Главная » Книги

Горбунов-Посадов Иван Иванович - Елена Горбунова-Посадова. Друг Толстого Мария Александровна Шмидт, Страница 3

Горбунов-Посадов Иван Иванович - Елена Горбунова-Посадова. Друг Толстого Мария Александровна Шмидт


1 2 3 4 5 6 7 8

говорю о внешней форме жизни, потому что она только одна подвержена изменению независимо от нас. Об этом предмете, о взаимной зависимости внешней формы и внутреннего содержания, приходилось думать и говорить последней время по случаю разных перемен в жизни так называемых общинников. Форма жизни, я думаю, не всегда, но большею частью, зависит от внутреннего содержания, так что из 100 случаев в 99 хорошая, правильная жизнь будет последствием хорошего нравственного состояния. Так это у вас. Но никогда хорошее нравственное состояние не зависит от внешних условий жизни. Сколько ни ставь себя человек, нравственно стоящий низко, в условия жизни, которые выше его нравственного состояния, он от этого не станет выше, а, скорее, напротив, и наоборот, чело-
   --------
   1) Ильин, увлеченный картиной Н. Н. Ге "Что есть истина", повез ее за границу. Там картина имела большой моральный успех, но с материальной стороны дело было налажено плохо и Ильин не высылал семье необходимой ей поддержки. Материальные затруднения самого художника мешали ему помочь семье Ильина.
   2) Татарин, который зашел переночевать и остался жить и работать с М. А-ной на несколько месяцев.
  
   34
  
   век, ставший нравственно высоко, непременно образует вокруг себя формы жизни, соответственные его высоте. Я часто обманывал себя прежде, думал противное, думал, что если формы моей жизни безнравственны и я не могу изменить их, то это происходит от особенно несчастных случайностей, но теперь я знаю, что это происходит только от того, что я по своим нравственным силам не готов, не имею права на лучшие условия. Думать обратное, сваливать на внешние условия есть страшный, вредный самообман, парализующий силы, нужные для истинной жизни, т.-е. для движения по пути истины и любви. Мы недавно об этом перерывались с Хилковым 1) и говорили с Машей. Колечка Ге 2) был у нас, и очень радостное было наше свидание. Дедушка 3) пишет Иуду, и, сколько я знаю, будет очень хорошо. Я все стараюсь писать свое - о непротивлении злу, о церкви и воинской повинности 4), и все мало подвигаюсь - сил мало, - но и то, что есть, хорошо и служить может.
   Жена нынче вернулась из Москвы и сообщила известие о Дунаеве 5), что он был очень болен и очень похудел, очень страдал. У него была накостница на челюсти и ему выпиливали. Как хорошо, что вы прислали его письмо. Оно помогло мне духовно. Нам всем надо так то помогать друг другу.
   --------
   1) Дмитрий Александрович Хилков. Военный. Служа на Кавказе, познакомился с духоборами. Там же прочел "В чем моя вера", что произвело на него огромное впечатление. Командуя при взятии какого-то городка, во время атаки убил шашкой турка. Сначала не обратил на это особенного внимания, а когда по случаю "победы" был устроен бал и героя поздравляли и сулили ему славу, то убитый турок встал перед ним и неотвязно мучил его. Хотел уйти в монастырь. Кто-то из старых офицеров отсоветывал ему это и посоветывал закончить компанию, не вынимая оружия. Так он и сделал. Остался в полку, но лишь заведывал кассой полка. Вышел в отставку и поселился в своем имении Павловках, Харьковской губ. Там он однажды вышел посмотреть свои поля и наткнулся на спящего на меже мужика. Его лошадь, выпряженная из сохи, ходила по господской посадке и поедала молодые дубки. Хилков разбудил мужика и начал упрекать его. Мужик ответил: "где, мол, мне лошадь с дубков сгонять, когда я сам три дня не ел и она едва ноги от голода таскает". Этот разговор произвел огромное впечатление на Хилкова. Он был последней каплей в его большой душевной работе, заставившей его передать всю свою землю крестьянам. Хилков получил от них лишь надел в несколько десятин и работал на нем.
   Так как Хилков отпал от православия, то не крестил детей своих. Все эти поступки так волновали и огорчали его мать, княгиню Хилкову, что она решила принять решительные меры и начала хлопотать об отнятии у него детей и передаче их ей на воспитание, что и было сделано по распоряжению правительства. Впоследствии взгляды Хилкова изменились.
   2) Сын художника.
   3) Н. Н. Ге.
   4) "Царство Божие внутри вас".
   5) Дунаев, Александр Никифорович, один из директоров Московского Торгового банка, человек прекрасной души и большого ума, находившийся в самых дружеских отношениях со Л. Н-чем, со всей его семьей и со всем кругом друзей Л. Н-ча и оказывавший всем большие услуги. Он не умел скрывать своих убеждений. Часто, входя в банк, еще издали слышишь его громкий голос, громящий какие-нибудь мероприятия властей, духовенства и проч. Квартира Дунаева долго считалась безопасным местом для хранения всего, что надо было уберечь от обысков. Пока, наконец, у него не был сделан очень тщательный обыск, при котором было забрано очень много ценного материала.
  

35

  
   Не знаю, что вам переслать? Что переслала Маша? "Зачем люди одурманиваются"? Англичанин, бывший у нас (он живет в Петербурге), взял, перевел, напечатал в английском журнале, а с английского перевели в Новое Время. Я не видел еще. Что будет готово и стоит того, будем посылать вам. Пишите побольше и поподробнее о себе. Статью Лескова 1) посылаю. Редко, что меня так трогало. Целую вас. Л. Толстой".
  
   В декабре 1890 г. Л. Н. приписывает к письму Марьи Львовны:
   "...Продолжаю Машино письмо. Особенно рад был получить известие о вас, Ольга Алексеевна, потому что по последнему известию знал, что у вас лихорадка, и боялся за вас. Как хорошо вы живете! Мне представляется ваше житье чем то баснословным, а оказывается вот уж сколько времени прожили. На-днях был у меня Рахманов с Буткевичем 2). Недели две тому назад Алехин, идущий пешком, без денег, без шубы в эти страшные морозы из Тверской губернии через Курск в Харьков. Совсем без денег - радость. Тут же на днях был Буткевич 3) с женой, которые едут из Елисаветрада к брату под Крапивной. Все живут, как люди, только я живу не как люди, а как скверно. Иногда скучаю этим, но браню себя за это, не надо скучать, а лучше жить. Все стараюсь писать да плохо пишется.
   Только бы помог Бог не делать, не говорить, не думать зла".
  

3. В НЕМЕЦКОЙ КОЛОНИИ.

  
   "Дорогой мой Лев Николаевич и милая Маша, - пишет М. А. 5 мая 1891 г. - Мы только что приехали в Немецкую колонию в 4-х верстах от Сочи. Арендовали себе небольшой участок с большим фруктовым садом и не успели еще устроиться на новом месте, как Али (наш старик) покинул нас. Торговля, разные обороты опять потянули его сильно на прежнюю жизнь. Прощаясь с нами, он поплакал, мы его уговаривали остаться, да нет, наша жизнь ему не по душе пришлась, он давно уже тяготился, да и нам временами было тяжело с ним. Теперь мы опять зажили вдвоем и первую минуту по уходе Али мы было призадумались, как нам жить: дров нет, картофель пора цапать, а его много, мы посадили 11 ¥ пудов, огород надо полоть, корову погнать и теленка смотреть, - ну, словом, все дела подошли. Управимся ли мы одни? Да, осмотревшись, увидали, что все пошло, как по маслу. Встаем мы на рассвете, я подою корову, и вместе с Ольгой Алексеевной погоним ее в стадо. Потом О. А. принимается за кухню, а я, убрав закуту, иду цапать картофель. Дров по участку нашли массу, стаскаем, что можно, а коли уж очень трудно покажется, возьмем подводу. Вчера я сеяла кукурузу за плугом. Пахать нынешний год нанимали, так как Али во время пахоты клал печь в нашей избушке.
   --------
   1) "Под Рождество обидели", которую Л. Н. впоследствии в своей обработке поместил в "Круге чтения" под названием "Воров сын".
   2) Андрей Степанович, врач, в то время единомышленник Толстого.
   3) См. примеч. стр. 22.
  
   36
  
   Сняли мы участок на 6 лет по 50 рублей в год. Всего будет десятин 15, но чистой земли мало. Есть десятина пашни, с десятину сенокоса, леса и на дрова и на ремонт сколько угодно можно брать, фруктов нынешний год будет мало, туманом попортило много.
   Вот как пишу вам, у меня не только радость, а просто праздник на душе. Сколько мы всюду добра видим, так это просто удивительно. Вот сейчас пахарь боронил нам кукурузу. Во время отдыха своего взял да перетаскал нам много дров. Один инженер в Сочи, случайно познакомившись со мной, просто осыпал нас вниманием, и вся семья его, и даже старушка мать несколько раз побывала у нас. Теперь они взяли читать "Крейцерову сонату", "Послесловие" и "Зачем люди одурманиваются".
   Живется нам большей частью чудо как хорошо. Одно только со мной случается, что я, дорогой Лев Николаевич, временами сильно грущу, уж очень хочется мне видеть вас и всех моих дорогих, хочу больше читать вас, а вот именно этого то мы и лишены. Коли можно, то пришлите нам все, что напишете. Спасибо, голубка Маша, за письма папа. Вы и еще когда пришлите нам именно его письма, а больше нам ничего не надо".
  
   "Как рад был получить ваше письмо, дорогие друзья О. А. и М. А., - пишет Л. Н. 23 мая 1891 года. - Давно не было известий, и мы, нет-нет, с Машей поминали о вас. Письмо ваше получил один, Маша в этот же день уехала с Философовыми 1) девочками в деревню. Они очень звали ее и, как ей не совестно было тратить на это деньги и оставлять свои дела здесь, - и мою переписку и, главное, больных, которых к ней ходит много, нельзя было отказать. Маша (так как ее нет теперь и она не прочтет этого письма) большая для меня радость. Я вижу, что она твердо стала на тот путь, на котором не может быть ничего дурного, а есть только одна радость все большего и большего приближения к Богу. Что бы с ней ни случилось, как бы и чем бы она не увлеклась (я нарочно допускаю эту возможность, в которой нет никакого вероятия), она не сойдет с того пути, который ведет к свету через всевозможные испытания и искушения этой жизни. Она всегда недовольна собой, никогда не придумывает оправдания себе и своей жизни, а постепенно все выше и выше ставит себе требования и, не замечая того, все делается лучше и лучше.
   В семье нашей идет все по старому. Ваш фаворит, М, А., - Илья - очень жалок, увлекается роскошной и праздной помещичьей жизнью и чует в глубине души, что это не благо, старается забыться, не думать. Я говорю с ним, когда могу, но "никто не придет ко мне, если Отец не привлечет к себе". Пути, которые идут все к одному и тому же, бесконечно разнообразны, и я верю, что он придет. Ближе всех ко мне, после Маши, Лева. Он в университете перешел было с медицинского на филологический, а теперь хочет опять на медицинский. Опасно то, что он написал две повести, одну детскую в "Роднике", "Монтекристо" -
   --------
   1) Философовы Александра и Наталья Николаевны, свояченицы Ильи Львовича, женившегося в 1888 г. на Софье Н. Философовой.
  

37

  
   хорошую, другую, то же недурную по мысли, в "Книжках Недели" под заглавием "Любовь", подписано Львов. Он идет вперед, живет. Что будет, не знаю, но с ним мне радостно общаться. Соф. Анд. на днях была в Петербурге и была у Государя, и он разрешил напечатать "Крейцерову сонату". Она очень этому рада. Она не совсем здорова и кланяется вам. Письмо ваше я отослал Маше, но, кажется, там неясно описано, где вы теперь, как далеко от прежнего места. Опишите поподробнее. Кажется, что эта ваша аренда хорошо будет вам. Да вам все хорошо, потому что вы сами хороши. Мы часто думаем о вас, О. А., по случаю смерти Наденьки 1) и я так понимаю ваше доброе и грустное чувство теперь.
   Я когда то хотел написать такую басню-миф, что люди на салазках скатываются в пропасть, где они должны разбиться в дребезги, так что ничего от них не останется, и они, дорогой, сидя на салазках, спорят и ссорятся о том, что один другому не дает усесться попокойнее или пачкает его одежду. Единственное дело, которое стоит делать нам всем на этих салазках, это то, чтобы вызывать радостную любовную улыбку друг у друга; вызвать любовь - это одно, что не разобьется в пропасти, а останется.
   Я много занимаюсь писанием. Пишу очень медленно, переделываю бесчисленное число раз и не знаю, происходит ли это от того, что ослабели умственные силы, в чем дурного ничего нет (только бы способность любви росла), или же от того, что предмет, о котором пишу, очень важен. Предмет все тот же: необходимость для людей нашего времени принять на деле учение Христа и что из этого будет 1). Прощайте пока. Целую вас. Лев Толстой".
   27 августа 1891 года М. А. пишет Толстым:
   "Сколько радостей мы имели за это лето, дорогой Лев Николаевич и голубка моя Маша, так и описать трудно. Еще в июне к нам пришли Хохлов с женой из Алехинской общины с тем, что бы купить клочек земли по берегу моря или снять в аренду участок, и к большой их радости в это самое время сдавался один участок за 50 рублей в год. Им понравился и они сняли на год и два месяца, чтобы на будущий год иметь возможность воспользоваться урожаем пшеницы и кукурузы. Они вскопали себе огород и посадили овощей. От нас живут всего в ¥ часа ходьбы, часто видаемся.
   У нас родилось хорошо картофелю, огурцов, свеклы. И сыты не только мы, Хохловы, но и на других хватает.
   Была у нас Марья Феодоровна Кудрявцева и милочка Клара Карловна Бооль с письмом от вас. Спасибо. Пожила она с нами около трех недель и работала, и помогала нам кое в чем, а под конец стала скучать, задумываться, а там заболела лихорадкой и решила вернуться. Мы все сделали, что бы ее успокоить, и 11 августа ее проводили.
   --------
   1) Родственница О. А. Баршевой, в даче которой жили М. А. и О. А. в Уч-Дере.
   2) "Царство Божие внутри нас".
  
   38
  
   А вот, как то вечером дою корову и слышу позади себя голос: "Кажется М. А.". Я вскочила, вижу мужчину с дорожным узлом, спрашиваю: "Кто, откуда?" Оказывается Душкин 1) из Баку прилетел к нам. Мы страшно обрадовались ему. Сейчас же сели ужинать и беседовать, а через 5 минут чувствовали себя так близко, как один человек. И читали мы вас, и работали, и жили так хорошо, и тепло нам всем было, что мы только и думали: "вот поживем вместе хоть месяц". А вышло не так: на 4-й день его приезда вышел приказ от начальства, что бы с первым пароходом ему вернуться обратно, так как евреям не позволено здесь жить. Первую минуту нам всем было невыносимо тяжело, и мы решили попросить отсрочку и сейчас же помчались к начальнику, но он отказал. Как ни горько было, а в этот же день проводили мы его на пароход. Теперь у нас только и разговору, что о нем, - все припоминаем, что он говорил, где сидел и что делал. Слава богу, что хоть 4 денька мы вместе провели. Он удивительно хорошо действует на людей...
   ...Мы убрали второй стог сена и думаем в сентябре третий раз косить. Теперь, пока я отдыхаю от всех работ, и спина моя зажила, а то болела сильно. Скоро начнем рыть картофель синеглазку, а через месяца два только поспеет наша кукуруза. Все хозяева находят, что она хороша. Гречиха наша вся пропала. Мы купили себе вторую корову, и она у нас отелилась. Много было с ней хлопот, но ничего, управились. Теперь она пасется на веревке в саду, а теленок в закуте. Пришлите, дорогой, что почитать. За все несказанно будем благодарны. Крепко целую вас".
   Из письма О. А-ны Толстому от 28 августа 1891 года.
   "...Я второго человека встретила в мою жизнь, при котором не только сказать, но помыслить худо совестно. А он таков. С ним положительно делаешься лучше. Я озлобилась, а Душкин меня уговаривает и сам очень кротко принял это распоряжение... Видела четырех общинников и двух общинниц. 5-й и 6-й, слава богу, до нас не дошли. Не нравится мне этот народ по своему низкому духовному и умственному уровню. (Standard, как говорит Арнольд 2). Они выработали себе в общинах диалектику (как они это называют), от которой уши вянут. По этой диалектике выходит, что это Яр. 3) виноват сам, что его обвинили и осудили, так как не имел достаточно любви к людям, - он гнал людей кнутом из ярма, он с ожесточением обличал фарисеев. Не знаю, зачем их потянуло на Кавказ, они, впрочем, этого и сами не знают. Но знаю только то, что это всегда плохо отзывается на тех людях, к
   --------
   1) Л. Е. Душкин сблизился в Петербурге с кружком, группировавшимся около "Посредника", и проникся учением Л. Н-ча. Поддерживая свою мысль, переехал на службу в Баку, где и умер впоследствии еще молодым, все время томясь по жизни, более отвечающей его стремлениям.
   2) Английский мыслитель и поэт Мэтью Арнольд - автор книги "Literature and dogma", которой в то время увлекался Л. Н. Книга эта была впоследствии издана "Посредником" под названием "В чем сущность христианства и иудейства".
   3) Ярцев, А. В. Бывший артиллерийский офицер, судился по процессу 193-ех. Всю остальную жизнь прожил на земле то в общине, то одиночкой.
  

39

  
   которым они приходят. Все они спрашивают почему то бедную Марью Александровну, так что недавно здешний попечитель сказал ей: "М. А., не затевайте"... и не договорил ничего. Будет это продолжаться, вероятно, и нас попросят удалиться. Да, какая разница с Душкиным, у которого вся жизнь - одна неустанная внутренняя работа. Он, милый человек, сейчас же принялся помогать нам. Так как у нас текли сени и кладовка, он и отодрал всю дрань. Разделать то разделал, а сделать уж ему не удалось. А на наше горе потекли воды с неба, да в таком обилии, что нас совсем чуть не залило. Не дождемся, когда придет теплое и бездождное время.
   Я тут никуда не гожусь, - лихорадка меня совсем замучила и куда то совершенно унесла мои силы. Мне тяжело принести 2 ведра воды, что я в Уч-Дере делала свободно. Map. Ал. делает все, и с 4 утра до 8 вечера одно дело идет за другим. Бог ее бережет, и здесь лихорадка была у нее один раз и коротко".
   "Дорогие друзья, - пишет Л. Н. в сентябре 1891 г. М. А-не и О. А-не. - Получение письма от вас всегда радость. Так было и с последним. Одно нехорошо - это болезнь и слабость О. А-ны. Как, что посоветывать не знаешь, не зная подробностей вашей жизни, но радуюсь тому доброму духу, который дышет в вашем, Ольга Алексеевна, письме.
   Виноват, что сейчас не посылаю еще вам книг, но обещаю, что соберу и вышлю в сентябре. Не высылаю сейчас потому, что не знаю, что вам будет интересно. Но вы напишите, что вам интересно и чего у вас нет. Напр., Русская Мысль есть? Там есть шведский роман "Деньги" 1) - прекрасный. Потом есть Бьернсона "Новые веяния" в Сев. Вестнике - тоже стоит прочесть. Потом читаете ли вы по-немецки, я бы прислал вам драмы Ибсена (я не люблю) и номера вегетарьянского журнала: там много полезного практического есть.
   Письмо ваше пришло к нам, когда у нас был Поша. Он поехал было за границу печатать полное Исследование Евангелия, и у него украли рукописи дорогой и он за ними вернулся к нам2). У нас их не было, но он пробыл у нас с неделю и был дружески принят Софьей Андреевной. В отношениях их с Машей они стали на прежнюю их дружескую ногу без всяких загадываний. Наши частью, мальчики, переехали в Москву. Я обещал жене, что приеду тоже месяца на 3. Но я не загадываю и потому только обещал, что приеду, если буду жив... Теперь у нас Н. с Г. Вы верно слышали про него: он был душевно болен, но теперь совсем здоров и очень мил. Кроткое дитя.
   Жалко, Ольга Алексеевна, что вы строго осудили общинников. Все, которых я видел, все пошли вперед и идут вперед. И, это для меня всегдашняя большая радость. Община была школа очень полезная, и большинство из них переросли ее и убедились, что надо выучиться жить во всем мире со всеми, как в общине
   ------
   1) Альгрен. Был напечатан затем "Посредником".
   2) Рукописи были украдены вместе с чемоданом в вагоне. Все ценное по мнению вора, было вынуто, а чемодан и рукописи брошены. Чуть ли не через 2 года Бирюкова вызвали в полицию и вернули ему пропажу.
  
   40
  
   содействуя установлению великой общины Царства Божия, а не составить кружок, образчик общины.
   Я написал статью пустую довольно о воздержании 1), послал Черткову. Он хочет напечатать ее в своем новом посредническом журнале "Пчела" 2). Да кончаю большую статью о непротивлении 3).
   Прощайте, милые друзья. Помогай вам Бог. Пишите чаще. Любящий вас Л. Толстой".
   "Сейчас только вернулась с работы, дорогой Лев Николаевич, - пишет М. А. 29 сентября 1891 г. - Сильно устала, а на душе праздник. Дело в том, что два дня к нам соседи приходили помогать убирать кукурузу, а сегодня я пошла к ним. Работали дружно, весело. Теперь еще большая радость: пошла другого соседа просить перевезти кукурузную солому, предлагала деньги за работу. Он согласился, после обеда перевез, а от платы отказался. Ну, неужели это не радость, когда со всех сторон столько любви и внимания к нам!
   Дорогой Лев Николаевич, что значит, вы пишете: "Как, что посоветывать, - не знаешь, не зная подробностей вашей жизни". Да я вам в каждом письме описываю нашу жизнь. Всякий день с утра и до поздней ночи летнее время я была на работе, то дров принесу из леса и сама нарублю, то воды натаскаем для нас и скотины, а то были полевые работы. Денег не имеем, только иногда кто-нибудь спросит какое-нибудь из ваших сочинений, как это случилось нынешнее лето - Марья Феодоровна Кудрявцева пожелала иметь Исследование Евангелия и Критику Догматического Богословия. Мы тогда сейчас же на эти деньги купили другую корову. Потом заплатили за то, что смешали два стога сена. Другую корову купили именно с тем, чтобы дешевле стоила нам наша жизнь. Можно молоко поставлять в Сочи, а на эти деньги купить керосина, хлеба и самое необходимое. Душкин нам выслал "Книжки Недели" 4) за полгода и остальные обещал прислать по прочтении. Ваши сапоги ношу всякий день по утрам, каждый раз благодарю и крепко целую руки ваши. Очень, очень хороши и широки (что особенно люблю) и легки.
   У Пытковского 5) большая неприятность вышла с жандармом, который часто ездил к Пытковскому и все смотрел их паспорта. В последний раз, когда жандарм приехал опять за тем же, Пытковский не удержался и выгнал его из дома. Теперь Пытковский сильно горюет, что так поступил и обидел человека".
   25 октября 1891 г. М. А. пишет Толстому:
   "...Я сама сильно расшибла себе глаз, рубила дрова, - и вот не могу писать Вам сама. Мы живем попрежнему. Хотели было
   --------
   1) "Первая ступень".
   2) Кружок, работавший в "Посреднике", мечтал об издании народного журнала, но дело это так и не удалось осуществить.
   3) "Царство Божие внутри вас".
   4) "Неделя" был еженедельный с ежемесячными книжками журнал, издававшийся Гайдебуровым. В нем был помещен ряд отрывков из книги "О жизни" Льва Н-ча и еще несколько его статей.
   5) Один из участников Алехинской общины.
  

41

  
   последнюю кукурузу убирать из сада, а ее с'ела скотина. В первую минуту я даже заплакала от горя, а теперь успокоилась. Думаю, что так надо. Всякий день я с Ольгой Алексеевной ходим в лес за дровами, готовим на зиму. Всякую неделю я бегаю на почту, все думаю, что от Вас есть и письмо и книги, а вот нет до сих пор. Здоровы ли вы, дорогой?"
   3 ноября 1891 года О. А. пишет Л. Н-чу:
   "Помогите нам, добрый Лев Николаевич, остаться на Кавказе и продолжать нашу мирную и хорошую жизнь. Затруднения наши материальные, и им можно помочь. Думаю, что больше они не повторятся, потому что мы работаем, могу сказать, и толково и много. Нам нужно много денег, около 60 рублей, а их нет, и это нас заботит. М. А. подумывает оставить все, продать все и отправиться в Россию. Но это, по-моему, не разумно, и я решаюсь потихоньку от нее написать об этом нашим друзьям и просить выручить нас. Начинаю с Вас. Нам нужно прежде всего внести за ¥ года аренду - 25 руб., потом запасти две сажени дров по 7 руб. (сажень трехаршинная, кубическая), построить кукурузник - 5 р. и приготовить десятину под кукурузу, что стоит 12 руб. (два раза вспахать и заборонить).
   Ежели Вам покажется моя просьба неуместная, или просто невозможная для Вас, не отвечайте ничего, я пойму так. Ежели же Вы можете хоть сколько-нибудь нам помочь (я не говорю всю сумму, что очень много), то сделайте так, как вы умеете делать такие дела - так хорошо и добро, что самому щекотливому человеку не трудно принять от Вас, как будто это самому Вам пришло на ум.
   Стою же я за Кавказ по двум причинам. Первая та, что мы несомненно устраиваемся хорошо и разумно. Жаль кидать дело, в которое вложено много труда и усилий. Вторая та, что климат здешний полезен для М. А-ны. Ее бронхит не повторялся ни разу в течение 2¥ лет, а в России она чуть не каждый год умирала от него"...
   Л. Н. отвечает О. А-не 15 ноября 1891 г.
   "Спасибо вам, что написали мне. Как раз с той самой почтой, с которой пришло ваше письмо, пришло и письмо от Клары Бооль, которая спрашивает, куда прислать те деньги, которые она брала от нас и про которые мы совсем забыли. Вот эти деньги и пускай пойдут вам. Видно Бог не хочет, чтобы ваша жизнь из-за этого расстроилась. Как только вы получите это письмо так, чтобы М. А. не знала, или как-то она примет это? И простит ли вас и меня за это? Главное, вас. Вы ей скажите, если она узнает, что ее неудовольствие на вас доставит мне большое страдание. В самом деле, было бы ужасно обидно, желая сделать приятное, просто не сделать неприятного, вдруг этим породить неудовольствие, недоброе чувство. Ну, Бог даст, устроится все хорошо. С добрыми людьми все устроится хорошо.
   Вчера получил известие от Ге, что его жена умерла. Он очень, я думаю, огорчен, хотя и не высказывает и говорит, что последнее время были хорошие отношения".
  
   42
  
   В начале ноября 1891 г. Л. Н. пишет М. А-не и О. А-не:
   "Получил ваши письма, дорогие друзья, здесь, т. е. в Данковском уезде, Ряз. губ., где мы вторую неделю живем в доме Раевского, моего хорошего знакомого, я, Маша, Таня, Вера Кузминская 1). Поехали мы сюда, чтобы узнать положение крестьян от голода и попытаться служить им. Живем хорошо, каждый не бесполезно. Опишу в другой раз или Маша. Кроме того, много писать нужно. Кончаю свою большую статью о непротивлении злу и воинской повинности 2). Написал уже две статьи о голоде. Кажется, обе не пропустили. И теперь пишу еще. Очень важный год этот: голод этот не пройдет без следа. Узнайте, пожалуйста, нет ли около вас продажного хлеба - ржи, пшеницы; кукурузы в больших количествах и почем.
   Всякий раз, получая ваши письма, вызывающие живое представление о вашей жизни, чувствую к вам зависть.
   Спасибо вам, милая Ольга Алексеевна, что так успокоительно пишете о себе. Это так радостно. О книгах я очень заботился, но, виноват, не знаю, что сделала Маша. Пусть она сейчас напишет. Целую вас обоих и сердечно люблю".
   Вместе с этим прислано было большое письмо от Марии Львовны.
   "Живем мы здесь хорошо. Дела очень много и, кажется, не бесполезного. Деятельность наша состоит вот в чем: мы об'езжаем и обходим окружные деревни, собираем сведения об их бедности, записываем, делаем списки самых бедных и потом в плохих, очень бедных, деревнях открываем столовые. Столовые эти открываются также в одном из самых бедных дворов, так как это очень выгодно. Топка и провизия от нас, только квартира и хлопоты готовки и печения хлеба хозяйские. Этот способ помощи удивительно прост и очень хорош. При существовании такой столовой в бедной деревне уж наверное никто не умрет с голода. Бедности здесь ужасающая. Ни у кого нет хлеба. Хозяйство мужицкое у всех в полном разорении. Скотина вся продается и продается на ужасных условиях, как, напр., за молодую, сильную лошадь дают три пуда ржи, за овцу с трудом дают один пуд и т. д. Дворы, сараи разоряются на топку, доходит до того, что раскрывают крыши, на топку. Уж о том, чтобы поддержать это хозяйство, и речи быть не может, а только бы не дать умереть людям.
   Едят здесь хлеб с лебедой, черный, как земля, горький, скрипучий под зубами, от которого хворают, и, что странно, шалеют, как от вина. Бабы после каждых хлебов лежат целый день, так головы кружатся от мешения. Рожь продают здесь по 1 р. 60 к., но теперь перестают продавать. И в этом ужас положения. Никто не выяснил до сих пор, есть ли в России достаточно хлеба, и теперь уже ходят слухи, что нет. Здесь продавали мельники по 1 р. 60 к. и теперь перестают, и мужикам ближе 40 верст, т. е. города, негде покупать хлеба. Папа написал одну статью об этом страш-
   --------
   1) Племянница Софьи Андреевны, дочь Т. А. Кузминской.
   2) "Царство Божие внутри вас".
  

43

  
   ном вопросе. Пожалуйста узнайте, нельзя ли с Кавказа откуда-нибудь выписать хлеба и сколько вагонов?
   Сначала я долго не умела привыкнуть к тому, что значит теперь бедность, нужда. Самые сравнительно богатые дворы казались мне страшны. А богатый - значит, что у него есть еще лошадь и овцы, что есть немного картофелю (но мелкого, как орехи: здесь и картофель весь пропал) и что с продажи овса купил топки. Но все-таки и здесь хлеб с лебедой, которого старики не могут переносить. Просто страшно все это видеть. Все это наши грехи. Народ относится к своему положению разно, кто подтрунивает над ним, даже шутит, кто озлоблен, что "императору до нас дела нет, мы хоть околевай все, что ему", кто с болью и горечью переносит его, кто все надеется на помощь правительства, ждут ее, и, когда она недостаточна, озлобляются и слышен ропот. Теперь здесь, кое-где, есть земская, довольно большая выдача, но выдается она на очень нелепых условиях: а именно, - надо, чтобы мужики дали приговор о круговой поруке, т. е. так как выдача считается заимообразная (что тоже вздор, так как и правительство и мужики знают, что они никогда не отдадут этого), то мир должен поручиться круговой порукой, что отдадут, а при такой поруке и богатые требуют выдачи, а самые бедные, одинокие, безземельные не попадают в поруку, так как мир знает, что они никогда не смогут заплатить, и потому и не ручается за них, и они остаются совсем без помощи, и много очень таких. Преимущественно для таких-то и существует столовая в каждой деревне. Каждый день возвращаешься откуда-нибудь полна ощущений жалости и стыда. Страшно видеть этих истощенных, замученных людей, которые постоянно в страхе голодной смерти. Многие есть такие, которые живут тем, что побираются, но теперь все меньше и меньше подают и скоро совсем перестанут. Жалки дети. Один мужик мне рассказывал, как его дети ни за что сначала не хотели есть хлеб лебедный, плакали, говорили, что их обманывают, что это не хлеб, и бегали и выбрасывали его на улицу. "А теперь вон, жуют". Есть такие, у которых по два, по три дня совсем нет хлеба. Теперь с таким восторгом они все накинулись на чистый хлеб в столовых, что просто трогательно это видеть. Им это как пряник кажется. Столовые эти обходятся очень дешево - от 95 коп. до 1 р. 30 к. в месяц на человека, но довольство этими столовыми огромно. Здесь смертей и болезней сильных от голода нет, по вчера получила от Е. И. Попова письмо, в котором он пишет, что Е. Ив., приезжавший из Сибири, рассказывал, что в Оренб. губ., в одной деревне, где он просился ночевать, его не пустили, так как там только что умерла женщина от голода и раньше ее умерли еще трое. В другой деревне есть люди, которые не ели по 6 суток и т. п. Лева уехал в Самару, где тоже, говорят, страшно. До сих пор еще мы не получили от него сведений.
   Прощайте, мои дорогие, целую вас".
   М. А. отвечает 21 ноября 1891 г.
   "Дорогой мой Лев Николаевич и милая Маша, кукурузу можно здесь купить вот на каких условиях: Шпарман - поселянин де-
  
   44
  
   ревни Навагинки (немецкая колония, в которой мы живем) - берется поставить на первый раз 1.800 пулов кукурузы нынешнего года в зерне (3 вагона), но за пуд кукурузы он желает взять 1 р. 44 к с упаковкой, страховкой и доставкой на место, т. е. в Рязанск губ. На первый раз он требует уплатить 1.200 р. (без этого он не берется поставлять, боится, не доверяет)...
   Далее М. А. подробно излагает условия закупки кукурузы и способ приготовления из нее хлеба.
   Я сделала две копии с ваших писем и послала их в Новороссийск в два места и на станцию Кавказскую, Марии Феодоровне Кудрявцевой. Просила их сейчас же узнать про цены хлеба и в каком количестве и вам немедленно отвечать. Думаю, что из тех мест хлеб должен быть дешевле. Морем не надо переправлять, а прямо по железной дороге, а это много значит.
   Глаз мой давно прошел, я уже и забыла. О книгах теперь, дорогой Лев Николаевич, и думать нечего. Подумайте, что будет стоить почта, а есть масса людей без хлеба.
   Мы живем тихо и мирно. Как тепло и сухо у нас, а как вспомню, что делается в России, так совестно и горько станет на душе...".
  

5. ПОСЛЕДНИЙ ГОД НА КАВКАЗЕ.

  
   "Дорогой Лев Николаевич и моя хорошая Маша, здоровы ли вы? - пишет М. А. 11 сентября 1892 г. - Александра Ивановна Кусакова передаст Вам мое письмо и расскажет подробно о нашей жизни.
   Живется нам хорошо, много хлопот и труда, а радостей вдвое больше. Теперь скажу, что кукуруза у нас богатейшая, но на беду появились крысы и мыши. Много портят. До уборки слишком месяц, уцелеет ли, бог весть. Пшеницы у нас своей 6¥ пудов. Мы сеяли с Хохловыми вместе, и она пропала. Здесь вообще нынче на нее неурожай. Картофель наш медведка поела, так что убрали около 4 пудов. Фруктов у нас масса, а вывоз запрещен по случаю холеры. Казалось бы всюду нам неудача, и скучать следовало бы, а мы все в радости и забыли думать об этом. Я и сама не знаю, от чего это так, только очень и очень хорошо на душе"...
   "Получил ваши письма и гостинцы, М. А. и О. А., - отвечает Л. Н. в октябре 92 года, - и очень благодарю вас. Я всегда, как думаю о вас, радуюсь, стремлюсь душой к вам и чувствую себя виноватым, что ничем не служу вам. Книги мы, было, собрали, хотели послать вам, но потом что-то расстроилось. Впрочем теперь опять пристыжу девочек, чтобы они собрали и послали, и вы, пожалуйста, напишите, что да что вам прислать. Хорошая есть очень книга "Journal intime" Amiel'a 1). У меня есть, но ее читают. Но я выпишу другую и пришлю ее вам, О. А.
   --------
   1) Швейцарский мыслитель, дневник которого чрезвычайно ценился Л. Н-чем за глубину его мыслей. Избранные мысли из этого дневника были переведены Марьей Льв. Толстой, проредактированы Л. Н-чем и изданы "Посредником".
  

45

  
   Вчера был у нас Л., опять рассказывал про вас, и я радовался. Особенно сад ваш прельщает меня. Немцы-вегетарьянцы пишут, что все земледелие должно перейти в садоводство, потому, что человеку и здоровее, и легче, и меньше земли нужно прокормиться фруктами.
   Про себя могу сказать только то, что чем дольше живу, чем меньше остается времени, тем больше хочется сделать и все яснее становится, что не сделаю и одной сотой того, что хочется.
   Книгу 1), которую пишу и кончаю теперь, я еще не отдавал в перевод и не распространял здесь, но как только будет готова, то, разумеется, пришлю вам. Кажется, что это вам не может быть очень интересно. Вы это все знаете, мало, что знаете, вы это уже и делаете. А пишешь для тех колеблющихся людей, которые то видят, то опять не видят истину. Если успею, напишу еще, а не успею, то простите и любите меня также, как я вас люблю, дорогие друзья".
  

-----

  
   Хочется со слов М. А-ны передать очень характерный рассказ о ее жизни на Кавказе.
   М. А. в первый же год жизни на Кавказе получила злейшую кавказскую лихорадку, которая не раз у нее повторялась. Почему-то персики вызывают приступ лихорадки. Надо было видеть М. А-ну, когда она рассказывала о том, какие дивные были персики у них на участке, - крупные, пушистые, сочные, с румяным бочком. Они падали, зрелые, на землю и лопались. М. А., вставши после злейшего приступа лихорадки, отправлялась, едва держась на ногах, цапать кукурузу. И вот, усталая, вся потная, она распрямляется, чтобы дать отдохнуть спине. И вдруг видит перед собой дивный, сочный, румяный персик. Она снова сгибается со своей цапой, чтобы избежать соблазна, а персик так и стоит перед глазами, так и манит, жажда томит невыносимо. И М. А. решает сорвать всего лишь один, никак не больше! Она стоит под персиками и срывает один плод, а за ним второй, третий, четвертый, пока не опомнится, а вечером опять валяется со страшным приступом малярии.
   - Уж вот, какая я чревоугодница! - с комическим негодованием прибавляла она, ударяя себя ладонями по худеньким коленям и весело поглядывая на нас, докатывающихся со смеху над ее рассказом.
   А вот еще одно ее воспоминание:
   "Раз понесла я сотню огурцов в Сочи, заказали нам. Тяжело, солнце печет. Заказали за 50 к., а принесла - отказываются брать, - говорят: "дорого". Я повернулась и понесла огурцы рабочим, которые дорогу чинили, раздать бесплатно. Заказчики за мной, а я уж не вернулась! - "Раздам, говорю, лучше бесплатно, зачем человека прижимаете". Перешла через речку Сочи. Она маленькая, только бывает вдруг, что волна с гор пройдет, если там дожди сильные выпали, подхватит вдруг и унесет. Камни на дне скользкие, того и гляди поскользнешься, все огурцы растеряешь.
   --------
   1) "Царство Божие внутри вас".
  
   46
  
   Принесла. Рабочие дорогу чинят. Усталые, пыльные, жарища! Угощаю, - не берут, - думают, смеюсь над ними. Взяли потом, уж так благодарили!".
   Татьяна Львовна Сухотина-Толстая в своих воспоминаниях о М. А-не 1) рассказывает, что случалось, что О. А., оставив М. А-ну за тяжелой работой, уходила в хату, чтобы почитать захватившую ее книгу.
   - Нет, душенька, Марья Александровна, - говаривала она, - вы уже подгребите сено без меня. А я пойду Мэтью Арнольда читать.
   М. А. иногда сердилась:
   - Эгоистка вы этакая! Ведь вы будете просить молока к чаю, а где его взять, если не припасти сена на зиму для коровы!
   Ну, - прибавляла она мягче, - так и быть, идите. Только поставьте самовар, а то я до смерти чаю хочу.
   Убрав сено, М. А. приходила домой в надежде найти готовый чай, но стол не был накрыт, самовар не кипел. О. А. сидела с книгой в одной руке, а другой она веером махала в трубу самовара, который стоял на полу возле нее и не начинал закипать.
   М. А. покатывалась со смеху, обнимала свою подругу, раздувала уголья и через несколько минут наливала О. А-не и себе чай, а О. А. в это время рассказывала ей о тех прекрасных вещах, которые она прочла у Мэтью Арнольда".

-----

   "Дорогой Лев Николаевич, - пишет О. А., 4 декабря 1892 г. - Мы получили Ваше милое письмо. Не ответили потому, что жили в больших трансах. Мы пережили большое горе. В какой-нибудь месяц мы лишились трех больших прекрасных коров, больших превосходных телушек, всего того, одним словом, что составляло радость, гордость и поддержку нам и нашему хозяйству. Все это было дело рук Марии Александровны, и все это процветало, благодаря ее заботливости и ее неустанным трудам. Так можете себе представить, как, в особенности ей, тяжела эта неоцененная для нас потеря. И теперь она больна и телом и душою, потому и не пишет сама. Думаю, что от огорчения привязался к ней бронхит, болезнь, оставившая ее совершенно на Кавказе.
   С 12 октября тут начался падеж в Колонке. Немцы, люди совсем темные относительно скотоводства да и относительно всего вообще, посняли шкуры, а коровьи туши покидали на пастбище. И с этот времени и пошла гулять зараза. Староста этого селения и не подумал оповестить об этом жителей Колонки, которая тянется на три версты. А мы совершенно случайно узнали о падеже, после того как пало 9 штук. Мы ахнули и первым делом поспешили своих коров отделить и пасти у себя отдельно в саду. Но было уж поздно, одна из коров через несколько дней заболела. Мы, должно быть, поздно отделили ее от другого скота. Думая, что это чума, мы после пятидневного ухода за больной коровой застрелили ее, т.-е. за нас сделал это сосед, чтобы окончить ее мучение и не разводить заразу. Через неделю заболела только-что
   --------
   1) "Друзья и гости Ясной Поляны".
  

47

  
   отелившаяся корова, самая лучшая из нашего стада, и так же пала. Когда уже до ста штук скота пало, приехал к нам ветеринар, вскрыл павшую корову и нашел, что болезнь не чума, а повальный катарр желудка от гнилого пастбища и сена, и что болезнь не заразительная. Любовался нашими оставшимися телушками и коровой. Болезнь скота он даже не проследил и заключение его о незаразительности болезни вышло неправильным. Когда у нас за тем заболели еще разом две телушки, мы оставили их в общем сарае, и за телушками последовала и третья телушка и корова, самая ранняя, с которой мы так тесно сжились. Вчера и ее закопали, и когда это случилось, дорогая М. А. упала на кровать и зарыдала. Это было очень тяжело видеть. Ничему материальному она не придает цены, а здесь было другое, - по неумению, по незнанию нашему мы потеряли все, что было ценного, полезного и интересного в хозяйстве и без чего наша теперешняя жизнь не представляет никакой прелести.

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 453 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа