"Аполлонъ", No 11, 1910
Мюнхенская выставка восточнаго искусства съ избыткомъ оправдала всѣ надежды. Большое количество самыхъ разнообразныхъ и почти исключительно первоклассныхъ произведен³й: ковровъ, майолики, оруж³я, изразцовъ, тканей и, наконецъ,- самое захватывающее и сейчасъ самое намъ близкое - персидскихъ мин³атюръ.
Въ первый разъ мнѣ довелось увидѣть персидск³я мин³атюры въ музеѣ имп. Фридриха въ Берлинѣ. Я набрелъ на нихъ случайно. И мнѣ привидѣлось, что тотъ сонъ, та мечта, которую безсознательно я носилъ въ себѣ, вдругъ воплотилась... Не вѣрилось, что это можетъ быть создано рукою человѣка! Казалось, что стоишь передъ тѣмъ, что рождается само, что дается небомъ, какъ откровен³е. Это было одно изъ тѣхъ переживан³й, когда душа упивается духовнымъ напиткомъ, котораго она ждала, искала, не зная, гдѣ найти. Будто сорвалась еще завѣса; и открылось счастье какой-то новой глубины. Потомъ, когда глазъ привыкъ, когда углубился и сталъ выясняться, передъ этими сокровищами, вѣчный вопросъ искусства "какъ?", тогда увидѣлось сочетан³е самыхъ дорогихъ мечтан³й - соединен³е несоединимаго. Простота - почти до варварства. Сложность почти головокружительная. Изысканность самаго утонченнаго, чувственно замечтавшагося народа. Серьезность, строгость, подъ часъ суровость рисунка, какъ на древнихъ иконахъ. И мягкая, гибкая, подъ часъ лукавая, красота лин³и. Примитивность красочныхъ тоновъ - будто раскрашиван³е. И такая чуткость пониман³я и чувства въ сочетан³и этихъ отдѣльныхъ тоновъ, такая необходимость комбинац³й и расположен³й, что примитивное раскрашиван³е сразу возносится на вершины живописи. Безконечная глубина, углубленность внутренняго выражен³я, которому все служитъ, которому служитъ и безконечная красота, и внѣшность. Мнѣ мерещился художникъ, такъ естественно живущ³й въ этомъ "внутреннемъ", такъ естественно о немъ говорящ³й, что ему не можетъ быть страшно и пагубно внѣшнее, потому что оно ему служитъ, кладя къ его ногамъ всю полноту живописныхъ возможностей. Какимъ чудомъ удавалось ему соединять первое - яркое, примитивно-выраженное, какъ бы оголенное внутреннее впечатлѣн³е (которое непрерывно доминируетъ и не можетъ быть ничѣмъ затерто, и которое мы, европейцы, такъ ошибочно стараемся передать "декоративностью") съ кипящимъ изобил³емъ деталей, не только не ослабляющихъ это первое впечатлѣн³е, но чудесно - тысячами отголосковъ, припѣвовъ, тысячами переливчатыхъ эхо - его обогащающихъ?
Я стоялъ и смотрѣлъ - и то, что мнѣ казалось вѣрнымъ въ нашемъ декадентскомъ искусствѣ, то, на что душа отзывалась съ радостью до боли: "такъ, такъ, вѣрно, хорошо!" - все затмилось, померкло, позабылось. Опять таки позже, когда проснулась мысль, и я сталъ сравнивать это былое искусство съ искусствомъ нашихъ дней, мнѣ стало особенно ясно, какъ велика сила зрѣлаго искусства, выросшаго на глубокой почвѣ, уготованной вѣками внутренней жизни, въ сравнен³и съ нашимъ, почва подъ которымъ еще только начинаетъ создаваться, атмосфера котораго только еще въ самыхъ верхахъ медленно освобождается отъ удушающихъ сгущенностей матер³альнаго "вчера".
Листки музея Имп. Фридриха - капля въ морѣ по сравнен³ю съ изобил³емъ теперешней мюнхенской выставки. То было нѣсколько цвѣтковъ одной и той же породы. Здѣсь - сказочный садъ. Нѣсколько словъ о внѣшности, подробно описать которую нѣтъ возможности. У персидскихъ мин³атюристовъ - средства, "техника", отточены до послѣднихъ предѣловъ. "Знан³е", умѣн³е хотя бы рисовать - доведены до такой высоты, что они даже, повидимому, и не цѣнятся. Развѣ говорятъ о человѣкѣ, умѣющемъ читать: "ахъ, онъ знаетъ буквы!" Портреты, которыхъ на выставкѣ очень много (большею частью въ величину почтовой марки!), рисованы безукоризненно и даже "лѣплены", при чемъ они и не думаютъ "вылѣзать изъ рамы", a остаются на плоскости, на которой создалась ихъ жизнь. A вокругъ нихъ поютъ краски, звучатъ красками халаты, цвѣты, тюрбаны, скалы, кусты, дворцы, птицы, олени, бабочки, лошади. Хотя бы лошади! Вспоминается рисунокъ черными, какъ бы травленными чертами, представляющ³й табунъ лошадей. Лошади бѣгутъ всѣ справа налѣво. Въ этомъ листкѣ, лишенномъ обворожительности красокъ, съ особой яркостью выступаетъ вся сила, красота, опредѣленность и цѣлесообразность рисунка. Возьмемъ деталь, наиболѣе поддающуюся описан³ю: чтобы не закрылась ни одна голова, головы лошадей заднихъ рядовъ перекинуты черезъ спины болѣе близкихъ къ зрителю. Эти головы, со странными оскаленными ртами и висячими деревянными подбородками, должны быть видны: стоитъ представить себѣ ихъ спрятанными, чтобы потеряла всю силу не только линейная композиц³я, но вмѣстѣ съ нею и весь ею вызываемый "внутренн³й аккордъ", картины. Такъ - и перспектива, и вмѣстѣ съ нею "естественность" спокойно отстраняются. Въ этихъ изумительныхъ композиц³яхъ, все, что и сейчасъ нужно для искусства, берется свободно, смѣло и служитъ цѣли, a все, что не нужно, такъ же свободно, такъ же естественно и просто отодвигается въ сторону.Именно въ искусствѣ цѣль разрѣшаетъ всѣ средства. Это и есть то художническое свободолюб³е, котораго мы днемъ съ огнемъ ищемъ, противъ котораго такъ заостряются перья нашихъ критиковъ и на которое такъ любитъ обижаться человѣчество...
Почему-же не обижалось на свое искусство персидское человѣчество? Въ нашъ вѣкъ какъ то такъ случилось, что весь кладезь "знан³й", вдругъ роковымъ образомъ ускользнулъ изъ рукъ художниковъ и попалъ въ руки... зрителей. Поэтому то столь мало художниковъ, знающихъ, въ чемъ заключается искусство, что надо искать и какъ надо искать. Съ другой стороны, почти нѣтъ человѣка среди просвѣщенныхъ зрителей (не. говоря, конечно, о критикѣ), который бы всего этого не зналъ! Правда, попадаются и люди изъ публики, которые нѣсколько путаютъ понят³я - рисунокъ и живопись, но за то, быть можетъ, нѣтъ почти ни одного такого человѣка изъ публики же, который бы не зналъ навѣрное, когда рисунокъ вѣренъ и когда ошибоченъ. Естественно, что, видя, насколько художникъ безграмотенъ, какъ онъ дѣлаетъ ошибку на ошибкѣ (иногда будто бы даже нарочно, чтобы скрыть свое невѣжество!?), нехудожникъ не можетъ удержаться отъ смѣха, отъ осужден³я и поправокъ... У персовъ почему то этого рокового и таинственнаго обстоятельства не случилось. Развѣ не естественно послѣ этого, что мы пришли къ декадансу?
О томъ, чтобы это печальное происшеств³е какъ-нибудь не забылось, y насъ, въ Мюнхенѣ, заботятся три крупныхъ учрежден³я, всѣ такъ или иначе покровительствуемыя государствомъ:
1) Glaspalast (нѣсколько тысячъ картинъ), 2) Сецесс³онъ (нѣсколько сотъ) и 3) безжюр³йная выставка (тоже сотни). И, конечно, цѣлый рядъ "кунстсалоновъ".
Безжюр³йныхъ, какъ извѣстно, ждали, несмотря на первый пробный дебютъ-провалъ, съ интересомъ. Городъ отвелъ большое помѣщен³е - нѣчто въ родѣ "крытыхъ рядовъ", которое сплошь и были завѣшано картинами. Самая послѣдняя маленькая комнатка почему то отведена "подъ французовъ". Все тотъ же нашъ вл³ятельный критикъ, баронъ ѵ. Ostini, посвятилъ этимъ indépendants большую статью, гдѣ вяло, лѣниво, вполнѣ беззастѣнчиво доказываетъ, что Мюнхенъ еще живъ и молодыхъ талантовъ хоть отбавляй. Статья кончается неожиданно и мило: авторъ проситъ публику не думать, что y безжюр³йныхъ она смотритъ на "отверженныхъ". Нѣтъ, одинъ изъ принциповъ безжюр³йныхъ не выставлять вещей, отвергнутыхъ уже какой-нибудь выставкой!
Мнѣ уже нѣсколько разъ приходилось читать нѣмецк³е отзывы о нашемъ Сецесс³онѣ, отзывы критиковъ, дозволяющихъ себѣ критически къ нему относиться. Вотъ и въ этомъ году одна изъ газетъ спрашиваетъ, почему собственно Сецесс³онъ назвалъ свою лѣтнюю выставку международной? Однако, вина этого неточнаго обозначен³я падаетъ не столько на Сецесс³онъ, сколько на русскихъ (а, можетъ быть, и вообще иностранныхъ) художниковъ. Какъ я упоминалъ въ послѣднемъ письмѣ, Сецесс³онъ пригласилъ цѣлый рядъ русскихъ художниковъ. И не его вина, если, вмѣсто многихъ, оказалось на выставкѣ всего два русскихъ. Имя одного я позабылъ (картина его большая, очень буро-сѣрая и представляетъ, кажется, малоросс³йскую свадьбу). Другой - Юр³й Рѣпинъ - тоже съ большимъ холстомъ: довольно безформенный Петръ Велик³й скачетъ на довольно безформенномъ конѣ и, какъ сказано въ одной критикѣ, чему-то улыбается. Странно устроены глаза y критиковъ! Но, можетъ быть, Петръ Велик³й улыбается не всѣмъ (на меня онъ посмотрѣлъ скорѣе строго), a только тѣмъ, кто, подобно помянутому критику, думаетъ, что онъ вышелъ изъ подъ кисти профессора Ильи Рѣпина. Тутъ поневолѣ улыбнешься! Вопросъ этотъ очень запутанный. Виситъ картина на одномъ изъ почетныхъ мѣстъ - ужъ не думаетъ ли и самъ Сецесс³онъ... Но среди нашихъ крупныхъ критиковъ оказались и так³е, которымь Рѣпинъ представляется "русскимъ или даже скорѣе финляндцемъ". Почему финляндецъ такъ заинтересовался изображен³емъ скачущаго Петра Великаго, критикъ, конечно, спросить себя не могъ, потому что онъ Петра не узналъ, a счелъ его просто за "всадника". Въ остальномъ - Сецесс³онъ какъ Сецесс³онъ.
Glaspalast рѣшилъ въ этомъ году обойтись безъ французовъ, да и вообще безъ иностранцевъ: своихъ вѣшать некуда. Но все же и здѣсь я нашелъ двухъ соотечественниковъ: пронизаннаго малорусскимъ солнцемъ Пимоненко и заваленнаго великорусскимъ снѣгомъ Столицу. И невольно думалось: всего два холста, a представлена вся Росс³я! Среди нѣмцевъ два "гвоздя". Посмертная выставка Hermann'a v. Kaulbach'a (гдѣ непрерывно слышится "sehr schön") и очень большая картина Clementz'a - "Христосъ среди народа". И конечно,- именно передъ этой худосочной и рѣдко бездарной картиной - толпа зрителей. Обыкновенно по Glaspalast'у посѣтители бродятъ, какъ осенн³я мухи, читая вслухъ каталогъ и мелькомъ глядя на картины. A тутъ толпа стоитъ, какъ пригвожденная, и благоговѣетъ. Я взглянулъ на лица и на многихъ увидѣлъ молитву.
Новостью среди "сюжетовъ" для художниковъ является воздушный шаръ Цеппелина, пробивающ³й себѣ путь въ густыхъ клубящихся облакахъ. A потомъ - все тѣ же скрипачи, играющ³е въ лѣсу на скрипкѣ въ усладу гномовъ, упавш³е съ лошади всадники, ревущ³е въ горахъ олени (я не видалъ ни одного Glaspalast'a безъ такихъ оленей), и вотъ уже 40 лѣтъ парадирующ³я на выставкахъ больш³я "композиц³и", посвященныя войнѣ 1870 г.: скачутъ кирасиры, гремятъ пушки, валяются убитые лошади, французы, и сильно пахнетъ доблестью нѣмецкаго оруж³я. Островкомъ среди всей этой кучи сора выдѣляется небольшая зала японскихъ ксилограф³й, невѣдомо зачѣмъ сюда попавшихъ; отъ нихъ публика шарахается въ сторону. Тутъ же - гора нѣмецкой графики, родившейся лѣтъ десять назадъ и нынче (по крайней мѣрѣ на выставкѣ) уже скончавшейся. Такъ же слабъ и безусловно шаблоненъ въ этомъ году маленьк³й архитектурный отдѣлъ {Что касается именно архитектуры, то въ Бавар³и она хотя и очень медленно, но несомнѣнно вѣрно и интересно развивается. Пр³ятно видѣть, между прочимъ, как³е милые домики строятъ постепенно казенныя желѣзныя дороги для стрѣлочниковъ и другихъ служащихъ, a также и маленьк³я станц³онныя здан³я.}). Страшно подумать, сколькихъ трудовъ, заботъ, денегъ, да и жизней стоятъ подобнаго рода огромныя ненужности. Ненужность такого Glaspalast'a очевидна уже потому, что даже его собственная публика такъ насмотрѣлась годами и десятками лѣтъ на это ,свое' искусство, что стала къ нему безразличной и почти не можетъ на него реагировать. Продается тоже мало. И только одинъ Bayerischer Staat, не измѣняя себѣ, будто нарочно и принцип³ально скупаетъ по строгому выбору: среди самаго плохого самое дрянное.
Идя еще весною въ Moderne Galerie Thannhauser'a, я думалъ, что коллекц³я Manet, несмотря на всю свою знаменитость, не дастъ мнѣ новаго: я только увижу, казалось мнѣ, еще разъ огромнаго мастера, котораго видѣлъ много разъ... Тѣмъ больше я поразился, какъ только переступилъ порогъ большой залы. Сейчасъ же меня какъ будто что то ударило по глазамъ и внутренно потрясло. Весь воздухъ залы казался насыщеннымъ атмосферой жаднаго, фанатическаго, сверхчеловѣческаго, стих³йнаго таланта. Я забылъ все, что въ этомъ искусствѣ мнѣ не дорого. Оно само взяло меня такъ, какъ беретъ человѣка - огромное, могучее явлен³е природы. Меня покорила эта безпредѣльная, безпредметная любовь къ живописи. Да, безпредметная! Именно - какъ сила природы, Никакого опредѣленнаго желан³я, какъ, напр., y Сезанна, a просто - стих³йное творчество. Такъ мнѣ показалось въ первыя минуты. Манэ жилъ, смотрѣлъ, видѣлъ. Ему настойчиво, безапелляц³онно сама бросалась въ глаза (не въ душу) какая-нибудь случайность (женщина съ черными волосами, продавщица y стойки, Клодъ Монэ, пишущ³й этюдъ въ лодкѣ, два-три завтракающихъ человѣка въ мастерской, актриса или кокотка передъ зеркаломъ и еще... и еще...), и онъ уже становился рабомъ этой случайности, вынашивалъ ее въ себѣ, чтобы непремѣнно, необходимо повторить ее на холстѣ. Конечно, это повторен³е было не механическимъ и вовсе не было закрѣплен³емъ всего. На то онъ и былъ громадный и могуч³й поистинѣ талантъ, чтобы брать отъ случайнаго художественно-нужное. Но это художественно-нужное было для Манэ почти исключительно живописно-нужнымъ, прекрасно-нужнымъ, но не внутренне-нужнымъ въ то же время. Я говорю "почти". Когда я разглядѣлъ и почувствовалъ это "почти", то для глазъ моихъ неожиданно-яркой стала связь безпредметной пѣсни Манэ съ опредѣленностью того внутренне-нужнаго, которое возвысили, изъ области безсознательныхъ возможностей таланта до сознательной сущности творчества, друг³е не менѣе огромные таланты - Сезаннъ, ванъ-Гогъ и Гогэнъ, a за ними, преемственно, Матиссъ и Пикассо... Одно вырастало медленно изъ другого. И медленно брало и беретъ до сихъ поръ перевѣсъ внутренне-необходимое надъ внѣшне-необходимымъ, какъ и во всей нашей юной культурѣ беретъ медленно перевѣсъ духовное начало надъ чисто матер³альнымъ. Медленно, но неотвратимо пробуждается сознательность творчества и выступаютъ элементы будущей уже грядущей композиц³и, композиц³и чисто, безпредѣльно, исключительно живописной, основанной на открытомъ законѣ сочетан³я, движен³я, созвуч³я и противозвуч³я формъ - рисуночной и красочной.
Теперь, какъ разъ въ этой же Moderne Galerie находится коллекц³я Гогэновъ. Тоже величина, передъ которой хочется снять шляпу. Опять - хотя болѣе ограниченный, за то и болѣе углубленный, болѣе сконцентрированный, чѣмъ y Манэ, чисто живописный талантъ, живописная ген³альность. Именно "сконцентрированный!" Нѣтъ уже того стих³йнаго метан³я силъ во всѣ стороны, свѣчен³я огромной звѣзды во всѣ пространства, a прямой, ослѣпительный, опредѣленный лучъ въ одну сторону: здѣсь!! Слишкомъ тѣсная связь, слишкомъ большая близость Гогэна къ Манэ (а именно: обоимъ свойственна безпредметность рисунка, или точнѣе сказать, рисуночной композиц³и),является самой слабой стороной Гогэна. То, что такъ тянуло къ себѣ всю жизнь Сезанна и что онъ передъ смертью своей считалъ только что начатымъ въ своемъ искусствѣ; то, что нынче пронизываетъ жизнью произведен³я Матисса, Пикассо и многихъ другихъ художниковъ, было чуждо Гогэну, хотя его рисуночная композиц³я - и проще, и сложнѣе, во всякомъ случаѣ - строже и звучнѣе, чѣмъ y Манэ. Но онъ, если и предчувствовалъ, то слишкомъ неопредѣленно, какое безконечное значен³е и какая сила въ этомъ элементѣ живописи -
рисуночной композиц³и. Въ живописи, какъ и во всякомъ искусствѣ, недостаточно передавать видимости природы, ея предметность, въ которой слишкомъ много случайнаго. Необходимо (какъ "необходимо", чтобы y человѣка было сердце), чтобы при б
ольшей или меньшей "предметности", подъ ней была, явной и скрытой, незыблемая и потому вѣчная структура. Структура частей самостоятельныхъ и структура частей, между собою связанныхъ, создающихъ въ картинѣ - единую структуру цѣлаго.