Гиппиус З. Сочинения: Стихотворения; Проза / Сост., подгот. текста, комм. К. Азадовского, А. Лаврова.
Л.: Худож. лит., 1991.
Стихи мои я в первый раз выпускаю отдельной книгой, и мне почти жаль, что я это делаю. Не потому, что их написано за пятнадцать лет слишком мало для книги, и не потому, что считаю мою книгу хуже всех, без счета издающихся; стихотворных сборников: нет, я думаю - она и хуже, и лучше многих; но мне жаль создавать нечто совершенно бесцельное и никому не нужное. Собрание, книга стихов в данное время - есть самая бесцельная, ненужная вещь. Я не хочу этим сказать, что стихи не нужны. Напротив, я утверждаю, что стихи нужны, даже необходимы, естественны и вечны. Было время, когда всем казались нужными целые книги стихов, когда они читались сплошь, понимались и принимались. Время это - прошлое, не наше. Современному читателю не нужен, бесполезен сборник современных стихов. Это и не может быть иначе, и вина (если тут есть вина) лежит столько же на читателях, сколько на авторах. Ведь И те, и другие - одинаковые дети своего времени. Ему подчиняясь, современный поэт утончился и обособился, отделился, как человек (и, естественно, как стихотворец), от человека, рядом стоящего, ушел даже не в индивидуализм, а в тесную субъективность. Именно обособился, перенес центр тяжести в свою особенность, и поет о ней, потому что в ней видит свой путь, святое своей души. Это может казаться печальным, но тут нет ничего безнадежного или мелкого; и опечаленных пусть утешает мысль, что это - современное, а все "современное" - временно. Неизбежная одинокая дорога, быть может, ведет нас, и в области поэзии, к новому, еще более полному, общению. Но возвращусь к тому, что есть.
Я считаю естественной и необходимейшей потребностью человеческой природы - молитву. Каждый человек непременно молится или стремится к молитве,- все равно, сознает он это или нет, все равно, в какую форму выливается у него молитва и к какому Богу обращена. Форма зависит от способностей и наклонностей каждого. Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка - это лишь одна из форм, которую принимает в нашей душе молитва. Поэзия, как определил ее Баратынский,- "есть полное ощущение данной минуты". Быть может, это определение слишком общо для молитвы,- но как оно близко к ней! •
И вот мы, современные стихописатели, покорные вечному закону человеческой природы, молимся -- в стихах, как умеем, то неудачно, то удачно, но всегда берем наше "свое", наш центр, все наше данное "я" в данную минуту (таковы законы молитвы); виноваты ли мы, что каждое "я" теперь сделалось особенным, одиноким, оторванным от другого "я", и потому непонятным ему и ненужным? Нам, каждому, страстно нужна, понятна и дорога наша молитва, нужно наше стихотворение,- отражение мгновенной полноты нашего .сердца. Но другому, у которого заветное "свое" - другое, непонятна и чужда моя молитва. Сознание одиночества еще более отрывает людей друг от друга, обособляет, заставляет замыкаться душу. Мы стыдимся своих молитв и, зная, что все равно не сольемся в них ни с кем,- говорим, слагаем их уже вполголоса, про себя, намеками, ясными лишь для себя.
Некоторые из нас, стыдясь и печалясь, совсем оставляют стихотворную форму, как слишком явно молитвенную, и облекают иной, сложной и туманной, плотью свое божественное устремление.
Если есть где-нибудь один, кто поймет нашу молитву,- он поймет ее и сквозь печаль тумана. Но есть ли он? Есть ли чудо?
Я считаю мои стихи (независимо от того - бездарны они или талантливы,- не мне судить, да и это к делу не относится) очень современными в данном значении слова, то есть очень обособленными, своеструнными, в своеструнности однообразными, а потому для других ненужными. Соединение же их в одной книге - должно казаться просто утомительным. Книга стихотворений - даже и не вполне "обособленного" автора - чаще всего утомительна. Ведь все-таки каждому стихотворению соответствует полное ощущение автором данной минуты; оно вылилось - стихотворение кончилось; следующее - следующая минута,- уже иная; они разделены временем, жизнью; а читатель перебегает тут же с одной страницы на другую, и смены, скользя, только утомляют глаза и слух.
Но, повторяю, было время, когда стихи принимались и понимались всеми, не утомляли, не раздражали, были нужны всем. И не оттого, что прежние поэты писали прекрасные стихи, а теперешние пишут плохие; что толкуют о вырождении стиха, об исчезновении поэтических талантов! Исчезли не таланты, не стихи,- исчезла возможность общения именно в молитве, общность молитвенного порыва. Я утверждаю, что стремление к ритму, к музыке речи, к воплощению внутреннего трепета в правильные переливы слов - всегда связано с устремлением молитвенным, религиозным, по-ту-сторонним,- с самым таинственным, глубоким ядром человеческой души, и что все стихи всех действительно-поэтов - молитвы. Молитвенны стихи и прежних наших стихотворцев,- тех, в свое время принятых, понятных. Был и будет Пушкин; он принят навсегда, он был и будет нужен; его песни, он сам - как солнце; он вечен, всепроникающ, но,- как солнце,- неподвижен. То, что есть молитвы Пушкина,- не утоляет нашего порыва, не уничтожает нашего искания: он - не цель, не конечный предел, а лишь некоторое условие существования этого порыва, как солнце не жизнь, а только одно из условий жизни. Пушкин - вне времени, зато он и вне нашего пути, исторического и быстрого.
Но вот Некрасов, поэт во времени, любимый и всем в свое время нужный. И его "гражданские" песни - были молитвами. Но молитвы эти оказались у него общими с его современниками. Дрожали общие струны, пелись хвалы общему Богу. Каковы они были - все равно. Они замолкли и уже не воскреснут, как молитвословия. Но они звучали широко и были нужны, они были - общими. Теперь - у каждого из нас отдельный, сознанный или несознанный,- но свой Бог, а потому так грустны, беспомощны и бездейственны наши одинокие, лишь нам и Дорогие, молитвы.
Есть и в прошлом один, нам подобный, "ненужный всем" поэт: Тютчев. Любят ли его "все", понятны ли "всем" его странные, лунные гимны, которых он сам стыдился перед другими, записывал на клочках, о которых избегал говорить? Каким бесцельным казался и кажется он! Если мы, редкие, немногие из теперешних, почуяли близость его и его Бога, сливаемся сердцем с его славословиями,- то ведь нас так мало! И даже для нас он, Тютчев, все-таки - из прошлого, и его Бог не всегда, не всей полностью - наш Бог...
Я намеренно не вхожу здесь в оценку величины и малости того или другого поэта. Вопрос о силе таланта не имеет значения для тех мыслей, которые мне хотелось высказать. Я думаю, явись теперь, в наше трудное, острое время, стихотворец, по существу подобный нам, но гениальный,- и он очутился бы один на своей узкой вершине; только зубец его скалы был бы выше,- ближе к небу,- и еще менее внятным казалось бы его молитвенное пенье. Пока мы не найдем общего Бога, или хоть не поймем, что стремимся все к Нему, Единственному,- до тех пор наши молитвы,- наши стихи,- живые для каждого из нас,- будут непонятны и не нужны ни для кого.
С. 46. Необходимое о стихах. Судя по письмам Гиппиус к В. Я. Брюсову, относящимся к июлю - августу 1903 г., предисловие было написано ею в ходе работы над корректурами "Собрания стихов"; текст был выслан Брюсову 24 августа (ГБЛ. Ф. 386. Карт. 82. Ед. хр. 36). Отдельные фрагменты предисловия почти дословно совпадают с положениями статьи Гиппиус "Нужны ли стихи?" ("Новый Путь". 1903. No 9); см.: Антон Крайний (Гиппиус З.). Литературный дневник (1899-1907). СПб., 1908. С. 153-169. Поэзия, как определил ее Баратынский,- "есть полное ощущение данной минуты".- Цитата восходит к "Материалам для биографии Е. А. Баратынского", помещенным в издании сочинений поэта под редакцией его сына H. E. Баратынского: "Однажды спрашивали у Баратынского: что такое поэзия? - он отвечал: "Поэзия есть полное ощущение известной минуты"" (Баратынский Е. А. Сочинения. Казань, 1884. С. 481).