушает все старые, привычные представления как рабочего, так и буржуа.

Несправедливость существующего положения вещей признается. Неизбежность борьбы между отдельными группами людей не отрицается. Но всем сторонам предлагается щадить в этой борьбе только одно: человека. Жизнь человеческая - свята и неприкосновенна. Человечество уже выросло до того, чтобы при решении своих споров обходиться без убийства и в особенности без убийства узаконенного, хладнокровного, сознательно и планомерно задуманного.

Борьба, революция, но не такая, которая сводит на нет самое достоинство человека, которая

уничтожает цену всех революционных завоеваний. Борьба за лучшее будущее для угнетенных всеми средствами, и прежде всего путем неподчинения угнетателям, но не тем последним средством - не лишением жизни себе подобных.

Повторяю, это ново, это неприемлемо для сознания большинства современного человечества, на той ступени морального развития, на которой человечество пока еще находится. Большинство придерживается пока еще иной точки зрения. Любая мать легче примирится со смертью своего сына на войне, чем с годом тюрьмы для него за отказ от военной службы по религиозным убеждениям и с порчей его житейской карьеры. Весь мир восхищается книгой Ремарка, но настоящих выводов из нее сделать никто не желает.

Но положение все-же не безнадежно и с нашей точки зрения, с точки зрения противников насилия и сторонников методов Ганди. Мировая война и большевицкая революция в России многому научили тех, кто привык всего ждать от насилия. В 1914 г. так называемые "правые" были много правее, чем теперь. А в 1917 г. в России так называемые "левые" были много левее, чем теперь. И те, и другие ушиблись на одном: на своей вере в насилие.

Я думаю, что и теперь человечество переживает исключительно ответственное время. Ему снова предстоит выбор: каким путем итти? путем насилия или путем отказа от насилия? путем Ленина или путем Ганди-Толстого?

Судьба будущих поколений зависит от того, что изберем - теперь - мы с вами.

Прага,

1 августа 1930 г.

Приложение.

Интернационал Противников Войны.

(War Resisters' International).

ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ.

"Война - преступление против человечества. Мы решили поэтому не поддерживать никакой войны и бороться за отстранение всех ее причин".

Связь с 56 странами.

Организованные группы в

Англии, Соединенных Штатах, Голландии,

Болгарии, Австралии, Чехословакии,

Швейцарии, Швеции, Новой Зеландии,

Австрии, Франции, России,

Италии, Ирландии, Финляндии,

Германии, Бельгии, Венгрии,

Дании, Румынии, Польше.

В восьми странах друзья-единомышленники, подкрепляя жертвой свои убеждения, страдают в заключении.

Профессор Альберт Эйнштейн: "В случай войны, я безусловно отказался бы как от прямой, так и непрямой военной службы, и попытался бы побудить к тому же своих друзей, и это вне зависимости от суждения о причинах войны".

Каждый член "Интернационала Противников Войны" убежден, что настало время, когда он может, путем заявления об отказе от участия во всякого вида войне и в подготовке к войне, наилучшим образом послужить человечеству; что своим примером полного личного paзopyжeния он даст человечеству больше, чем все попытки ограничения вооружений путем взаимных сделок.

СКЛАДЪ ИЗДАНIЯ У АВТОРА: