Эпизодъ.
(Изъ жизни В. М. Соболевскаго).
Полное собран³е сочинен³й В. Г. Короленко
Томъ второй
Издан³е т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербургѣ. 1914
Я познакомился съ В. М. Соболевскимъ въ 1886 году, въ началѣ своей литературной карьеры.
Широкое, некрасивое, умное лицо, съ коротко остриженными волосами. На губахъ легко появляется характерная полунасмѣшливая улыбка. Взглядъ добрый и умный, тоже чуть-чуть насмѣшливый. Такъ глядятъ люди, много видѣвш³е, много испытавш³е, много думавш³е надъ видѣннымъ и испытаннымъ и пришедш³е къ устойчивымъ заключен³ямъ... не очень радостнымъ, но полнымъ философскаго снисхожден³я къ бѣдной жизни съ ея настоящимъ и съ спокойной надеждой на то, что должно быть въ будущемъ...
- Когда-нибудь, Владим³ръ Галакт³оновичъ, да... Но это еще очень далеко...- слышу я и теперь его спокойный голосъ... А пока надо жить и работать...
- Такъ вотъ каковъ этотъ руководитель "профессорской" газеты,- подумалъ я.
Въ течен³е многихъ лѣтъ, послѣ почти легендарныхъ временъ основателя "Русскихъ Вѣдомостей" Скворцова, имя В. М. Соболевскаго являлось какъ бы основной осью газеты. Остальное исторически скристаллизовалось около этой оси по симпат³ямъ, взглядамъ, темпераменту и характеру. Началась эта кристаллизац³я давно, и ко времени моего знакомства процессъ закончился. Газета уже сложилась въ нѣчто единое и цѣльное, какъ нѣкая бытовая традиц³я русской общественности и литературы. И личность Соболевскаго какъ бы утонула въ этомъ. Было много единомышленныхъ людей; и были люди, быть можетъ, ярче Соболевскаго въ чисто литературномъ смыслѣ. Но все-же, когда мнѣ представлялась общая коллективная физ³оном³я "Русскихъ Вѣдомостей", то всегда мнѣ казалось, что съ этихъ знакомыхъ листовъ глядитъ на меня широкое характерное лицо Соболевскаго съ улыбкой "добраго" Мефистофеля и мудрымъ взглядомъ нрофессора.
Оно сразу показалось мнѣ чрезвычайно привлекательнымъ, хотя... Я былъ молодъ, и мнѣ, какъ и многимъ, хотѣлось, чтобы хоть порой, хоть изрѣдка эта опредѣляющая передовую газету физ³оном³я засвѣтилась яркимъ одушевлен³емъ, чтобы съ этихъ губъ, сжатыхъ легкой усмѣшкой, сорвались слова энтуз³азма, призыва и вѣры. Вѣры въ то, что уже близко и легко достижимо все, что кажется далекимъ и труднымъ.
- Такъ вотъ онъ какой,- руководитель "профессорской газеты",- повторялъ я про себя послѣ перваго знакомства, съ странной смѣсью удовольств³я и легкаго разочарован³я. На этомъ лицѣ, вѣроятно, всегда та же ровная улыбка, та же спокойная рѣчь, сдержанная и неспособная къ повышен³ямъ, та же змѣиная мудрость, которая помогаетъ вести либеральную газету при трудныхъ услов³яхъ...
И вотъ, вскорѣ мнѣ довелось увидѣть Соболевскаго съ другимъ выражен³емъ и въ другомъ настроен³и.
Это было въ февралѣ 1886 года. Я пр³ѣхалъ въ Москву и поселился на мѣсяцъ въ "Московской гостиницѣ" противъ Кремля. Я начиналъ свою литературную карьеру (или, вѣрнѣе, возобновлялъ ее послѣ ссылки) и пр³обрѣлъ много знакомствъ въ московскомъ литературномъ м³рѣ, въ томъ числѣ - съ редакц³ей "Русскихъ Вѣдомостей".
Подходила 25-я годовщина освобожден³я крестьянъ, и въ литературныхъ кругахъ этотъ юбилей возбуждалъ много оживленныхъ толковъ.
Юбилей оказался "опальнымъ". Время было глухое, разгаръ реакц³и. Крестьянская реформа довольно откровенно признавалась въ извѣстныхъ кругахъ роковой ошибкой. Смерть Александра II изображалась трагическимъ, но естественнымъ результатомъ этой ошибки, и самая память "Освободителя" становилась какъ бы неблагонадежной. Говорили о томъ, что намѣрен³е одного изъ крупныхъ городовъ поставить у себя памятникъ Александру II было признано "несвоевременнымъ", и проектъ, уже составленный Микѣшинымъ, отклоненъ. Статьи Джанш³ева и другихъ сотрудниковъ "Русскихъ Вѣдомостей" о великой реформѣ звучали, какъ вызовъ торжествующей реакц³и. Ждали, что даже умѣренныя статьи, которыя неизбѣжно должны были появиться 19-го февраля, навлекутъ репресс³и, и гадали, какая степень одобрен³я освободительныхъ реформъ можетъ считаться терпимой. Въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ" шли тѣ-же разговоры. Статьи, назначенныя для юбилейнаго номера, обсуждались съ особеннымъ вниман³емъ и осторожностью всей наличной редакц³ей.
Въ гостиницѣ, гдѣ я остановился, каждое утро являлся газетчикъ съ кипой газетъ, которыя разносились по номерамъ. Я ложился и вставалъ поздно, и номеръ "Русскихъ Вѣдомостей" мнѣ обыкновенно подсовывали подъ запертую еще дверь...
Утромъ 19-го февраля я съ любопытствомъ кинулся къ двери, но газеты на обычномъ мѣстѣ не оказалось.
Я позвонилъ и, когда явился корридорный, спросилъ у него, почему мнѣ сегодня не подали газету.
- Сегодня "Русск³я Вѣдомости" не вышли-съ,- сказалъ онъ и, понизивъ голосъ, прибавилъ:- Запрещены-съ... Не угодно-ли вотъ-съ. И другимъ господамъ подаемъ эту-съ...
Онъ подалъ номеръ какой-то московской газеты, кажется, это были "Новости Дня". Я взглянулъ въ нее,- о 19-мъ февраля не было ни одного слова.
Я одѣлся и поспѣшилъ въ Чернышевск³й переулокъ. На лѣстницѣ, въ конторѣ, въ редакц³и было движен³е, точно въ муравейникѣ. У служащихъ лица были встревожены и печальны. Съѣзжались редакторы и товарищи-пайщики. При мнѣ пр³ѣхалъ М. А. Саблинъ, чрезвычайно взволнованный и красный. Было видно, что невыходъ номера для всѣхъ явился неожиданностью. Служащ³е не могли ничего опредѣленно отвѣтить на вопросы подписчиковъ, приходившихъ освѣдомиться о причинѣ неполучен³я газеты... Во всякомъ случаѣ для Москвы это было событ³е, для Чернышевскаго переулка - катастрофа.
Мнѣ удалось узнать въ общихъ чертахъ, что именно случилось. Номеръ былъ приготовленъ, и въ немъ, конечно, была статья о великомъ юбилеѣ. Выпускалъ этотъ номеръ Соболевск³й. Все это было сдано въ наборъ, прокорректировано и частью сверстано, когда въ типограф³ю явился чиновникъ генералъ-губернатора или инспекторъ тирограф³й и отъ имени князя Долгорукова потребовалъ, чтобы московск³я газеты ничего не писали о 19-мъ февраля, о годовщинѣ крестьянской реформы. Соболевск³й тотчасъ-же поѣхалъ къ генералъ-губернатору.
Было уже очень поздно, и князя Долгорукова пришлось будить. На это долго не рѣшались, но штатск³й господинъ, явивш³йся глубокою ночью, былъ такъ возбужденъ и требовалъ такъ твердо и настойчиво, что стараго князя, наконецъ, подняли съ постели.
У почтеннаго московскаго сатрапа были маленьк³я слабости. Глубок³й старикъ,- онъ имѣлъ претенз³ю молодиться, красилъ волосы, фабрилъ усы; ему растягивали морщины и цѣлымъ рядомъ искусственныхъ мѣръ придавали старому князю тотъ бравый видъ, которымъ онъ щеголялъ на парадныхъ пр³емахъ.
По характеру это былъ въ сущности добродушный старикъ, и, можетъ быть, будь на его мѣстѣ другой человѣкъ, менѣе независимый и болѣе подчинявш³йся инспирац³ямъ Каткова и его парт³и, "Русскимъ Вѣдомостямъ" не пришлось бы создать так³я прочныя многолѣтн³я традиц³и литературнаго либерализма въ Москвѣ. Но все-же это былъ хотя и благодушный, но настоящ³й сатрапъ, отъ расположен³я духа котораго зависѣла часто судьба человѣка, семьи, учрежден³я, газеты. Ему ничего не стоило безъ злобы, чисто стих³йно раздавить человѣческую жизнь, какъ ничего не стоило проявить и неожиданную милость...
Совершенно понятно, что разбудить могущественную особу съ тѣми "слабостями", о которыхъ я говорилъ выше, заставить "его с³ятельство" выйти въ халатѣ съ ночнымъ, непараднымъ лицомъ въ пр³емную, было чрезвычайно опасно, такъ какъ создавало самое неблагопр³ятное "расположен³е духа". И Соболевск³й очень рисковалъ, требуя этого свидан³я во что бы то ни стало.
Товарищи Соболевскаго, работавш³е съ нимъ въ то время, вспомнятъ, навѣрное, подробности этого знаменательнаго ночного разговора редактора съ генералъ-губернаторомъ. Я теперь могу лишь въ общихъ чертахъ по памяти возстановить то, что слышалъ въ тотъ день и о чемъ говорила вся литературная и интеллигентная Москва.
Объяснен³е было довольно бурное. Долгоруковъ, хмурый и недовольный, подтвердилъ, что распоряжен³е исходитъ отъ него и должью быть исполнено. На требован³е "законныхъ основан³й" и указан³е на нравственную невозможность для печати замолчать юбилей крестьянской реформы Долгоруковъ отвѣтилъ такъ, какъ обыкновенно отвѣчаютъ сатрапы на разговоры о законѣ и нравственныхъ невозможностяхъ. Оба волновались. Редакторъ заявилъ, что не можетъ выпустить газету безъ статей о реформѣ, Долгоруковъ отвѣтилъ, что со статьями о реформѣ номеръ не будетъ выпущенъ изъ типограф³и, а невыпускъ газеты онъ будетъ разсматривать, какъ антиправительственную демонстрац³ю, и непремѣнно ее закроетъ...
На томъ и разстались. Соболевск³й пр³ѣхалъ въ Чернышевск³й переулокъ позднею ночью, когда уже нельзя было созвать товарищей (телефоновъ тогда еще не было). Ему одному пришлось рѣшать еудьбу общаго дѣла и выбирать между унизительнымъ безмолв³емъ въ день великаго юбилея или рискомъ закрыт³я газеты.
Онъ отдалъ распоряжен³е пр³остановить всю работу и чрезвычайно взволнованный уѣхалъ домой.
Станки стали. Наборщики разошлись. Типограф³я замерла.
Я былъ уже достаточно знакомъ съ редакц³ей и ближайшими сотрудниками "Русскихъ Вѣдомостей", чтобы имѣть право остаться въ этой сутолокѣ и выждать, пока пр³ѣдетъ Соболевск³й. Наконецъ, его выразительная фигура появилась на лѣстницѣ. Не знаю, спалъ ли онъ эту ночь, но теперь лицо его было спокойно и показалось мнѣ чрезвычайно красивымъ. Онъ поднимался по лѣстницѣ, на верхней площадкѣ которой ждали его, толпясь, служащ³е и нѣкоторые товарищи, съ такимъ видомъ, какой, должно быть, имѣетъ англ³йск³й премьеръ, который долженъ дать отчетъ въ серьезномъ, непредвидѣнномъ конституц³ей и чрезвычайно отвѣтственномъ шагѣ. Вскорѣ изъ толпы выдѣлилась группа товарищей-редакторовъ, и за ними закрылась черная дверь редакторскаго кабинета. Тамъ шли как³я-то объяснен³я, отъ которыхъ,- всѣ это чувствовали,- зависѣла судьба газеты и личная судьба ея работниковъ. Потомъ двери раскрылись, всѣ разошлись по своимъ мѣстамъ, редакторы отдѣловъ принялись за работу, и хорошо слаженная машина пошла въ ходъ спокойно и увѣренно, хотя никто не зналъ. выйдетъ ли завтра номеръ. надъ которымъ приходится работать сегодня.
Въ этотъ день только и было разговоровъ въ интеллигентной московской средѣ, что о безмолвномъ юбилеѣ и "невыходѣ" "Русскихъ Вѣдомостей". Ни одна московская газета не обмолвилась ни словомъ объ освобожден³и крестьянъ, какъ будто дата 19-е февраля 1861 г. никогда не существовала въ русской истор³и. О ней приказано было забыть, и пресса,- голосъ общества,- покорно исполнила оскорбительное приказан³е. Невыходъ "Русскихъ Вѣдомостей" рѣзко и выразительно подчеркивалъ картину.
Теперь.- даже во времена губернаторскаго плѣнен³я русской прессы и вандальскихъ маклаковскихъ проектовъ,- уже трудно представить себѣ всю выразительность этой демонстрац³и молчан³я и то значен³е, которое пр³обрѣталъ при этихъ услов³яхъ фактъ "невыхода" "Русскихъ Вѣдомостей". Въ первое время говорили. что номеръ газеты былъ арестованъ за "рѣзкую статью" по поводу юбилея, сравнивавшую время реформъ съ временами реакц³и. Потомъ стала извѣстна настоящая причина, и изъ устъ въ уста переходилъ разсказъ о ночномъ разговорѣ съ Долгоруковымъ. Всѣ понимали, что послѣ этого разговора "невыходъ" газеты становился еще опаснѣе: это была уже не общая антиправительственная демонстрац³я, а нѣчто при русскихъ услов³яхъ гораздо худшее: демонстрац³я антидолгоруковская, неподчинен³е распоряжен³ю могущественнаго сатрапа...
На слѣдующ³й день я съ особенной тревогой кинулся къ двери своего номера: газета была тутъ. Оказалось, кромѣ того, что всѣ петербургск³я газеты вышли со статьями о реформѣ, и что это, значитъ, былъ сепаратный приказъ по московской сатрап³и, вызванный, вѣроятно, инспирац³ями трусливой и злобной тогдашней московской цензуры.
- Вы думаете, это лучше? - сказалъ мнѣ при свидан³и В. М. Соболевск³й со своей характерной улыбкой. - Гораздо безопаснѣе нарушить законъ, чѣмъ такой сепаратный капризъ... Опасность еще не миновала.
Оказалось, однако, что на этотъ разъ гроза прошла мимо. Московск³й сатрапъ былъ "отходчивъ" и, вѣроятно, увидѣлъ, что попалъ, благодаря злобнымъ совѣтамъ, въ глупое положен³е...
Быть можетъ, мног³е, даже товарищи В. М. Соболевскаго теперь уже забыли объ этомъ небольшомъ эпизодѣ, который покрытъ и временемъ и, вѣроятно, другими случаями изъ многотрудной жизни газеты. Но въ моей памяти эта маленькая истор³я осталась со всею яркостью перваго впечатлѣн³я, освѣтившаго новымъ свѣтомъ характерную физ³оном³ю, опредѣлявшую для меня тогда внутреннее выражен³е "профессорской газеты". Я былъ молодъ. И я довольно долго передъ тѣмъ вращался въ средѣ людей, привыкшихъ съ извѣстной небрежностью относиться къ своей личной судьбѣ и готовыхъ съ молодой беззаботностью ставить ее на карту. Это бываетъ прекрасно, но часто это развиваетъ требовательность и нѣкоторое высокомѣр³е. Теперь, когда я вспоминалъ фигуру В. М. Соболевскаго, подымающагося по лѣстницѣ подъ взглядами людей, судьбу и дѣло которыхъ онъ такъ рѣшительно подвергъ величайшему риску,- я понялъ, что бываетъ отвѣтственность тяжелѣе и рискъ серьезнѣе, чѣмъ рискъ собственной судьбой. И то, что этотъ уравновѣшенный, сдержанный человѣкъ съ спокойной рѣчью и насмѣшливой улыбкой все-таки пошелъ на этотъ рискъ, не уклонился отъ тяжкой отвѣтственности, что онъ своимъ "невыходомъ" нарушилъ общую картину позорнаго подчинен³я,- вызывало во мнѣ въ то время чувство не просто уважен³я, а личной нѣжности, почти влюбленности.
И вотъ Соболевскаго не стало. Въ течен³е долгихъ лѣтъ посѣщая Москву, почти всегда торопливо и проѣздомъ, я пользовался случаемъ, чтобы зайти въ Чернышевск³й переулокъ, и всяк³й разъ, когда навстрѣчу подымалась съ редакторскаго кресла широкая фигура Васил³я Михайловича съ привѣтливымъ взглядомъ и характерной улыбкой, я испытывалъ ощущен³е особенной отрадной теплоты и приливъ нѣжности. И много разъ мнѣ хотѣлось сказать, какъ я полюбилъ его въ 1886 году и какъ люблю теперь. Но... говорили мы всегда о многомъ, а объ этомъ, конечно, не говорили. Рѣчь шла о послѣднихъ политическихъ новостяхъ, о литературѣ, о томъ, что... "еще далеко до настоящей свободы", что послѣ росс³йской "конституц³и" стало какъ будто еще дальше, но нужно все-таки жить и работать... Говорили о томъ, какъ мног³е уходятъ .. О Гаршинѣ, о Чеховѣ, объ Успенскомъ, о Михайловскомъ... Но какъ-то не приходило въ голову, что такъ скоро придется уйти и ему. Въ прошломъ году я зашелъ въ Чернышевск³й переулокъ, и здѣсь старый знакомый швейцаръ сказалъ:
- А сейчасъ ушелъ Васил³й Михайловичъ. Будетъ жалѣть, что вы зашли безъ него.
Въ редакц³и мнѣ сказали, гдѣ можно встрѣтить Васил³я Михайловича, но и тамъ я его не засталъ.
- Ну, ничего. Еще увидимся,- подумалъ я безпечно.
Увидѣться не пришлось, и мнѣ теперь жаль, что я какъ будто не успѣлъ сказать ему что-то нужное и важное...
1913 г.