Главная » Книги

Лажечников Иван Иванович - Заметки для биографии Белинского, Страница 2

Лажечников Иван Иванович - Заметки для биографии Белинского


1 2

ировал в бельэтаже (слово было подчеркнуто в его адресе), в каком-то переулке между Трубой и Петровкой{439}. Красив же был его бельэтаж! Внизу жили и работали кузнецы. Пробраться к нему надо было по грязной лестнице; рядом с его каморкой была прачешная, из которой беспрестанно неслись к нему испарения мокрого белья и вонючего мыла. Каково было дышать этим воздухом, особенно ему, с слабой грудью! Каково было слышать за дверьми упоительную беседу прачек и под собой стукотню от молотов русских циклопов, если не подземных, то подпольных! Не говорю о беднейшей обстановке его комнаты, не запертой (хотя я не застал хозяина дома), потому что в ней нечего было украсть. Прислуги никакой; он ел, вероятно, то, что ели его соседки. Сердце мое облилось кровью... я спешил бежать от смрада испарений, обхвативших меня и пропитавших в несколько минут мое платье; скорей, скорей на чистый воздух, чтобы хоть несколько облегчить грудь от всего, что я видел, что я прочувствовал в этом убогом жилище литератора, заявившего России уже свое имя!
   Между разными средствами, которые мы отыскивали с Белинским, чтобы вывести его из этого ужасного положения, придуман был один и одобрен нами: идти ему в домашние секретари к одному богатому аристократу, страшному охотнику писать и печататься. Он известен в литературе под именем, помнится, Прутикова{439}. Обязанности секретаря состояли так же, как и прачек, в том, чтобы чистить, штопать и выглаживать черное литературное белье его превосходительства. Зато стол, квартира, прислуга в богатом доме и небольшое жалованье, чего же лучше! Дело было легко уладить. Прутиков не раз обращался ко мне с просьбой, по дружбе, взглянуть на его творения и, если мне не в тягость, поправить кое-где грамматические и другие погрешности. Но когда догадался, что это занятие не по мне, стал уже просить меня приискать ему в помощники надежного студента. Под этот случай попался Белинский.
   Вскоре он водворен в аристократическом доме, пользуется не только чистым, но даже ароматическим воздухом, имеет прислугу, которая летает по его мановению, имеет хороший стол, отличные вина, слушает музыку разных европейских знаменитостей (одна дочь его прев[осходительств]ва музыкантша), располагает огромной библиотекой, будто собственной, одним словом - катался, как сыр в масле. Но вскоре заходят тучи над этой блаженной жизнью. Оказывается, что за нее надо подчас жертвовать своими убеждениями, собственною рукой писать им приговоры, действовать против совести. И вот, в одно прекрасное утро Белинский исчезает из дома, начиненного всеми житейскими благами, исчезает с своим добром, завязанным в носовой платок, и с сокровищем, которое он носил в груди своей. Его превосходительству оставлена записка с извинением нижеподписавшегося покорного слуги, что он не сроден к должности домашнего секретаря. Шаги его направлены к такой же убогой квартирке, в какой он жил прежде. Голова его высоко поднята, глаза его смело смотрят в небо: ни разу они, так же, как и сердце, не обратились назад к великолепным палатам, им оставленным. Он чувствует, что исполнил долг свой.
   В одном из уездов Тверской губернии есть уголок{440} (Пушкин некоторое время жил близ этих мест, у помещика Вульфа{440}), на котором природа сосредоточила всю заботливую любовь свою, украсив его всеми лучшими дарами своими, какие могла только собрать в стране семимесячных снегов. Кажется, на этой живописной местности река течет игривее, цветы и деревья растут роскошнее, и более тепла, чем в других соседних местностях. Да и семейство, жившее в этом уголке, как-то особенно награждено душевными дарами. Зато как было тепло в нем сердцу, как ум и талант в нем разыгрывались, как было в нем привольно всему доброму и благородному! Художник, музыкант, писатель, учитель, студент, или просто добрый и честный человек, были в нем обласканы равно, несмотря на состояние и рождение. Казалось мне, бедности-то и отдавали в нем первое место. Посетители его, всегда многочисленные, считали себя в нем не гостями, а принадлежащими к семейству. Душою дома был глава его, патриарх округа. Как хорош был этот величавый, с лишком семидесятилетний старец{440}, с не покидающею его улыбкой, с белыми, падающими на плечи волосами, с голубыми глазами, не видящими, как у Гомера, но с душою, глубоко зрящею, среди молодых людей, в кругу которых он особенно любил находиться и которых не тревожил своим присутствием. Ни одна свободная речь не останавливалась от его прихода. В нем забывали лета, свыкнувшись только с его добротой и умом.
   Он учился в одном из знаменитых в свое время итальянских университетов, служил не долго, не гонялся за почестями, доступными ему по рождению и связям его, дослужился до неважного чина и с молодых лет поселился в деревне, под сень посаженных его собственною рукою кедров. Только два раза вырывали его из сельского убежища обязанности губернского предводителя дворянства и почетного попечителя гимназии. Он любил все прекрасное, природу, особенно цветы, литературу, музыку и лепет младенца в колыбели, и пожатие нежной руки женщины, и красноречивую тишину могилы. Что любил он, то любила его жена и приятная женщина, любили дети, сыновья и дочери. Никогда семейство не жило гармоничнее.
   Откуда, с каких концов России, не стекались к нему посетители! Сюда, вместе с Станкевичем{441}, Боткиным{441} и многими другими даровитыми молодыми людьми (имена их смешались в моей памяти), не мог не попасть и Белинский. В один из последних тридцатых годов общество молодых людей (в том числе и Белинский), гостивших у моего соседа, в уголку, мною описанном, посетило и меня на берегах Волги{441}. Говорю об этом случае, потому что он, по многим причинам, оставил навсегда в душе моей приятное воспоминание. Это было то время, когда учение Гегеля сильно у нас разгоралось, когда адепты его ходили в каком-то восторженном от него упоении до того, что вербовали в его школу и стариков, и юношей, и девиц. Один из них даже писал к молодой, прекрасной особе, к которой был очень неравнодушен, послания по эстетике Гегеля. Он сам гораздо позже над этим смеялся. Сомневаться в каком-нибудь начале учителя было преступлением, тупоумием; на профана смотрели с каким-то сожалением, если не с пренебрежением. Это юношеское увлечение было, однако ж, не бесполезно; оно много содействовало развитию умственной деятельности молодого поколения. Мог ли Белинский, попав в это общество, оставаться чуждым его разумному движению? Но как он нетверд был в немецком языке, то взялись посвящать его в начала Гегеля молодые гегелисты, в том числе Станкевич, изучивший глубже других знаменитого немецкого философа. За что брался с охотой Белинский, за то принимался он с жаром и всегда с успехом. Так и в настоящем случае. Статьи его сороковых годов, проникнутые философией Гегеля, это свидетельствуют.
   "По переезде в Петербург, - говорит М.М.П[опов], - Белинский тотчас отыскал меня. Тогдашние петербургские журналисты сами страшно ругались, но проповедовали о приличиях и умеренности. Задетые, едва ли не все, молодым бойцом, они находили особенное удовольствие называть его недоучившимся студентом. Приятель наш, А.Ф.Воейков, в знаменитой своей сатире, угощая тем и другим барона Брамбеуса{442}, сказал, что этот писатель:
  
   И Белинского нахальство
   Совместил себе в позор!{442}
  
   В первые пять или шесть лет жизни Белинского в Петербурге он посещал меня довольно часто. Споры у нас случались беспрестанные. Он сам любил поспорить. К знакомым ходил он собственно для того, чтоб отвесть душу в разговорах о литературе. Когда с ним никто не спорил, ему было скучно. Только во время споров он был в своей тарелке, настоящим Белинским, вторым томом своих сочинений. При возражениях, или даже слушая разговоры, не к нему обращенные, но несогласные с его убеждениями, он скоро приходил в состояние кипятка. Сначала говорил своим решительным, как бы рассерженным тоном, чем дальше, тем более, горячился, почти выходил из себя, будто дело шло о жизни или смерти! Лицо его подергивалось судорогами... И всегда подверженный одышке, он тут начинал каждый период всхлипыванием: в жарких же спорах случалось, что одышка или кашель совсем прерывали его разговоры. Собираясь после того с силами, он то вставал и ходил по комнате, то останавливался, скрестив руки на груди и устремив глаза в того, с кем говорил; потом опять разражался громовой речью. Он не был ни шутлив, ни остер в смысле веселости, но был жестоко-колок и грубо-правдив. Надобно признаться, что в эти минуты он был хорош. Это был факир, или, нет, лучше того: это был жрец своего искусства! Обаятельное влияние его на других было тем сильнее, что в нем не проглядывало ничего искусственного: все было одна натура, душа открытая, сердце, чуждое всякого лукавства.
   Споры литературные, в которых вольному воля, никогда не оканчивались у нас размолвками. Иногда мы расставались, я нахмуренный, он вполне взволнованный, но через месяц, через два опять он звонил у моих дверей, и я опять встречал его как гостя, по котором соскучился.
   Белинский умер в бедности. Во все время литературного поприща он был поденщиком у журналистов. Нужда не дает соков, а высасывает их, и человек горящий - недолго прогорит. В Белинском развилась злейшая чахотка"...
   М.В.О.{442}, по выходе своем из А. московского института одною из лучших его учениц, украшенная дарами природы и образования, страстно любившая литературу, жила несколько времени у меня в доме в Твери в 1832 году, занимаясь воспитанием моих племянниц. Она носит имя Белинского и может гордиться им.
   Вот все, что я мог, с помощью моего почтенного друга, собрать для биографии Белинского. Не мое дело критически разбирать произведения его, как литератора, критика и публициста: другие сделают это лучше меня и, вероятно, тем скорее, что не замедлится выход полного издания его сочинений{443}. Если я в этой статье и говорил об его литературных заслугах, то делал это мимоходом, невольно платя им дань от сердца, всегда любившего Белинского, - говорил только то, что служит ореолом его памяти, а другого я не находил что сказать.
  
   Красное-сельцо.
   Март 1859 г.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

Заметки для биографии Белинского

   Впервые напечатано в газете "Московский вестник" (1859, N 17. С. 203-212).
  
   С. 420. "Там одной незаметной могилы..." - Эпиграф взят из стихотворения Н.А.Некрасова "Утренняя прогулка" (цикл "О погоде").
   ...описание состояния Казанского университета в 1820-1825 гг. - Лажечников считал, что в 1859 г. не настало время рассказать всю правду о плачевном состоянии, в котором находилось преподавание в университете при Магницком. Через 7 лет он это расскажет в статье "Как я знал Магницкого".
   С. 421. Сарепта - немецкая колония бывшей Саратовской губернии, Царицынского уезда, основанная в 1765 году гернгутерами - евангелической общиной.
   С. 423. ...писал я еще в 1837 году к Пушкину... - Лажечников имеет в виду свое письмо к Пушкину от 22 ноября 1835 г.
   ...дожили до того времени, когда могучая и благодетельная рука... - имеются в виду реформы конца 50-х - начала 60-х гг.
   С. 425. Мыши кота погребают - известная лубочная картинка.
   С. 426. Попов Михаил Максимович (1800-1871) - учитель Белинского по естественной истории в пензенской гимназии; сделал головокружительную карьеру, став старшим чиновником особых поручений в III отделении, правой рукой Л.В.Дубельта. Является автором важнейших секретных сводов III отделения.
   С. 428. Ковалевский Осип Михайлович (1800-1878) - языковед, автор грамматики монгольского языка и "Монголо-французско-русского словаря".
   Строганов Сергей Григорьевич (1794-1882) - государственный деятель, археолог, основатель Строгановского училища в Москве (впоследствии ВХУТЕМАС).
   С. 429. Греков Авраам Григорьевич - учитель по всем предметам и смотритель чембарского училища.
   "Отец его, уроженец Польши..." - Ошибка, отец Белинского Григорий Никифорович Белынский был русским, сыном священника из села Белыни Пензенской губернии, фамилию Белынский Виссарион смягчил при поступлении в университет. (См.: Белинский в воспоминаниях современников. М., 1977. С. 29.)
   ...Виссарион родился в наших степях... - На самом деле, Белинский родился в Свеаборге, где его отец служил флотским лекарем.
   С. 430. ...в следующем интересном свидетельстве любимого... учителя о любимом своем ученике. - Приводится выдержка из письма M.M.Попова Лажечникову.
   С. 432. Бюффон Жорж Луи Леклер (1707-1788) - французский естествоиспытатель, автор "Естественной истории" в 36 томах (1749-1788).
   Гумбольдт Александр (1769-1859) - выдающийся немецкий естествоиспытатель и путешественник, один из основоположников географии растений.
   Полевой передавал по "Телеграфу"... - Имеется в виду журнал "Московский телеграф", издаваемый в 1825-1834 гг. Н.Полевым. Надоумко (Никодим Надоумко) - псевдоним Н.И.Надеждина (1804-1856), ученого, публициста, издателя "Телескопа".
   С. 434. ...в "Дамском журнале". - Имеется в виду "Дамский журнал", издаваемый князем П.И.Шаликовым (1823-1833), - объект постоянных насмешек, благодаря своей сентиментальности и претенциозности.
   С. 437. ...в 1832 г. он написал драму... - Неточность: драма "Дмитрий Калинин" была написана в 1831 г.
   ...действительность оправдала мое предсказание. - Антикрепостническая драма "Дмитрий Калинин" послужила причиной исключения Белинского из университета в 1833 г.
   С. 438. Буало Депрео Никола (1636-1711) - французский поэт и теоретик классицизма; в поэме "Поэтическое искусство" (1874) сформулировал основные эстетические принципы классицизма.
   С. 439. ...в каком-то переулке между Трубой и Петровкой. - Речь идет о доме N 4 по Рахмановскому переулку, где Белинский жил в 1832-1834, 1835, 1837 гг.
   ...под именем Прутикова Дормидона Васильевича писал графоман А.М.Полторацкий. На его произведение "Провинциальные бредни и записки" Белинский поместил в "Молве" резкую рецензию.
   С. 440. В одном из уездов Тверской губернии есть уголок. - Лажечников имеет в виду поместье Бакуниных недалеко от Торжка.
   Вульф Алексей Николаевич (1805-1881) - сын П.А.Осиповой, хозяйки Тригорского, близкий приятель Пушкина. В конце 20-х гг. Пушкин несколько раз гостил в тверском имении Вульфов - Малинники.
   Как хорош был этот величавый старец... - то есть Александр Михайлович Бакунин, отец известного Михаила Александровича Бакунина (1814-1876), революционера, публициста, крупнейшего идеолога анархизма. Лажечников из семьи Бакуниных наиболее близок был именно с Михаилом, но нигде не упоминает его имени, и даже вообще не называет фамилии Бакуниных, так как с 1857 г. М.Бакунин был сослан в Сибирь как государственный преступник.
   С. 441. Станкевич Николай Владимирович (1813-1840) - глава московского кружка "западников", в 30-е гг. занимавшегося вопросами философии и литературы.
   Боткин Василий Петрович (1810-1869) - писатель, член кружка Станкевича и Белинского.
   ...посетило и меня на берегах Волги - Лажечников вспоминает приезд в его имение в с.Коноплино под Старицей Белинского с компанией молодежи, гостивших у Михаила Бакунина.
   С. 442. Барон Брамбеус - псевдоним Осипа Ивановича Сенковского (1800-1859), журналиста, беллетриста и критика, с 1834 г. редактировавшего "Библиотеку для чтения".
   "И Белинского нахальство // Совместил себе в позор!" - из стихотворной сатиры А.Ф.Воейкова "Дом сумасшедших" (1814-1838).
   М.В.О. - Мария Васильевна Орлова, с 1843 г. жена Белинского.
   С. 443. ...не замедлится выход полного издания его сочинений. - Имеется в виду первое собр. соч. В.Г.Белинского в 12 томах. М., 1859-1862 гг.

Н.Г.Ильинская

  
  
  
  

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 337 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа