Дикгоф-Деренталь Александр Аркадьевич - Письмо из Константинополя

  

   Въ комнатѣ пусто и неуютно. Невольно чувствуется, что раньше здѣсь была другая обстановка, болѣе подходившая и къ самому хозяину въ красной фескѣ на бритой головѣ, и къ этимъ оставшимся отъ прошлаго фантастическимъ и яркимъ коврамъ, настоящей ручной работы изъ Смирны. Теперь, вмѣсто широкихъ турецкихъ дивановъ, вѣнск³е стулья уныло вытянулись въ рядъ, так³е чуждые возлѣ обитыхъ коврами стѣнъ. На письменномъ столѣ домашн³й телефонъ (городского все еще не позволяютъ проводить изъ боязни "заговора", какъ и при Абдулъ-Гамидѣ!), парижск³я бездѣлушки стиля модернъ, слоновой кости ножикъ съ изображен³емъ растрепанной головы Медузы и нѣсколько послѣднихъ книгъ новѣйшихъ представителей французскаго декадентскаго Парнаса.

   Хозяинъ читаетъ мнѣ вслухъ свои собственные стихи. Широкое, изрытое оспой лицо, безъ бровей, съ маленькими карими глазами, свѣтится авторскимъ увлечен³емъ. Но, какъ и очень мног³е авторы, читаетъ онъ очень скверно. Кромѣ того, научившись въ долголѣтнемъ изгнан³и свободно писать и говорить по-французски, онъ сохранилъ въ полной неприкосновенности то ужасное "восточное" произношен³е, которое преслѣдуетъ иностранца по всему Левантинскому побережью. Музыка стиха исчезаетъ для меня совершенно. Приходится слѣдить поневолѣ лишь за содержан³емъ.

   - Посвящается памяти Бетховена! - объявляетъ мой любезный хозяинъ и тутъ же дѣлаетъ необходимое по его мнѣн³ю маленькое "à part": - Бетховенъ - это знаменитый композиторъ...

   Чтен³е продолжается.

   - Эпитаф³я Макбету! - слышу я спустя нѣкоторое время. Широк³й пояснительный жестъ въ мою сторону: Макбетъ - это главный герой знаменитой трагед³и англ³йскаго писателя Шекспира... Размышлен³я на могилѣ Виктора Гюго... Викторъ Гюго - авторитетнымъ тономъ начинается неизбѣжное объяснен³е и т. д. Я смотрю въ открытое окно. Тамъ смутно видѣнъ изгибъ далеко исчезающаго въ сумеркахъ меланхолическаго Босфора. Кое-гдѣ загораются огни на противуположномъ темномъ и высокомъ берегу. Одинок³й минаретъ сосѣдней мечети рѣзко чернѣетъ на фонѣ поблѣднѣвшаго вечерняго неба...

   По ирон³и судьбы квартира моего амфитр³она какъ разъ напротивъ тюрьмы, въ которой онъ нѣкогда сидѣлъ при печальной и кровавой памяти султанѣ Абдулъ-Гамидѣ. Только это было очень давно, много лѣтъ тому назадъ. Тогда Джеветъ-бей не былъ еще однимъ изъ первыхъ поэтовъ современной молодой Турц³и, а лишь основывалъ кружокъ восторженныхъ и горячихъ патр³отовъ, поклявшихся освободить родину отъ ведущаго ее къ гибели позорнаго режима. Кружокъ этотъ принялъ назван³е "Комитета Union et Progrès". Но существовать ему пришлось не долго. Вслѣдств³е нескромности одного изъ заговорщиковъ полиц³я напала на вѣрный слѣдъ. Въ одну ночь было арестовано въ Константинополѣ нѣсколько сотъ членовъ новой организац³и. Создался первый младотурецк³й процессъ. Въ числѣ прочихъ Джеветъ-бей послѣ долгаго тюремнаго заключен³я былъ сосланъ въ Триполитан³ю, турецкую Сибирь тогдашняго гамидовскаго режима, гдѣ лучш³е люди страны безплодно гибли среди песковъ пустыни. Джеветъ-бею удалось бѣжать. Врачъ по образованью и человѣкъ обладающ³й большимъ состоян³емъ, онъ немедленно вошелъ въ высш³е литературные и общественные круги Лондона, Вѣны и Парижа. Переселившись потомъ въ Женеву, онъ началъ издавать революц³оннаго направлен³я журналъ и сгруппировалъ вокругъ себя турецкую эмиграц³ю того времени. Комитетъ "Union et Progrès" возродился за границей. Развѣтвлен³я его широко раскинулись по всей Турц³и, гдѣ особенно энергично работалъ другъ Джевета, знаменитый докторъ Назимъ. Султанъ снова обезпокоился. Время было глухое.

   - Ликвидируйте ваши дѣла,- прислалъ сказать въ Женеву Абдулъ-Гамидъ,- и я за это обязуюсь провести рядъ требуемыхъ вами реформъ и амнистирую всѣхъ политическихъ заключенныхъ.

   Мнѣн³я заграничныхъ руководителей младотурокъ раздѣлились. Одни, болѣе умѣренные, съ Джеветъ-беемъ во главѣ, совѣтовали взять, что добровольно даютъ, и потомъ уже думать о дальнѣйшемъ. Друг³е, вдохновителемъ которыхъ являлся докторъ Назимъ, наоборотъ, настаивали на продолжен³и борьбы безъ принят³я какихъ бы то ни было услов³й. Джеветъ-бей и его приверженцы восторжествовали. Издан³е женевскаго журнала было прекращено, революц³онныя организац³и распущены: первые младотурки повѣрили на слово заманчивымъ обѣщан³ямъ султана. Но Абдулъ-Гамидъ остался вѣренъ самому себѣ. Правда, съ вернувшимся въ Константинополь Джеветомъ и его друзьями онъ ничего не сдѣлалъ, но такъ же не сдѣлалъ ровно ничего ни для выполнен³я обѣщанныхъ реформъ, ни для амнист³и политическимъ заключеннымъ. Прошло нѣсколько лѣтъ. Новые люди, а изъ прежнихъ все тотъ же докторъ Назимъ, встали во главѣ тайнаго комитета; произошелъ государственный переворотъ, вчерашн³е узники и изгнанники сегодня очутились у власти, давнишн³я завѣтныя мечты Джевета осуществились, хотя и при помощи другихъ людей, а самъ онъ за это время успѣлъ выдвинуться въ первые ряды турецкой молодой интеллигенц³и, какъ плодовитый и трудолюбивый ученый и поэтъ. Одинъ перечень его переводовъ, научныхъ и поэтическихъ трудовъ занялъ бы цѣлую страницу. Онъ съ одинаковой легкостью пишетъ какъ на французскомъ, такъ и на родномъ своемъ языкѣ. Теперь въ его домѣ литературный и интеллектуальный центръ Константинополя, и онъ пригласилъ сегодня нѣсколькихъ наиболѣе выдающихся своихъ друзей, чтобы показать мнѣ, по его собственному выражен³ю, "nos grands esdrits de l'Orient et nos jeunes fronts inspirés"...

   Съ произведен³ями самого хозяина я былъ знакомъ уже раньше. Съ ними случилась та же неизбѣжная при данныхъ услов³яхъ метаморфоза, которую пришлось испытать на себѣ и правящему нынче обновленной Турц³ей Комитету "Единен³я и Прогресса". Когда Джеветъ-бей боролся за лучшее будущее турецкаго народа, имъ было написано не мало красивыхъ страницъ, захватывавшихъ читателя если не своею талантливостью, то по крайней мѣрѣ искренностью и простотой. Тогда и полюбили его так³е же, какъ и онъ, скорбящ³е о судьбахъ родины турецк³е патр³оты; тогда же впервые ему дали оставшееся за нимъ съ тѣхъ поръ почетное имя "нашего нац³ональнаго поэта". Въ тотъ моментъ онъ слѣдующими словами опредѣлялъ самого себя и ищущихъ вмѣстѣ съ нимъ для Турц³и дороги изъ мрака къ свѣту: "наша цѣль - спасен³е человѣчества... Въ блескѣ нашихъ глазъ угадывается ожидающая насъ участь. Мы растемъ среди добровольнаго страдан³я".

   Но боровш³еся въ тѣ грустные и сѣрые годы безвременья были одиноки. "Когда черная ночь стучится къ тебѣ въ двери - кто захочетъ узнать: улыбаешься ли ты или рыдаешь?" - спрашиваетъ Джеветъ-бей въ одномъ изъ своихъ сонетовъ.- "Не все ли равно для судьбы? Равнодушная, она проходитъ мимо тебя. Гигантъ, давящ³й ничтожнаго муравья, его не замѣчая"... И мало-по-малу отчаян³е охватываетъ усталое сердце. Невольно глаза обращаются туда, гдѣ живетъ за неприступными стѣнами предполагаемый виновникъ всего ужаса жизни, всѣхъ ея обманутыхъ надеждъ и ожидан³й. Но, увы! и онъ тоже несчастенъ въ своемъ роскошномъ дворцѣ!.. И онъ, властелинъ милл³оновъ безотвѣтныхъ рабовъ, наслѣдникъ Пророка и тѣнь Аллаха на землѣ, какъ жалк³й рабъ мечется передъ грознымъ призракомъ надвигающагося неизбѣжнаго.- "Ночь смотритъ на него своими бездонными очами. И чудится ему, что въ нихъ мелькаютъ кровавые отблески его же собственныхъ преступлен³й. Комары душатъ его въ одинокой постели. Приносящ³й людямъ отдохновен³е Морфей приносятъ ему ночью только тоскливыя мученья. Тянутся безконечные часы. Чутко молчитъ безсонная тишина. Утренняя заря загорается на востокѣ, но она будитъ въ немъ лишь новыя угрызен³я совѣсти... Съ отравленной душой онъ бросается, утомленный на постель, но подушка его измятая отъ безсонницы, кишитъ шипящими змѣями, и нѣтъ ему и не будетъ ни отдыха, ни покоя!.."

   Новое время принесло съ собой новыя пѣсни. Кошмары пережитаго какъ будто исчезли при свѣтѣ наступившаго для обновленной Турц³и яснаго утра. Джеветъ-бей настроилъ свою лиру на мажорный ладъ. Теперь, послѣ свержен³я прежняго режима, все возможное было, по его мнѣн³ю, достигнуто; пора, значитъ, почить на лаврахъ отъ трудовъ своихъ и заняться исключительно лишь искусствомъ для искусства". Но онъ упустилъ при этомъ изъ виду одно маленькое обстоятельство, которое все же имѣетъ весьма большое значен³е: собственнаго своего "чистаго искусства" въ Турц³и нѣтъ и никогда не было, такъ что волей-неволей пришлось выписывать его у чужихъ людей изъ-за границы. Чужеземныя растенья очень быстро завяли въ неподходящей для нихъ турецкой почвѣ, или дали чахлые, блѣдные, на самихъ себя непохож³е ростки. Когда Джеветъ писалъ свои прежн³я, полныя горя и негодован³я стихотворен³я на "гражданск³е мотивы", когда муза его откликаясь сочувственнымъ эхомъ на страданья турецкаго народа, являлась дѣйствительно "музой мести и печали" - тогда въ его подчасъ наивной поэз³и билъ ключемъ живой и свѣж³й родникъ истиннаго творческаго вдохновенья. Но поэтъ пер³ода мятущихся искан³й младотурецкой интеллигенц³и и поэтъ ея современнаго пер³ода, когда она "уже нашла" и больше ей ничего не нужно,- два совершенно различныхъ человѣка, и второй - уже не прежн³й художникъ, а робк³й и слабый подражатель наиболѣе нелѣпыхъ и извращенныхъ французскихъ и итальянскихъ литературныхъ модернистовъ. Даже заглав³я новыхъ его произведен³й поражаютъ своей ненужной вычурностью и стремлен³емъ "вяще изломиться". Тутъ есть "проклятыя четверостиш³я и осиротѣлые сны", "обжоги души" чередуются съ "райскими огнями и адскими розами"; собственные свои стихи авторъ съ внезапной скромностью называетъ "хилыми, какъ жизнь, но мощными и горькими, какъ смерть", и такъ далѣе въ томъ же родѣ... Чѣмъ дальше въ лѣсъ, тѣмъ больше дровъ - и въ своихъ позднѣйшихъ произведен³яхъ Джеветъ-бей заботится лишь о томъ, чтобы поразить воображен³е читателя какимъ-нибудь новымъ, небывалымъ еще эпитетомъ, совершенно недопустимой по грамматическимъ правиламъ перестановкой словъ, изысканностью формы, хотя бы и въ ущербъ содержанью. Сюжеты его стихотворен³й тоже мѣняются. О Турц³и, турецкомъ народѣ, страданья и идеалы которыхъ такъ недавно еще были его собственными страданьями и идеалами, больше уже ни полъ-слова. Теперь начинаютъ воспѣваться "лира, женщина и музыка" - три кита, на которыхъ авторъ строитъ свое новѣйшее м³росозерцан³е, при чемъ лира полагается лишь для "эротическихъ пѣсенъ", женщина - въ видѣ красивой и пр³ятной для времяпровожден³я бездѣлушки, а музыка - для "самозабвен³я и погружен³я въ Нирвану"... Странное впечатлѣн³е производятъ стихотворен³я "мирнаго" пер³ода литературнаго творчества Джеветъ-бея. Если бы на заголовкѣ каждой книги не стояло явно турецкое имя, если бы въ предислов³яхъ французск³е знатоки Ближняго Востока не описывали въ лестныхъ выражен³яхъ б³ограф³ю автора, съ указан³емъ мѣста его рожден³я гдѣ-то въ центрѣ Малой Аз³и, можно было бы подумать, что всѣ эти "палитры бездны", "эпитаф³и Макбету" и т. п. написаны на берегахъ Сены однимъ изъ начинающихъ, но подающихъ уже надежды членовъ какого-нибудь парижскаго клуба "des poètes modernistes indépendants"...

   Вообще въ настоящ³й моментъ въ Константинополѣ, въ его болѣе или менѣе интеллектуальныхъ кругахъ, царитъ исключительно французская литература. О литературахъ другихъ странъ, въ особенности сѣверныхъ, знаютъ только по наслышкѣ, а о нѣкоторыхъ не знаютъ ровно ничего. Кнутъ Гамсунъ, напримѣръ, для турецкаго интеллигента абсолютно незнакомое имя. Изъ русскихъ писателей читали Толстого и Тургенева, а весьма мног³е лишь слыхали о ихъ существован³и, но за недосугомъ не успѣли съ ними ознакомиться поближе... Но и изъ французской литературы далеко не классики, не Викторъ Гюго, не Анатоль Франсъ или Гюи де-Мопассанъ являются "властителями думъ" турецкаго молодого поколѣнья. Для "избранныхъ" любимѣйш³е авторы - Поль Верленъ, Ростанъ, для остальной публики - "божественные, несравнимые и очаровательные академики" Пьеръ-Лоти, Поль Бурже, Марсель Прево и парижск³е бульварно-уголовные романисты.

   Пьеръ Лоти особеннымъ успѣхомъ пользуется въ гаремахъ, гдѣ, впрочемъ, лавры его раздѣляетъ въ равной степени и Поль Бурже, преимущественно "великосвѣтскаго" пер³ода его литературной дѣятельности. Послѣ прогремѣвшаго романа Пьера Лоти "Les Désenchantées", несмотря на его явное убожество въ изображен³и психологическихъ переживан³й героевъ и героинь и абсолютное незнан³е дѣйствительной жизни турецкаго гарема, нѣтъ сейчасъ въ Константинополѣ турецкой женщины "изъ общества", для которой этотъ романъ не былъ бы настольной книгой. Секретъ успѣха очень простъ: воспитанныя съ дѣтства на французской литературѣ, константинопольск³я "ханумъ" всего меньше желаютъ быть похожими на самихъ себя; ихъ идеалъ - изящныя, такъ тонко чувствующ³я, такъ элегантно изъясняющ³яся на отборнѣйшемъ литературномъ языкѣ парижск³я виконтессы. Поль Бурже съ береговъ далекой Сены прислалъ имъ въ желтенькихъ книжечкахъ точныя описан³я недосягаемыхъ на берегахъ Золотого Рога идеаловъ. А Пьеръ Лоти внезапно взялъ да выкинулъ изъ своего "турецкаго" романа турецкихъ настоящихъ женщинъ, замѣнивъ ихъ виконтессами изъ Поля Бурже. Естественно, что для скучающихъ и рвущихся мечтой въ Парижъ затворницъ современнаго гарема было очень лестно найти у себя, въ своей средѣ, так³я же глубок³я психическ³я переживан³я, так³я же тонк³я и аристократическ³я чувства какъ и у описанныхъ Полемъ Бурже великосвѣтскихъ парижанокъ. На самомъ дѣлѣ жизнь турецкой женщины по прежнему груба и безотрадна. Реформы младотурокъ въ этой области коснулись только "чирчака",- верхняго покрывала, которое надѣвается при выходѣ на улицу. До реформы вуаль "чирчака" была болѣе прозрачной, такъ что можно было свободно дышать и лицо не казалось герметически закупореннымъ въ частую, черную сѣтку. Теперь вуаль приказано дѣлать еще гуще, и несчастныя женщины, выходя куда-нибудь по дѣламъ, принуждены окончательно задыхаться отъ жары и духоты въ своихъ "чирчакахъ", дѣлающихъ ихъ похожими на неуклюж³е двигающ³еся ф³олетовые, черные и син³е мѣшки. Дальше чирчака дѣло не пошло. Гаремная обстановка осталась безъ всякихъ измѣнен³й, хотя самого гарема въ прежнемъ значен³и этого слова больше почти не существуетъ. Новыя экономическ³я услов³я, вздорожан³е жизни и т. д. позволяютъ теперь имѣть больше одной жены только очень богатымъ людямъ. Немалую роль играетъ при этомъ и полное исчезновен³е женскаго нац³ональнаго костюма. Только на улицѣ турецкая женщина изъ общества имѣетъ видъ безформеннаго и безобразнаго мѣшка. Придя домой и сбросивъ ненавистный чирчакъ, она ничѣмъ не отличается отъ любой своей западноевропейской товарки. Послѣдн³я парижск³я моды немедленно привозятся въ Константинополь - тѣ же "jupes entravées", тѣ же бальныя платья съ открытымъ декольте; на вечернемъ пр³емѣ у жены какого-нибудь паши, можно вообразить себя среди собравшихся безъ мужского общества героинь Марселя Прево или иного бытописателя парижскаго "beaumonde'a". Французск³й языкъ преобладаетъ. Но если всѣ похожи здѣсь на великосвѣтскихъ парижанокъ, то времяпровожден³е ихъ показываетъ все же, что берега Босфора отсюда не далеко! Каждая входящая женщина, если пр³емъ происходитъ у жены человѣка, въ общественномъ или ³ерархическомъ отношен³и стоящаго выше ея мужа, обязана, наклонившись до земли, поцѣловать у хозяйки кончикъ платья. Въ мужскомъ обществѣ этотъ раболѣпный обычай сохранился только въ видѣ не лишеннаго извѣстнаго изящества "символическаго жеста": при встрѣчѣ два турка поспѣшно опускаютъ внизъ правую руку, какъ бы поднимая съ земли прахъ отъ ногъ своего знакомаго, затѣмъ дѣлаютъ видъ, что цѣлуютъ этотъ прахъ и прикладываютъ его ко лбу. Но подобный церемон³алъ продѣлывается лишь по отношен³ю лицъ высокопоставленныхъ; лица одинаковаго соц³альнаго положен³я обыкновенно ограничиваются простымъ прикладываньемъ правой руки къ губамъ и къ фескѣ. Женщины же обязаны строго придерживаться стариннаго этикета. Такимъ образомъ, мечтающая походить на виконтессу Поля Бурже молодая турчанка, въ узкой и неудобной "jupes entravées" послѣдняго парижскаго фасона, должна при посѣщен³и какой-нибудь пр³ятельницы, у которой мужъ - паша или придворный, униженно кланяясь искать губами ея платье. Хозяйка иногда этого не допускаетъ, приглашая вновь пришедшую даму занять мѣсто, опять таки по чину ея мужа, но безъ рабскаго лобызан³я. Въ оффиц³альномъ собран³и гостьи обыкновенно молчатъ. Ихъ обносятъ конфектами и прохладительными напитками, но всѣ, отдавая должную дань угощенью, въ то же время непр³язненно смотрятъ въ глаза хозяйки. Когда послѣдняя дѣлаетъ какой-нибудь дамѣ знакъ, та, въ особенности если мужъ ея не успѣлъ особенно выдвинуться на поприщѣ чиновъ и отлич³й, поспѣшно поднимается и въ скромной позѣ ждетъ перваго хозяйскаго слова для начала разговора.

   Существован³е современной турчанки "изъ общества" полно такого рода безсмысленныхъ и нелѣпыхъ противорѣч³й. О положен³и женщинъ изъ низшихъ классовъ не приходится и говорить! Тамъ всецѣло властвуютъ "хаджи", съ ихъ деспотическими толкован³ями корана, и всяк³й мужъ - неограниченный владыка у себя въ домѣ. Но характерно, что при разговорахъ съ европейскими женщинами турчанки очень рѣдко жалуются на свою долю. Большею частью онѣ какъ будто гордятся тѣмъ, что имъ приходится сидѣть взаперти, быть игрушкой въ рукахъ мужчины - "У насъ на Востокѣ друг³е нравы, чѣмъ у васъ" - обычный отвѣтъ на разспросы любопытствующей иностранки;- "мы своимъ положен³емъ довольны"...

   Напрасно было бы вѣрить подобнымъ утвержден³ямъ. Вообще, на Востокѣ трудно, а часто и абсолютно невозможно добиться правды; "гяуръ" всегда останется въ глазахъ правовѣрнаго существомъ низшаго порядка, передъ которымъ совсѣмъ не нужно раскрывать свою душу... Масса тяжелыхъ и скрытыхъ драмъ происходитъ въ Константинополѣ за глухими и неприступными стѣнами современнаго гарема. Особенно мучительно надѣватъ "чирчакъ" и изъ болѣе или менѣе свободнаго человѣка превращаться въ безсловесную рабыню дѣвочкамъ-подросткамъ въ возрастѣ 14-15 лѣтъ, такъ какъ до этого пер³ода онѣ имѣютъ право выходить на улицу съ открытыми лицами, а также женамъ турецкихъ студентовъ и чиновниковъ, прожившимъ нѣкоторое время въ Западной Европѣ. Да и въ самой Турц³и, гдѣ первоначальное образован³е всецѣло находится въ рукахъ у французскихъ монахинь, дѣти усваиваютъ себѣ чисто европейск³е взгляды на мног³я вещи. Тѣмъ труднѣе и мучительнѣе потомъ, по возвращен³и въ семью, процессъ разрушен³я заложенныхъ въ школѣ принциповъ. Французскихъ школъ въ странѣ болѣе пяти тысячъ. Въ нихъ ежегодно воспитывается нѣсколько десятковъ тысячъ турецкихъ мусульманскихъ дѣтей обоего пола. Преподаван³е ведется на монастырск³й католическ³й манеръ: маленькихъ турокъ и турчанокъ заставляютъ зубрить наизусть "Credo", священную истор³ю и т. п. По утрамъ и по вечерамъ общая молитва. Родители-мусульмане, скрѣпя сердце, принуждены ввѣрять первоначальное воспитан³е своихъ дѣтей "гяурамъ", въ надеждѣ потомъ при помощи муллъ и хаджъ, наверстать потерянное для изучен³я корана время. Желающихъ проходить общеобразовательныя науки безъ закона Бож³я въ эти школы не принимаютъ. Первоначальное же образован³е въ странѣ, несмотря на увѣрен³я младотурокъ, поставлено изъ рукъ вонъ плохо; поэтому французск³е католическ³е монастыри и въ обновленной Турц³и по прежнему остаются единственными разсадниками просвѣщен³я.

   Объ отрицательныхъ сторонахъ монастырскаго воспитан³я говорить, конечно, не приходится. Турецкая дѣвушка, по окончан³и школы, изъ одной нездоровой атмосферы переходитъ въ другую - въ гаремъ, гдѣ немедленно же начинаютъ вытравлять изъ ея еще не сложившагося, полу-дѣтскаго м³росозерцан³я внушенныя ей монахинями "гяурск³я" понят³я и замѣнять ихъ "правовѣрнымъ пониман³емъ жизни и ея задачъ". Современная турецкая женщина изъ общества воспитывается между двухъ религ³й. Отставъ отъ одной и не приставъ къ другой, она на всю жизнь остается глубоко индифферентной вообще къ какому бы то ни было искан³ю идеала, ибо въ раннемъ дѣтствѣ ее сначала учатъ, что все святое и возвышенное для ея родителей - фальшь и ложь въ глазахъ ея учителей, а затѣмъ родители доказываютъ, съ фактами и цифрами въ рукахъ, что все, чему ее учили въ школѣ - ложныя выдумки "собакъ-гяуровъ". Съ опустошенной душой, въ душной обстановкѣ домашнихъ сплетенъ, подъ раздражающимъ и дразнящимъ воображен³е вл³ян³емъ французской бульварной литературы вступаетъ турецкая дѣвушка въ монотонную и сѣрую полосу своего гаремнаго существован³я. У нея нѣтъ ни общественныхъ интересовъ, ни даже развлечен³й, ибо нельзя же назвать развлечен³емъ поѣздки по пятницамъ въ каикѣ, въ исключительно женскомъ обществѣ, на такъ называемыя "аззатск³я сладк³я воды"... Театръ для турецкой женщины - недоступное мѣсто, предметъ неясныхъ и не сужденныхъ когда-нибудь сбыться мечтан³й. Въ Смирнѣ, въ памятные дни свободъ, когда и женщина въ Турц³и попробовала-было поднять несмѣло голову и оглядѣться вокругъ, толпой разъяренныхъ фанатиковъ было зарѣзано нѣсколько турчанокъ, явившихся открыто, на глазахъ у всѣхъ, брать билетъ въ театральной кассѣ. Съ заходомъ солнца турецкая женщина должна быть уже дома. Теперь, послѣ усиленныхъ разъяснен³й комитета "Union et progrès", что свержен³е прежняго режима отнюдь не означаетъ проведен³е какихъ бы то ни было европейскаго характера реформъ, любой "хамялъ", носильщикъ съ Золотого Рога, имѣетъ право заставить первую встрѣтившуюся на улицѣ женщину изъ высшаго турецкаго общества опустить вуаль, если по случаю жары она захочетъ немного освѣжить разгоряченное лицо. Турецкая женщина не можетъ выходить изъ дома въ сопровожден³и мужчины, будь то мужъ ея, братъ, женихъ, или старикъ-отецъ. Недавно еще толпа Константинопольской черни изорвала "чирчакъ" на женщинѣ, шедшей по улицѣ Стамбула вмѣстѣ со своимъ мужемъ-офицеромъ, и избила его самого. Младотурки, воспитанные въ Западной Европѣ, для своихъ женщинъ оказались такими же деспотами, какъ и мужчины предыдущаго поколѣнья. Замѣчательно, что во всей поэз³и Джеветъ-бея лишь одно единственное стихотворен³е изъ цѣлаго ряда сонетовъ посвящено какой-то очевидно случайно подвернувшейся соотечественницѣ. Но "Фатьма" этого сонета съ такимъ же точно правомъ могла бы называться "Мар³ей-Луизой" или "графиней В.", ибо, кромѣ того, что она "ходитъ по зеленой лужайкѣ и рветъ цвѣты", авторъ ничего о ней спец³ально-турецкаго не сообщаетъ. Такое же пренебрежен³е къ своимъ женщинамъ и полное нежелан³е заглянуть поглубже въ ихъ своеобразный и совершенно отличный отъ западноевропейскаго м³ръ, Джеветъ-бей, какъ и проч³е оторвавш³еся отъ родной почвы турецк³е современные поэты, обнаруживаетъ въ переведенной имъ самимъ съ турецкаго на французск³й языкъ, якобы "бытоописательной" повѣсти "Золотая Месть", гдѣ онъ пытается дать картину турецкихъ гаремныхъ нравовъ. Героиню повѣсти, маленькую нищую, подбираетъ изъ жалости добродѣтельный чиновникъ. У него въ гаремѣ сирота растетъ вмѣстѣ съ его дѣтьми. Но вотъ малютка заболѣваетъ заразительной дѣтской болѣзнью - и жена добродѣтельнаго чиновника выталкиваетъ ее опять на улицу, изъ боязни заразы для своихъ дѣтей. Бѣдную дѣвочку подбираетъ тоже нищая, но очень добрая старушка. Она выростаетъ и распускается въ пышную красавицу. Натурально, ее сейчасъ же замѣчаетъ мѣстный "каймаканъ" (губернаторъ) и, влюбившись въ нее, беретъ ее себѣ въ жены. Прежняя нищая стала знатной барыней, а прежняя барыня, жена добродѣтельнаго чиновника, послѣ смерти мужа стала нищей. Узнавъ объ этомъ, молодая жена каймакана идетъ къ старухѣ, одинокой и всѣми покинутой, и великодушно даритъ ей полный кошелекъ золота.- "Золотая месть!" - шепчетъ старуха, догадавшись, что передъ ней та самая нищенка, которую она когда-то, больную и безпомощную, выгнала изъ своего дома. И послѣ того умираетъ, чѣмъ и заканчивается повѣсть. Друзья автора говорили мнѣ, что въ молодой турецкой литературѣ "Золотая Месть" - своего рода перлъ въ литературномъ и стилистическомъ отношен³яхъ. Про достоинство повѣсти на турецкомъ языкѣ судить не берусь; на французскомъ же она производитъ комичное и досадное впечатлѣн³е слащавой сентиментальностью тона и напыщенно-возвышенными д³алогами дѣйствующихъ лицъ, которыя, начиная съ подобранной на улицѣ нищенки и кончая губернаторомъ, всѣ говорятъ однимъ и тѣмъ же вит³еватымъ и грамматически безупречнымъ языкомъ. "Золотая Месть" - ярк³й показатель того, какъ далеки отъ окружающей ихъ реальной жизни младотурецк³е интеллектуальные верхи, и какъ имъ трудно и неудобно спускаться внизъ, гдѣ въ гущѣ оставшихся безъ измѣнен³я прежнихъ политическихъ и соц³альныхъ пережитковъ недавняго прошлаго мучаются живые, не выдуманные для стилистическихъ упражнен³й люди...

   Обѣщавш³е придти сегодня къ Джеветъ-бею "велик³е умы Востока и вдохновенныя головы" заставили себя немного подождать. Первымъ явился юрк³й, смуглый, развязный, съ болтающейся на фескѣ черной кисточкой, знаменитый константинопольск³й адвокатъ и президентъ одного младотурецкаго клуба. За нимъ вышелъ высок³й, молчаливый и грузный богачъ-коммерсантъ, извѣстный въ городѣ меценатъ, покровительствующ³й "чистому искусству". Меценатъ сѣлъ въ кресло и, сложивъ огромныя руки на животѣ, только мимикой принималъ участ³е въ завязавшемся разговорѣ. Когда къ нему обращались съ какимъ-нибудь вопросомъ, онъ утвердительно или отрицательно кивалъ головой, но на лицѣ его все время было выражен³е живѣйшаго вниман³я. Иногда изъ толстыхъ губъ его вырывалось какое-то странное чмоканье. Это означало, насколько я могъ понять, высшую степень изумленья передъ тѣмъ, что говорилось.

   Адвокатъ на первыхъ порахъ рѣшилъ быть вѣжливымъ съ заѣзжимъ "московитомъ".

   - Васъ поразили сонеты Джеветъ-бея, неправда ли? - спросилъ онъ меня послѣ обычныхъ на Востокѣ взаимныхъ любезностей по поводу знакомства.- Ахъ Ростанъ, Ростанъ! - восторгался мой собесѣдникъ.- Какой это магъ и волшебникъ... Вы видѣли его Шантеклера? Не правда ли - потрясающая сила?.. - Ваши писатели?- нѣсколько времени спустя говорилъ онъ мнѣ, играя золотой цѣпочкой на жилетѣ.- Конечно, я не отрицаю... Но все же... И притомъ: кто у васъ? Tolstoï... Tourgheneff? Очень мало... хотя, разумѣется, то, что есть, весьма даже недурно!..

   - А Достоевск³й? - скромно поинтересовался я.

   - Connais pas! - отрѣзалъ знаменитый адвокатъ и закурилъ папиросу.

   - Вотъ сегодня за то вы услышите послѣднее стихотворен³е Дженябъ-Шахабеддинъ-бея - утѣшилъ меня хозяинъ.- Это нашъ нац³ональный ген³й. Подобнаго ему еще не появлялось въ турецкой литературѣ съ самаго начала ея существованья.

   - Изумительный талантъ! - подтвердилъ адвокатъ.

   Черезъ нѣсколько минутъ, въ сопровожден³и двухъ или трехъ молодыхъ поэтовъ "изъ начинающихъ", пришелъ Шахабеддинъ. Турецк³й "нац³ональный ген³й" еще совсѣмъ молодой человѣкъ, съ живыми черными глазами, насмѣшливымъ ртомъ и самоувѣреннымъ видомъ. Онъ, повидимому, уже привыкъ къ атмосферѣ всеобщаго преклоненья.

   - Ген³альный поэтъ современной Турц³и! - представилъ его мнѣ хозяинъ. Но столь лестная рекомендац³я не смутила Шахабеддина.

   - Васъ интересуетъ наша поэз³я? - пропуская безъ вниман³я привычные для его уха эпитеты, спросилъ меня онъ.- Но вѣдь она очень недавняго происхожден³я... Всѣ мы - питомцы французскаго Парнасса. Собственно говоря, настоящ³й толчекъ развит³ю турецкаго нац³ональнаго искусства данъ нашимъ милымъ хозяиномъ и отчасти мной...

   Я попросилъ его прочесть его послѣднее стихотворенье сначала по-турецки, чтобы дать понят³е о музыкѣ стиха, и потомъ перевести его на французск³й языкъ. Поэтъ охотно исполнилъ мою просьбу. Сознаюсь, что съ внѣшней стороны стихотворен³е мнѣ совершенно не понравилось. Обил³е свистящихъ и придыхательныхъ звуковъ въ турецкомъ языкѣ дѣлаетъ его мало пригоднымъ для ритмическаго размѣра. Насколько хороши въ звуковомъ отношен³и рѣчи парламентскихъ ораторовъ, гдѣ странно и рѣзко, точно угрожая чему-то, въ хаотическомъ безпорядкѣ вырываются всѣ эти свисты, шипѣнья и придыханья, настолько ихъ дик³й характеръ мѣшаетъ гибкости и звучности стиха. Содержан³е послѣдняго произведен³я "нац³ональнаго ген³я" слѣдующее: поэтъ обращается къ самому Аллаху, но не со смиренной молитвой, какъ раньше, въ годы покорности передъ волей неба, а съ дерзкимъ и смѣлымъ вызовомъ.- Кто ты такой? - спрашиваетъ Аллаха современный турецк³й Манфредъ.- Какое ты имѣешь право карать насъ и судить? Если мы всѣ плохи, такъ это потому, что ты вѣдь самъ насъ вылѣпилъ нѣкогда изъ праха!..

   - А что скажутъ на это ваши муллы и хаджи? - спросилъ я поэта, когда онъ окончилъ чтенье.

   - Ничего не скажутъ! - отвѣтилъ онъ, пожимая плечами.

   - Но вѣдь, если я не ошибаюсь, ваше духовенство строго слѣдить за тѣмъ, чтобы всѣ правовѣрные ни на ³оту не отступали отъ корана. А вы въ вашемъ стихотворен³и поднимаете бунтъ противъ самого Аллаха?

   - Наше духовенство слишкомъ невѣжественно, чтобы съумѣть прочитать и понять то, что я пишу и печатаю!..- И "нац³ональный ген³й" обновленной Турц³и немедленно разъяснилъ мое недоумѣнье. Поэтическ³й и вообще литературный турецк³й языкъ настолько далекъ отъ обыкновеннаго, разговорнаго языка, что къ нему нужно спец³ально привыкать для его усвоен³я и пониман³я. Всѣ абстрактныя понят³я заимствованы въ немъ изъ арабскаго, а персидск³й языкъ служитъ для выражен³й чисто поэтическихъ и описательныхъ, когда въ турецкомъ не хватаетъ подходящихъ словъ. Такимъ образомъ и самъ Шахабеддинъ, и его друзья пишутъ для немногихъ избранныхъ - "верхнихъ 500 человѣкъ!", по его же собственному опредѣлен³ю.

   - Мы слишкомъ ушли впередъ отъ прочей массы,- закончилъ Шахабеддинъ,- чтобы эти люди могли намъ въ чемъ-нибудь помѣшать. Помимо того, мы сами по себѣ, они тоже... Мы живемъ своей собственной, интеллектуальной, недоступной для нихъ жизнью. Мы - авангардъ, они - арм³я, грядущая гдѣ-то позади въ грязи и темнотѣ...

   - Но что же, собственно, дѣлается вами, какъ представителями столь необходимой для Турц³и интеллектуальной силы,- спросилъ его я,- если вы и по языку, и по идеямъ, и по традиц³ямъ совершенно чужды вашему народу?

   Шахабеддинъ посмотрѣлъ на меня съ нескрываемымъ изумлен³емъ.

   - Для народа? Да развѣ мы должны себя унизить до него?..

   Постепенно разговоръ сдѣлался общимъ. Изъ всѣхъ высказанныхъ по поводу поднятаго вопроса мнѣн³й особенно характернымъ мнѣ показалось мнѣн³е самого хозяина. Онъ находитъ, что современное положен³е Турц³и ничего ненормальнаго собой не представляетъ. Нынѣшн³е правители - всѣ люди въ высшей степени свободомыслящ³е, нѣкоторые даже атеисты; но для народа, для черной и некультурной массы они должны показывать себя совсѣмъ съ другой стороны. Напримѣръ, на дняхъ еще, они запретили печатан³е сдѣланнаго Джеветъ-беемъ перевода съ французскаго научной истор³и ислама, дабы не раздражать патр³отизмъ и религ³озныя чувства низшаго духовенства изображен³емъ Магомета и первыхъ халифовъ въ видѣ обыкновенныхъ историческихъ лицъ. "И я согласился съ доводами цензурной комисс³и, гдѣ сидятъ, между прочимъ, мои лучш³е друзья,- заявилъ Джеветъ-бей въ видѣ послѣдняго аргумента.- Нельзя иначе: наше суевѣр³е, наше невѣжество, всѣ отрицательныя стороны нашей народной и политической жизни складывались вѣками. Вѣками же онѣ должны теперь разрушаться... Мы свое дѣло сдѣлали, дали первый, необходимый толчокъ, который вывелъ Турц³ю изъ ея прежняго гипнотическаго состоян³я. Дальнѣйшее - вопросъ завтрашняго дня. А мы хотимъ жить не только завтра, но и сегодня... сейчасъ!

   Шахабеддинъ-бей скоро ушелъ, такъ какъ у него было спѣшное дѣло. "Начинающ³е" юноши послѣдовали за нимъ. Изъ другихъ гостей остались только адвокатъ, его молчаливый пр³ятель и одинъ разслабленный, еле цѣдящ³й слова сквозь зубы молодой человѣкъ, крайне разочарованнаго вида - типъ Чайльдъ Гарольда въ фескѣ. Его мнѣ представили, какъ перваго въ Турц³и стилиста.

   - Форма - все!.. Содержан³е не важно...- цѣдилъ тягучимъ голосомъ молодой стилистъ.- Мы одиноки. Но намъ толпы и не нужно!..

   По его предложен³ю всѣ присутствующ³е, за исключен³емъ меня и мецената, занялись сочинен³емъ четверостиш³й, въ которыя обязательно должна была войти какая-нибудь фраза, прочитанная наугадъ изъ Энциклопедическаго Словаря. Лакей въ европейскомъ сюртукѣ, но въ "бабушахъ" (цвѣтныхъ туфляхъ безъ задковъ) на босую ногу, разносилъ въ крохотныхъ чашечкахъ дымящ³йся кофе. "Cher maître!" - слышалось поминутно изъ-за стола, гдѣ три красныя фески низко наклонились надъ листками почтовой бумаги. Наибольш³й успѣхъ выпалъ на долю хозяина.- "Сегодня вы превзошли самого себя, дорогой учитель!" - воскликнулъ адвокатъ. Мы начали прощаться.

  

  

   На улицахъ, темныхъ, грязныхъ и кривыхъ, въ непрерывно движущейся интернац³ональной и пестрой толпѣ, шныряли мальчишки-разносчики, выкрикивая вечерн³я газеты. Сегодняшн³й день былъ знаменателенъ въ истор³и обновленной Турц³и: вся парламентская оппозиц³я комитету "Union et Progrés", до сихъ поръ разрозненная и безсильная въ своихъ отдѣльныхъ выступлен³яхъ, объединилась въ одну компактную массу, крѣпко спаянную общей ненавистью къ младотуркамъ. Сюда вошли и явные реакц³онеры, и тѣ, кто называетъ себя въ Турц³и либералами, и представители различныхъ нетурецкихъ нац³ональностей, не желающихъ отказываться ни отъ своей религ³и, ни отъ своего историческаго прошлаго во имя нивеллирующихъ идей комитета. Не слѣдуетъ забывать, что въ послѣдней попыткѣ низверженнаго султана (въ апрѣлѣ 1909-го года) возстановить старый порядокъ вещей принимали участ³е также и либеральные элементы, думавш³е впослѣдств³и обратить начавшееся противъ младотурокъ движенье въ свою пользу. Но арм³я тогда была еще на сторонѣ комитета; Абдулъ-Гамидъ проигралъ игру, отошли временно въ сторону и оппозиц³онеры. Теперь вся прежняя истор³я начинается сначала. Македон³я глухо и грозно волнуется. Уже появились первые предвѣстники надвигающейся бури: болгарск³я банды снова открыто выступаютъ съ оруж³емъ въ рукахъ противъ турецкихъ гарнизоновъ. Кровавыя стычки повторяются почти каждый день въ различныхъ мѣстахъ Монастырскаго вилайета.

   Албан³я ждетъ выполнен³я обѣщанныхъ и не исполненныхъ реформъ. Но терпѣн³е албанцевъ уже истощается. Триполитан³я - несомнѣнно разъ навсегда отрѣзанный ломоть. Война съ итальянцами поддерживается больше для "фасону" и, главнымъ образомъ, для возможнаго отдален³я непр³ятной минуты, когда, послѣ заключен³я мира, нужно будетъ дать странѣ отчетъ о потерѣ еще новой части импер³и, вмѣстѣ съ Босн³ей и Герцеговиной являющейся своего рода memento more грозящаго Турц³и окончательнаго развала, Раньше съ общественнымъ мнѣн³емъ церемониться особенно не стали бы, но теперь, когда малѣйшая неудача комитета комментируется оппозиц³ей на всѣ лады и каждая критика правительственныхъ ошибокъ находитъ себѣ живѣйш³й откликъ въ народныхъ массахъ - по неволѣ приходится дѣйствовать очень осторожно. Прежняя дипломат³я, безъ измѣнен³й доставшаяся по наслѣдству новому режиму, состояла исключительно въ системѣ выжидан³я и лавирован³я среди постоянно сталкивающихся между собой въ Константинополѣ экономическихъ и политическихъ интересовъ различныхъ европейскихъ державъ. "Грызитесь другъ съ дружкой, невѣрныя собаки! - усмѣхался себѣ въ бороду турецк³й Высокопоставленный дипломатъ,- а мы потомъ изъ вашей вражды извлечемъ для себя пользу!.." Но въ настоящ³й моментъ заинтересованныя въ турецкихъ дѣлахъ велик³я державы, пришли, повидимому, къ вполнѣ опредѣленному соглашен³ю. Былъ моментъ, когда хищно протянутые со всѣхъ сторонъ къ разлагающейся Турц³и "бронированные кулаки" и просто цѣпк³я руки, какъ будто въ нерѣшительности остановились. Къ всеобщему изумлен³ю, "больной человѣкъ" неожиданно всталъ на ноги, "взялъ одръ свой" и бодрымъ, увѣреннымъ шагомъ направился къ выходу изъ безнадежнаго, казалось, историческаго тупика. Тогда невольно посторонились и дали ему дорогу обступивш³е его со всѣхъ сторонъ европейск³е наслѣдники. Добыча могла, повидимому, ускользнуть изъ рукъ! Всѣ живш³е въ Турц³и въ памятные дни провозглашен³я конституц³и говорятъ, что трудно повѣрить, до какой степени патр³отическое воодушевленье охватило тогда все населен³е огромной Оттоманской импер³и, такой различной и пестрой въ безчисленныхъ своихъ частяхъ, вѣками насил³я и религ³озныхъ распрей раздѣленной на враждебные лагери. Но магическое слово "свобода" и связанныя съ нимъ надежды на новую и лучшую жизнь невольно увлекли всѣхъ, безъ различ³я религ³и и соц³альнаго положен³я, къ совмѣстной и дружной работѣ. Перемѣна режима являлась тогда для Турц³и единственной возможностью самосохранен³я. Европа устала напрасно и безплодно ждать. На ревельскомъ свидан³и была рѣшена уже безъ участ³я заинтересованныхъ лицъ автоном³я Македон³и, и это послужило первымъ сигналомъ къ выступлен³ю молодой Турц³и противъ приведшей ее на край пропасти гамидовской политической системы. Изъ гостей, совѣта которыхъ иногда спрашиваютъ и къ помощи которыхъ всегда готовы обратиться, чуж³е люди готовились окончательно перейти на положен³е фактическихъ хозяевъ страны. Турецк³е патр³оты поняли грозившую опасность и своевременной операц³ей успѣли ее предотвратить. Но если самъ Абдулъ-Гамидъ и исчезъ за крѣпкими затворами уединенной салоникской виллы Аллатини, духъ его по прежнему витаетъ надъ обновленной Турц³ей въ политикѣ ея новыхъ вождей. Очутившись волею судьбы у высшей власти, младотурки немедленно смѣшали самихъ себя съ руководившей ими нѣкогда идеей. - "Хур³етъ" (свобода) и конституц³я въ Турц³и - это мы! - поспѣшили заявить авторы столь удачно совершившагося государственнаго переворота. Критика младотурецкаго комитета превратилась, такимъ образомъ, въ глазахъ правительства въ критику турецкаго освободительнаго движен³я вообще. Въ интересахъ сохранен³я и укрѣплен³я новаго строя было запрещено разбирать дѣйств³я вставшихъ во главѣ его лицъ. Создалась атмосфера "свободно развязанныхъ рукъ", внѣ всякаго общественнаго контроля. Ею сейчасъ же воспользовались всевозможные любители ловить рыбу въ мутной водѣ, принявш³еся подъ флагомъ якобы дальнѣйшаго развит³я и укрѣплен³я въ странѣ конституц³онныхъ началъ, а также подъ предлогомъ борьбы съ реакц³онерами, устраивать собственные свои дѣла. Постепенно всѣ искренн³е и честные люди изъ прежняго состава младотурецкой парт³и были вынуждены или отказаться отъ политики, не желая работать въ однихъ рядахъ съ нахлынувшими въ лагерь побѣдителей демагогами и темными дѣльцами, или же мало по малу встать въ открытую оппозиц³ю комитету.

   А людей-то какъ разъ и было очень мало у младотурокъ! Въ особенности - людей государственныхъ. Вчерашн³е телеграфисты, народные учителя и скромные, беззавѣтно преданные интересамъ родины армейск³е офицеры сегодня, подучивъ въ свое завѣдыванье огромный и сложный государственный аппаратъ, абсолютно не знали, что съ нимъ дѣлать? Волей-неволей пришлось обратиться за помощью къ искушеннымъ въ административной и дипломатической практикѣ перебѣжчикамъ отъ прежняго режима. Снова на самыхъ важныхъ и отвѣтственныхъ постахъ появились все тѣ же знакомыя гамидовск³я физ³оном³и - Хакки-паша... К³амиль... Саидъ - хитрые и опытные царедворцы, десятки лѣтъ служивш³е Абдулъ-Гамиду и его капризамъ, теперь же ставш³е исполнителями предначертан³й новыхъ хозяевъ положен³я. И постепенно все пошло опять по старому; перемѣнились только этикетки.

   Характернѣйшую картину "гамидовщины" въ обновленной Турц³и представляетъ собой грозящ³й затянуться до безконечности процессъ по поводу уб³йства извѣстнаго въ Константинополѣ журналиста Зекки-бея. На скамьѣ подсудимыхъ Мустафа-Назимъ, братъ младотурецкаго депутата Дервишъ-бея, который ознаменовалъ свое первое появлен³е въ залѣ парламентскихъ засѣдан³й тѣмъ, что далъ пощечину одному изъ лидеровъ оппозиц³и, Измаилъ-Кемаиль-бею, глубокому старику, не имѣвшему съ нимъ никакихъ личныхъ счетовъ. Дервишъ-бей далъ эту пощечину, что называется, "принцип³ально"!..

   Мустафа-Назимъ - организаторъ преступлен³я. Фактическ³й выполнитель его - черкесъ Ахметъ. Послѣдн³й на всѣ вопросы судей неизмѣнно отвѣчаетъ одно и то же: "Я ничего не знаю... Спросите Мустафу-Назима. Онъ вамъ скажетъ лучше меня!"

   Зекки-бей, предательски убитый изъ-за угла, былъ редакторомъ оппозиц³онной газеты "Cherah". Блестящ³й и глубок³й знатокъ финансовыхъ вопросовъ, онъ все время велъ отчаянную борьбу съ политикой министра финансовъ Джавидъ-бея, постоянно дѣлая все новыя, документально основанныя разоблаченья по поводу хищен³й въ министерствѣ. Получаемыя имъ угрожающ³я письма и "дружеск³е совѣты" отъ близкихъ къ комитету лицъ не производили на него должнаго впечатлѣн³я. Наконецъ Зекки-бей открылъ и опубликовалъ на страницахъ своей газеты всю закулисную сторону послѣдняго турецкаго займа, заключеннаго въ Герман³и Джавидъ-беемъ. Оказалось, что заемъ былъ заключенъ на болѣе чѣмъ странныхъ услов³яхъ: больше половины обозначенной въ договорѣ съ нѣмецкими финансистами суммы Турц³я была обязана вернуть обратно Герман³и секретнымъ образомъ, въ видѣ ряда немедленныхъ правительственныхъ заказовъ для нуждъ арм³и и флота различнымъ германскимъ фирмамъ, и кромѣ того "Deutsche Bank" въ Константинополѣ удерживалъ за собой часть таможенныхъ доходовъ въ качествѣ гарант³и уплаты долга. Посредники по заключен³ю займа получили баснословныя суммы "за комисс³ю". Вскорѣ послѣ этого разоблаченья на тайномъ засѣдан³и комитета "Union et Progrés" Джавидъ-бею было предложено подать въ отставку и больше уже ни въ какомъ случаѣ не занимать никакихъ министерскихъ постовъ. Спустя нѣкоторое время Зекки-бей былъ убитъ.

   Изъ показан³й свидѣтелей выясняются мног³я детали внутренней жизни младотурецкихъ организац³й. Прежде всего - почти въ каждомъ мало-мальски значительномъ городѣ или мѣстечкѣ имѣется развѣтвлен³е главнаго, засѣдающаго въ Салоникахъ комитета. При этихъ провинц³альныхъ комитетахъ есть особыя "боевыя дружины", назначен³е которыхъ - собиратъ съ мѣстнаго населен³я "доброхотныя даян³я" на патр³отическ³я цѣли и устранять, по мѣрѣ надобности, нежелательныхъ комитету лицъ. Такъ напримѣръ, сидящ³й сейчасъ на скамьѣ подсудимыхъ черкесъ Ахметъ, въ качествѣ члена младотурецкой боевой дружины мѣстечка Серресъ, убилъ одного крестьянина. Преступлен³е это, благодаря покровительству полиц³и и высшихъ властей, осталось безнаказаннымъ.

   Посредниками между отдѣльными комитетами обыкновенно служатъ особые "разъѣздные" офицеры. Такой офицеръ военной службой не занимается и состоитъ всецѣло въ распоряжен³и комитета. Получаетъ онъ ежемѣсячно жалованье въ размѣрѣ отъ 30 до 50 турецкихъ фунтовъ (фунтъ = 23 франкамъ) и имѣетъ еще кромѣ того разные побочные доходы. Особенно прибыльнымъ является собиран³е пожертвован³й на усилен³е флота съ богатыхъ землевладѣльцевъ, преимущественно изъ бывшихъ сторонниковъ павшаго режима. Всѣ чиновники, состоящ³е членами младотурецкой парт³и, обязаны отдавать каждый мѣсяцъ 10 % своего жалованья на нужды комитета. На флотъ, особенно въ моментъ патр³отическаго народнаго подъема послѣ объявлен³я конституц³и, собраны больш³я деньги. Тогда давали всѣ, до несчастныхъ, зарабатывающихъ адской работой какихъ-нибудь 10-15 копеекъ въ день портовыхъ грузчиковъ включительно. Но флота покамѣстъ еще нѣтъ. Правда, куплено у Герман³и нѣсколько предназначавшихся тамъ на сломъ за старостью и негодностью броненосцевъ; только заплатить за нихъ по восточной халатности позабыли. Теперь Герман³ей на нихъ наложено дружественное "veto", на случай если бы ихъ хотѣли пустить противъ итальянцевъ.- "Сперва заплатите, а уже потомъ сможете распоряжаться нашими, покамѣстъ, кораблями противъ нашихъ же компаньоновъ по тройственному союзу",- сказалъ великому визирю Саиду германск³й посолъ въ Константинополѣ Маршаллъ фонъ-Биберштейнъ.

   Допрашивать свидѣтелей по дѣлу Зекки-бея приходится съ большимъ трудомъ. Мног³е упорно молчатъ или же дѣлаютъ заявлен³я вродѣ слѣдующаго:- Уведите сперва отсюда подсудимыхъ - тогда мы будемъ говорить...

   - Почему же вы не хотите говорить въ ихъ присутств³и?- спрашиваетъ судья.

 &