Главная » Книги

Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Р. К. Баландин. Николай Николаевич Миклухо-Маклай, Страница 2

Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Р. К. Баландин. Николай Николаевич Миклухо-Маклай


1 2 3 4 5

од, когда в Америке началась война за освобождение негров, во Франции была опубликована книга Катрфажа "Единство рода человеческого", где доказывалось физическое равенство рас. В 1865 г. северные штаты победили южан и добились признания юридического равенства прав белых и черных. Но научные баталии антропологов продолжались.
   Дарвин постарался объективно, непредвзято разобраться в проблеме. Еще во время своего кругосветного плавания (1835-1836) он писал: "...ничто так не поражает, как первая встреча с дикарем в его родной берлоге... Мне кажется, просто невозможно описать различие между диким и цивилизованным человеком". В то же время он возмущался рабовладением и угнетением "первобытных" народов: "Кровь кипит в жилах и сердце сжимается, когда подумаю, что мы, англичане, и потомки наши, американцы, с их вечными хвастливыми возгласами о свободе, причинили и продолжаем причинять столько зла".
   Дарвин склонялся к мысли о единстве рода человеческого. Он ссылался на то, что между расами существуют переходные, смешанные типы людей, а поэтому даже сторонники расового неравенства называют количество рас от 2 до 22, а некоторые - до 60-63. Но тот же самый факт - существование переходных типов - многие дарвинисты объясняли как следы постепенных переходов от обезьяночеловека к человеку разумному.
   В середине прошлого века обострились разногласия антропологов по коренным вопросам происхождения человечества и его современного состояния. Разногласия охватывали обширный круг вопросов, начиная от сугубо научных (биология и анатомия человека, сравнительное языкознание и пр.) до нравственных, политических, мировоззренческих.
   Сравнительно немногие ученые понимали, что в науках о человеке многое еще слабо изучено и делать широкие обобщения слишком рано. Чарльз Дарвин в одном из писем (1860) писал: "...я никак не могу взирать на эту чудесную вселенную и особенно, на природу человека и довольствоваться заключением, что все это результат грубой силы... Я очень ясно чувствую, что тот вопрос чересчур глубок для человеческого разума. С таким же успехом собака может размышлять об уме Ньютона".
   Но как же распутать сложный клубок взаимосвязанных проблем антропологии, этнографии, языкознания, археологии? Нужны были прежде всего новые сведения, точные наблюдения, тщательные исследования. Следовало детально изучить облик, нравы, быт, верования, язык наиболее примитивных племен, еще не испытавших влияния научно-технически развитых цивилизаций. К середине XIX в. подобных племен на земле почти не осталось. Миклухо-Маклаю пришлось торопиться с дальней экспедицией, чтобы обнаружить племена, не встречавшиеся с представителями иной цивилизации.
   Двадцатитрехлетнему человеку, только входящему в науку, было нелегко избежать влияния авторитетных специалистов. А он учился и стажировался у Геккеля, слушал лекции Гексли и беседовал с ним. Кстати, Томас Гексли весной 1870 г. упомянул в одном из своих писем о встрече с молодым русским ученым: "Миклухо-Маклай был здесь; я достаточно близко его узнал и был поражен его замечательными способностями и энергией".
   Глубоко уважая своих учителей и дружа в ними, Миклухо-Маклай никогда не терял самостоятельности и оригинальности мысли. Приступая к своим первым антропологическим и этнографическим исследованиям, он не испытывал никаких предубеждений. Вернее, всерьез сомневался в правильности взглядов своих учителей на принципиальные различия между человеческими расами.
   В этом отношении он был последовательным представителем нарождавшейся русской научной школы антропологов. Ее основателем был великий ученый прошлого века российский академик Карл Бэр (1792-1876) - биолог, географ, медик, эмбриолог. Бэр не соглашался с теорией естественного отбора и борьбы за существование, полагая, что они недостаточны для объяснения удивительной гармонии развития и жизнедеятельности организмов. Возражал он и против гипотезы неравенства рас. Бэр поддержал стремление Миклухо-Маклая изучать папуасов (а прежде и сам посвятил статью папуасам) и уточнил методику обмера черепов.
   Вообще, в демократической части русского общества достаточно прочно укоренились взгляды на равенство рас, уважительное отношение к другим народам.
   В начале XIX в. участники первых русских кругосветных путешествий (И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского, О. Е. Коцебу, Ф. П. Литке) с негодованием отзывались о рабовладении, выражали сочувствие невольникам. О. Е. Коцебу писал: "Торговля людьми - позорное пятно на цивилизованных государствах". В то время как некоторые ученые объяснили вымирание некоторых племен и народов "биологическими" причинами, в частности естественным отбором, Коцебу очень точно отметил: "Главной причиной убыли населения явилось кровавое насаждение миссионерской религии, которое сыграло здесь роль самой опустошительной эпидемии".
   Действительно, даже более или менее мирные контакты первобытной и научно-технической цивилизации имели подчас трагический исход. Могущественные и многознающие пришельцы в лучшем случае относились к "дикарям" как к неразумным детям, которых надо возможно скорее перевоспитать, обучить, перевести в христианскую веру. Короче, людей лишали привычного уклада жизни, сложившихся веками "естественных" взаимоотношений и единства с окружающей природой.
   Поучительна и печальна судьба коренного населения острова Тасмания. В 1642 г. экспедиция голландца Абеля Тасмана обнаружила эту землю. Местных жителей не удалось встретить. Лишь в 1772 г. французские моряки впервые столкнулись с тасманийцами. Однако взаимопонимания достигнуть не удалось, произошла стычка; одного тасманийца убили, нескольких ранили. Это были первые жертвы цивилизации на Тасмании.
   Через пять лет Тасманию посетил Джеймс Кук. Отношения его с местными жителями были доверительными. О тасманийцах он отзывался с уважением и симпатией.
   Лишь в конце XVIII в. мореплаватели открыли широкий пролив, отделяющий Тасманию от Австралии (до этого их считали единым континентом). Тогда же началась колонизация острова европейцами. Теперь все чаще стали звучать выстрелы. И хотя физическое уничтожение островитян не практиковалось, число их начало быстро сокращаться. Первоначально, судя по всему, их насчитывалось приблизительно 2-5 тыс. человек. В 1824 г. их было уже менее 500, а к 1860 г. число это уменьшилось до 16. Попытки спасти их ни к чему не привели: вскоре все тасманийцы вымерли. А. Уоллес писал: "Мы видим здесь народ с задатками прогресса, которым культура не дала времени развиться".
   Странно: культура (европейская) не дала развиться задаткам прогресса (тасманийцев). Выходит, культура может подавлять прогресс? Да, может.
   С точки зрения народоведения культура - накопленные материалы и духовные ценности, а также особенности жизненного уклада. Это понятие обобщенное. Каждый народ или племя, сохраняющие свои традиции, вырабатывают свою культуру. Она обособляет группы людей от естественной природной среды, а также от иных групп. Посредством культуры осуществляется взаимодействие человеческой группы с окружающей природой и соседними группами.
   Прогрессом обычно мы называем изменения к лучшему. Правда, такое определение предоставляет людям возможность толковать суть прогресса по своему произволу. До середины XVII в. среди европейцев господствовало мнение, подтвержденное библейскими легендами, об удалении человечества от золотого века, от беззаботного и счастливого существования. Предполагалось, что люди от золотого века опустились к серебряному, медному, бронзовому, а затем и железному.
   В середине прошлого века многие писатели и поэты, философы и общественные деятели восторженно писали о благодетельном прогрессе просвещения и технической цивилизации. Раздавались, конечно, и скептические голоса. Скажем, журнал "Искра" опубликовал в 1866 г. стихи, где было:
  
   Эпоха гласности настала;
   Во всем прогресс, но между тем
   Блажен, кто рассуждает мало
   И кто не думает совсем.
  
   Ученые постарались отыскать признаки, отличительные черты прогрессивного развития.
   Скажем, Карл Бэр предлагал считать биологические изменения прогрессивными, если они идут от простого - к сложному, от однородного - к разнородному.
   Любая культура, развиваясь, усложняется и становится более разнообразной. Примитивная культура первобытных народов должна бы изменяться к лучшему под влиянием более развитой европейской культуры. Разве воздействие со стороны более высокоразвитых цивилизаций не есть благо и ускорение культурного прогресса?
   Нет, дело обстоит не так просто. Потому что очень разные вещи: культура, обобщенная и личная, научно-технические достижения народов (государств) и моральные достоинства каждого отдельного человека. Каждый отдельный человек в разнородном высококультурном обществе выполняет определенную и обычно очень однообразную и простую функцию. Скажем, ученый может быть узким специалистом, знающим очень много в пределах небольшой области одной науки.
   Культура общества может быть развитой, сложной, высокой, но каждый отдельный человек не в силах освоить ее целиком, ограничиваясь только частностями. А представитель примитивной культуры способен осваивать ее во всей полноте и разнообразии. Сложно организованное общество уподобляется хорошо отрегулированному механизму.
   Вот почему представитель высокой культуры нередко бывает низкокультурным, никчемным, негуманным. А представитель низкой культуры может быть высококультурным, гуманным. Все зависит от каждого конкретного человека. Каждого человека необходимо оценивать индивидуально. Дикарем можно быть в любом очень развитом в социальном и научно-техническом отношении обществе. Если человек теряет возможность сознательно, активно, творчески использовать достижения культуры, преумножить духовные и материальные богатства общества; если он не свободен; если культурная среда не стала для него естественной, продуманной и прочувствованной, ему грозит превращение в автомат, в безликую деталь сложного общественного механизма.
   Для многих "первобытных" народов такое насильственное превращение оканчивалось трагически. Им была чужда новая, более сложная культурная среда, они утрачивали в ней самобытность и независимость, теряли интерес к жизни и радость бытия. Им оставалось либо перерождаться, либо вымирать, либо бороться за свободу и собственные пути развития.
   К сожалению, "дикарям высшей культуры" не дано понимать и ценить своеобразие других культур. Они очень самодовольны, нетерпимы к мыслящим не на их манер и более всего заботятся о своей выгоде. Так уж вышло, что этой категории людей пришлись по сердцу (и были выгодны) взгляды тех ученых, кто доказывал принципиальные различия человеческих рас. Против этих идей активно выступали в России революционные демократы. Например, Н. Г. Чернышевский писал в 1857 г.: "Мы убеждены, что и негр отличается от англичанина своими качествами исключительно вследствие исторической судьбы своей, а не вследствие органических особенностей".
   Все это были, можно сказать, рассуждения, основанные не столько на безукоризненной логике и неопровержимых фактах, сколько на благородных побуждениях, стремлении к добру, человечности. Но кроме теоретических домыслов и научных идей существовала практика общения людей разных культур. И здесь представители России обычно показывали себя с наилучшей стороны.
   Во время кругосветного путешествия в 1826 г. морской офицер, а позже известный ученый, основатель Русского географического общества Федор Петрович Литке доброжелательно отзывался о туземцах тропических островов Тихого океана, несмотря на отдельные конфликты. Кто-то из местных жителей украл корабельное имущество. Литке делает вывод: "...им надлежало бы быть выше людей, чтобы не подпасть искушению присвоить себе одну или две из многих драгоценностей, около них, как будто нарочно разбросанных". (Действительно, многие металлические детали, инструменты, привычные для европейцев, представлялись островитянам необычными драгоценностями.) Литке пришел к выводу: "Опыт всех прежних путешествий доказывает, что ласковое и снисходительное обращение с дикими, соединенное с твердостью и настойчивостью, а когда нужно, то и обнаружение силы есть единственное средство сохранить с ними постоянный мир и согласие". Он с удовлетворением отметил: трехнедельное пребывание на острове Юалане и постоянные контакты с туземцами обошлись без кровопролития. А ведь был момент, когда вооруженное столкновение казалось неизбежным. Один из островитян замахнулся копьем на Литке, а тот выстрелил поверх головы нападавшего, предупредив схватку.
   Между прочим, сходная ситуация возникла во время последнего путешествия одного из величайших первооткрывателей Джеймса Кука. Во время вынужденной стоянки на Гавайях в феврале 1779 г. ему изменила обычная выдержка и предусмотрительность. Очередной конфликт с туземцами он решил покончить насилием, действуя как завоеватель, а не как божество, за которого принимали его гавайцы. В завязавшейся кровавой схватке он был убит.
   За 250 лет до Кука та же судьба постигла Магеллана на Филиппинских островах. Об этом прекрасно знал Кук, который однажды сказал: " Не могу понять, зачем Магеллану понадобилось вступать в никому не нужную стычку с туземцами". Но, как видно, даже могучая воля и светлый ум порой не могут совладать с порывами чувств...
   Обо всем этом требовалось постоянно помнить путешественникам. И дело тут было не столько в теоретических взглядах (можно ли считать дикарей представителями низших рас), сколько в поступках, в умении понять представителей чужой культуры, сочувствовать им и стремиться не к господству, а к миру, взаимопониманию. Это хорошо сознавал Ф. П. Литке. Он считал, что недопустимо судить о "дикарях" по своим привычным меркам, а надо учитывать их представления о преступлении и возмездии, добре и зле. По словам Литке, наказывать туземцев "за то, что по нашим понятиям есть преступление, конечно, было бы несправедливо и жестоко".
   Каждая культура, каждое племя или народ, каждая человеческая личность имеет полное право на самостоятельность. Взаимодействуя, они должны исходить из обоюдного уважения, не стремясь всеми силами насаждать свои порядки. Надо уметь вживаться в чужую жизнь, вдумываться в чужие мысли, сочувствовать чужим переживаниям.
   Подобные принципы были близки и понятны H. H. Миклухо-Маклаю. Возможно, потому что он рос и воспитывался в интеллигентной российской семье середины прошлого века - времени расцвета русской культуры, и прежде всего литературы, пронизанной, идеями свободы, гуманизма, поисков правды и добра. Он зачитывался произведениями русских и гражданских демократов, восхищался принципиальностью и гражданским мужеством Чернышевского. Среди тех, кто непосредственно содействовал его путешествиям и самостоятельным научным исследованиям, были К. М. Бэр и Ф. П. Литке, а среди его учителей - Т. Гексли и Э. Геккель.
   Миклухо-Маклай находился как бы между двумя идейными течениями в антропологии. Он не торопился примыкать к какой-либо группе ученых, а вырабатывал собственное мнение. Ведь наука - поиски истины, правды, а не подгонка фактов к заранее придуманной схеме. Объективность и бесстрастность - таков принцип научного исследования.
   И все-таки все это - идеализация. Человек не может оставаться совершенно объективным, отрешенным от своих привычных мнений, предрассудков, симпатий и антипатий, принципов жизни. В отличие от "разумной машины", человек способен оценивать свои поступки, стремиться к идеалам не только научной точности, но и красоты, благородства, добра.
   ...Предположим, действительно существуют более или менее развитые расы, происшедшие от разных видов зверолюдей. Разве это дает хоть какой-нибудь повод угнетать более слабых или насильственно переиначивать уклад их жизни? И в каждом обществе, у каждого народа имеются люди более развитые в умственном или физическом отношении и сравнительно отсталые "середнячки". Следует ли из этого, что первые должны пользоваться своими преимуществами за счет других и властно вмешиваться в судьбы тех, кого они считают "низшими"?! Наука не может оставаться холодной игрой ума. Она должна участвовать в борьбе за высокие идеалы.
   Возможно, примерно так рассуждал Миклухо-Маклай, принимаясь за самостоятельные исследования. Ему предстояло изучать не инертные объекты природы, а живых людей, представителей рода Homo sapiens. Здесь многое зависело от того, как относиться к своим подопытным сородичам, как вести себя с ними, какие высшие цели - помимо специально научных - будут направлять поиски.
   Не следует думать, что подобные проблемы были характерны именно для середины прошлого века. В разных формах они существовали всегда и очень остро стоят сейчас. Умением производить массу безукоризненно точных логических операций ныне наделены компьютеры, ЭВМ. Разрабатывается даже особая научная программа по созданию искусственного интеллекта. Многие первичные мыслительные операции доступны техническим системам (как доступны им многие функции живых организмов).
   Вполне возможно, что в недалеком будущем "разумные машины" смогут заменить массу работников науки, которые вынуждены (или способны) выполнять только рутинные, заурядные операции и не стремятся (или не умеют) добывать новые знания. А наука - это выработка нового знания, поиски и открытия, устремленность в неведомое.
   Каких бы успехов ни добивались "разумные автоматы", им суждено оставаться теми самыми "дикарями высшей культуры", которые не имеют высоких идеалов и нравственных принципов, позволяющих творить благо для людей и для всего живого. Машина способна выполнять стандартные операции, имитировать жизнедеятельность и разум. Она с равнодушием природной стихии может уничтожать жизнь и разум, оставаясь в полной зависимости от воли и умения человека. Поиски истины - великая цель познания. Но она обернется не благом, а бедой, если не будет ориентирована на высшие человеческие ценности добра, справедливости, красоты, любви. Ученый не имеет права ограничиваться только своей профессиональной деятельностью. Наука для науки бесчеловечна. Идеи расового неравенства, высшей культуры и сверхчеловека на деле оказались предпосылками к созданию жестокой и жесткой, как механизм, фашистской государственной системы и обезличенных людей, превращенных в подобие насекомых или стандартных деталей. В результате разразилась самая разрушительная и кровопролитная за всю мировую историю война. И нелегко себе представить, что ее корни уходят далеко в прошлое, в первую половину и середину XIX в.
   Настоящее, как и будущее, прорастает из прошлого. И нам надо пристально вглядываться в былое, стараться постичь его, по-новому осмысливать наследие прошлого, для того чтобы разумнее, достойнее существовать.
   Итак, сделаем предварительные выводы. Культура - это искусственная (или, как еще говорят, техногенная) среда, которую создает человек для освоения природных богатств. Духовные и материальные блага, предоставляемые культурой, каждый человек использует по-своему. Остаются дикарями - высокого или низкого уровня цивилизованности, безразлично,- те, кто не стремятся наиболее полно использовать духовные богатства своей культуры, не умеют ими дорожить, их беречь и преумножать, а стараются только добывать максимум материальных ценностей за минимум труда. Дикарь - это состояние человека - потребителя материальных благ, рабски подчиненного моде, не ориентированного в своей жизни на высокие идеалы добра, человечности.
   А теперь постараемся соотнести эти достаточно общие замечания с конкретной и очень яркой жизнью Миклухо-Маклая.
  

Глава 3

ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ

   О семье и детских годах Николая Николаевича Миклухо-Маклая известно немного. Сам он скупо писал о себе; его родные и близкие не оставили обстоятельных воспоминаний. Когда с конца прошлого века русское общество стало проявлять растущий интерес к личности замечательного путешественника, было уже чрезвычайно трудно собрать о нем подробные биографические сведения.
   Родился он 5 июля 1846 г. в селе Рождественском у г. Боровичи Новгородской губернии в семье инженера-капитана Н. И. Миклухи. Отец - Николай Ильич - происходил из запорожских казаков: его дед Степан, в составе одного из казацких полков, отличился при взятии Очакова во время русско-турецкой войны, получил чин хорунжего и потомственное дворянство. Родился Николай Ильич в Черниговской губернии, учился в Нежинском лицее, пешком - по бедности - добрался до Санкт-Петербурга, поступил в Институт корпуса инженеров путей сообщения, закончил его в 1840 г., руководил строительством одного из участков железной дороги Петербург - Москва. Характер он имел независимый, замкнутый. Женился на домовитой, сдержанной, доброй Екатерине Семеновне Беккер, отец которой, подполковник, был участником Отечественной войны 1812 г.
   Николай Ильич не отличался крепким здоровьем и скончался от чахотки в 1857 г. Екатерина Семеновна осталась с четырьмя сыновьями и одной дочерью. Сын Николай был вторым по старшинству. Малорослый, слабый здоровьем, но рано ощутивший самостоятельность, он бережно опекал младшую сестру Олю.
   Возможно, на детей Н. И. Миклухи повлияла романтика железных дорог (железнодорожный транспорт был диковиннее речного и даже морского; трехмачтовый корабль казался обыденнее, чем пышащий паром локомотив). Во всяком случае, три брата связали свои судьбы с путешествиями.
   Михаил Николаевич по совету Николая стал горным инженером, проводил геологические исследования преимущественно на севере России, работал на Урале, Украине.
   Младший из братьев - Владимир стал отличным моряком, совершал дальние плавания и геройски погиб в Цусимском проливе (1905 г.) во время неравного боя руководимого им броненосца "Адмирал Ушаков" с японской эскадрой.
   С детства Николай Миклухо-Маклай отличался вольнолюбивым и озорным нравом. В те годы российская интеллигенция находилась под значительным воздействием идей утопического социализма и анархизма. Николай словно "впитывал" и невольно воплощал в жизнь идеалы социального равенства и свободы личности. (Более радикальное учение о диктатуре пролетариата еще не окрепло на русской почве; "Манифест коммунистической партии" К. Маркса и Ф. Энгельса был издан в Лондоне в 1848 г., а на русском языке в Женеве лишь 21 год спустя.)
   Многие незаурядные люди с детства становились самостоятельными, вынуждены были (или стремились сознательно) по мере сил отстаивать свою независимость; сознавали свою ответственность за ближних. После смерти отца для Николая окончилось беззаботное существование, когда и воспитание и образование получаешь, не выходя из дома. Болезненный мальчик был немало избалован. И вот - полоса моральных и материальных трудностей для семьи, переезд в скромную квартиру, необходимость определять детей в казенные учебные заведения.
   Николай поступил в училище при лютеранской церкви Св. Анны. Преподавание велось на немецком языке, дисциплина была строгой. Первое обстоятельство не особо тревожило Николая: он легко осваивал языки. А вот приспособиться к жесткому режиму он не смог. Через год пришлось его забрать из училища. В 1858 г. Николай, сдав экзамены, поступил в третий класс 2-й санкт-петербургской классической гимназии. Но и здесь учился не блестяще, прилежностью и примерным поведением не отличался и был исключен из шестого класса.
   Будущий ученый учился посредственно. Что мешало ему справиться с доходчивыми ученическими курсами упрощенных наук? Пожалуй, именно то, что курсы эти подчас слишком упрощены, не требуют напряженных поисков загадок природы, не рассматривают неведомое, а рассчитаны прежде всего на запоминание готовых объяснений, согласие с предлагаемыми решениями, добросовестное повторение известных истин.
   Николай был из числа тех людей, которые успешно справляются со сложнейшими задачами, но только в том случае, если заинтересованы, увлечены поисками. По складу характера и домашнего воспитания он был замкнут, чуждался "учебных коллективов" и чувствовал себя непринужденно только в небольшом кругу друзей. Он не любил командовать, но и не терпел чужой власти над собой. Ему трудно было ужиться и в Петербургском университете, куда он поступил в 1863 г. вольнослушателем на отделение естественных наук физико-математического факультета. Весной 1864 г. он был исключен из университета без права поступления в учебные заведения России. Причины исключения точно неизвестны. Возможно, он принимал активное участие в студенческих волнениях. Во всяком случае, судя по формальной справке, Миклухо-Маклай, "состоя в числе вольнослушателей С.-Петербургского университета, неоднократно нарушал во время нахождения в здании университета правила, установленные для этих лиц".
   С этого момента начались странствия Миклухо-Маклая.
   Он уехал в Германию и поступил на философский факультет Гейдельбергского университета. Вскоре переехал в Лейпциг, где изучал преимущественно медицину, и, наконец, в Иену. Одним из самых ярких преподавателей Иенского университета был Эрнст Геккель. На своих лекциях он не только рассказывал о новейших достижениях в биологии, но и увлекал слушателей красочными сравнениями, упоминанием о нерешенных научных проблемах. В 1866 г. Миклухо-Маклай стал у него ассистентом.
   Судя по письмам Миклухо-Маклая, в своей студенческой жизни любил он более всего независимость. Шумным компаниям предпочитал одиночество. Но не был эгоистом. Отправившись в горы Шварцвальда для отдыха и лечения, он рад "возможности быть совершенно одному". В то же время, отвечая на письмо, где его упрекали в равнодушии, возмущается: "Удивительно, как вы не заметили, что эта фраза "все мне безразлично" является полной противоположностью моей натуры. Это мне все безразлично?! Это я всем доволен!?.. Я могу лишь сказать на это, что вы меня совсем не знаете. Я всегда испытываю большую симпатию к бедным и тем, кто находится в плохих политических и социальных условиях..."
   Не прочь он при случае озорно подшутить над самодовольными немецкими буржуа. Однажды июльским днем иенские чинные обыватели, шедшие на соседнюю горку отмечать церковный праздник, с ужасом увидели распростертое на дороге тело молодого человека в рубашке, залитой кровью. В панике бросились они в полицейский участок, даже не подойдя близко к несчастному юноше. А тот, поднявшись, как ни в чем не бывало отправился в магазин, чтобы приобрести новую рубашку взамен обветшавшей, а теперь еще измазанной красной краской. Эксперимент закончен: среди цивилизованных людей можно лежать, истекая кровью, так и не дождавшись помощи.
   В Иенском университете Миклухо-Маклай увлекся сравнительной анатомией. Он занимался у крупного специалиста в этой области Карла Гогенбауэра. У Эрнеста Геккеля обучался общей зоологии.
   Миклухо-Маклай был непоседой, легким на подъем и восхищенным природой. Он был прирожденным естествоиспытателем, натуралистом. Однако настоящему, знающему ученому необходимо уяснить достижения предшественников, проводить утомительные, а то и скучные однообразные опыты. И Миклухо-Маклай смирял свой бурный нрав, долгие часы проводил в анатомическом зале, корпел над учебниками и трудно читаемыми трактатами. Это были первые значительные победы его воли, целеустремленности.
   Он имел возможность избрать для своих первых научных исследований увлекательные, спорные и "модные" темы, связанные, скажем, с теорией эволюции. Однако выбрал более скромную и на первый взгляд скучноватую тему: сравнительную анатомию беспозвоночных. И что нашел он увлекательного в препарировании различных организмов, подробных описаниях, сопоставлении разных форм?..
   А на чем основано изучение индивидуального развития животных - онтогенеза? На последовательном сравнении анатомических особенностей формирования из зародыша полноценного организма. На чем основана теория эволюции видов - филогенеза? На сопоставлении анатомических особенностей разных групп современных организмов и их предков. Выходит, сравнительная анатомия предоставляет возможность добывать факты для самых разных биологических теорий.
   В 1866 г. Э. Геккель издал свой знаменитый труд "Общая морфология организмов", где обосновал положение о соответствии между индивидуальным и видовым в развитии организмов. Это положение получило название "основного биогенетического закона". И хотя вскоре стало выясняться, что теоретические выводы из этого закона не столь просты и убедительны, как считал Геккель (проблема сохраняет актуальность до сих пор), поставлен вопрос был очень своевременно, возбудил острые дискуссии, стимулировал интересные поиски.
   Сравнительная анатомия животных с начала XIX в. сделалась очень важным разделом биологии. Не случайно знаменитый французский ученый А. Жоффруа Сент-Илер назвал свою важнейшую работу "Философия анатомии". В то же время не всем нравились излишние философствования без надежной опоры на факты. Карл Бэр предостерегал от "заблуждений, в которые можно впасть, если постоянно принимать за действительность предположения вместо наблюдений".
   Миклухо-Маклай намеренно или бессознательно поступал в точности по заветам К. Бэра: стремился тщательно наблюдать жизнь природы, остерегался теоретезировать без хорошего знания фактического материала. Эти качества, в дополнение к энергии, целеустремленности, остроте ума выделяли Миклухо-Маклая из студенческой массы. Не случайно Геккель взял в путешествие на Канарские острова "студента-медика Николая Миклухо-Маклая".
   Из Лиссабона они отбыли на остров Мадейру, ознакомились с его роскошной природой. Вскоре удалось переправиться на остров Тенерифе и совершить трудное восхождение на знаменитый Тенерифский пик (3716 м), покрытый снегом и льдом. Стационарные наблюдения вели на небольшом островке Лансерот, куда постоянно "наведывались" сухие ветры из Сахары. Исследовали преимущественно морских беспозвоночных. Правда, Миклухо-Маклай, помимо губок, изучал рыб, обращая особое внимание на сравнительную анатомию головного мозга и плавательный пузырь.
   Обилие зловредных насекомых стало немалым испытанием для путешественников. С облегчением переправились в Морокко. Здесь Миклухо-Маклай вместе с другим студентом Фолем совершили пеший переход в столицу султанства Марокко, несмотря на то что мусульмане были настроены враждебно к иноверцам.
   На следующий год Миклухо-Маклай отправился с зоологом А. Дорном в Мессину (о. Сицилия), продолжая занятия сравнительной анатомией морских животных. Он сочувственно воспринял идеи Дорна о создании морских биологических станций, где можно было бы изучать жизнь моря в естественных условиях. Из Мессины Николай Николаевич на свои средства, а также на свой страх и риск перебрался к берегам Красного моря. Фауна этого района была почти не изучена. Сказывались физико-химические особенности моря, а также большие трудности и риск для европейцев, приезжающих сюда. Николай писал брату Сергею: "Путешествие мое не совсем безопасно. В Джидду наезжает тьма арабов, отправляясь в Мекку; в это время они особо фанатичны и, кроме того, приезжают из таких стран, которые обыкновенно не терпят столкновений с европейцами". "Страшная жара и нездоровый, в особенности для приезжающих, климат - все эти обстоятельства с прибавкой самых скверных и неверных путей сообщения, с моим незнанием арабского языка... делает мою экскурсию зависимой от случая".
   Иначе говоря, его постоянно могут убить.
   Пришлось изменить по возможности внешность: обрить голову, покрыть темным гримом лицо, облачиться в арабский костюм и подражать поведению мусульман. Микроскоп, термометр, записную книжку он тщательно скрывал. Недостаток средств способствовал естественному слиянию с местным населением, терпящим постоянную нужду. Наряд его быстро обветшал и пропылился насквозь, лицо почернело от загара, тело высохло от недостатка пищи и постоянных болезней, в особенности лихорадки и дизентерии. На неуклюжих парусных барках, петляющих между рифами, на грязных пароходиках, пешим ходом по раскаленным пескам продвигался он вдоль побережья Красного моря.
   Он не желает ограничивать себя сугубо научными изысканиями. Его интересует и волнует все, в частности жизнь местного населения. С возмущением пишет: "Рынки невольников, несмотря на запрещение, находятся под носом у египетских властей". Отмечает удручающую нищету населения и предполагает ее причину: "...эта неподвижность, апатия, нежелание даже шевельнуть пальцем для лучшего удовлетворения самых первых жизненных потребностей еще более поддерживается и освящается религиею, которая приучает смотреть на все как на предопределенное свыше и изменить которое человек не в силах". В то же время: "Ни один из путешественников, долго и объективно наблюдавший жителей в местностях, прилегающих к берегам Красного моря не отказывал им в природных умственных способностях".
   Духовная и материальная культура образует единство и формируют человеческую личность. По сравнению с этим могучим влиянием окружающей природно-культурной среды отступают на дальний план расовые биологические особенности. Индивидуальные духовные различия между представителями одной и той же расы сплошь и рядом четче выражены, чем межрасовые. Хотя по анатомическим показателям выявляются более или менее отчетливые группы людей разных племен, национальностей, рас.
   Он еще не начал активно заниматься антропологией, специализируясь в сравнительной анатомии. Накопил богатый материал. С помощью "пожертвований" от европейских консулов ему удается выбраться через Турцию в Одессу. После недолгого обследования Южного берега Крыма Миклухо-Маклай продолжил изучение мозга хрящевых рыб на Волге. Отсюда он направился в Москву, где выступил с сообщением на Втором съезде русских естествоиспытателей и врачей. Переехав в Петербург, двадцатидвухлетний ученый сделал более развернутый доклад. Он, в частности, сказал: "Чем дальше продвигается наука и чем дальше упрощаются ее выводы, тем сложнее становятся методы работы, приводящие к этим выводам. Это особенно справедливо по отношению к зоологии. Характер работ в этой отрасли знания существенно изменился за последнее десятилетие. Изучение фауны мало-помалу перенеслось из кабинетов, музеев, зоологических садов в естественные обиталища животных, где они могут быть наблюдаемы в естественной обстановке. Зоологи... обратились за материалом к живой природе, стали путешествовать... Последствие такого поворота в методах исследования не замедлило проявиться в весьма важных научных открытиях и обобщениях, таковые трудно было бы ожидать при старых способах работы над мертвыми животными".
   В последующие годы в России были созданы две морские биологические станции: на Соловецких островах и в Севастополе (конечно, трудно определить, какую роль в их создании сыграли предложения Миклухо-Маклая). Сам молодой ученый уже был увлечен другой, еще более грандиозной идеей. Он задумал приступить к биологическому и антропологическому изучению побережий и островов Тихого океана.
   Все началось с предложения директора зоологического музея Академии наук Ф. Ф. Брандта обследовать богатую коллекцию губок, собранную во время экспедиций академика Бэра на Баренцево море, академика А. Ф. Миддендорфа на Охотское море и И. Г. Вознесенского по северным окраинам Тихого океана. Миклухо-Маклай принял это предложение. А год спустя опубликовал сообщение о проделанной работе. Он осторожен в своих выводах. Оправданно остерегаясь выделять излишне много новых видов губок, называет их вариациями. В общем, решение было верное. Но в одном случае он ошибся. По его мнению, одна из байкальских пресноводных губок является разновидностью кремневой губки Охотского моря. Это навело его на мысль, будто Байкал некогда был частью обширного моря внутри Азии, соединенной с Мировым океаном (такую гипотезу ранее высказал А. Гумбольдт). Последующие исследования опровергли эту идею.
   Необычайную изменчивость губок Охотского моря он верно объяснил чрезвычайной разнородностью природной обстановки в этом районе. Тем самым обратил внимание исследователей на вопросы экологии. Благодаря общению с Э. Геккелем Миклухо-Маклай был осведомлен об основах этой только еще зародившейся отрасли знаний. Геккель (автор термина "экология", от слова "ойкос"- обиталище) называл так общую науку об отношениях организмов к окружающей среде, ко всем условиям существования.
   Губкам посвятил Миклухо-Маклай четыре статьи (одна из них была опубликована лишь в 1952 г.). Он стремился анализировать строение губок в связи со средой обитания. Перед ним, по его словам, "лежал мертвый, сморщенный материал как объект для наблюдений и вместо окружающей природы - только несколько описаний и сведений о местности, откуда происходили... объекты". Он восполнил свое незнание изучением соответствующей литературы, что было вовсе не обязательно для решения тех частных задач, которые были поставлены перед ним. Пришел к удивительно мудрому выводу: "Изменение организации животных, в особенности низших, может быть правильно понято и научно объяснено только при самом тщательном исследовании той среды, в которой эти животные обитают". То есть, анатомия животных тесно связана с экологией.
   Чтобы завершить знакомство с Миклухо-Маклаем, еще не начавшим исследования на островах Тихого океана, надо упомянуть о его работах по сравнительной анатомии. Уже в первой небольшой студенческой заметке он, в сущности, делает научное открытие (пусть и небольшого масштаба), обнаружив у эмбрионов некоторых акул (селахий) в стенке пищевода углубление слизистой оболочки. У взрослых особей этот зачаток (или остаток, рудимент?) плавательного пузыря пропадает. Полностью разделяя идею эволюции видов, Миклухо-Маклай задается вопросом: как возникли подобные аномалии? Приходит к выводу, что это следы зародившегося органа, который не получил развития, оказался "излишним", испытав "обратное развитие" (регресс, вырождение). В последующие десятилетия вопрос этот не раз обсуждался учеными. Большинство из них склонилось к мнению, что хрящевые рыбы (акулы в том числе) не имели плавательного пузыря. Однако, факты, добытые студентом Миклухо-Маклаем, сохраняют свою значимость, а выводы заслуживают серьезного внимания.
   Наиболее крупная из его первых работ посвящена сравнительной анатомии мозга рыб. Он дает краткую и точную характеристику подобных исследований, проводимых ранее, обнаруживая отличное знание научной литературы. Проявляет самостоятельность и смелость мысли, не соглашаясь с мнениями авторитетнейших ученых (в частности, К. М. Бэра). Аргументация Миклухо-Маклая была убедительна. С ним согласился Бэр. Впрочем, последующие исследования не подтвердили всех утверждений Миклухо-Маклая. "Это, однако,- считает советский ученый И. И. Пузанов,- далеко не обесценивает необычайно тщательной, детально и прекрасно иллюстрированной работы М.-М., содержащей большой фактический материал и проложившей путь последующим работам Бехтерева, Эдингера, Джонстона". Она не утратила значения и в наши дни и цитируется в списках основных работ по анатомии мозга.
   Подчеркнем две особенности этого труда молодого ученого. Обстоятельные и четкие описания сопровождаются великолепными зарисовками. А еще - широкие обобщения. Накопленные факты он не только по-своему классифицирует, но и делает некоторые теоретические выводы. По его мнению, строение мозга акуловых рыб можно считать исходным, первоначальным, сочетающим в себе признаки (задатки) более специализированных форм у костистых рыб, с одной стороны, и амфибий - с другой. Мозг акуловых имеет наиболее "осредненное" строение.
   Эта идея логична, помогает находить исходные формы организмов и понимать законы эволюции. Ведь идет развитие органических форм не только от простого к сложному, от меньшего разнообразия частей к большему. Усложнение организации, достижение "совершенства" может привести и в тупик.
   И все-таки подобные общие соображения еще не доказывают происхождения, скажем, амфибий от акулоподобных рыб. Потому что вопросы происхождения видов не могут быть решены на основании только сравнения уровней организации мозга. Например, мозг у дельфинов развит значительно лучше, чем у обезьян, но человек с обезьянами объединен в одно семейство приматов, тогда как его родство с дельфинами (по происхождению, а не по размеру) весьма отдаленное.
   Однако учтем: нам нетрудно так рассуждать, имея перед собой множество специальных и популярных работ, посвященных биологической эволюции. А Миклухо-Маклай начинал свою деятельность в те годы, когда эволюционная теория только еще вошла в науку и многими мыслителями отрицалась.
   Сравнительные исследования мозга и сейчас имеют колоссальное значение. Им посвящаются многие работы. Закономерности цефализации все еще не выяснены до конца. С удивительным совершенством устроен головной мозг человека, и нет еще сколько-нибудь убедительных объяснений того, как удалось земной природе создать его из простейших комочков однородной, но живой и трепетной протоплазмы...
   Уже первые самостоятельные шаги Миклухо-Маклая в науке показывают, что ученый не ищет легких путей и быстрых успехов, умеет сочетать обстоятельные кропотливые лабораторные наблюдения с опаснейшими путешествиями в экстремальных ситуациях. У него светлый ум, сильная воля, независимость суждений, неутомимая жажда познания. Он готов взяться за трудную, ответственную работу, потому что верит в свои силы.
   Первоначально, планируя свои исследования в Тихом океане, Миклухо-Маклай намеревался еще более углубиться в изучение беспозвоночных и рыб, специализироваться и далее в тех областях науки, где он успел проявить себя и завоевать определенный авторитет. Но эти намерения очень скоро он решительно изменил. Узкая специализация - верный путь к академической карьере - его совершенно не привлекала.
   В то время складывалась российская школа антропологов. Увидела свет крупная работа молодого ученого А. П. Богданова "Материалы для антропологии курганного периода в Московской губернии" (1867), отмеченная почетным дипломом. Автор провел первые в России крупные археологические раскопки с обмером черепов древних россиян. Была устроена в Москве первая этнографическая выставка, и шла активная подготовка выставки антропологической. Столь благоприятная научная обстановка укрепила Миклухо-Маклая в намерении сопровождать зоологические исследования изучением человеческих племен и рас в юго-западной провинции Тихого океана, которую человек осваивал сложными и не вполне выясненными путями.
   Обосновывая свой проект, молодой ученый писал: "Читая описания путешествий, почти что во всех я находил очень недостаточными описания туземцев в их первобытном состоянии, т. е. в состоянии, в котором люди жили и живут до более близкого столкновения с белыми или расами с уже определенной цивилизацией... Путешественники или оставались среди этих туземцев слишком короткое время, чтобы познакомиться с их образом жизни, обычаями, уровнем их умственного развития и т. д., или же главным образом занимались собиранием коллекций, наблюдением других животных, а на людей обращали совершенно второстепенное внимание. С другой стороны, еще такое пренебрежение ознакомления с первобытными расами не казалось достойным положительного сожаления вследствие обстоятельства, что расы эти, как известно, при столкновении с европейской цивилизацией с каждым годом исчезают.
   Времени, по моему мнению, не следовало упускать, и цель - исследование первобытных народов - мне казалась достойной посвятить ей несколько лет жизни".
   Как только он твердо решил осуществить путешествие на малоизученные острова Тихого океана, для него началась полоса тяжелых испытании. Он не имел средств на далекую поездку и тем более на организацию экспедиции. Его имя было известно преимущественно за границей, где он опубликовал несколько статей (как специалиста по губкам, рыбам, сравнительной анатомии). Да и молод он был даже по оценкам того времени, когда справедливо считали ученого, достигшего 25 лет, находящимся в расцвете творческих возможностей. Он только что приступил к самостоятельным исследованиям, а этнографией и антропологией совсем не занимался. Кто согласится поручить серьезную, сложную и требующую определенных ассигнований работу человеку, еще не успевшему приобрести внушительный авторитет и желающему заняться новыми для себя науками?
   Его предложение вызвало недоверчивое и недоброжелательное молчание. Он проявил настойчивость. Добился лишь того, что вице-председатель Географического общества Ф. П. Литке заявил: "Нам должно быть осторожными с этими бедовыми людьми, с учеными, к которым принадлежит господин Миклухо... Какой его авторитет в науке? Правда, ученый секретарь общества блестящий географ П. П. Семенов поддержал намерения Миклухо-Маклая. Однако в ответ на его рекомендательное письмо авторитетные биологи А. М. Бекетов и К. Ф. Кесслер заявили, что Миклухо-Маклай "недостаточно заявил о своей учености".
   Впору было отчаяться и переменить свои планы в соответствии с реальными возможностями. Ему была предложена более приемлемая программа исследований. Географическое общество согласилось ассигновать 1200 рублей, если он займется изучением фауны русской северной части Тихого океана.
   Этот вариант

Другие авторы
  • Терещенко Александр Власьевич
  • Ковалевский Максим Максимович
  • Горянский Валентин
  • Филдинг Генри
  • Малиновский Василий Федорович
  • Теплов В. А.
  • Вейнберг Петр Исаевич
  • Харрис Джоэль Чандлер
  • Болотов Андрей Тимофеевич
  • Габбе Петр Андреевич
  • Другие произведения
  • Воейков Александр Федорович - К N. В. С.
  • Ушинский Константин Дмитриевич - Письма о воспитании наследника русского престола
  • Юрковский Федор Николаевич - Е. Колосов. Роман Ф. Н. Юрковского в жизни и в литературе
  • Анненский Иннокентий Федорович - Автобиография
  • Шулятиков Владимир Михайлович - Андрей Иванович Чарушников
  • Ходасевич Владислав Фелицианович - Московский литературно-художественный кружок
  • Сервантес Мигель Де - Нумансия
  • Аксаков Константин Сергеевич - Три критические статьи г-на Имрек
  • Каронин-Петропавловский Николай Елпидифорович - Каронин С.: Биобиблиографическая справка
  • Венгеров Семен Афанасьевич - Шекспир
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (22.11.2012)
    Просмотров: 294 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа