Горбунов-Посадов Иван Иванович - Елена Горбунова-Посадова. Друг Толстого Мария Александровна Шмидт, Страница 4 - Книги

ify"> Вы пишете, дорогой Лев Николаевич, чтобы я написала Вам, что да что нам прислать для чтения. И вот я собралась попросить Вас. Философии не нужно, и ничего отвлеченного не нужно, а нет ли у Вас какого-нибудь сельскохозяйственного журнала или чего другого, чтобы в нашей жизни могло годиться, по садовой огородной части. Если у вас есть "Journal intime" Amiel'a, то также пришлите. Я вам ее верну. А всего лучше приобретите для нас, если Вам это можно будет, скотолечебник Шмулевича, а, может быть, есть более новый и лучший, какой Вы только знаете. А также градусник Цельсия, которым у скота измеряется температура. Может быть, у нас никогда более скота не будет: мы не имеем средств завести его, но мы многое узнаем о скоте такого, что в критическую минуту пригодится людям и избавит их от того тяжкого душевного состояния, в котором находились мы с 29 октября по 3 декабря".

"Очень жаль мне вас, - пишет Л. Н. 27 декабря 1892 года, в ответ на это письмо О. А-ны, - хотелось бы поговорить о том, что не надо привязываться к земному, да чувствую, что, сидя здесь, в избытке и роскоши, не имею права говорить это вам, ведущий ту хорошую, чистую жизнь, какую вы ведете. Я посылаю вам 50 рублей. Мне никакого труда не было взять их, жена рада была дать, а вам, может быть, можно будет на это купить хоть одну корову. Ваши поручения: лечебник и градусник - исполню завтра. Амиеля переводят и читают и все не послали вам. Я живу весь в своей книге ¹), которую все кончаю. Вас очень люблю и радуюсь на вашу жизнь. Ведь, если бы не было несчастий, то и не стоило бы жить. Ведь это самая жизнь и есть".

М. А. пишет 12 января 93 года:

"Спасибо, дорогой Лев Николаевич, за письмо. Жаль только, что вы не написали о том, "как не надо привязываться к земному" Мне, именно, это и нужно, потому что сильно привязываюсь и к людям и животным...".

--------

¹) "Царство Божие внутри вас".

6. БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ О. А. БАРШЕВОЙ.

Заболев бронхитом, М. А. долго не могла оправиться. Лежала она, стараясь ободрить упавшую духом О. А-ну и как можно меньше затруднять ее уходом за собой. О. А. одна по хозяйству намучается и ночью спит, а М. А. боится ее потревожить, хотя по ночам ей особенно тяжело было.

"Пришла к нам Александра Ивановна, - вспоминала М. А., - увидала меня, сказала О. А-не, что я плоха, надо ночь со мной спать. О. А. на ночь и легла, на полу со мной рядом, постелила кое-как, а щели в полу, дуло, и надуло в бок. На другой день встала она, говорит: "Ведь и я нездорова". И захворала она. Крупозное воспаление легких. И через 11 дней отдала богу душеньку".

"Кусакова все приходила помогать урывками. Хохлов надолго не пускал, а тут, как умерла О. А., она пришла домой и говорит: "Вот ты не пускал, а О. А. и умерла!" Он, как сноп, повалился. Говорит: "не верил я".

"Александра Ивановна подвижница была. Трудно ей было. Хохлов неуравновешенный был человек".

"Дорогие друзья мои, Лев Николаевич, Александр Никифорович ¹) и Маша, - пишет М. А. 4 февраля 1893 г. - Вчера, в 7 часов утра, скончалась моя дорогая Ольга Алексеевна от воспаления легких. Болела 11 дней тяжко, но переносила страдания с такой кротостью и покорностью, что я без слез и вспомнить не могу. Сначала заболела я опять бронхитом и пролежала дней 12. Болезнь моя до того напугала Ольгу Алексеевну, что она сразу упала духом, стала волноваться, плакать и только в одном ситцевом платье все выбегала во двор, сама не зная зачем. А погода стояла хоть и ясная, но холодная, с ветром. Через несколько дней она стала кашлять таким дурным кашлем, что я сразу увидала - дело плохо. Я еще и с постели не встала, как она заболела, сделалась у нее сначала сильная лихорадка с тошнотою, потом открылся жар и глубокий сон. Через два дня она почувствовала колики в правом боку и кашель усилился. Я сейчас же встала и с трудом принялась за работу по дому. Соседи приносили воду и дров нам, я все не решалась выходить на воздух. Как раз тогда выпал глубокий снег и морозу было градусов 11. Между тем, здоровье ее становилось все хуже и хуже. Я обложила ее 9 мушками, ставила припарки, но, верно, помощь была оказана поздно, потому что на 9-й день к вечеру она уже потеряла сознание. Я все еще не видала опасности и крепко верила, что она перенесет, так как грудь и легкие у нее были крепки. Последнюю ночь она все хотела ходить по комнате, и мы с Александрой Ивановной едва удерживали ее. Эту ночь у нее с языка не сходило Ваше имя, дорогой Лев Николаевич. Только и твердила Л. Н., Л. Н.". Утром на 12-ый день я послала Александру Ивановну в Сочи, не предполагая, что у нее уже началась агония. Сама подошла к ней и говорю: "Давайте-ка, голубка, я вас поверну на бочек". Она улыбнулась и легла сама и говорит: "Как хорошо". Я ее

--------

¹) Дунаев. См. прим. стр. 35.

Е. Горбунова-Посадова.

стала ласкать, целовать, она все улыбалась. Но вдруг она повернулась на спину и стала редко дышать. Тут только я догадалась, что она кончается. И действительно, через минуты две ее не стало. Умерла так тихо, покойно и с такой блаженной улыбкой, ну точно ангел божий. Она и теперь лежит все с тем же выражением...

...Теперь скажу вам о себе. Чувствую себя физически плохо: сильно горюю по дорогой моей Ольге Алексеевне, укоряю себя то, что я с первых дней ее болезни не кинулась в Сочи, не обратилась к более опытным людям, все бы, если бы не спасли ее от смерти, хоть облегчили ее страдания, а то я боялась за свое божественное здоровье, берегла себя, оставила ее совсем без помощи. А теперь вся обливаюсь слезами и не могу найти покоя. Поделом мне, жестокой эгоистке: себя только помнила, а другого забыла, вот и кара. До 28 февраля еще пробуду здесь. А 28-го кончается аренда, снимала же О. А. Со смертью ее все кончается. Как и куда я денусь еще и сама не знаю. Прошу Вас об одном, сейчас же напишите мне сюда. Это будет величайшая радость для меня. Крепко целую ваши руки. М. Ш.

Хохловы пока у меня, спасибо им, и воду и дрова - все принесут, печку вытопят и меня окружили покоем и вниманием".

Л. Н. откликнулся на грустную весть о смерти Ольги Алексеевны, 20 февраля, 1893 г.

"Сейчас получил и прочел ваше письмо, дорогая, милая М. Ш. Как ни естественна смерть, особенно мне, уже по годам своим стоящему так близко к ней, всегда она не то что поражает, а трогает и умиляет. Хочется узнать, что чувствовал, что думал тот, кто отходил? Хорошо ли ему было в эту торжественную минуту жизни? И я поплакал, читая ваше письмо, - не от грусти, что не увижу ее больше, хотя и это жалко, особенно за вас, - но от чувства умиления. Она хорошо, спокойно, как видно из вашего письма, и без страха умерла. Милое, тихое, смиренное и серьезное было существо, как я ее вспоминаю. Как теперь вижу вас двух в зале утром, когда вы пришли ко мне, и я в первый раз увидел вас обеих. Он была тогда еще полу-молодая, полная жизни, настоящей жизни, духовной. Полноте, милый друг, упрекать и мучить себя. Разве может человек что-нибудь сделать и прибавить жизни на один локоть? Жизнь и смерть не в наших руках. Ваша жизнь с вашим пошатнутым здоровьем, в тех условиях, в которых вы жили последние годы, лучшее подтверждение этого. Как ни странно это сказать, - и я бы не сказал это другим, - все к лучшему. Особенно такая смерть. Дай нам Бог такую же. А днем или десятилетием раньше или позже, разве не все равно? Как я рад за вас, что милые Хохловы у вас и помогают вам телесно, а, главное, духовно.

Удивительно, каким светом освещает смерть умерших. Как вспомню теперь О. А-ну, так слезы навертываются от умиления. Вспоминаю ее шутки, ее отношение к вам, ее покорность, ее тихую ласковость, и совсем яснее, лучше понимаю ту самую внутреннюю ее душу. Пишите, что вы решите делать. Велите мне служить вам, чем могу. Вы нераздельны были с ней и часть того увеличенного

и просветленного чувства любви, которую я чувствую к ней, я испытываю и к вам.

Мы теперь в Бегичевке у голодающих. С нами Поша, Попов, Маша, Таня. Все, разумеется, чувствуют ваше горе. Любящий вас Л. Толстой".

"Дорогие друзья мои Лев Николаевич, Татьяна Львовна и Маша, - пишет М. А. 8 апреля 93 года. - Получила ваши письма и крепко благодарю. Я хоть без слез их не читала, но слезы эти были от умиления и радости. С самой кончины моей голубки О. А-ны я все больна и никак не могу оправиться. Думала, думала, куда ехать, Знаю хорошо, что кашель мой раздражает и надоедает людям. Ну, где бы мне пожить хотя немного, чтобы оправиться чуточку? И потянулась я сильно к Марии Феодоровне ¹), чувствую, что она с любовью походит за мной (не как я за О. А-ной). Написала ей, а она с мужем сейчас же откликнулась, да так тепло и радостно, что я 2 апреля выбралась из Сочи, с большим трудом, и добралась до них. Говорить нечего, как они оба меня обласкали, а уж М. Ф., сама совсем больная, ходит и все делает для меня. По утрам к ней ходят 8 детей учиться, много по дому она сама делает...

Муж Марии Феодоровны предполагает, что через месяц я буду здорова, и тогда мне очень хотелось бы под его руководством походить за больными. Он обещал все это устроить.

Местность здесь степная, землю можно снять дешево, сколько угодно, но без стройки. Вот в этом беда. Ну, да если не здесь, так по соседству можно постепенно приискивать и расспрашивать. Здесь же и много сектантов-молокан, духоборов. М. Ф. хочет, как только я немного поправлюсь, со мной проехать к духоборам. Она очень всем этим интересуется, да просто живет вся религиозным чувством...".

После смерти О. А-ны ряд друзей откликнулся на горе М. А-ны. Звали ее к себе, предлагали поселиться с ней, чтобы помочь ей в работе и ходить за ней во время болезни. Особенно настойчиво предлагал это сделать Душкин ²), чем страшно взволновал М. А-ну.

М. А. пишет по этому поводу Л. Н-чу, 21 апреля 1893 года. "Дорогой мой Лев Николаевич, послала вам письмо Душкина, прочтите, и скажите, и помогите, что и как делать. Здесь, в 20 верстах от Марьи Феодоровны, я хотела снять домик, сарай для скота, а земли бери, сколько хочешь, по три рубля за десятину. Да и земля-то какая, как раз по моим силам, чернозем с песком, так и рассыпается, как мак. Корову хорошую купить можно за 25 и 30 руб. Топливо - солома и кизяк, 5 руб., говорят, достаточно на весь год. Ну, словом, все хорошо - и по деньгам и около хороших людей, да вот беда: евреям ни в Кубанской, ни в Терской, ни в Донской области нельзя жить, всех выселили. А принять православие (Душкину) для этого, я в мыслях не могу допустить. Ведь, храни бог, да ему тяжело покажется работать (он крайне больной

--------

¹) Кудрявцевой.

²) См. примеч. стр. 39.

человек), захочет испытать другое что, он тогда замучается, что сознательно пошел на компромисс. Я и не знаю, как была бы рада жить с ним, с Леонтьевым, - он тоже пишет и непременно хочет ко мне приехать, - а как сделать с Душкиным - не знаю.

Сейчас получила другое письмо от Душкина, в котором он пишет, что примет православие, бросит семью для того, чтобы помочь мне в трудовой жизни и служить мне в моей болезни. A я как прочла, противлюсь этому всей душой, чувствую, что это соблазн на него нашел, и не могу понять, зачем сам по себе человек без всякого внешнего давления, предпочитает одних людей в ущерб другим. Не все ли равно любить, жалеть, служить, именно тем, среди которых сам бог меня поставил, и тем более, что я-то в настоящее время пользуюсь таким уходом, такой любовью и теплотой милых Кудрявцевых, что просто не по заслугам. Дорогой Лев Николаевич, помогите, как успокоить Душкина, научите меня, я не хочу, чтобы он ради меня семью бросал".

"Дорогая Мария Александровна, - отвечает Л. Н. - На письмо Душкина ответить надо, уговаривая не изменять своего положения, не ездить к вам, и, главное, не переходить в православие. Разве можно нам, смертным людям, делать дурные дела, как ложь притворного обращения, для того, чтобы вышло что-то хорошее, ведь он может умереть в минуту произнесения лжи, то есть совершения самого большого зла, какое только может сделать человек. Да и зачем ему переменять свое положение? Если ему живется хорошо там, то надо так и жить, а если ему тяжела эта жизнь, то там, на месте, надо изменять свое внутреннее отношение к ней. И, главное, не считать себя лучше, чем есть, и не обманывать самого себя. Я напишу вам еще, а теперь только хочу сказать, что вот-вот кончаю свое писание, весь поглощен им, и оттого не уезжал в Ясную, куда еду второго мая. Передайте мой дружеский привет вашим дорогим хозяевам. Маша в Ясной, Таня здесь. Целую вас".

М. А. переслала копию этого письма Душкину. Поселение их вместе так и не состоялось.

7. ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ.

Прожив недолго у Кудрявцевых, достаточно окрепнув, М. А вместе с Марьей Феодоровной поехала в Ясную.

Это было летом 1893 г. тоже голодного года. Лев Николаевич только-что вернулся из Рязанской губ.

Вот что М. А. пишет уже из Ясной Марье Львовне:

"Дорогая Маша, писать не могу. Окажу одно, что мне очень и очень хорошо. Сейчас у вас в Ясной говорила долго и радостно так хорошо с Софьей Андреевной. Льва Николаевича не было дома. Потом он приехал, и я себя не помнила, что увидела его живого, хотя все время твердо верила, что непременно его увижу. Лев Николаевич бодр, но похудел за эти четыре года сильно. Все ваши меня очень любовно встретили...".

К ее письму Л. Н. приписал: "Вечером приехала Мария Александровна. Все такая же. Очень радостно ее видеть.

1 июля 1893 года он опять пишет Марье Львовне: "Мария Александровна очень хороша, ясна, спокойна и необыкновенно тверда в своем мировоззрении".

Только несколько дней прожила М. А. в доме Толстых. Софье Андреевне всегда тяжелы были в доме лица, близкие по духу Л. Н-чу, и М. А., зная это, перебралась на деревню в избу и опять зажила той жизнью, какой жила до от'езда на Кавказ.

Вот письмо М. А-ны ко Л. Н-чу, который уезжал ненадолго из Ясной, очевидно, к брату своему Сергею Николаевичу в Пирогово.

"Дорогой, милый Лев Николаевич и Татьяна Львовна, проводивши Вас, мы с М. Ф-ной, Архангельским ¹) и Хохловым отправились за грибами. Набрали да вспомнили, дров-то у нас нет, чтобы сварить похлебку, да и у хозяйки готовых не оказалось. Что делать? Нам посоветывали бежать в Засеку, говоря, что там позволено подбирать сушь. Мы с Архангельским помчались. Добежали до шоссе, встретили бабу с сеном, спрашиваем, где берут дрова в Засеке? Она указала и лукаво рассмеялась, говоря: "А не боитесь лесничего, он сейчас покос убирает? Догонит, побьет, ведь мы крадучись дрова таскаем". Мы вернулись, и я решила попросить Софью Андреевну. Она, конечно, с радостью разрешила. Тогда мы пошли к Ивану Александровичу ²), он тоже позволил. Мы забрали 2 вязанки, уже готовых длинных дров, где скотный двор, и притащили к себе. Зато и ужин у нас был, - просто царский. Похлебка из одних белых грибов! В этот же вечер Архангельский уехал домой в Бронницы, а Хохлов остался погостить у нас и сегодня тоже уезжает к родным в Москву. Всякий вечер, часов до 10-ти, Хохлов, Маша, Зандер ³) и Зинаида Михайловна ⁴), мы две - читаем ваши письма, дорогой Лев Николаевич, что издал Кудрявцев ⁵), а затем идем к Софье Андреевне. Уж я одну ночку

--------

¹) Александр Иванович Архангельский, ветеринарный фельдшер. Оставил свою службу, так как ему пришлось во время эпидемии сапа заставлять крестьян убивать лошадей. Это было ему тяжело, особенно потому, что крестьяне, не придающие значения заразе и не доверяющие присланному правительством ветеринару, сильно противились всем необходимым для прекращения заразы мерам. А. И. много думал над создавшимся для него положением и, в связи с ним, об общих условиях жизни, о смысле жизни, об отношении к власти, о насилии вообще, и результатом всего пережитого и передуманного была книга "Кому служить". Книга эта так радикально ставила и разрешала вопросы жизни, что могла быть напечатана лишь после Революции 1917 г. Издана она была обществом "Истинной Свободы" с кратким биографическим очерком И. Горбунова-Посадова. Оставив службу, А. И. жил тем, что сначала заливал калоши, а впоследствии сделался удивительным часовым мастером. А. И. составил для "Посредника" прекрасный "Сельский скотолечебник", написанный замечательно просто, толково и дельно. В последствии он написал очень простую, ясную и подробную книгу "Общедоступный часовщик". Книга была издана так же "Посредником".

А. И. пользовался огромным уважением всех знавших его людей.

²) И. А. Бергер, управляющий имением.

³) Зандер - в то время учитель младших детей Льва Н-ча.

⁴) Подруга Татьяны Львовны по училищу живописи и ваяния.

⁵) Кудрявцев Д. Р. - помещик Николаевского уезда, Херсонской губ. В округе было много штундистов. Кудрявцев сблизился с ними и изложил для

ночевала у Татьяны Львовны в комнате. Сегодня опять будем читать да еще в присутствии Поши и Бенедикты Николаевны.

К нам вторично приезжал урядник, требовал опять документы. До сих пор не могу отделаться от тяжелого впечатления письма Е. И. Попова о Дрожжине ¹). За него только радуешься и (грешница) сильно завидуешь ему. Помоги бог стойко до конца и терпеливо нести все мученья, а вот об офицерах мне жутко и подумать: в такие молодые годы и они так хладнокровно обсуждают, как покончить с человеком. Это что-то ужасное. Крепко целую Вас. Ваша М. Ш.

Поскорее приезжайте, очень, очень скучно без Вас. Крепко целую милую и хорошую Верочку" ²).

Вот отрывок из письма М. А-ны того времени:

"Письмо ваше, дорогая Анна Алексевна, из Полтавы я получила у Кудрявцевых во время сборов в Россию и адрес куда-то затеряла, а как приехала ко Л. Н-чу, тут оказалось столько письменной работы, что мне дня не хватало, чистосердечно признаюсь, никому ничего не писала. Очень благодарю за любовь вашу ко мне и тем же плачу вам, крепко обнимая и целуя вас. Читая ваше письмо, я опять сильно плакала по моей О. А-не и никогда без слез ни вспоминать, ни говорить о ней не могу. Опять вспомнилась мне наша чудная четырехлетняя совместная жизнь на Кавказе. Уж чего, чего мы с ней не испытали, случалось я голодать, и холодать, а с какой любовью переносили мы это, всегда были веселы и бодры... Да, в трудовой жизни много радости, но самое главное и ценное в ней то, что она учит смирению, кротости, любви, мудрости. Жаль, что вам в последнее время не удалось О. А-ны послушать, какая ясность, широта мысли у нее была, потому-то она так прекрасно умерла. Завидная смерть, приведи мне бог такую же.

Вы спрашиваете, чем я занимаюсь. Да вот очень усердно пишу, готовлю на продажу последнее громадное сочинение Л. Н-ча "Царство Божие". В этой книге три главные мысли:

--------

них чистое христианское учение в вопросах и ответах (Катехизис штундиста). Ответы он брал из "Краткого изложения Евангелия". Рукопись эту он послал Льву Н-чу для просмотра. К Кудрявцеву часто заходили единомышленники Льва Н-ча и приносили ему нецензурные произведения Л. Н-ча. Кудрявцев начал размножать их на гектографе и рассылать желающим их иметь. В 1894 г. у Кудрявцева был обыск и он был арестован. Л. Н-ч по этому поводу (а также по поводу ареста Булыгина) пишет своему другу и единомышленнице Анненковой: "Мне тяжело быть на воле. Впрочем не надо напрашиваться, так же как и отказываться".

¹) Евгений Иванович Попов, один из ближайших единомышленников Толстого, прислал Льву Н-чу большое письмо о положении народного учителя Евдокима Никитича Дрожжина, отказавшегося от военной службы и за это мучимого в дисциплинарном батальоне. Дрожжин был один из первых интеллигентов, отказавшихся быть солдатом по религиозным убеждениям. Впоследствии, после смерти Дрожжина в тюремной больнице, Е. И. Попов написал о нем книгу "Жизнь и смерть Е. Н. Дрожжина", напечатанную затем в Берлине.

²) Вера Сергеевна Толстая, племянница Л. Н-ча, особенно горячо разделявшая взгляды Л. Н-ча, пытавшаяся в семье отца жить простой, трудовой жизнью, заниматься серьезно физическим трудом. В. С. много работала для народных изданий "Посредника". Она перевела несколько романов Диккенса, Мельницу на Флоссе - Эллиот и т. д.

1) та, что христианство не есть только богопочитание и учение о спасении, как оно понимается большинством лже-христиан, а есть прежде всего иное понимание жизни, изменяющее весь строй человеческого общества; 2) та, что со времени появления христианства шли в нем два противоположные течения: одно - все большее и большее уяснение того нового и истинного понимания жизни, которое оно дало людям, другое - все большее и большее извращение христианства и превращение его в языческое учение, и что в наше время противоречие дошло до последней степени напряжения и вполне выразилось во всеобщем вооружении и общей воинской повинности; и 3) та, что необходимое разрешение этого назревшего противоречия, прикрываемого доведенным до высшей степени в наше время лицемерием, может совершиться только усилием искренности каждого отдельного человека: согласованием своей жизни и поступков независимо от требования семьи, общества и государства с теми нравственными основами, которые он считает истинными. Это писал Л. Н. англичанину для перевода на английский язык. Вы, читая самую суть сочинения, можете представить, какое оно важное, глубокое, удивительно поучительное людям...".

-----

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

1. ПЕРВЫЕ ГОДЫ В ОВСЯННИКОВЕ.

Как ни хорошо было М. А-не вблизи от Л. Н-ча, но ей уже трудно было жить в чужой избе, в большой семье, в деревне, вблизи шумной Ясной, ее тянуло к одиночеству и тишине. Татьяна Львовна предложила ей поселиться в 5 верстах от Ясной на хуторе Овсянниково.

Когда-то этот хутор принадлежал брату М. А-ны. Брат ее был большой барин. Когда он купил это имение, рядом с барским домом начиналась деревня. Это ему не понравилось и он уговорил мужиков переселиться на другую сторону оврага за ¥ версты от усадьбы и переселил их на свой счет.

М. А. нередко и прежде бывала в Овсянникове. У племянников ее все детство было связано с ним. Потом брат продал имение Толстым, когда Л. Н. еще занимался хозяйством, и Л. Н. сам, с помощью садовника, насадил там десятины четыре молодого фруктового сада.

Когда Л. Н. отказался от собственности и оставил всю землю и права на издание сочинений, написанных до 1881 года, семье, - Татьяне Львовне, по разделу между семейными, досталось Овсянниково.

Дом большой "господский" в Овсянникове давно сгорел. Остался небольшой старый деревянный флигель и людская кухни. В тот год в деревянном флигеле жила летом Баратынская ¹), а и кухне поселилась М. А.

Одиночество, тишина и близость Л. Н-ча делали жизнь в Овсянникове особенно дорогой для М. А-ны.

"Одна я, некому приказывать, некого спрашивать. Устала - сама, лягу - сама".

В распоряжении М. А-ны был участок земли десятины в полторы под поле и огород. Кроме того, она косила траву в садах и на лужайке перед домом. Завела она корову, кур, посадила огород - тем и жила. Л. Н. часто приезжал и друзья заходили и заезжали.

--------

¹) Екатерина Ивановна Баратынская - сотрудница "Посредника", племянница К. А. Тимирязева.

Изба, в которой поселилась М. А., была старая, полу-гнилая, М. А. решила ее подправить к зиме.

"Это было в первый год моей жизни в Овсянникове, - рассказывала она. - Поселилась я в старой людской кухне. Сама изба была еще ничего, а нижние венцы все сгнили. Я пригласила плотника Дмитрия Алексеевича поправить. Он вынул гниль, венцы сменять стал, новые подводить. Только матерьялу ему не хватило. Я поехала тут как то за глиной. А Л. Н. пришел из Ясной без меня. Дождался меня, спрашивает:

- Откуда вы?

- Да вот глину привезла!

- Сами? Да почему? Для чего?

- Сама: денег нет нанимать. Да я пока, слава богу, сама могу. А глину надо для фундамента нового. - И я рассказала ему о своем ремонте. Когда он узнал, что лесу не хватает, что я хочу сбиться купить, он сказал:

- Ну, вот еще. Что же, я не могу себе из лесу несколько осин взять?

"И через несколько дней сам привез мне лес, который сам с одним мужиком нарезал.

"В другой раз сена у меня не было. Он сена привез, свою часть. Он косил исполу на лугах у Софьи Андреевны, и свою часть отдавал тем, у кого нужда большая была".

"Поздней осенью, - рассказывает М. А., - я заболела бронхитом. Баратынская уже уехала. Я лежала одна, жар. Слышу кто-то вошел, спрашивает: "Пить хотите? Да где же вода-то?" "А вот в печурке". Это был Л. Н. Говорит: "Как же вы одна? Ах, Боже мой!" Часто меня навещал".

Чтобы не пользоваться даром землей и стройкой, принадлежащей Татьяне Львовне, М. А. настояла на том, чтобы взять на себя обязанность следить за всей усадьбой и ухаживать за фруктовым садом. Окапывать и обмазывать деревья было ей одной не под силу. И каждую весну и осень она брала нескольких поденных девушек и вместе с ними работала в саду.

Вот несколько писем М. А-ны, описывающих тогдашнюю ее жизнь в Овсяникове.

"Здоровы ли вы, дорогой, хороший Лев Николаевич, - пишет она в сентябре 1895 г. - Очень хочется видеть вас. Может быть, навестите нас? Нам живется более, чем хорошо. Третьего дня работала на поденщине, была сильно уставши. Но весь день этот прошел чудо, как хорошо. Крестьяне отнеслись ко мне прекрасно, не давали мне таскать полные корзины, ссыпать в воз, а сами таскали и ссыпали, и все уговаривали меня отдыхать больше. Когда кончила работу, хозяин насыпал верхом две меры отборного картофеля и снес к нам. Сегодня работы нет, должно быть боятся дождя, до сих пор еще не выезжали. Крепко целую всех Ваших.

Коли вздумаете навестить нас, так захватите с собой колун. У нас есть немного крупных дубовых дров и без колуна с ними ничего не поделаешь. Екатерина Ивановна Вам и всем очень кланяется".

..."Сейчас только вернулась с работы: и скородила и сгребала солому на своем огороде и кирпичей массу повырыла ¹). Целый день, не разгибаясь, работала и буквально радовалась. Так хорошо всюду. День был нынче так тепел, что я все время работала в одном платье. Одну десятину моего огорода засеяла чечевицей и немного овсом. Хотелось мне всю засеять овсом, да заимообразно семян никто не дал, а чечевицу племянник мне подарил. Вторую же половину буду скоро скородить".

Из писем к Л. Ф. Анненковой ²).

... Живу я в Овсянникове, занимаю избушку (бывшая кухня); настоящее лето постараюсь ее переделать; она и сыра и холодна; а то я зимами все хвораю бронхитом и в таком помещении от этой болезни трудно отделаться. Теперь, весною, работы много: собираю дрова, убираю сады Татьяны Львовны, выбираю камень из огорода, - на этой земле когда то стояли избы, так что камня не оберешься, и пахать и полоть трудно. Вот я третий год весной усиленно выбираю камень, а его все еще очень много. Огород у меня бывает роскошный: круглый год и я сама и многие друзья мои из крестьян едим все с него.

Не знаю, как у вас, а у нас погода стоит плохая и совсем не дает работать: еще овес никто не сеял, а огороды не паханы стоят. Дожди, ветер, холод, и на май не похоже. У меня есть хорошая корова, ухаживаю за ней с большой любовью, и она, моя голубушка, буквально кормит меня. Каждую неделю сливочного масла продаю на два рубля, денег этих на мою жизнь достаточно. Из летних работ у меня только и есть, что огород и сенокос: ржи себе не сею, а овес имела прошлый год, сеяла с одним крестьянином и на мою долю досталось 4 копны, так что и до сих пор имею свою овсянку".

..."Нынешнюю осень я первый раз посеяла себе ржи: коли жива буду, то на будущий год устроится жизнь моя много легче при своем хлебе.

Приехать к вам отдохнуть и погостить после страшно напряженного труда - может быть только мечтой, но в действительности это невозможно: я в неделю выручаю за сливочное масло 60 коп. - это все, что у меня есть за душой, - ну, как же, моя голубка, уехать на эти деньги и на кого мне оставить корову с телушкой, чем заплатить за уход за ними в мое отсутствие?".

--------

¹) Огород М. А-ны был как раз на том месте, где когда-то стояла деревня Овсянниково.

²) Анненкова, Леонида Фоминишна, единомышленница Л. Н-ча, одна из ближайших его друзей. По мужу помещица Курской губ. Ее муж был либерал, юрист, большой знаток и специалист своего дела. Не служил, так как "не уважал" тогдашнее правительство за его произвол. Но, как к специалисту, к нему обращались из высших судебных учреждений Петербурга и даже, бывало, вызывали его для консультаций. Он советы давал, но служить не шел. Идеям жены он не сочувствовал, но все же был под некоторым ее влиянием. Так по ее настоянию был закрыт очень выгодный для хозяйства винокуренный завод. Леонида Фоминишна пользовалась большим уважением окрестных крестьян. Успешно их лечила. Среди единомышленников Л. Н-ча она пользовалась большой любовью и уважением и имела большое влияние на молодежь. Отличалась необычайной добротой, радушием и гостеприимством.

Пахать, косить и вообще нести тяжелую работу сама М. А. не могла, нанимала, но при этом всегда старалась так заплатить работающим, что бы им не обидно было. Платила она при всей своей бедности всегда дороже, чем соседние помещики, а потому у нее всегда была нужная ей помощь и работали ей лучшие поденные.

"Не знаю, как выразить мою радость, - пишет она той же Л. Ф. Анненковой, - что заработная плата растет не только здесь, но и у вас. На днях сосед - помещик приезжал к богачу мужику с предложением взять его имение в аренду по 4 рубля за десятину, говоря, что невозможно господам своими рабочими убирать землю по такой высокой цене; но мужик-богач отказался от дешевой аренды, так как одному не убрать 60 десятин, а нанимать - приступа нет. Кто знает, а, может, мы все накануне великого события: если не в силу нравственного закона, то в силу обстоятельств землевладельцы отдадут землю крестьянам".

Зимой 1894 года у М. А-ны гостила Марья Львовна. Вот отрывки из ее писем ко Л. Н-чу.

"М. А. обрадовалась, засуетилась, стала меня всячески ублажать и все приговаривала: "городская моя, гадостная". Я очень рада, что приехала к ней. У нее тепло, даже жарко, никаких крыс, даже мышей, Васька жирный и чудный котенок, и она, искренне, от всей души наслаждается, и я радуюсь ее прекрасной, тихой жизни. Вечером долго с ней говорили, она все расспрашивала обо всех и обо всем, рассказывала об Алекс. Ив. (Кусаковой), которая у нее пробыла три дня и этим доставила ей большую радость. Мне кажется, что я не приеду к вам, а вы приезжайте ко мне"...

"Мы живем отлично. Жизнь перемешена, то сидим занимаемся, то возимся со всякими делами, и это приятно и весело. Только одно горе - не поспеваю за М. А-ной. Только что хочу что-нибудь сделать, а она уже делает или сделала. Хотя теперь начинаю привыкать. Тоже не могу никак вставать рано, а она встает чуть свет, потихоньку все сделает - топит, стряпает, а проснешься, - самовар уже кипит и все готово, а она хохочет. Мы теперь мечтаем уже о том, как я к ней приеду весной - парники и огород работать. Науки мои идут успешно и во все время в Москве я не прошла столько и так хорошо, как здесь"...

"Решительно не понимаю, - пишет М. А. 22 ноября 1895 г., - чем я заслужила такую любовь, что бы вы, мои дорогие друзья Лев Николаевич, Таня, Маша, так заботились обо мне. Крепко вас всех обнимаю, очень целую и несказанно благодарю. А теперь подумайте только, милая Марья Михайловна ¹) с Петром Петровичем Белоусовым (ее товарищ доктор), оба прикатили ко мне и самым тщательным образом выслушали меня, дали лекарства. Милочка Марья Михайловна налепила на бок мне papier fayard, да еще намеревается еще приехать. Господи, да за что же это мне? Скажу вам, я эту ночь спала и мне много легче. Сегодня я

--------

¹) Холевинская, женщина врач в Туле, хорошая знакомая Толстых, особенно Марьи Львовны.

уже с Ив. Ив. ¹) проверяла Дрожжина ²). Крепко вас всех обнимаю, мысленно с вами сижу в Москве".

Приписка Холевинской на том же листке бумаги: "Дорогая Марья Львовна, я только что от М. А-ны. Я Думаю, что она должна поправиться. У нее большая бодрость духа, стоическое отношение к смерти, отсутствие этого ужасного чувства страха смерти, - все это отличные признаки, и при таком направлении, по моим замечаниям, люди отлично справляются с физическими недугами. Она мне сказала, что после 13 бессонных ночей эту ночь она спала сносно... После консультации мы с удовольствием поели у М. А-ны кислой капусты и рыжиков, а у Ив. Ив. напились чаю, поговорили об одном отвлеченном вопросе и покатили домой"...

-----

Первые годы поселения М. А-ны в Овсянникове Толстые на зиму уезжали в Москву. М. А. оставалась без их посещений, прекращались и посещения друзей, которые заезжали и заходили к ней обычно из Ясной. Но М. А. не унывала.

"А я то, благодаря милой Татьяне Львовне, живу, как у Христа за пазухой. Знаете, и не описать этого состояния и умиления, и раскаяния в своих грехах, и радости в такой дивной тихой, трудовой жизни, какая выпала на мое счастие". (Из письма к Л. Ф. Анненковой).

Иногда М. А. выбиралась зимой на несколько дней в Москву, чтобы свезти переписанные ею рукописи Льва Н-ча. Она радовалась свиданию со Л. Н-чем и другими друзьями, узнавала все новое из интересующей ее религиозной и духовной жизни человечества и отдельных людей, читала последние письма и работы Л. Н-ча, забирала рукописи Л. Н-ча для переписки и снова торопилась к себе.

"Мне очень радостно было видеть папа, - пишет она Татьяне Львовне в 1900 году, - и всех милых друзей, но жизнь барская, богатая, городская мне не по душе, и я просто отдыхаю и своей простой и естественной обстановке на лоне природы".

..."Мне моя хаточка, - пишет она Анненковой, - пустые щи с картошкой - в тысячу раз показалось все и лучше и вкус-

--------

¹) Бочкарев Ив. Ив. одно время жил в "доме" в Овсянникове. Это был старый революционер, вольтерьянец. Мечтал устроить всеславянскую республику. Долго был в ссылке в Мезени, где крестил Балмашева. Впоследствии служил в земстве по страхованию. Пришлось много раз'езжать и останавливаться в деревнях. Бабы ловили для него кур и резали у него на глазах. Это натолкнуло Бочкарева на мысль о вегетарианстве. Узнал о книгах по вегетарианству, изданных "Посредником", и пришел в "Посредник". Бы он большой оригинал, бедняк, сам себе варил, столярничал и учил желающих учиться столярному ремеслу. Изучал рациональное пчеловодство. Служа в тверском земстве, воевал с либералами (Родичевым, Петрункевичем) и с губернатором. Не имел паспорта, так как на нем стояло, что он православный что было не верно. Изобрел способ особенно хорошо закаливать косы и устроил артельную мастерскую производства кос. Не имея возможности получить занятия из-за своей беспаспортности, служил ночным сторожем. Л. Н. одно время в Москве ходил к нему, и они часто спорили о боге, против которого восставал Ив. Ив.

²) См. примеч. на стр. 54.

нее после Москвы. Знаю твердо, что картошка моя, ни у кого я ее не отняла, и вот этот нравственный покой мне дороже всего на свете".

М. А. все время следила за работой Л. Н-ча и помогала ему, чем могла. В письмах и дневниках Л. Н-ча часто упоминается о ней:

"Марья Александровна, как всегда, радует и бодрит своими письмами и присутствием", - пишет Л. Н. Марье Львовне 26 января 1894 года.

Летом Марья Львовна болела. "М. А. из всех сил хлопочет, за ней ходит и хорошо, не тревожа ее", - пишет Л. Н. Софье Андреевне 2 мая того же года.

"Распечатываю письмо, чтобы приписать о Дрожжине. М. А. делала отметки того, что, по ее мнению, следует выпустить. Я просмотрел ее отметки и те, с которыми согласен, отчеркнул красным", - пишет он составлявшему книгу о Дрожжине Е. И. Попову 14 октября 1895 года.

Отношения М. А-ны к жизни, к людям, к себе самой в семье Толстых к этому времени стали нарицательными. Когда Мария Львовна собиралась выходить замуж за своего будущего мужа Н. Л. Оболенского, Л. Н. пишет ей (в 1896 г.) большое письмо о том, чтобы она обдумала свое положение даже с материальной стороны:

..."Вы не только не будете жить по Марии Александровски, но вам нужны порядочные деньги, посредством которых жить..."

..."Здоровье мое очень хорошо, - пишет Л. Н. той же Марье Львовне, 2 апреля 1900 года, - не в смысле Марии Александровны, а взаправду".

Надо сказать, что М. А. всегда говорила, что здоровье ее прекрасно, что она здоровенная, "крепка, как крещенский лед" Если замечали, что она бледна и худа, она отмахивалась и говорила, что все это пустяки, - "просто здесь освещенье такое". Это "освещенье" всех смешило в Ясной и молодежь любила подтрунить над М. А-ной.

..."Бывает, что сразу чувствуешь, что человек не просто спрашивает, а живет этими вопросами. Чувствуешь в ней будущую М. А-ну", - сказал как то Л. Н. А. Б. Гольденвейзеру ¹).

2. ХОЗЯЙСТВО И ЗАРАБОТКИ М. А. ШМИДТ.

Чем дольше жила М. А. в Овсянникове, тем слабее она мало по малу становилась. Уже часто случалось, что и летом она сваливалась в постель со своим бронхитом на несколько дней или бродила, "как сонная муха" (ее выражение), кашляла, и или работала через силу, или сидела в ватной шубейке, подставляя горячим лучам солнца свою согбенную спину. Без чужой помощи в хозяйстве она уже не могла обойтись. Чтобы оправдать наемный труд, ей приходилось обдумывать, как бы так построить свое хозяйство, чтобы ни откуда не принимать матерьяльной помощи, а

--------

¹) Гольденвейзер. "Вблизи Толстого".

ту помощь, без которой она не могла обойтись, хорошо оплатить, сделать так, чтобы работа на нее была не в тягость, а на пользу работающему.

Пробовала она разводить ценные овощи и продавать их, чтобы таким образом оплатить поденных. Из этой попытки, однако, ничего не вышло, так как Тульские жители, наезжавшие в дачное местечко у станции Засека (в 1¥ верстах от хутора, где жила М. А.), не знали тогда еще употребления таких овощей и не покупали их.

Вывела М. А-ну из затруднения случайность: летом 1897 г. в доме рядом с М. А-ой жила семья брата моего мужа. С ними приехала кухарка Афимья, которую М. А. всегда впоследствии вспоминала добрым словом. Она была из под Москвы, подгородная. В их деревне никто не жил уже хлебопашеством, а жили огородами и ягодами, - разводили клубнику, малину, смородину, вишни. Афимья совсем не одобрила хозяйства М. А-ны.

"Куда же это тебе рожь и овес сеять, - говорила она, по словам М. А-ны. - Земля у тебя жирная, хлеб весь в солому уйдет, колос будет маленький. Сама уже ни пахать, ни жать, ни молотить, не можешь, - все найми. Лучше тебе траву на поле посеять, а на огороде клубнику завести. И по силам будет и доход даст, поденных всех оправдаешь и хлеба купишь".

Афимья научила М. А-ну как ходить за клубникой, а осенью мой муж уже свез М. А-не от Афимьи корзину с усами разных сортов клубники.

С этих пор клубника стала главным подспорьем М. А-ны. Она разводила лучшие сорта ее, развела еще малину, красную и черную смородину, и летом целые дни проводила на огороде, на огороде и спала, отдыхая днем, оберегая его от птиц и мальчишек. На огороде же и ночевала в большом шалаше с двумя окошечками, сплетенном из хвороста и обмазанном глиной. Кур она продала, чтобы они не портили огорода, и жила одними только ягодами, молоком и маслом от своих, двух уже, коров (она вырастила свою телку).

"У нас в Овсянникове земной рай, - пишет она Татьяне Львовне. - Я совсем здорова и по уши ушла в огород. Встаю в три часа утра и работаю до поздней зари. Дров две сажени собрала в Засеке, на-днях перевезу. Радуюсь на клубнику и овощи".

Одно время у М. А-ны было зимой и еще одно подспорье, кроме переписки сочинений Льва Н-ча.

Татьяна Львовна была как то раз у своей приятельницы Бобринской, которая у себя в имении устроила школу ткачества для крестьян. Татьяна Львовна рассказала М. А-не, какие там усовершенствованные станки, какие материи ткут. М. А. ухватилась за мысль выучиться ткать. Татьяна Львовна и П. И. Бирюков в складчину купили ей такой стан, и М. А. принялась ткать. ("За тридцать рублей купили. Такую уйму деньжищ на меня истратили", М. А., вспоминая, качала головой и хлопала себя по коленкам).