Главная » Книги

Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Статьи и материалы по антропологии и этнографии народов Океании, Страница 24

Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Статьи и материалы по антропологии и этнографии народов Океании



ать "калит кло-кло" или "диоса" "невидимым калитом" только отчасти верно, так как он невидим для обыкновенных людей: люди-калит, однако же, могут его видеть.}, но земные калит считают "уленга" построенными также и для них самих, и целые дни проводят в тех, которые пообширнее, куда туземцы приносят им все необходимое. Заболевает ли кто из семьи, требуется ли по какому-нибудь случаю особенно часто совета калита, туземец спешит построить "уленга".
   Я уже сказал, что калитом могут быть и женщины и что в каждой деревне находится таковой, мужского или женского пола, но собственно, как мне говорили, на всем архипелаге 5 главных калит.
   К сожалению, мне не удалось узнать, какие процедуры предшествуют возведению калита в его должность; может быть, впрочем, что никаких особых церемоний при этом нет, а это звание переходит по наследству. Мне показывали детей, говоря, что они "маленькие калит" и что когда подрастут, будут "большими калит". Так как калит не считают ниже своего достоинства брать себе жену или жен, то, вероятно, их дети наследуют их звание.
   Рыба, про которую мне говорили, что она "калит", была из разряда скатов (Rhinobatus punct.). Я думаю, что многие животные разделяют с нею это достоинство, но мне не случалось наткнуться на них {Другая рыба-калит - угорь, которого туземцы называют "кителель". Только немногие могут ее есть, для большинства она строго "могуль" (табу). Я слы, шал о ней предание, что причина землетрясения в Пелау-громадный "кителель", живущий глубоко под землею. Мне также рассказывали, что под землею живут люди, которые спят, когда на земле (в Пелау) день, и, наоборот, ходят, едят, сажают таро, когда в Пелау ночь. Эту страну называют туземцы "Датек".}.
   Я слыхал в Малегиоке о камне, который пользуется особым почетом, которого также называют "калит" и которому даже приносят жертвы. Этот камень называется "Милат" {Некоторые произносили "Милас".}, находится в участке Нарамелунгуй на о. Бабельтопе. Вот предание о нем:
   "Давным-давно женщина по имени Милат разрешилась от бремени тремя сыновьями и дочерью. (Кто был ее супруг - предание умалчивает, или рассказчик позабыл его). От этих детей Милат произошли люди, которые живут теперь в четырех участках архипелага. От трех сыновей произошли люди Артингала, Нарамелунгуя, Корора, от дочери - <люди> Емелийк. Случилось большое наводнение, и море залило большое пространство острова. Милат хотела при помощи толстого бамбука спастись, достигнув горы, которая не была под водою. Но бамбук погрузился в воду, и Милат утонула. Зацепившись волосами за деревья, она осталась в области Нарамелунгуй и превратилась в камень. Камень-женщина Милат еще до сих пор существует; можно видеть ее лицо, груди22 и прочие части тела. Туземцы 4 названных участков, считая Милат своею прародительницею, посещают и приносят масло, которым натирают ее тело" {"Камней-калит" в архипелаге, вероятно, немало, так как в одном Малегиоке я слышал о трех: один называется Мангахуй, с человеческим лицом, который ест волоса проходящих мимо небрежно причесанных женщин. Олегиок, который находится близ пая рупаков, в самом селении, имеет обыкновение приподниматься из земли, когда "кальдебехель" Малегиока добыли неприятельскую голову, между тем как в селении об этом еще не знают. Кодаль-мелех - третий камень-калит, которого называли даже "калит кло-кло" (большой-большой калит), но не прибавили никакой особенности о нем.}.
   Здесь мы имеем пример, как фазы религиозного развития тесно связаны между собою.
   Рядом с шаманизмом мы имеем культ предков, который переходит почти что в почитание идолов. Камню-калиту Милат недостает только особого храма и нескольких жрецов, чтобы стать идолом в полном значении слова {В Пелау встречается род фетишизма, в подробностях весьма похожий на оним или "кумани" папуасов Новой Гвинеи (см. мои "Ethnologische Bemerkungen über die Papuas der Maclay-Küste in Neu-Guinea. II. Batavia, 187624). Совершенно как и там, туземец Пелау убежден, что его явные или тайные враги могут сделать его больным и даже быть причиною его смерти, если достанут пучок его волос или немного жеваного им пинанга. Известные манипуляции (заговор, сжигание и т. п.) превращают эти предметы в "олай", от которого он заболевает и даже может умереть. Мне говорили в Малегиоке, что жители Корора (их враги) привозят нередко в Малегиок заговоренное таро, раковины, рыбу и другие съестные припасы в виде подарка. Съевшие их люди, не подозревая "олая" (заговор, лекарство), заболевают и умирают от него. Но есть калиты, прибавил рассказчик, умеющие распознавать, заговорены ли подарки. Человека, который приготовляет олай, называют "мала-паль".
   Не единственно заговоренная пища может причинить вред: таро или рыба, которые перед приготовлением были брошены сильно на землю или которых били, есть опасно: от них обыкновенно заболевают. Туземцы Пелау весьма суеверны; множество мелочей могут быть причинами болезни, несчастья, неудачи. Так, жить в доме, в котором при постройке конек был поднят небрежно (например, раскачивая его) или так, что один конец был поднят прежде, чем другой, в доме, в котором пальмовые или панданусовые листья положены особенным образом, весьма опасно: болезнь, ряд несчастий и даже смерть хозяина могут быть следствиями.
   Если, собираясь куда-нибудь или предпринимая новую работу, туземец увидит на дороге мертвую мышь, на этот день отъезд или работа откладываются в сторону, чтобы не случилось несчастья на пути или чтобы работа удалась. Испражнять мочу в отверстие нор земляных крабов не следует из боязни какой-нибудь болезни половых органов, которую причинит рассерженный краб.}23.
   Могуль. Обычай, который имеет (или, вернее, имел) свое полное развитие в Полинезии и который там называется "табу", встречается, как известно {Waitz T. Op. cit. Th. 5. Abth. 2. S. 147.}, и в Микронезии. На о. Вуап он называется "матра-мат" {Туземцы Вуап произносят различно, иногда слышится: "мата-мат", иногда "маса-мас".}, в архипелаге Пелау он обозначается словом "могуль". Что туземцы считают могуль, узнать можно вполне только при продолжительных сношениях с ними или случайно наткнуться на интересный пример применения этого обычая; при кратковременном посещении его влияние особенно заметно при еде: этот человек не ест кур, эта женщина считает такую-то рыбу могуль, а может есть другую и т. п. Человек, например, добывший недавно голову неприятеля, не может есть известную пищу (например, кур); такая-то тропинка - могуль для женщин и т. д. Очень много местностей в архипелаге считаются могуль. Разумеется, главные начальники, многое, принадлежащее им или относящееся до них, так же как и калиты, рупаки,- могуль для низших {Между тем как "могуль" соответствует полинезийскому "табу" или "пома-ли" Молуккских островов, "плюль" в архипелаге Пелау аналогично малайскому "сасси" (особенно распространенному и сохранившемуся обычаю на Молуккских островах)25. "Могуль" имеет более или менее религиозный характер, и несоблюдение его, как и несоблюдение "помали", карается болез-нию, несчастием и т. п., а не людьми. "Плюль" - мера административная или полицейская, и проступки против него наказываются людьми; "каль-дебехель" или "солдао" смотрят за соблюдением наложенного "плюль". Когда, например, кокосовые или арековые орехи становятся малочисленны на деревьях, главный начальник или рупаки или даже "кальдебехели", с согласием первого, налагают "плюль" на соответственные деревья, и ни один туземец, под страхом наказания, не смеет обрывать их; хотя эти деревья - общественная собственность, но наложенный "плюль" делает пользование ими па время запрещенным для всех. Если "кальдебехель" застают кого-нибудь, преступившего запрет, то без дальнейших церемоний надевают ему на шею веревку, и только значительный выкуп, который идет в пользу "кальдебехель", может избавить преступника против "плюль" от повешения.}.
   В примечании к стр. 118* я упомянул об отсутствии обрядов, и, действительно, в архипелаге Пелау находятся едва следы их, и единственно (насколько я узнал) при погребении. Когда родится ребенок, когда дают ему имя, нет никаких церемоний. Выбор имени не связан также ни с каким обыкновением, и теперь вошло в моду называть детей именами европейцев. Также женитьба - простой контракт Или, вернее, покупка девушки у ближайших ее родственников. Погребение следует скоро после смерти туземца; если это случилось утром, то около полудня, как только могила готова, его хоронят {Покойника обмывают, одевают в новую одежду (кариут), ему надевают разные украшения на шею или оставляют все, которые он обыкновенно носил (ожерелья, серьги), на нем. за исключением, однако же, "ологоль месегеу" (atlas Halicore Dugong L.), который считается слишком ценным, почему его по смерти снимают с рук рупаков. Лицо и грудь покойника намазываются красною краскою.}; если он умер вечером или ночью, то тело его стерегут при ярком свете костра или факелов, пьют "илан" {"Илан" - сироп, приготовленный кипячением сока из ростка кокосовой пальмы. Он имеет приятный, сладкий вкус и может быть долго сохраняем, не портясь.} с лимонным соком и водой, жуют пинанг и курят. Главный вождь произносит род похвальной речи над покойником.
   Когда могила готова, мать или ближайшая родственница умершего идет осмотреть ее, и женщины воют, когда хоронят тело. Только немногие мужчины, ближайшие родные усопшего, присутствуют при погребении; похороны почти исключительно дело женщин, которые за эту услугу получают по небольшому черепаховому подносу и по такой же ложке.
   Четыре главные плакальщицы живут 4 месяца в доме покойника; во время этого периода им строго запрещено употребление воды (т. е. они не должны мыться, пить весьма немного и т. п.). Этот период и обычай называется "мугниу".
   Гробницы находятся около самых домов, перед дверьми. Тело хоронят в лежачем положении, завернутое в циновки.
   Клубы кальдебехель и пай. Как и на о. Вуап, все мужское население разделено на клубы, которых члены называются "кальдебехель" {Некоторые туземцы переводили в разговоре с европейцами это название словом "солдао". Не знаю, как давно это имя вошло в употребление и насколько верно передает этот перевод название и значение "кальдебехель".}, которых сборные дома называются "пай"; а женщины при них носят имя "монголь". Численность клубов и домов их соответствует числу населения; так, например, в Малегиоке, резиденции томоля (главного начальника) Артин-гала, было 6 пай, и в каждом членов от 15-40 человек, которое число значительно варьирует, как мне сказали {Вот названия пай и численность их членов в Малегиоке во время моего посещения: Аркердеу - 40 чел., Комаук - 20 чел., Кальдесикибиль - 30 чел., Пейлекалит - 15 чел., Курурау - 20 чел.}.
   Касательно сведений об истории учреждения этих обществ или клубов, их уставах, характере их влияния на общественную жизнь и т. п. отсылаю читателя к сообщениям путешественников, долее меня бывших в архипелаге. Замечу только, что при мимоходном даже знакомстве с жизнию туземцев Пелау приходишь к мнению, что это учреждение играет в ней большую роль.
   Совершенно подобный клуб, как и "кальдебехель" или "солдао", образуют также рупаки, который посещается даже главным начальником, почему, вероятно, их пай (обыкновенно три рядом стоящих дома) находится вблизи дома главного начальника, как это я видел в Короре и Малегиоке. Европейцам, посещающим эти острова и остающимся не (настолько) долго, чтобы построить особый дом, главные начальники отводят обыкновенно квартиру в пае рупаков. Во время своего несколькодневного пребывания в Короре я жил в пае, около дома айбадула; в более древнем из этих трех сборных домов, но который еще цел, помещался некогда капитан Мак-Клюр {Waitz Th. Op. cit. Th. 5. Abth 2. S. 101.}26.
   В Малегиоке один из трех пай (около дома томоля) только что был вновь выстроен, но еще не открыт для посетителей. Мне сказали, что ожидают для торжественного посвящения его голову неприятеля; добыв таковую, будет устроен пир, будут пляски, и новый пай откроется для членов.
   Об архитектуре пай, их оригинальных фронтонах поговорю ниже, при описании построек вообще.
   Необходимым аксессуаром пай, как и на о. Вуап, являются "монголь" {Некоторые туземцы произносят "монгаль".}, которых число различно в разных пай; в некоторых оно значительно; так, например, в одном пай в Малегиоке на 20 человек мужчин было 12 женщин.
   Называть монголь публичными женщинами (ошибку, которую я сам сделал в предыдущем письме об о. Вуап), мне кажется, отчасти неверно. При покупке девушки каждый член вносит свою часть платы за нее, и она делается женою только членов пай, при котором она находится. Это скорее пример ограниченного "коммунального брака", даже строго соблюдаемого. В этом смысле были все ответы туземцев, из которых я узнал, что члены пай никогда (?) не предоставляют своих монголь другим туземцам, даже временным гостям {"Что, если главный начальник прикажет предоставить "монголь" другому, например белому, или сам возьмет ее?" - спросил я у нескольких туземцев, разговаривая с ними об этом учреждении. "Ни томоль, ни айбадул, ни один из главных начальников этого не сделает,- был ответ,- потому что они знают, что его тогда убьют кальдебехель". Не знаю, насколько такое сангвиническое мнение подтвердится на деле и воспоследует ли tant de bruit pour si peu de chose9*, как "монголь", но тредоры и туземцы мне говорили, что если белый спросит у главного начальника для себя женщину на время пребывания на островах или на одну только ночь (случай, нередко встречающийся), то главный начальник никогда не назначает монголь, а приказывает одному из простых людей уступить для этой цели на время свою жену. Ясно, что удобнее иметь одного, может быть, недовольного против себя, чем целый клуб.}.
   Так как нет, как уже сказано, особенных церемоний, сопровождающих вступление в брак, то и с этой стороны разницы нет; в одном случае девушка делается женою одного, в другом - женою многих.
   Между участками существуют условия меняться девушками для клубов; так, например, мне говорили, что подобное условие существует между Корором и Айрай. Отцы или родственники произвольно отдают своих дочерей в клубы, тем более, что члены клуба, платя сообща, всегда почти дают хорошую цену. Участь этих монголь, как я уже заметил, говоря о той же категории женщин на о. Вуап, нисколько не хуже жизни других женщин, во всяком случае комфортабельнее и разнообразнее. Их карьера кончается, однако же, не в пае, где требуются преимущественно молодые женщины: они выходят замуж, так как положение монголь не считается нисколько унизительным. В корорском пай я видел в числе монголь еще не развитых физически девочек лет 10 или 11, которые ожидали очереди {Мне сказали, но не знаю, верно ли, что одна из маленьких девочек была дочь одной из монголь. Что монголь имеют детей, я часто слыхал, но не знаю, остаются ли в таком случае дети женского пола в том же пай и становятся ли со временем монголь.}. Кроме обязанности монголь исправлять должность жен кальдебехель и прислуживания в пае, они сопровождают их в походах; их обязанность тогда, кроме приготовления еды,- пение воинственных песен {Знакомясь с этими обществами кальдебехель на о. Пелау, я невольно вспомнил об обществах "улитаос", или "уритаос", некогда существовавших на Марианских островах. Как и там, они существуют на всех островах, образуют отдельные замкнутые общества и имеют везде свои дома (пай); как и там, члены их живут с девушками, причем не стеснены брачными узами и обязанностями; положение этих женщин (монголь) на о-вах Пелау не считается нисколько унизительным, хотя они не стоят выше других, как на Марианских островах; общества кальдебехель, будучи вооруженною силою (что выражается даже в переводе - "солдао"), имеют, разумеется, значительное влияние на управление.
   Что касается языка песен "улитаос", непонятного другим, то замечу, что на о. Вуап я записал несколько песен, которых ни певшие их, ни старики, к которым первые меня отослали, не сумели перевести. Одни говорили, что слова этих песен принадлежат диалекту другого участка острова и что там их, может быть, понимают; другие утверждали: это старый язык, которого никто на острову не знает более. Подобно этому могли быть песни улитаос непонятны другим. Не имея здесь сочинений Фрейсине и Ле Гобиена, на которые ссылается Герланд (Waitz Th. Op. cit. Th. 5. Abth. 2. S. 148), не могу решить, насколько их сообщения могут поддержать предлагаемую гомологию и имеет ли религиозный характер, который придает этим обществам "уритаос" Герланд, достаточную поддержку в описаниях путешественников, бывших на Марианских островах до истребления их туземцев28.}27.
   Положение женщины в архипелаге Пелау сравнительно высокое и влияние их значительное. Они не только могут быть калит и через то иметь большое значение, но даже в некоторых случаях они не лишены права временно занимать место главного начальника {Мне называли участок, в котором был такой пример во время моего посещения островов, но, к сожалению, заметка эта утратилась, я не могу найти ее до сих пор.}, и они пользуются тогда общим послушанием. Женщины образуют, как и мужчины, особые общества, и мне говорили, что если женщина серьезно провинится, она судится (?) женщинами же. Не знаю, однако же, насколько это верно. Так как при наследовании женская линия имеет первенство перед мужскою, то из этого следует неравенство общественного положения женщин; так, например, айбадул в Короре называл "queen"10* не одну из своих жен, а сестру, желая выразить ее положение как высочайшей женщины в Короре.
   Туземцы берут несколько жен, но чаще двух, которых помещают в отдельных домах. Жены пользуются значительною свободою, и мужья позволяют им посещать без себя пляски пиры и т. д.
   Как только жена замечает беременность, половые сношения с мужем прерываются, и они могут быть возобновлены не ранее 10 месяцев после родов {Но подобное воздержание во время менструаций мужчины Пелау, как они сами сознаются, считают лишним. Этому как бы противоречат воззрения их относительно коитуса. Отправляясь на рыбную ловлю, туземцы очень опасаются, чтобы кто из мужчин, спавших последнюю, ночь с женщиною, не прикоснулся бы до "пуба" (большой корзиноподобный аппарат из бамбука для ловли рыбы). Если такой человек дотронется каким-либо образом до него, улова совершенно не будет или он выпадает самый мизерный.}. С женами обращаются хорошо, хотя возлагают на них всю нелегкую полевую работу. Есть в обществе жены на о-вах Пелау муж не считает унизительным, но выказывать ей11* при посторонних большое внимание считается неприличным; также посетитель, приходящий к мужу и застав жену его сидящею около него, должен игнорировать ее присутствие; противное, как мне говорили, не считается bon ton12* в обществе Пелау.
   Постройки29. Дамбы. Почти около всех береговых деревень построены далеко выходящие в море дамбы; их назначение отчасти чтобы служить брекватерами, отчасти их строят для удобств при рыбной ловле30. В селениях улицы представляют, как и на о. Вуап, массивные мостовые, которые переходят в лестницы, если того требует местность. Для туземца, не носящего обуви, эти мостовые, может быть, целесообразны, я же находил их всегда почти весьма неудобными. Средние, более плоские и широкие камни, образующие собственно тропинку, по которой преимущественно ходят, вытертые ногами многих поколений, для подошв европейской обуви скользки; при дожде это неудобство еще увеличивается. Так как промежутки между камнями не выполнены землею или песком, то приходится ступать с одного камня на другой и соразмерять шаги, чтобы не попасть в промежуток и не свихнуть себе ноги, что легко может случиться при узкости и глубине этих скважин.
   Приходится, ходя по этим мостовым, постоянно смотреть под ноги, отгонять всякую мысль и не обращать внимания на местность вокруг. Во избежание всего этого я часто предпочитал ходить в канавках по сторонам, что немало удивляло туземцев, которые, привыкшие к этой гимнастике, быстро шагают с одного камня на другой.
   Но, во всяком случае, эти мостовые, которые стоили туземцам, не имеющим вьючных животных, немалого труда, делают им честь, как сооружение для общественной пользы.
   Пай. Хотя общий характер и расположение общественных домов на о. Вуап и архипелаге Пелау сходны, но образ постройки их разнится более, чем их имена: пай (Пелау) и бай-бай (Вуап)31.

 []

   Здесь пай построен из дерева, бревен и толстых досок, а не из бамбука и необтесанных стволов, как на о. Вуап, и все здание скреплено здесь не веревками, а шипами. Хотя пай обыкновенно стоит на возвышенной каменной террасе, но он имеет еще, кроме того, особенный пол из толстых досок, которые отстоят от земли на 1/2 или 3/4 м. Здание не стоит, однако же, на сваях, а на нескольких поперечных бревнах, которые в свою очередь лежат на больших камнях. Внутренность освещается окнами32, которые служат также дверьми: по одному в переднем и заднем фасаде и по нескольку подобных же расположенных друг против друга в боковых стенах. Вкопанное, снабженное ступенеобразными зарубками бревно находится против каждого окна-двери, заменяя лестницу.
   Вышина крыши парализует неудобство низких стен; внутри далеко не жарко, даже при дневном maximum температуры; все четыре стены, представляя отверстия, ветер свободно гуляет в пае; не раз даже в полдень мне казался сквозной ветер неприятным по своей прохладе. На ночь окна-двери могут быть заперты ставнями с внутренней стороны. Толстые доски, образующие пол, гладко обтесаны и выполированы ногами посетителей; в некоторых местах в крае их сделаны вырезки, которые таким образом представляют искусственные щели для плевания и выливания жидкостей. Они так расположены, что приходятся около тех мест (вдоль стен), где посетители имеют обыкновение садиться или ложиться спать. Посредине пай на полу находятся две или три окруженные возвышенными рамками площадки33, с насыпанною землею и несколькими камнями, служащие подставками для горшков34.

 []

   По стенам пая стоят несколько выдолбленных стволов в 1 - 1,5 м вышины, которые употребляются как сосуды при приготовлении "корегура" - национального питья, состоящего из "илан" (сиропа), лимонного сока и воды35. Ряд полок находится на боковых стенах для складывания на время дня циновок и подушек. Вечером пай освещается или костром очага, или ночниками, так как туземцы умеют приготовлять довольно порядочное кокосовое масло.
   Описав приблизительно внутренность пая, перехожу к его фронтону, который своими фигурами обращает на себя внимание подходящего к нему. Не стану описывать всех вырезанных на нем фигур, так как описание вряд ли даст верное понятие о них, между тем как простой контурный рисунок может достигнуть этой цели. Но между прочими фигура, которая преимущественно бросается в глаза по своей величине, по своему исполнению, по своей всеобщности как украшение над дверьми почти всех пай {Я говорю только про Корор и Малегиок, где сам был.}, представляет нагую женщину с горизонтально распяленными ногами, и руками, опирающимися на колена. Эта фигура (в 3/4 или в натуральную величину) повторяется на фронтонах большинства {На фронтоне одного пая в Малегиоке был представлен мужчина с громадным penis; на фронтоне другого, также в Малегиоке, туземный художник пытался представить европейского солдата в кивере, с ружьем в руках; на других фронтонах красовалась описанная женская фигура.} пай, с малыми различиями в аксессуарах. В новых пай эта фигура, как и остальные, была раскрашена в желтый, красный и черный цвета.
   Живя в Короре, я пожелал узнать, какая причина выставлять у входа в пай такую вывеску, которая, хотя и соответствует назначению монголь, мне казалось, должна иметь еще какое-нибудь другое значение, опираться на какую-нибудь историю или предание. Я спросил айбадула (который понимает и говорит немного по-английски) о ней; узнал от него, однако же, одно только имя Дилукай, под которым фигура эта известна в архипелаге, и что так называлась одна женщина, которая умерла уже давным-давно. Я обратился к одному из рупаков (который, пробыв несколько месяцев на одной из шкун, заходящих довольно регулярно на архипелаг, и побывав даже в Гонконге, говорил очень порядочно по-английски), он сказал мне, что старые люди знают историю Дилукай, но что он, слыхав ее давно, не помнит ее, что туземцы уже много поколений прикрепляют эту фигуру над дверьми пай и что когда строят новый пай, то делают новую фигуру Дилукай, совершенно такую, как та, которая была на старом. Наконец, мне помог г. Гибонс, но и он прибавил, что забыл подробности, почему предложил мне попросить айбадула приказать позвать нескольких стариков, у которых Гибонс надеялся узнать предание о Дилукай вполне. Я последовал его словам и поговорил с айбадулом. На другой день собрался совет под председательством Гибонса, и я мог заметить, что не нежелание, а память стариков мешала удовлетворить вполне вопросы Гибонса и мои. Расскажу кратко содержание предания о Дилукай, которое узнал от Гибонса и стариков-туземцев на Короре:
   "Очень давно тому назад в деревне Гуарар жила женщина по имени Дилукай с матерью и братом. Этот брат, которого имя было Атматуюк, имел сумрачный, резкий характер, и никто в деревне его не любил. Тело его будучи покрыто накожною болезнью, ему запретили употреблять для купанья место, куда приходили для этой цели рупаки. Когда Атматуюк, не обращая внимания на запрет, продолжал купаться в запрещенном месте, на него наложили штраф, но и штраф не захотел уплатить Атматуюк. Так как никто из людей в деревне не хотел или боялся наложить на него руку, то было решено выждать случай, чтобы наказать его. Наконец, случай представился, когда он ушел в другую деревню по делам. На его дом было сделано нападение, и камни, которые были брошены при этом, испугали мать и сестру Атматуюка, которые спаслись поэтому в ближайший пай ожидать там возвращение сына и брата. Возвращаясь, Атматуюк увидел их там и узнал о происшедшем. Он сказал, что идет узнать положение дел и вернется сказать, что им делать далее. Придя к своему дому, он увидал его в пламени-люди подожгли его. Это была большая неудача для него, так как, не имея ни одного приятеля в деревне, он не мог указать матери и сестре никакого пристанища. Вернувшись к ним, он сказал, чтобы они оставались бы в пае, пока он не отыщет для них пристанища в Другом месте. Но такого он не нашел или никогда не искал, а по временам приходил в пай под предлогом видеться с матерью и сестрою, но собственно чтобы иметь случай начать драку с жителями деревни. Но его столько же боялись, как и не любили, и все отстранялись от него.
   Так как туземцы неохотно входят в пай, где находятся женщины их родства, то мать и сестру Атматуюка включили в число монголь, думая тем отделаться от него и от его щелчков, которые он раздавал, когда заставал кого из мужчин в пае. Но когда и это не помогло, когда Атматуюк все-таки не перестал приходить, то люди стащили с обеих женщин их "кариуты" {"Кариут" - туземное название женского костюма, о котором можно составить себе довольно верное понятие, вообразя два фартука, состоящих из длинной грубой бахромы (волокон из листьев пандануса), из которых один носится спереди, другой - сзади, оставляя по сторонам промежуток. Эти фартуки окрашены часто в желтый цвет корнем Curcuma longa. Фартуки не соединены с поясом, а их подсовывают под него и загибают слегка верхнюю, более толстую часть их; этот костюм нисколько не стесняет пищеварение, так как пояс лежит на spina ant. sup., a спереди опускается сообразно контуру брюшины и иногда так низко, что виден верхний край татуировки mons Veneris. Часто носятся два кариута, один на другом, а под передним подсунут еще мешок из тонкой циновки с разными мелкими предметами, часто употребляемыми в ежедневной жизни.} и голыми привязали у дверей пая в той позе, как изображена Дилукай. Мать привязали у одного входа, сестру - у другого. Эта мера, наконец, произвела желанный эффект. Атматуюк никогда более не возвращался, переменив свое земное жительство на небесное, где, предполагают, он был превращен в падучую звезду. Чтобы помешать возвращению Атматуюка и не попасть в беду от его мщения, над дверьми всех или большинства пай прикрепляются и теперь фигуры его сестры и матери".
   Осматривая внутренность многих пай в Короре и Малегиоке, я не мог не обратить внимания на ряды вырезанных фигур на бимсах и карнизах, раскрашенных красною, черною и желтою красками. Эти рисунки представляли разные сцены из жизни туземцев или изображали фигуры и группы фигур в невозможных, иногда очень цинических комбинациях, к которым иллюстрациям туземцы знали, однако же, текст. Рассматривая одну группу фигур за другою, можно было заметить, что каждая относится к какому-нибудь отдельному случаю, представляет какое-нибудь определенное приключение {Такие группы фигур, несомненно относящиеся к особенно характеристичным происшествиям, были, например, стычки с неприятелем и добыча одной или нескольких голов, причем туземцы называли имена участников; рыбная ловля, при которой один из туземцев попадает в пасть крокодила или акулы; европейское судно, стреляющее на пироги туземцев; мирная встреча с европейцами, которых, чтобы отличить от туземцев, представили со шляпами на головах. Ряды этих фигур напомнили мне фиг. 2 и 4 в вышеприведенном сочинении сэра Дж. Лёббока (на стр. 32), хотя исполнение их было здесь погрубее.}. Эти фигуры были, как видно, наскоро набросаны и вырезаны {Эти рисунки, или. вернее, эта резьба, были сделаны следующим образом: набросанные контуры рисунка были вырезаны кругом туземным топором (который здесь, как и на о. Вуап, не что иное, как хорошее европейское долото, оправленное в ручку, подобную рукоятке топора каменного периода). Рисунок являлся, таким образом, в виде плоского барельефа. Грунт, не везде вырезанный, делал группы неразборчивыми, и исполнение поэтому казалось небрежным.}, так что с художественной стороны не могли удовлетворить эстетический вкус даже и не очень взыскательных в этом отношении туземцев. Заметно было, что сюжет был для художника главное, а не исполнение. Некоторые туземцы могли сказать мне, когда такое-то изображенное происшествие случилось, или, как уже заметил, могли сообщить мне сюжет многих для меня неудобопонятных. Допытываясь у туземцев о значении этих "молуккос" (как они вообще называют всякое рисование, писание и т. п.), я узнал, что "калиты" играют при этом значительную роль; что они требуют, чтобы люди украшали таким образом свои пай; что даже самое дерево, на котором вырезывают эти "молуккос", считается "могуль", как и все те <люди>, которые перед окончанием пай занимаются их рисованием и резьбою; что на это время пай, как и эти люди, строго "могуль" и что сюжетом многих "молуккос" служат иногда сны и видения калит.
   Я не думаю, чтобы эти молуккос велись бы самими калитами с определенною серьезною целью - сохранять их как документы туземной истории или как иллюстрацию преданий и видений, и не хочу сказать, что пай туземцев представляют род музеев для их хранения; но предполагаю, что, во-первых, многие из них имеют символическое значение, подобно как фигура Дилукай; во-вторых, что они делаются положительно, чтобы сохранить воспоминание о некоторых событиях, как средство помочь памяти и передавать известие о них другим. Я не сомневаюсь, что таким образом туземцы, отчасти бессознательно, дошли до употребления так наз. образного письма36 (picture-writing англичан, Bilder- или Ideenschrift немцев), хотя они и не думают применять свое открытие (почему я его назвал бессознательным) к цели практической и повседневной - письму, как мы видим примеры у краснокожих. Мне кажется такое объяснение тем более положительным, что я несомненно встретил эмбриональные фазы развития фигурного шрифта даже у папуасов Берега Маклая {См.: Miklucho-Maclay N. N. Ethnologische Bemerkungen über die Papuas der Maclay-Küste in Neu-Guinea. Abth. 2. 187638.}37.
   Возражение, что европейцы дали туземцам мысль делать эти изображения {См.: Waitz T. Op. sit. Th. 5. Abth. 2. S. 97.}, мне кажется, можно опровергнуть: во-первых, замечанием, что фигуры на фронтоне и сама Дилукай, как и предания о них, несомненно древнее более частых сношений с европейцами {Которые можно предположить только после Вильсона, т. е. не ранее начала этого столетия.}; во-вторых, сами сюжеты главных изображений, или "молуккос", говорят против такого предположения и указывают на влияние религиозных представлений и преданий при их происхождении. На фронтоне наверху мы видим Плелой, или Пленлек - изображение солнца, низвергающего со своими лучами "кальбугуб" (туземные деньги), за которыми протягивают руки калиты. Онгиу и Онгулуюб, изображенные на фронтоне, также обитатели "аянгет", или неба {Так как в программу редакции "Известий имп. Русского географического общества" не входит публикация чертежей и рисунков и мне неизвестно, существует ли ученое периодическое издание по этнологии на русском языке, принимающее иллюстрации, то я посылаю рисунок фронтона и копии нескольких "молуккос" корорского пая г. проф. Вирхову для публикации их в изданиях der Berliner Gesellschaft für Anthropologie, Ethnologie und Urgeschichte39.} и т. п. Невозможно предположить европейское влияние на происхождение "молуккос" такого содержания, а те, которые находятся на бимсах и карнизах в самом пае, не отличны <ни> по своему характеру, ни по своему исполнению от первых.
   Мой вопрос, несколько раз предложенный разным туземцам в Короре и Малегиоке: не показали ли им белые, <как> делать эти "молуккос",- они отрицали положительно и даже часто обиженным тоном, говоря, что их деды и прадеды делали такие же давно перед тем, как белые стали являться в архипелаге, что только тогда их делали топорами из раковин, между тем как теперь они имеют стальные стамески для топоров и могут делать молуккос скорее и лучше {Не входя в предположение, насколько основательно мнение Герланда (Waitz Th. Op. cit. Th. 5. Abth. 2. S. 97) об европейском влиянии в примере образного письма, который приводит Фрейсине, в Западной Микронезии, расскажу другой род символических посланий в этой части света. Разговаривая как-то на о. Вуап с Ронгнибаем (уже упомянутым в последнем письме40 сыном пилуна, или главного начальника Руля) о разных разностях и, между прочим, о сношениях Вуапа с архипелагом Пелау, он показал мне, достав из корзинки, которую туземцы носят обыкновенно с собою и заключающей разные нужные мелочи для жевания пинанга, курения и т. п., содержание тщательно завязанного небольшого пакета, прибавив41: "Это письмо,- он сказал "paper" (бумага, письмо (англ.)), как туземцы, говорящие немного по-английски, называют вообще письмо,- от айбадула в Короре!" Он держал при этом в руке две петли, связанные из нетолстой бичевки так, что только развязав один узел или разрезав одну петлю, можно было освободить другую. Видя, что я не понимаю смысл этих узлов и смотрю на него вопросительно, он рассказал мне следующую историю: "Несколько времени тому назад один из людей Руля был убит в Короре; когда партия туземцев Вуапа, вырубавших в Короре "фе"42, вернулась, один из туземцев пришел к нему по поручению айбадула и передал ему, что айбадул извещает его, что один из людей Руля был убит при драке с людьми Корора и что, несмотря на ссору малых людей, он и пилун Руля остаются друзьями по-старому. При этом посланный передал ему обе петли и, указывая на одну как на айбадула, на другую - как на Ронгнибая, сказал, что айбадул при нем связал обе петли". Подобно как в Европе в средние века перстень иногда сопровождал как свидетельство подлинности важные словесные сообщения, в архипелаге Пелау употребляется в таких же случаях так называемый "разм" - небольшой черепаховый нож для доставания пинанга из скорлупы, носимый постоянно с собою43.}.
   Если мысль Дарвина (которую он выражает в конце описания своего кругосветного путешествия), что невозможно передать различия между диким и цивилизованным человеком44, совершенно верна, то, мне кажется, еще далеко менее возможно, имея единственно книги источником своих сведений, составить себе понятие, до чего дошли или могут дойти эти так называемые дикие, и решать за письменным столом, даже с помощью всех библиотек Европы, но без собственного внимательного наблюдения, (каковы) степень и направление интеллектуального развития различных от нас рас!
   Частные дома. Поговорив о других постройках, мне остается сказать несколько слов о частных домах туземцев. Они состоят в большинстве случаев из одной только комнаты, в которой помещается семья, т. е. внутри перегородок нет, но зато в одной из боковых стен имеется несколько дверей. Я заметил {Я говорю специально о домах главных начальников, айбадула в Короре и томоля в Малегиоке, которые я часто посещал в разное время дня.}, что все люди, живущие в доме или посещающие его, имеют известные места или, вернее, садятся в известных частях дома, причем 4 или 5 дверей, которые заменяют также окна, представляют значительное удобство: каждый член семьи или посетитель может легко, не мешая другим, добраться до своего места. Мебели, кроме циновок и подушек13*, в домах нет; зато многое множество посуды разного рода и различного происхождения и других предметов делает дома главных начальников похожими на складочные магазины разнокалиберного хлама, между которым европейские предметы (посуда, оружие, лампы, даже фотографические портреты, книги {У айбадула в Короре я видел книгу Вильсона (Keate G. An Account of the Pelew Islands... Composee from the Journals and Communications of Captain Henry Wilson and Some of His Officers. London, 1788); его интересовали рисунки, что не мешало ему спрашивать о многих таблицах, на которых изображены были предметы из ежедневной жизни туземцев, но которых он не узнавал, хотя они были хорошо исполнены: "Что это такое?" Я не раз замечал, что кончив портрет кого-нибудь из туземцев, окружавшие меня люди, рассматривая его, обыкновенно сперва узнавали (указывая на них) разные мелочи, например, серьги, бусы, ожерелья и тому подобное, после них находили уже черты лица, и об сходстве судили чаще, вероятно, по верности передачи названных мелочей.} и т. п.) занимают почетное место.

 []

   Дома только частью построены из дерева; для пола, возвышенного на 1/2 м от земли, и для стен употребляется бамбук. Дома обыкновенно строят разбросанно, довольно далеко один от другого. Гробницы. По одну сторону дома, на которую выходят двери, находится в большинстве случаев возвышенная терраса или площадка, выложенная камнями. Эта площадка - фамильное кладбище жителей соответствующего дома. Могилы состоят из груд камней, сложенных более или менее правильно в виде прямоугольников, приблизительно соответствующих росту и объему лежащего человека. В некоторых случаях они, однако же, гораздо больше и выше, хотя той же формы, как, например, гробницы айбадула и капитана Чина в Короре. Если гробницы сложены особенно тщательно, обмазаны глиной, то они разнятся друг от друга, смотря по полу покойника. Поверхность мужских гробниц гладкая, у женских же в длину посредине возвышается полоса45. Площадки с могилами содержатся довольно чисто, и на них я видел часто посаженными лимонные деревья.
   На этой площадке или возле нее стоят также описанные "уленга" для калит.
   Деньги. Уже в письме моем об о. Вуап я сообщил, противно мнению Герланда {См. много раз приведенное соч.: Waitz Th. Op sit. Th. 5. Abth. 2. S. 67.}, положительный факт существования туземных денег; то же я могу сказать об архипелаге Пелау и не сомневаюсь, что путешественники последнего десятилетия (гг. Семпер и Кубари), ранее и гораздо долее меня бывшие в архипелаге, уже сообщили в печати все подробности об этих, деньгах. Как подтверждение их сообщений прибавлю, что я узнал о них. Материалом для этих денег служат куски агата {Я не убежден, что единственно агат, как меня уверяли, служит для этой цели, но об этом, как и о вероятном происхождении и добывании этих денег, я ничего не знаю46.} разной величины (начиная с величины горошины) и разного цвета (красного, желтого, молочного, черного и т. п.). Их форма не одинакова, но они обыкновенно пробуравлены. Трудно, говорили мне, найти два совершенно подобных. Те, которые представляют особенно большую ценность, носят женщины высокого происхождения как знак их общественного положения на шее. Меня уверяли некоторые европейские тредоры, что, сравнивая ценность туземных денег с ходячею ценностью европейских предметов мены в архипелаге, есть такие, которых один экземпляр соответствует ценности почти 1000 долларов в европейских товарах. Деньги эти, смотря по величине и по цвету, имеют различные названия, как, например, пахаль (самая большая и ценная), тлобок, узоус, прак, кальдуак и т. п.
   Если спросить туземца, откуда эти деньги, он ответит: "С неба" или "Калит дал", или расскажет какую-нибудь чудесную историю. Сообщу содержание одной, которую я нашел записанною г. Кондоном.
   Жила однажды, поселившись в скважине дерева, прибитого к берегу о. Ньяур, рыба. Она имела дочь, которая, как и мать, будучи заколдована {Не знаю, перевел ли г. Кондон выражением "enchanted" (заколдованный, обвороженный) слово "калит"; я позабыл его спросить об этом.}, могла произвольно принимать различные формы; обыкновенно при отливе, приняв вид девочки, присоединялась к толпе играющих детей жителей селения. При этих ежедневных встречах она подружилась с дочерью богатого рупака Отарибука. Однажды вечером дочь рупака пригласила ее к себе. Дочь рыбы обещала прийти на другой день, спросив позволения у матери. Мать согласилась, и дочь рыбы провела вечер и ночь в доме отца подруги, которая, с согласия родителей, пригласила ее совершенно поселиться у них. Мать-рыба и на это была согласна, но с условием, чтобы дочь ежедневно навещала бы ее. Поселившись в доме подруги, не прошло много времени, дочь рыбы стала беременною и при этом стала очень безобразною, так как все тело ее вспухло. Родители подруги стали очень тяготиться ее присутствием и даже предложили ей переселиться из дома в кухню.
   Придя повидаться с матерью и рассказав о перемене отношений к ней, она получила совет вернуться жить по-прежнему в скважину ствола на берегу моря.
   В семье рупака никто не возразил ни слова, когда дочь рыбы объявила о своем намерении вернуться к матери, одна только подруга ее была очень опечалена этим решением и пошла проводить ее. Подойдя к морскому берегу, дочь рыбы сказала опечаленной подруге, чтобы она открыла бы корзинку, которую та имела с собою; как только дочь рыбы опустила в нее руку, опухоль ее тела стала проходить и, наконец, совсем исчезла, а корзинка в руках ее подруги становилась все тяжелее.
   Последняя, заглянув в нее, нашла ее полною денег; дочь рыбы между тем исчезла. Принеся домой груду денег, дочь рупака рассказала родителям о случившемся, что очень опечалило и раздосадовало их, что по незнанию не удержали гостью, которая могла бы стать источником громадного богатства.
  

Характер туземцев и отношение их к европейцам

  

In fact, whether any given writer praises or blames a particular race, depends at least as much on the character of the writer as on that of the people {Lubbock J. Op. cit. P. 296.}14*

   Прибавлю к этому неоспоримо верному замечанию еще два условия, которые рядом с характером путешественника влияют на его суждение о туземцах. Это мнение также много зависит от продолжительности сношений его с туземцами и от обстоятельств или причин, которые привели автора высказанного мнения к знакомству с ними.
   Примером самых различных мнений, высказанных о туземцах, может служить именно архипелаг Пелау; сопоставление их находится у Герланда {Waitz Th. Op. cit. Th. 5. Abth. 2. S. 101.}.
   Пробыв в архипелаге слишком короткое время и находившись в сношениях только с небольшим числом туземцев и то, по незнанию языка, разговаривая с ними чаще при посредстве переводчика, я предпочитаю сообщить здесь сперва и преимущественно о взаимных отношениях европейцев к туземцам и наоборот и предоставить самому читателю судить о характере туземцев, насколько он высказывается при этом.
   История Чина, или Чейна (Cheyne), которого пребывание и насильственная смерть еще в свежей памяти между туземцами, весьма характеристична как иллюстрация отношений целого разряда европейцев к туземцам. Чин был шкипером и тредором, доставлявшим долго для китайских портов разные продукты островов Тихого океана (трепанг, черепаху, сандальное дерево и т. п.). Герланд на основании книги Чина ((Cheyne A.У A Description of Some Islands in the Western Pacific Ocean, North and South of the Equator. London, 1852) называет его "человеком не незначительным и с несомненно ясною головой" {Ibid. Th 6. S. 690.}, а его описание о-вов Микронезии во многих отношениях важною книгою, но которую следует употреблять с осторожностью {Ibid. Th. 5. Abth. 2. S. 102.} (т. е. не всему верить вследствие его пристрастности). Чтобы дать понятие о характере Чина, передам факт, который мне был рассказан на о-вах Пелау как достоверный. Торгуя на Соломоновом архипелаге, Чин спрятал, за известное количество сандального дерева, туземцев одного из островов у себя на судне, а затем под предлогом торга заманил туда же их неприятелей с другого острова. Невооруженные и не ожидая никаким образом встречи неприятелей на европейском судне, последние были перебиты. После резни туземцы хотели здесь же закусить свежим мясом своей добычи, что Чин, вероятно бы, позволил, если бы его же матросы не пришли от этого в волнение {Вероятно, это тот самый случай, который рассказан у Герланда (Ibid. Th. 6. S. 691), но без названия имени этого торговца человеческим мясом.}.
   Под старость (мне говорили, ему было уже за 60 лет, когда он был убит) он избрал архипелаг Пелау своим складочным местом, где высокое мнение, которое тогда туземцы имели ещ

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 357 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа