Песковский Матвей Леонтьевич - Барон Николай Корф. Его жизнь и общественная деятельность

вторительную" школу, т. е. затратив всего около 60 учебных часов в зиму, получает уверенность и устойчивость в приобретенных им раньше знаниях, навсегда уже овладеет ими, а главное - знания эти получат совсем новое для него освещение, войдут в стройную систему и тесную, органическую между собою связь, чего никак нельзя добиться в том раннем возрасте, в котором учащиеся расстаются с народной школою (т. е. около 10-12 лет). Тут уже появляется такое сознательное отношение к делу, какого не может быть даже у самых способных и ретивых школьников в раннюю пору за недостатком умственной и нравственной зрелости, трезвого понимания условий и требований жизни.

   Имея обыкновение от слова переходить к делу, барон Корф устроил у себя на родине две воскресные "повторительные" школы для взрослых. На основании ранее произведенных испытаний лиц, окончивших курс в народной школе, и практики вновь открытых им школ он выпустил дешевое (50 коп.), но очень остроумное руководство под заглавием "Руководитель для воскресных повторительных школ". Эта небольшая книжка обнимает собою программы, конспекты, методические указания и домашние работы для всех уроков в течение учебного года и по всем предметам. Оставаясь в пределах программы народной школы, придерживаясь общепринятых учебников и руководств, барон Корф с глубоким знанием дела указывает в своем "Руководителе" пути и средства к полной переработке всего учебного материала народной школы во всех деталях ее программы, придерживаясь при этом преимущественно синтетического, дедуктивного метода вместо аналитического, индуктивного, обязательного при первоначальном обучении.

   Нужно заметить, что горячая пропаганда барона Корфа в пользу упрочения и освежения уровня элементарных познаний взрослого крестьянского населения на несколько лет опередила подобную же пропаганду в скандинавских государствах. Но там это движение вскоре вылилось в форму учреждения даже особых университетов для крестьянского юношества, так талантливо описанных профессором математики в стокгольмском университете С. Ковалевской (ныне умершей) в одном из наших журналов. Швеция и Норвегия успели уже покрыться густою сетью этих университетов, в которых крестьянское юношество с элементарной школьной подготовкой на пороге вступления в жизнь и перехода к самостоятельной деятельности освежает и дополняет свои познания. Эти университеты, не предоставляющие никаких прав, дают своим питомцам такую обширную подготовку в области наук гуманитарных, политических и общественных, какой не могут похвалиться и молодые люди, оканчивающие курс в наших средних учебных заведениях. Швеция и Норвегия вполне справедливо гордятся своими крестьянскими университетами и достигаемыми ими поразительно благоприятными результатами в практической жизни. Прочно, широко образованное крестьянство (скандинавские государства, как известно, преимущественно крестьянские страны, как и Россия) оказывается самым надежным насадителем и блюстителем всяческого порядка, благоустройства в жизни и всестороннего культурного преуспевания. При этом с несомненной ясностью определился глубоко назидательный для нас, русских, факт. Чем шире и глубже образование новых и новых крестьянских поколений, проходящих через специальные университеты для них, тем крепче держатся они земли. Обладая вполне развитым и прочно установленным человеческим сознанием и достоинством, крестьянство с университетскою подготовкой гордится своей трудовой независимостью и ведет сельское хозяйство с беспримерной производительностью, обеспечивая себе вполне приличное культурное существование при таких скромных размерах хозяйства, при которых в других странах терпят нередко большие лишения и даже голод.

   Короче говоря, Швеция и Норвегия внесли своими крестьянскими университетами новое слово не только в историю мирового народного образования, но даже и в историю культуры человечества. Они нашли ключ, разгадку к обеспечению прочного, мирного, прогрессивного развития и систематического материального улучшений массы населения путем жизненной ее самодеятельности. Ввиду этого все пропетое скандинавских крестьянских университетов есть беспрерывное развитие и усовершенствование их, при энергическом содействии правительства, местных общин и частных лиц. Скандинавы давно убедились уже воочию, что такого рода деятельностью они завоевывают себе самое завидное, славное и прочное будущее как образованнейший народ, занимающий самое почетное место по уровню народного благосостояния, культурности и цивилизованности, быстро и беспрепятственно распространяющихся до самых отдаленных провинциальных глубин. Эти же последние достигли уже столь высокого умственного и нравственного роста, что в них совершенно не может быть того, что называется "провинциальною глушью", "дикостью", "отсталостью" и "косностью" сельского населения, в каких бы окраинных дебрях оно ни обитало.

   К этой именно великой и благой цели стремился и барон Н. А. Корф в своей пропаганде "повторительных" школ, с целью освежения, упрочения и некоторого пополнения знаний взрослого населения, прошедшего уже народную школу или дома подучившегося грамоте и кое-чему из предметов элементарного курса. Но у нас, к несчастью, столь необходимое дополнение к курсу народной школы все еще остается, можно сказать, в области мечты, желаний и ожиданий, если не считать нескольких единичных "повторительных" школ, остающихся как бы в виде памятника творческой самодеятельности барона Н. А. Корфа на поприще народного образования.

   Ратуя в печати за "повторительные" воскресные школы ("Воскресная школа", "Повторительные школы для учащихся" и "Образовательный уровень взрослых грамотных крестьян"), барон Корф еще раз выступил с горячими статьями в пользу обязательного обучения грамоте всего подрастающего поколения при помощи домашних крестьянских школок грамоты, но с принятием, однако, мер, чтобы эта маленькая ступенька первоначального обучения не сходила на нет, не обращалась бы в рецидив безграмотности. Указанные его статьи, напечатанные в разных повременных изданиях, вместе со статьями, появившимися в свет во время пребывания за границей, а также и некоторыми позднейшими, - составили книгу "Наши педагогические вопросы", о которой было уже упомянуто выше. Эта книга, с одной стороны, заключает в себе дельный разбор указанных выше односторонних увлечений учебной администрации, которые так или иначе тормозили правильное развитие дела народного образования и более или менее мешали должному прогрессивному его росту, соответственно запросу времени и стремлениям местного общества. Вместе с тем в этой книге имеются драгоценные советы и указания, в каком направлении должна развиваться деятельность общественных учреждений и частных лиц, чтобы наконец мы могли добиться поголовной грамотности всего подрастающего школьного населения, разумной постановки народной школы и мало-мальски сносных познаний в среде взрослого сельского населения. "Наши педагогические вопросы", вышедшие в свет в 1882 году, в связи с двумя другими, известными уже нам книгами "Русская начальная школа" и "Наше школьное дело" обнимают собою всю историю русской народной школы, со всеми ее светлыми и мрачными, положительными и отрицательными сторонами, с самого первого момента зарождения разумной и регулярной народной школы, т. е. на протяжении 17 первых лет жизни ее на русской почве. Если к этому прибавить еще и некоторые его брошюры, можно без преувеличения сказать, что один барон Корф сделал на пользу разъяснения потребностей и нужд русского народного образования, бытовых его обстоятельств и условий и отношения к нему законодательства несравненно больше, чем было сделано с этой целью в указанный период во всей русской печати. Он один вел это дело мужественно, стойко, наперекор всевозможным невзгодам, с непоколебимой верою в его успех.

   И успех был несомненным. Барон Корф высоко держал знамя народного образования; голос его раздавался на всю Россию - и дело народного образования неуклонно развивалось во всевозможных направлениях. В начале 80-х годов заметно ослабели те препятствия, с которыми приходилось бороться на местах ранее. Так, в 1881 году после долгого перерыва был разрешен съезд земских народных учителей Херсонской губернии, который и состоялся в июле того же года, под руководством барона Н. А. Корфа, в Херсоне. Это был не просто учительский съезд, но, как справедливо назвали его в свое время, "праздник тружеников народного образования". Съезд этот своевременно был описан бароном Корфом в "Русской мысли". Эта статья, уже в более полном виде, вошла затем в "Наши педагогические вопросы".

   Херсонская губернская земская управа пригласила на съезд только 70 человек; но имя барона Корфа привлекло к участию в съезде до 250 учителей и учительниц, в том числе из шести следующих губерний: Черниговской, Полтавской, Харьковской, Таврической, Подольской и Бессарабской. Наплыв посторонней публики был так велик, что ее допускали на съезд только по билетам. Деятельность съезда отличалась замечательной производительностью, как в этом может убедиться каждый, обратившись к описанию барона Корфа. Два часа в день отводилось ежедневно на образцовые уроки, даваемые учителями и учительницами; один час - на лекцию барона Корфа как руководителя курсов об антропологических основаниях, рекомендуемых на съезде приемов обучения; один час ежедневно уделялся обсуждению вопросов, поставленных на очередь членами и руководителем. Прения по поводу образцовых уроков происходили вслед за окончанием их.

   Этот съезд народных учителей, помимо его многолюдства и замечательной деловитости, имел еще следующую очень характерную и важную особенность. Согласно программе, представленной бароном Корфом, министр народного просвещения разрешил, независимо от дневных, деловых, занятий съезда, еще и вечерние собрания членов его с целью развлечения. На эти собрания посторонние лица не допускались. Начинались они в шесть с половиной часов вечера с чтения протоколов и затем превращались в литературно-музыкальные и танцевальные вечера, продолжавшиеся до девяти часов вечера. Почетными посетителями были представители губернской земской управы, местные директор и инспектор народных училищ. Это разумное, находчивое отступление от общего шаблона съездов придало херсонскому съезду такое оживление, простоту и задушевность, какими не может похвалиться никакой другой съезд.

   Из постановлений съезда заслуживает особенного внимания ходатайство его "о созыве кратковременных периодических съездов учителей и учительниц для обсуждения нужд школы и учителя". У нас, к сожалению, до сих пор еще крайне редко созываются съезды учителей; но вот как это дело было поставлено в Пруссии двадцать лет тому назад. Известный немецкий педагог Любен в своем "Педагогическом ежегоднике" пишет в 1871 году по поводу съездов:

   "Существующая организация, в силу которой учителя каждого прихода съезжаются ежемесячно, учителя каждого округа - всякие три месяца, и учителя более обширного округа (уезда), в который соединены отдельные округа, собираются раз в год для того, чтобы взвесить существенные условия быта народной школы с различнейших сторон и споспешествовать отправлению обязанностей их профессии, - везде оказалась достигающей цели. Нельзя также не признать целесообразным и плодотворным самого хода учительских съездов, на которых даются и обсуждаются пробные уроки, читаются лекции и рефераты, где упражняются в хоровом пении и докладывают правительственные сообщения. Такое внутреннее устройство учительских съездов во всяком случае может обновлять и дополнять сведения членов съездов, содействовать к установлению в среде их более правильной и широкой точки зрения на вверенную им важную деятельность, способно довести учителей от знания до умения и сделать последнее плодотворнее".

   К этому считаем необходимым добавить, что учебная администрация не только считает "долгом" созыв съездов, но и "настаивает", чтобы в протоколах съездов точно обозначалось, на каком именно основании кто-либо из учителей не присутствовал на съезде, и представил ли отсутствующий "законные" и "уважительные объяснения".

   Ввиду вышеназванных трудов и заслуг барона Н. А. Корфа невольно возникает вопрос: каким образом такой крупный, выдающийся и даровитый общественный деятель мог оставаться не у дел? Мы не говорим о казенной службе, для которой барон Корф был слишком независим; но ведь в больших городах, особенно же таких крупных, как Петербург и Москва, есть общественные должности для заведования и руководства делом народного образования. Казалось бы, кому же, как не барону Корфу, быть руководителем в той или другой столице? Этот вопрос, так сказать, сам собою встал на очередь в глазах всей интеллигентной публики после появления в июльской книжке "Вестника Европы" за 1882 год блестящей статьи барона Корфа под заглавием "Петербургские и московские начальные училища". Около этого же времени умер известный педагог П. Е. Басистов, состоявший при московской городской управе заведующим местными народными училищами. Общественное мнение сразу указало на барона Корфа, и бывший в то время городским головою Б. Чичерин предложил ему баллотироваться на открывшуюся вакансию. Но лишь только стало известно об официальной кандидатуре барона Корфа, две газеты - "Московские ведомости" и "Новое время" - предприняли против него невообразимую травлю, такую злостную и разнузданную, какой решительно никогда не выпадало в печати на долю кого бы то ни было из общественных деятелей. По адресу ни в чем не повинного барона Корфа посыпались со страниц этих газет отборные, совершенно несправедливые инсинуации и брань, вроде следующих: "безбожник", "враг духовенства", "утилитарист", "немец", "пришлец", "представитель немецкой педагогии", "материалист", "помещик, а не педагог", "неблагонадежный человек", "противник Закона Божия" и прочее, все в этом же роде. Мало того: газетные борзописцы копались в частной, семейной жизни барона Корфа, высчитывали источники его доходов, размеры его литературного заработка, годичный его бюджет - и все перевирали неслыханным образом. Эта бессовестная газетная травля из личной мести производила, однако, впечатление на московских гласных, вызывая в них недоумение, колебание, споры. Вследствие этого барон Корф, вызванный уже в Москву для баллотировки, письмом на имя городского головы отказался от баллотировки, "чтобы не вносить разлада в московское городское общество". Со своей стороны, московский городской голова в письмах от 18 и 27 октября 1882 года выразил "искреннее сожаление по поводу оборота, который приняло дело", и сетование, что "не пришлось действовать вместе".

   Какие же, однако, "личные счеты" могли быть у газет, так неистово напавших на барона Корфа по поводу его кандидатуры? Обе газеты, московская и петербургская, принадлежат к тому немногочисленному количеству изданий, в которых не появилось ни одной печатной строчки барона Корфа за все время его необычайно плодовитой журнальной деятельности, хватавшей на десяток других повременных изданий иного разбора. Имеющаяся же в нашем распоряжении переписка проливает особенно яркий свет на эту небывало злостную и злокачественную газетную травлю, на это бесцеремоннейшее смешивание с грязью человека высокой и безупречной репутации и самоотверженной общественной деятельности. Оказывается, например, что московская газета, так бесславившая барона Корфа в 1882 году, лет 20 тому назад первая объявила всей России о славной деятельности народного педагога и справедливо превознесла его превосходные личные качества и дарования. Издатель же петербургской газеты еще в 1868 году, не имея в то время своей газеты, но предприняв другое повременное издание, продолжающее существовать и поныне, писал самые льстивые письма барону Корфу, чтобы заручиться его сотрудничеством, и до небес превозносил его как замечательного и достойнейшего из русских общественных деятелей. Наконец, то самое лицо (Дьяков), которое так бесцеремонно поносило барона Корфа в петербургской газете и так дерзко копалось в интимной домашней, семейной его жизни, чрезвычайно многим было обязано ему.

   Такое удивительное стечение обстоятельств еще более усилило и обострило для барона Корфа горечь неудачи в Москве и, конечно же, увеличило и без того тяжелый гнет "желчных камней", оставленных ему александровскими землевладельцами на память о совместной с ними деятельности. Теперь, как и в пору забаллотировки на александровском съезде землевладельцев, барону Корфу оставалось утешиться тем сочувствием, которое проявляла к нему вся благоразумная часть печати и общества. Впрочем, на этот раз барону Корфу дано было и публичное удовлетворение. На заседании московской думы 26 октября 1882 года было прочитано письмо известного русского общественного деятеля А. И. Кошелева, в котором говорится:

   "Зная барона Корфа лично, зная его издания и сочинения, я остаюсь при прежнем своем мнении, что он - человек отменно благонамеренный, горячо преданный делу народного образования, много для него потрудившийся, строго нравственный, истинно земский и искренний православный христианин".

   Сам же барон Корф, печатно отвечая на инсинуации и клевету по его адресу, между прочим говорит в заключение своей спокойной статьи, написанной по обыкновению с большим тактом и достоинством:

   "Я всегда был и всегда останусь на стороне религиозно-нравственной развивающей школы, так как желаю людей, сознательно преданных учению Христову, сознательно относящихся к себе самим, своему ближнему и к Божьему миру и сознательно любящих Христа, благословившего детей не как жертву тьмы, а как мысль с безбрежной широтой, которой принадлежит будущее и по сравнению с которою мы, люди, уже пожившие или отживающие, представляем лишь ограниченное дело. Если вы любите школы, то любите молодежь: это - будущее России".

   Московский эпизод из-за бесчинства двух газет был, без сомнения, очень тяжелым для барона Корфа. Но, судя по наружному виду, по размаху деятельности, в нем не заметно было никакой перемены. В 1883 году деятельность его отличалась такой же энергией и разнообразием, как и в предшествовавшие годы. В этом году, отвечая на текущую сельскохозяйственную "злобу" всего юга России, он выпустил в свет "чтение для народа" под заглавием "Хлебный жук" (кузька). Эта маленькая 10-копеечная брошюрка, написанная с большим знанием дела и замечательной ясностью, общепонятным языком, может служить образцом, какими должны быть "чтения для народа". В июне 1883 года он руководил учительским съездом в Бердянском уезде с тем же жаром, увлечением и вниманием к учителям, как и в Херсоне. В сентябре того же года он был избран почетным попечителем "Гнединского ремесленного училища", основанного известным уже нам Т. Гнединым в своем имении на собственные средства. Барону Н. А. Корфу пришлось много поработать пером, помогая учредителю училища в борьбе с самыми невероятными препятствиями, затянувшими открытие этого заведения на четырнадцать лет, тогда как на одну постройку училищного здания было затрачено учредителем его около 35 тысяч рублей. Бодрым, оживленным присутствовал барон Корф на торжестве открытия училища. Блестящая речь, сказанная им при этом, была полна надеждами на лучшее будущее, дышала юношеским увлечением и огнем. Но это было, можно сказать, последней вспышкой угасавшей уже энергической его натуры. 13 ноября 1883 года он умер там же, где и родился, т. е. в Харькове, на руках любимой супруги, "от окончательного истощения жизненных сил", как определили врачи причину его смерти. 15 ноября состоялось погребение, при громадном стечении высшей и низшей учащей и учащейся братии, торжественно воздавшей последний долг почившему славному подвижнику на поприще общественной деятельности вообще и народного образования в особенности.

  

   И по характеру, и по условиям деятельности барон Н. А. Корф занимает совершенно особенное положение в ряду всех других русских общественных деятелей. Он представляет собою глубоко поучительный пример, как надо понимать нравственные обязанности привилегированных людей в отношении трудового населения, как много может сделать человек на пользу общую одним личным своим почином и самодеятельностью, если он вооружен как следует образованием, если он стоит на высоте понимания долга, чести, обязанностей и прав, если он верен своему призванию и стремлению.

   На людей, как лично знавших барона Корфа, так и знакомых с ним по результатам его деятельности, он производит впечатление очень сложной натуры. Действительно, в нем мы видим замечательно типично выраженную живость, подвижность и впечатлительность французской натуры в соединении с чисто немецкою точностью, исполнительностью и методичностью в работе, с придачей притом чистокровной английской настойчивости, твердости характера, непоколебимости. Это результат того обширного разностороннего образования, которое барон Корф во всю свою жизнь деятельно черпал непосредственно из литератур трех названных культурнейших народов. Это, однако, не помешало ему быть русским до мозга костей, но только русским в лучшем, культурном смысле слова, т. е. передовым русским человеком, руководителем и борцом.

   Мало сказать о бароне Корфе, что он был "истинно земским" человеком: как человек широко образованный, глубоко понимавший общественные и государственные пользы и нужды, он был народником самой "чистой воды" и "высокой пробы". Барин по привычкам и воспитанию, человек утонченнейших изящных манер и вкуса, он не только посвятил всю свою жизнь заботам и думам о мужике, мужицком житье-бытье, мужицких интересах, но и большую часть своей славной 17-летней общественной деятельности провел непосредственно в крестьянской среде, в прямом общении с подрастающим и взрослым крестьянством, неустанно работая на пользу умственного и нравственного освобождения его. В книге своей "Наши школьные вопросы", в статье "Образовательный уровень взрослых грамотных крестьян" он приводит следующее стихотворение "Родина", принадлежащее 23-летнему крестьянину Московской губернии:

  

   "Вся полна суровости

   Жизнь в тебе, родной!

   Дышит все глубокою

   Скорбью и тоской:

   Воет непогодушка,

   Стонет темный лес,

   Редко греет солнышко

   С сумрачных небес.

   В воздухе туманные

   Ходят облака;

   Спит, морозом скована,

   Быстрая река.

   Часто ночь без месяца,

   Тусклый, серый день,

   Жалкие, печальные

   Хаты деревень.

   Жмет морозом, холодно...

   Стынет кровь в груди...

   Ждет ли тебя, родина,

   Счастье впереди?..

   Заблестит ли солнышко

   С выси голубой?

   И пройдет ли ноченька

   С тьмою вековой?!"

  

   От этой-то "тьмы вековой" и силился избавить барон Корф свою родину и родной народ, работая на их пользу бескорыстно, с самозабвением, с необычайным патриотическим увлечением. Общественная деятельность барона Корфа, считая со времени освобождения крестьян, продолжалась около 20 лет; но специальное, беспрерывное его служение делу народного образования продолжалось лишь около 17 лет, в том числе только пять лет в роли непосредственного земского деятеля; остальные же 12 - оставаясь не у дел, но, тем не менее, всегда заваленный спешным делом, всегда с волнением, заботами и думами из-за великого и насущного государственного дела - народного образования; всегда, наконец, с массой крупных и мелких неприятностей из-за этого же дорогого, поистине беззаветно любимого им дела. В этот-то 17-летний промежуток времени из-под пера барона Корфа вышло: восемь разного рода учебных пособий и руководств по начальному обучению, считая в том числе и классическую в своем роде книгу для народной сельской школы "Наш друг"; шесть брошюр и книг, имеющих серьезное общественное значение в школьном отношении. Сюда не входят еще "Посмертные записки" барона Корфа и довольно значительный ряд его статей, не имеющих непосредственного отношения к народному образованию и поэтому не вошедших в 14 его изданий, указанных нами и охарактеризованных выше.

   Уже сама по себе эта литературная деятельность поражает своими размерами. К этому нужно прибавить еще очень большой, сложный и разнообразный труд, который выпадал на долю барона Корфа при непосредственном его участии в деле народного образования то в качестве народного учителя, то в роли экзаменатора и ревизора, то в роли туриста-обозревателя разного рода школ, то в роли руководителя учительских съездов. Нужно слишком любить дело, быть слишком преданным ему, чтобы проявить такую изумительную деятельность, оставаясь притом в роли частного лица. Как говорит сам барон Корф в своих "Записках", он остался до конца дней своих с тем же "чином титулярного советника", с каким был выпущен из лицея; товарищи же его по лицею достигли за это время высоких иерархических степеней, больших чинов и наград. Зато он создал большое и бессмертное в государственном отношении дело -разумную русскую народную школу и блестяще вписал свое имя на страницах нашего народного образования на вечные времена. Но, к несчастью, по обстоятельствам и условиям, при которых выпало барону Корфу работать, мало было только любви и преданности делу народного образования, а нужно было еще беспрерывно болеть и гореть душою за это дело, без устали бороться и бороться за него то с тьмою захолустного невежества, то с разного рода противодействиями. Это был человек, отмеченный яркой, пламенной искрою Божеского огня, который мог бы совершить великие и славные дела на пользу человечества, далеко шире той сферы, в которой суждено было ему работать. Но, к несчастью, те крайне ненормальные условия, в которых и при которых ему довелось все время работать, преждевременно привели его к полному "истощению жизненных сил", к смерти всего лишь на 50-м году от рождения, несмотря на его строгий и умеренный образ жизни. Смерть эту с полною справедливостью можно назвать сиротством русской народной школы, как это удачно выражено в речи, произнесенной одною из учительниц народной школы на кладбище при погребении Н. А. Корфа:

   "Велика та скорбь, которую вносит в семью смерть любимого человека! Но бывает смерть, которая разливает скорбь, переходящую за пределы семьи и охватывающую всех, кто был знаком с нравственным обликом покойного, на ком деятельность его отразилась лучом света и тепла. Такую скорбь вносит в душу нашу смерть Николая Александровича. Создатель и сберегатель новой русской народной школы, он всю жизнь посвятил ей; и всякий, кто сочувствовал делу народного образования, находил в нем нравственную поддержку, дружеский совет, слово ободрения.

   Полный любви к людям и веры в лучшее будущее, он согревал этою любовью, вносил эту веру в сердца всех, кому приходилось встречаться с ним. И мы, собравшиеся здесь учительницы народной школы, мы, которых он считал своими друзьями, как считал своим другом каждого, кто работал с ним на одном поприще, - мы не можем не вспоминать при этом последнем нерадостном свидании нашем, каким любящим наставником и другом он был для нас при каждом свидании, как умел пробуждать новые силы на дальнейший труд. И на нашу же долю выпало горькое утешение приветствовать его в последний раз среди нашего кружка, проводить его в последний далекий путь, с которого он уже не вернется к нам, не скажет нам своего дружеского, ободряющего слова. Но как драгоценное наследие он оставил нам свое завещание: высоко держать знамя народного образования, - знамя, на котором начертано: любовь к людям, труду и вера в благотворные результаты этого святого труда. Завещание не длинное, но полное глубокого смысла, и мы сохраним этот завет! Прощай же, дорогой учитель наш, учитель русского народа! За свет, который ты вносил в нашу жизнь, пусть память твоя будет окружена ореолом света до тех пор, пока существует народная школа, пока любовь к людям и вера в добро и правду будут находить отголосок в наших сердцах".

   Как велико для нас значение потери в лице барона Н. А. Корфа, "оберегателя" русской народной школы, это мы продолжаем чувствовать до настоящего времени... Пока был жив барон Корф, несравненно чище, яснее была самая идея народного образования, выше было общественное внимание к нему и несравненно энергичнее самый ход деятельности. Именно со времени смерти этого великого, беспримерно энергического общественного работника и ведут свое начало те кривотолки и извращения в области народного образования, на которые указано в начале этого очерка и за которые в пору деятельности барона Корфа прямо-таки краснели, стыдясь даже высказывать их вслух, а тем более - в печатной форме. Сильно же, значит, должно было засориться наше общественное сознание со времени смерти барона Н. А. Корфа, если дерзость доходит даже до того, что в печатной форме возводится чуть не в идеал та самая "самобытная" народная русская школа, ради избавления России от которой барон Корф работал с таким самозабвением и самоотвержением.

  

   1. Записки педагога барона Николая Александровича Корфа. - "Русская старина", кн. 3, 4 и 5; 1884.

   2. 1000 писем. Переписка барона Корфа с 250 лицами.

   3. Кашин. Поездка к барону Н. А. Корфу. - "Современная летопись", NN1, 2; 1871.

   4. Д. Д. Семенов. Педагогические очерки школ Александровского уезда. - "Народная школа" (1871-1872).

   5. Д. Т. Гнедин. Мои воспоминания. - "Русское богатство", кн. 5, 6 и 7; 1893.

  

   Впервые издано: Санкт-Петербург: тип. и хромолит. П. П. Сойкина, 1893. - 95 с.