Южаков Сергей Николаевич - Жан-Жак Руссо. Его жизнь и литературная деятельность

сьбой даровать им конституцию; короли и принцы просили указаний в деле воспитания своих детей; писатели и мыслители искали свидания и вступали в переписку. В родной Женеве демократия волновалась, настойчиво требуя отмены декрета. Католические прелаты, протестантские пасторы и неверующие философы продолжали яростную полемику против одинокого изгнанника. Тот, кто дерзнул поднять на свои плечи судьбы мира, уже не мог в безвестности искать спасения от треволнений, борьбы и гонений. Битва стала и необходимостью, и обязанностью; гонения - неизбежным последствием; душевная болезнь - естественным и необходимым исходом для оказавшегося в таких условиях человека с невропатической наследственностью.

   Парижский архиепископ Кристоф де Бомон, не довольствуясь нелитературными средствами борьбы, к которым прибегала католическая церковь, выступил против Руссо и с литературной критикой. Жан-Жак ответил одним из самых талантливых своих произведений. Его новое сочинение, конечно, тоже было осуждено и сожжено. Подобное же запрещение декретировало, между прочим, и женевское правительство. Это возмутило Руссо, и он торжественно отказался от прав женевского гражданина. Декрет этот возмутил не одного Руссо, но и многочисленных его сторонников в Женеве. Они подали протест и требовали отмены всех декретов против Руссо и его сочинений. Трижды женевская демократия предъявляла свои требования, трижды правительство отказывало ей. Город разделился на партии, в воздухе носился призрак междоусобия. Руссо старался успокоить своих сторонников, когда друг Вольтера, бывший друг самого Руссо, уже упомянутый Троншен, состоявший членом законодательного совета Женевы, опубликовал талантливое и искусно составленное резкое нападение на Руссо под заглавием "Letres écrites de la campagne" ["Письма из деревни" (фр.)]. Руссо не мог не принять этого вызова, и ответом были его знаменитые "Lettres Иcrites de la Montagne". От тонкой работы Троншена не осталось и камня на камне. Противник был повержен, и идеи "Эмиля" получили более чем когда-либо решительное, яркое и талантливое изложение. Вместе с тем и всякое примирение с протестантской церковью стало немыслимым. История вершила свое дело, и Руссо должен был выполнять тяжелый долг, возложенный на него. "Письма с горы" вышли в 1764 году и вызвали в протестантском лагере целую бурю негодований, преследований и обвинений. Эта буря заплеснула и в мирный Невшатель, где спасался неугомонный философ, но где население исповедовало тот же кальвинизм, как и атакованная Жан-Жаком женевская церковь. Невшательский синод предписал Монмолену, пастору прихода Мотье, созвать приходскую консисторию, вызвать на ее суд Руссо, потребовать от него отречения от высказанных мнений и в случае отказа отлучить от церкви. Монмолен созвал консисторию из семи членов под своим председательством. Руссо был вызван к суду, но не явился, прислав заявление, что "в своих верованиях он обязан отчетом только Богу". Тем не менее Монмолену не удалось добиться от консистории осуждения. Четыре крестьянина, приглашенные судить идеи философа, признали себя некомпетентными. Дело было перенесено в правительственный совет Невшателя, где решение состоялось в пользу Руссо, и ему было разрешено второе издание "Писем с горы". Эта неудача озлобила протестантское духовенство. Начались проповеди против нечестия и безбожия Руссо. Невежественное население систематически восстанавливалось против ненавистного писателя. Эта проповедь постепенно, но не вдруг, делала свое дело. Нерасположение окрестного населения росло и начинало переходить в озлобление против еретика, игнорировавшего осуждение пасторов и их покорной паствы. Пребывание становилось небезопасным, когда положение еще больше обострилось. Вольтер, все яснее сознававший, что личные невзгоды Руссо только усиливают популярность его идей и что все искусство, которое он, Вольтер, затратил на полемику, не помешало вырасти авторитету ненавистного противника, прибег к последнему средству. Он выпустил в 1765 году книжку под заглавием "Sentimens des Citoyens" ["Чувства граждан" (фр.)], где перенес полемику на личную почву. Собрав всяческие сплетни, анонимный автор (Вольтер не выставил имени) обвиняет Руссо во всевозможных гнусных преступлениях и пороках (даже в убийстве). Эта недостойная брошюра стала новым сильным оружием в руках невшательских пасторов. Сплетнями они сумели возбудить страсти уже и без того восстановленного против писателя населения. В него и в Терезу стали бросать каменья, грозили застрелить, а в ночь на 7 сентября его квартира подверглась такой бомбардировке, что все стекла были перебиты, галерея усыпана камнями, и камни влетали и во внутренние комнаты. Руссо должен был немедленно оставить Мотье. Временное убежище он нашел на острове св. Петра на Вьенском озере. Остров этот, однако, принадлежал Бернскому кантону, и бернское правительство вскоре предложило покинуть территорию кантона. Напрасно Руссо давал обещание ничего не писать более; напрасно он просил бернских правителей хотя бы посадить его в заключение, но не отрывать от родных гор, - республиканское правительство было непреклонно. Около двух месяцев пробыл Руссо на этом острове, в этом очаровательнейшем уголке Швейцарии. В ноябре 1765 года он оставил остров св. Петра и навсегда расстался со своим швейцарским отечеством.

   Куда теперь мог направить свой путь гонимый писатель? Во Франции, Швейцарии, Италии, Южной Германии, Нидерландах - всюду, где властвовала католическая церковь и кальвинистские синоды, ему не было места. Его звали польские и русские вельможи в свои поместья, но там господствовало рабство и невежество, там была чужая и суровая природа. Он предпочел Англию, куда его приглашал Юм. Благодаря своим высокопоставленным друзьям Руссо благополучно и не торопясь пробрался через Францию. В Страсбурге его ждали овации и чествования. В Париже он прожил около месяца во дворце принца Конти, куда сходился поклониться ему "весь Париж". В январе 1766 года он прибыл в Англию, где скоро устроился в графстве Дерби, в деревне Вутон. Здесь начал Руссо свое последнее великое произведение - "Исповедь", и здесь же развился в нем давно подготовлявшийся жестокий недуг. Причина ссоры его с Юмом была уже очевидно патологического характера и коренилась в том бреде преследования, который окончательно овладел его больным мозгом. Он видел галлюцинации, всюду находил преследователей и шпионов, создавал целые никогда не существовавшие сцены, заговоры. Он, однако, еще настолько владел собою, что отказался от пенсии короля английского, как прежде от пенсий королей французского и прусского. Больная фантазия рисовала ему картины и перспективы все более тяжелые и ужасные. Кончилось это тем, что 1 мая 1767 года Руссо тайно скрылся из Бутона. Некоторое время он странствовал по Англии в состоянии явного помешательства, пока однажды не переправился внезапно во Францию и не попал случайно к Мирабо, где его приютили, успокоили и дали знать его парижским друзьям. Принц Конти укрыл его в одном из своих провинциальных замков; здесь он жил под вымышленной фамилией и первое время несколько оправился от мучивших его призраков преследования и предательства. Он отдыхал, наслаждался природой, вновь принялся за свои труды, но злой недуг снова атаковал его, и он бросил гостеприимный замок летом 1768 года. Около двух лет после этого провел Руссо в бесконечных странствованиях по Южной Франции, останавливаясь в Лионе, Марселе, любимом поэтическом Шамбери, Гренобле и других местностях, то несколько приходя в себя, отдыхая в деревнях, дописывая "Confessions", то вновь охватываемый призрачными страхами, воображаемыми кознями, от которых снова и снова спасался бегством. Тереза то присоединялась к нему в более светлые периоды его душевного состояния, то снова теряла из виду своего больного, страдающего, стареющего мужа. Эти острые припадки злого недуга прекратились, однако, к концу 1770 года, когда Руссо прибыл в Париж, где и поселился. Восемь лет прожил Жан-Жак в столице Франции. Болезнь, перешедшая в спокойное состояние, не покидала, однако, его помраченного ума. Все, что он написал в это время, было направлено к выяснению все той же больной идеи преследования и предательства, которые будто бы постоянно окружали его. Такова его книга "Жан-Жак перед судом Руссо", таковы его "Прогулки", исполненные многих поэтических страниц, касающихся природы, и написанные все с тою же целью обличить своих преследователей и предателей. Личная жизнь Руссо за эти последние восемь лет очень бедна фактами. Все время он жил в одной и той же тесной квартире (одна комната, которая была и кухней), на улице, которая теперь носит его имя; добывал себе пропитание перепиской нот; писал свои последние, упомянутые выше произведения; принимал немногочисленных друзей; иногда посещал общество, где читал отрывки "Исповеди", и медленно угасал. Незадолго до смерти ему предложили уехать в деревню, поближе к любимой природе. Весною 1778 года он действительно переселился в Эрменонвиль, где через полтора месяца, 2 июля, умер от апоплексического удара, как считает большинство биографов. Существует, впрочем, не лишенное доводов мнение, что это было самоубийство. Вопрос остался невыясненным. Руссо скончался шестидесяти шести лет от роду, свершив для мира, конечно, все, что мог совершить, давно тяготясь жизнью и тяготя всех окружающих.

   Теперь, когда мы проследили шаг за шагом всю жизнь Жан-Жака, какие психологические и какие исторические итоги мы можем подвести под этой разноценной колонной цифр его существования? Исторические итоги записаны на самых значительных и влиятельных страницах, изображающих судьбы человечества. Они так велики и тяжелы, что изумляешься, как мог один человек поднять их на свои человеческие смертные плечи? И как мог он выдержать эту тяжесть? Он и не выдержал, однако. Его гений помог ему поднять эту ношу. Ограниченные душевные силы не позволили ему до конца разрешить одному проблему целого поколения. Невропатическая наследственность выявила эту коллизию посредством душевной болезни. Однако прелаты, пасторы и философы напрасно торжествовали. Молодое поколение Старого и Нового Света взяло решение задачи в свои руки, и народы скоро заволновались идеями уже успокоившегося в могиле, исстрадавшегося, но не изверившегося Жан-Жака. И эта вера в человека, в его достоинство и добрую природу, в его неотъемлемые человеческие права осталась лучшим завещанием великого XVIII века, лучшим его украшением и самым сильным импульсом последующих великих событий. Изуверы Реставрации могли выбросить тело Руссо из почетной гробницы Пантеона, но никакие темные силы не могли истребить этой веры и лишить человечество великих плодов его творческого гения.