Каченовский Михаил Трофимович - Разговор между Улиссом и Цирцеею, на острове сея богини

  

   Цирцея. И такъ, Улиссъ, ты хочешь удалиться! Какая тому причина? Открой мнѣ свои мысли; говори чистосердечно. Скажи, что принуждаетъ тебя разстаться со мною?

   Улиссъ. Богиня! прости слабой природѣ человѣческой. Сердце мое тоскуетъ по отчизнъ. Нѣжная любовь къ ней столь сильна, что ни самая привязанность моя къ тебѣ одолѣть ее не можетъ.

   Цирцея. Это еще не все. Я вижу, ты боишься открыть мнѣ свое сердце: но чего тебѣ страшиться? Теперь уже я не страшна. Самая гордая изъ богинь земныхъ, явивъ смертному знаки благосклонности, как³е ты получить отъ меня удостоился, слагаетъ съ себя санъ божеск³й и свое могущество.

   Улиссъ. Быть можетъ, когда въ сердцѣ ея господствуетъ нѣжная любовь, или робкая стыдливость. Но ты, богиня, симъ слабостямъ человѣческимъ не подвержена.

   Цирцея. Понимаю осторожность, свойственную твоему нраву. Желая истребить въ тебѣ всю недовѣрчивость, клянуся Стиксомъ, что не только не буду вредить ни тебѣ, ни друзьямъ твоимъ, как³я бы слова отъ тебя ни услышала, и сколь ни были бы онъ для меня оскорбительны, но отпущу тебя со изъявлен³емъ всѣхъ знаковъ моей благосклонности. И такъ скажи мнѣ теперь, какими удовольств³ями надѣешься наслаждаться въ Иѳакъ, на безплодномъ островѣ? Чѣмъ замѣнишь оставляемыя всякаго рода утѣхи въ семъ раю, гдѣ жилъ ты, не зная заботъ, въ совершенномъ спокойств³и?

   Улиссъ. Удовольств³ями, которыя добродѣтель доставляетъ; верховнымъ блаженствомъ, какимъ наслаждаются люди, трудящ³еся для блага человѣчества. Здѣсь я ничего не дѣлаю: мой умъ ослабѣлъ совершенно; всѣ его способности оцѣпенѣли. Нетерпѣливо желаю возвратиться къ прежнимъ трудамъ, и употребить на полезныя дѣла тѣ способности свои и добрыя качества, которыя съ юныхъ лѣтъ образовать старался. Труды и заботы не страшатъ меня. Они даютъ работу духу моему; они содержатъ его въ бодромъ и крѣпкомъ состоян³и. Отдай мнѣ поля Троянск³я, и возьми обратно с³и прелестныя рощицы: тамъ собиралъ бы я блестящую жатву славы, здѣсь живу въ совершенной неизвѣстности, и начинаю самому себѣ казаться презрѣннымъ. Образъ прежняго Улисса, на каждомъ шагу являющ³йся мнѣ, осыпаетъ меня укоризнами; я встрѣчаюся съ нимъ въ прохладной тѣни подъ густыми вѣтвями; онъ дерзновенно представляется мнѣ даже въ самомъ присутств³й твоемъ, и съ ругательствомъ влечетъ меня изъ твоихъ объят³и, Богиня! ежели не въ твоей власти успокоить мятущ³йся духъ мой; ежели не можешь сдѣлать, чтобы я забылъ самаго себя: то никогда въ сихъ мѣстахъ не найду для себя счаст³я, и день ото дня буду злополучнѣе.

   Цицрцея. А развѣ мужъ честный и благоразумный, употребивш³й все время юности своей на труды и славные подвиги, при настающихъ позднихъ лѣтахъ не долженъ успокоиться, и въ остатокъ дней своихъ насладиться безмятежнымъ удовольств³емъ?

   Улиссъ. Мужъ честный и благоразумный можетъ уклонишься отъ трудовъ не иначе, какъ для бесѣдован³я съ Музами; здѣсь находясь, я лишенъ сего священнаго сообщества. Музы не живутъ въ обиталищѣ сластолюб³я и чувственныхъ удовольств³й. Могу ли здѣсь упражняться, могу ли размышлять, тогда какъ мног³я животныя - а животныя изъ людей превращенныя несноснѣе всѣхъ прочихъ - вокругъ меня воютъ, ревутъ и хрюкаютъ?

   Цирцея. Отъ части справедливо; но тутъ не все еще сказано: ты умолчалъ о самой сильной причинъ, влекущей тебя въ Иѳаку. Кромѣ образа прежняго Улисса есть еще другой, которой является тебѣ во всѣхъ мѣстахъ сего острова, повсюду тебя преслѣдуетъ, становится между мною и тобою, исторгаетъ тебя изъ моихъ объят³й - это Пенелопа; я знаю. Не думай запираться: ты о ней вздыхаешь даже на груди моей. Однакожь она не безсмертная. Она не получила въ удѣлъ себѣ юности неувядаемой, и прелести ея уже давно поблекли. Думаю безъ тщеслав³я, что она въ красотѣ никогда со мною не равнялась; чтожь сталось теперь съ ея благообраз³емъ?

   Улиссъ. Когда я спрашивалъ о Пенелопѣ, ты сама сказывала мнѣ, что она хранитъ вѣрность супружескую, и что до нынѣ, по двадцатилѣтнемъ отсутств³и, любитъ меня столько же, какъ любила разставаясь со мною. Я оставилъ ее во цвѣтѣ юности и красоты. Чего не испытало постоянство ея со дня разлуки? Какой благодарности не заслуживаетъ такая вѣрность? Не ужели заплачу ей обманомъ? Не ужели забуду ту, которая меня забыть не могла, и которой воспоминан³е обо мнѣ всего дороже?

   Цирцея. Любовь ея охранялась всегдашнимъ ожидан³емъ скораго твоего прибыт³я. Отними с³ю надежду; пускай спутники возвратятся въ Иѳаку, и увѣдомятъ ее, что ты остался жить вѣчно со мною; пусть скажутъ ей, что она свободна располагать сердцемъ своимъ и рукою; пошли къ ней лица моего изображен³е; вели ей сравнить свои прелести съ моими. Ежели послѣ сего не истребится: въ ней остатокъ страсти, и ежели черезъ годъ не услышишь о бракѣ ея съ Евримахомъ; тогда скажу, что о сердцѣ женщины не имѣю ни малѣйшаго понят³я.

   Улиссъ. Жестокая богиня! почто принуждаешь меня открыться въ томъ, что желалъ бы я утаить отъ тебя на вѣки? Когда бы я посредствомъ такой безчестной, такой варварской хитрости лишился ея сердца, тогда мое собственное непремѣнно бы растерзалось. Какъ возмогъ бы я перенести муку, чувствуя, что обидѣлъ такую супругу? Кѣмъ могъ бы замѣнить любезную Пенелопу? откровенно признаюсь - не гнѣвайся, богиня! ты сама говорить мнѣ повелѣла - откровенно признаюсь, что не тобою. Ты гордишься безсмертной красотою своею, умѣешь волшебными средствами помогать красотѣ природной: не смотря на то власть Пенелопы сильнѣе. Ты чувствуешь вожделѣн³я и возбуждаешь ихъ; но никогда любви не чувствовала, и вдохнуть ее не можешь. Стану ли я любить ту, которая желаетъ унизить меня до степени безсловесныхъ животныхъ? Пенелопа содѣлала меня героемъ: любовь ея облагородствовала, укрѣпила, вознесла мой разумъ. Она приказала мнѣ плыть къ стѣнамъ Трои, хотя разлука со мною была для нея ужаснѣе смерти; она велѣла мнѣ подвергаться всѣмъ опасностямъ на ряду съ первыми героями Грец³и, хотя бѣдное сердце ея трепетало при одной мысли о самой маловажной невыгодѣ, и готово было бы отдать всю кровь свою для спасен³я одной капли моей крови. При томъ, какое сходство всѣхъ склонностей нашихъ! Когда Минерва учила меня правиламъ мудрости: Пенелопа отъ насъ не отходила, слушала и затверживала нравственныя правила и высок³я истины; пересказывала ихъ мнѣ, смягчая и украшая повѣствован³е восхитительными прелестями своего разума. Когда вмѣсто отдыха мы плѣнялись красотами Поэз³и, читая стихотворен³я Орфеевы, Музеевы и Линовы, съ какою точност³ю замѣчала она лучш³я мѣста въ нихъ! Мои чувства были тупы въ сравнен³и съ ея чувствами, Она сама казалась Музою, оживотворившею поэтовъ и вдохнувшею въ звонк³я ихъ лиры небесную силу вливать въ сердца человѣческ³я люблен³е мудрости и добродѣтели и боязнь боговъ безсмертныхъ. Какъ ласкова, какъ милостива была она къ моему народу! сколь ревностно старалась распространять изящныя искуства, облегчать больныхъ и престарѣлыхъ, наблюдать за воспитан³емъ юношества, оказывать подданнымъ моимъ всякое снизхожден³е и защиту, предупреждать ихъ нужды, удовлетворять ихъ требован³я, ходатайствовать за подвергшихся истязан³ю, и просить о награжден³и достойныхъ сыновъ отечеству! Покину ли я такую супругу? Могу ли оставить ее для скотскихъ удовольств³й, имѣя на себѣ только образъ человѣка, но лишась души человѣческой, лишась всѣхъ благороднѣйшихъ, богоподобныхъ ея способностей? О Цирцея! прости мнѣ; одна мысль о томъ для меня несносна.

   Цирцея. Поди - не думай, чтобы я просила тебя здѣсь остаться. Дщери Солнца неприлично быть малодушною; она не будетъ умолять смертнаго, чтобы согласился дѣлить съ нею блаженство, коимъ наслаждаться неспособенъ. Сожалѣю о тебѣ, и презираю тебя. Все то, чѣмъ, по видимому, дорожишь ты столь много, мнѣ чуждо и незнакомо. Слова, произнесенныя тобою съ такою горячност³ю, приличны глупенькой женщинѣ, а не герою. Поѣзжай себѣ читать и даже прясть, когда захочешь, съ любезною своею супругою. Запрещаю тебѣ здѣсь до завтрешняго дня оставаться. Не медли; попутный вѣтръ поможетъ тебѣ удалишься отсюда. Не медли; иначе - Нѣптунъ воздвигнетъ бурю, и ты погибнешь. Ступай, говорю я; прочь съ глазъ моихъ!

   Улиссъ. Великая богиня! повинуюсь - только не забудь о своей клятвѣ.