Главная » Книги

Пименова Эмилия Кирилловна - Эро де Сешель - творец французской конституции 1793 г., Страница 2

Пименова Эмилия Кирилловна - Эро де Сешель - творец французской конституции 1793 г.


1 2 3 4

й прокурор парижского парламента, сразу попал в самый центр революционного кипения и, несмотря на увещания и возмущение своей семьи, лишившей его за это денежной субсидии, на негодование своих родных, которые даже отреклись от него, он ни разу не свернул с того пути, на который вступил в памятный день 14 июля. Присоединившись к революционному движению, он оставался верен революции до конца, хотя люди, близко знавшие его, утверждали, что ему вовсе нелегко было отрешиться от своих прежних взглядов, привитых ему воспитанием и средой, в которой он до сих пор вращался.
   Революция двигалась вперед гигантскими шагами. На развалинах трона скоро возвысилась трибуна, с которой Мирабо произносил свои громовые речи. Наконец, 15 октября 1790 года был закрыт парижский парламент, впрочем почти уже переставший существовать, так как только одно отделение суда еще продолжало свои заседания. Когда и это отделение было закрыто, то члены его прежде чем разойтись навсегда подписали секретный протест. Но, разумеется, никто не обратил внимания на это событие, которому авторы протеста придавали такое значение, и лишь какой-то анонимный писатель выразил по этому поводу свои сожаления в брошюре, озаглавленной: "Глас вопиющего в пустыне".
   Светское избранное общество, всегда принимавшее Эро де Сешеля с распростертыми об'ятиями и раньше так восторгавшееся его красотой и талантливостью, теперь отвернулось от него и закрыло для него свои двери. Впрочем, тогда уже во многих семьях аристократии произошел раскол. Революционная зараза проникла в аристократические салоны, в самый замкнутый круг, и там происходили бурные сцены между приверженцами старого и нового порядка. Заря новой жизни в особенности увлекала восторженную молодежь, которая рвалась вперед, готовая сокрушить все преграды к осуществлению великих принципов свободы и равенства. Эро де Сешель был таким же энтузиастом, и окончательно изгнанный из своего прежнего круга открыто присоединился к новому режиму. Ему удалось победить существовавшее в революционных кругах предубеждение против него, как близкого родственника семьи Полиньяк. Его увлекательное красноречие обеспечивало ему успех на трибуне, и он твердо рассчитывал на то, что ему удастся создать себе в глазах народа такой ореол, который затмит все его прежние, кастовые привилегии, уничтоженные поднявшейся народной волной.
   Между тем Национальное Собрание приступило к выработке конституции, но прежняя энергия в нем как будто ослабела, и оно обнаружило какую то непоследовательность и нерешительность, словно боясь нарушить права короля на утверждение конституции и потому, не решаясь об'явить ее, уже вступившей в законную силу.
   Впрочем эта конституция носила половинчатый характер и далеко не оправдывала возлагаемых на нее ожиданий. За королем были признаны неприкосновенность и титул короля французов. Этим думали подчеркнуть конституционный характер королевской власти, как высшей государственной должности, вместо прежнего понятия о ней, как об абсолютной власти. Но хотя Национальное Собрание уничтожило дворянское сословие, гербы, наследственные титулы и ордена, но не сумело возвыситься до идеи всеобщего избирательного права, и в основу избирательного закона был положен ценз, что должно было только подчеркнуть разницу между, так называемыми, "почетными гражданами" и народной массой. Такой же половинчатый характер носили и правила, касающиеся духовенства. От священников, как от государственных чиновников, требовалась гражданская присяга, и большинство духовенства, даже низшего, бывшего на стороне революции, отказалось от этого. Завязался по этому поводу спор, которым воспользовались король и его приверженцы, стараясь еще более обострять его. Священники, принесшие присягу и не принесшие ее, вели между собой ожесточенную борьбу, которую еще усилил папа, запретив духовным лицам принимать присягу. Таким образом, Национальное Собрание, не довершив дела до конца и не решившись об'явить отделение церкви от государства, создало почву для новой агитации и новых распрей. Подстрекательство духовенства, разжигавшего религиозный фанатизм, в значительной степени содействовало возникновению и поддержанию гражданской войны, неизбежным следствием которой явились и все дальнейшие мероприятия революционного правительства, вынужденного прибегать к ним, чтобы удержать власть в своих руках.
   Расстройство народного хозяйства, выпуск бумажных денег (ассигнатов), которые быстро стали падать в цене, закон, воспрещавший союзы и стачки, и недостатки избирательного закона, ограничивающего права граждан, - все это создавало почву, благоприятную для агитации и вызвало тревожное настроение, поддерживаемое слухами о замыслах и интригах двора и эмигрантов, и о враждебных намерениях иностранных держав.
   Между тем конституция 1791 года не находила сочувствия, ни, в короле, который лишь поневоле принял ее, ни в новом Законодательном Собрании, которое должно было приводить ее в исполнение. В этом собрании уже начало обнаруживаться более республиканское настроение, и поэтому его столкновения с королем были неизбежны. Король противился всем мерам, направленным против духовенства и дворянства, и его упорство все расширяло пропасть, существовавшую между Монархической властью и народом, который, вполне естественно, ничего так не боялся, как возврата к старым порядкам. Само собою разумеется, что приготовления иностранных государей, намеревавшихся помочь французскому королю, только усиливали враждебное настроение населения против монархии, и революция должна была развиваться дальше.
   Наступила годовщина взятия Бастилии, и этот день был отпразднован в Париже очень торжественно. Местом празднества было выбрано Марсово поле, которое было приспособлено так, что оно могло вместить 400.000 человек. Посредине был сооружен алтарь отечества, в античном стиле, который возвышался над площадью, а вокруг него был выстроен амфитеатр, где должны были заседать король, члены Национального Собрания и члены муниципалитета.
   Приготовления к этому празднику, который должен был быть днем провозглашения братства всего французского народа, вызвали сильное воодушевление в Париже. Когда возникли опасения, что работы на Марсовом поле не будут окончены к сроку, то явились тысячи добровольцев, и даже нарядные дамы взялись за лопаты и заступы. Работали все, мужчины и женщины, старики и дети, знатные господа и простые поденщики! Согласие было полное, и все дружно распевали "гимны свободы". В числе добровольцев находился и Эро де Сешель, который, после преобразования судебного ведомства, был назначен королевским комиссаром при кассационном суде. Он оказался усердным землекопом и распевал песни свободы, в то же время прекрасно работая заступом и окруженный простыми рабочими.
   Кроме таких добровольцев рабочих из высшего круга было немало простых зрителей и в особенности зрительниц из великосветского общества, приезжавших в колясках посмотреть на работы. Одна молодая девушка, сидевшая в экипаже вместе со своей матерью, увидела Эро де Сешеля, который всегда и всюду привлекал внимание своей красивой наружностью.
   - Мама, - сказала она, - вот Эро де Сешель! С каким воодушевлением он работает заступом!.. Я пойду, поговорю с ним.
  - Ты забываешь, что он брал Бастилию! - с упреком ответила мать.
  - Ну так что ж? - воскликнула молодая девушка. - А теперь он "берет" Марсово поле!..
   И она, выскочив из экипажа, побежала к нему...
   Благодаря таким совместным усилиям парижского населения, работы были окончены во время, и праздник удался вполне. Все французские департаменты прислали своих представителей на это празднование первой великой годовщины. Впереди процессии двигался батальон вооруженных детей в сопровождении национальной гвардии и членов Национального Собрания. Громадная толпа наполняла улицы на пути к Марсову полю, и весь город расцветился флагами. Алтарь отечества был окружен тремя стами священников в белых ризах, с трехцветными шарфами, и была отслужена торжественная обедня, при чем священнослужителем был знаменитый аббат Талейран, который благословил древнее знамя французских королей (орифламму) и знамена 83 французских департаментов. Затем явился генерал Лафайет, назначенный главнокомандующим национальной гвардии всего французского королевства. Два гренадера подняли его на алтарь при громких криках толпы, и он оттуда произнес торжественную присягу, которую повторил за ним весь собравшийся народ.
   - Клянемся в вечной верности народу, закону и королю! Клянемся защищать всеми
силами конституцию, выработанную Национальным Собранием и принятую королем, и сохранить неразрывные узы братства между всеми французами!
   Присягу эту подхватили 400.000 человек с величайшим одушевлением. Зазвучали трубы, раздался салют и затем выступил король и торжественно поклялся соблюдать конституцию.
   За королем выступила королева. Она со слезами подняла вверх своего сына и громко произнесла:
   - Вот мой сын! Мы с ним разделяем образ мыслей народа!
   Народ восторженно приветствовал обоих, но скоро ему пришлось убедиться, как мало можно доверять искренности монархов в таких случаях! А пока ничто не нарушало праздничного настроения всех, даже хлынувший внезапно дождь. На том месте, где еще недавно возвышались стены Бастилии, бывшей оплотом монархической власти, теперь происходили танцы, и пары кружились с величайшим оживлением, не взирая на потоки дождя и на мокрое платье. Все были оп'янены радостной мыслью о свободе, о заре новой жизни и возрождении Франции.
   Но приверженцы старого порядка не могли отказаться от мысли об его восстановлении. Они не понимали, что возвращение назад уже невозможно и своими происками и заговорами достигли лишь того, чего сами боялись больше всего, именно - низвержения монархии.
   Праздник кончился, и наступили темные дни. Население парижских предместий голодало, дороговизна возрастала, а вместе с этим возрастала и безработица. Национальное Собрание как-то растерялось и не могло справиться с этими затруднениями. Народ голодал, а барышники и скупщики жизненных припасов наживались, что, разумеется, порой вызывало взрывы народного гнева. Возникали беспорядки, которые подавлялись силой оружия, как и "в доброе старое время". Муниципальная власть проявила в этом отношении большую жестокость и даже устроила новую Бастилию в Венсенне, куда сажали так называемых "подстрекателей" к беспорядкам. Столкновения между городской властью и населением происходили все чаще и чаще, отношения между ними обострялись и привели, наконец, к большому кровопролитию на Марсовом поле, которое произошло у самого подножия алтаря свободы.
  

Глава III

Партии Законодательного Собрания. - Борьба старой и новой Франции. - Эро де Сешель переходит к якобинцам. - Жирондистское министерство. - Нападение на Тюльерийский дворец. - Празднование второй годовщины взятия Бастилии. - Отношения портятся. - Выступление парижских секций. - Образование коммуны: - Крушение монархии. - Король скрывается в Законодательное Собрание. - Письмо Эро де Сешеля Конвенту.

   Законодательное собрание приступило к работам в октябре 1791 года. На выборах не прошел ни один из представителей высшего дворянства или духовенства и в этом собрании преобладали адвокаты, несколько духовных лиц и небольшое число поэтов и литераторов.
   Большинство были люди молодые, в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет.
   В Собрании тотчас же образовались три партии. "Правую" составляли конституционные монархисты, так называемые "фельяны", по имени клуба, членами которого они были раньше. "Левая" же состояла из двух соперничествующих партий: более умеренной - "жирондистов", называемых так, потому что их вожди происходили из департамента Жиронды, и "монтаньяров" или "горы", потому что вожди этой партии сидели на верхних скамьях.
   Жирондисты представляли умеренно демократическую партию. Они составляли как бы переходную ступень от средних классов к народу и в сущности были главным образом представителями той части буржуазии, которая была захвачена революционным брожением. Но они все же не были расположены поддерживать революцию какими бы то ни было средствами и стояли за то, чтобы борьба продолжалась на парламентской почве.
   Среди жирондистов было много чрезвычайно талантливых ораторов, писателей и политиков, вследствие чего эта партия и выдвинулась в Законодательном Собрании. Главой партии был Бриссо, очень талантливый литератор, вернувшийся из Америки в начале революции. В свое время он немало сделал для подготовки революции и даже сидел в Бастилии, но в сущности он мечтал о такой республике, в которой господство принадлежало бы буржуазной аристократии. Его влияние в партии было так велико, что жирондистов даже называли "бриссотинцами".
   Бриссо издавал газету "Французский патриот", и был главным автором петиции, требовавшей низложения короля после его бегства в Варенн. Он находился и во главе манифестации 17 июля 1791 года, отправившейся на Марсово поле, где предполагалось собрать подписи под этой петицией. Манифестация, привлекшая громадную толпу народа, закончилась кровавой расправой, организованной парижским муниципалитетом и отрядами Лафайета. Жирондисты и монтаньяры оспаривали друг у друга преобладание в клубе якобинцев, который был назван так, потому что собирался в старом якобинском монастыре. Этот клуб был центром революционного движения. Мало-помалу он покрыл всю Францию сотнею своих отделений и оказывал громадное влияние на ход революции, благодаря энергии своих вождей, среди которых первое место принадлежало Робеспьеру.
   Другим влиятельным клубом в этот период революции был клуб кордельеров, образовавшийся среди рабочих предместья Сент-Антуан и собиравшийся в бывшем кордельерском монастыре. Выдающимися ораторами в этом клубе были Демулен, Дантон и Марат. Молодой Камилл Демулен прославился уже в самом начале революции как превосходный народный оратор, увлекавший за собой толпу своими огневыми речами. Но эти выдающиеся ораторы не находились в Законодательном Собрании и поэтому крайняя левая не могла там конкурировать с блестящими ораторами Жиронды; но зато вне этого собрания, в народе, она приобретала все большее влияние и силу.
   Эро де Сешель попал в Законодательное Собрание. Он был избран депутатом города Парижа и сначала примкнул к членам правой, т.е. конституционалистам, бывшим "фельянам". Тогда он еще не вполне отрешился от своих прежних роялистских взглядов, и когда в Собрании обсуждался вопрос о том, как должен быть обставлен церемониал приема короля, то Эро де Сешель решительно стал на сторону правой, требовавшей, чтобы королю оказывали прежние знаки почтения. Но левые находили такие уступки несогласимыми с достоинством Собрания. Член левой Кутон настаивал на том, чтобы король сидел на таком же кресле, как и президент, между тем как для него приготовили возвышенное кресло, вроде трона. Требование Кутона поддерживали его товарищи и один из них сказал:
   - Я надеюсь, что французский народ всегда будет больше уважать простое кресло председателя народных представителей, нежели раззолоченное кресло монарха, - главы исполнительной власти!
   Вопрос этот вызвал горячие прения, и Собрание вотировало декрет, постановлявший, что вообще депутаты не обязаны оказывать королю больших почестей, нежели председателю. Однако на другой день декрет был отменен, и отчасти благодаря вмешательству Эро де Сешеля, который с большим жаром и красноречием доказывал ненужность такого обострения отношений между королем и собранием.
   Однако, отношения между законодательным собранием и королем так и не могли наладиться. С самого начала они стали очень натянутыми. Впрочем, когда король явился в Собрание, то ему оказали хороший прием. Но, тем не менее фазу для всех стало ясно, что король, лишь скрепя сердце, согласился на такое ограничение своих державных прав. Он пользовался своим правом "вето" (запрета), не давал согласия на декреты Законодательного Собрания, а двусмысленная политика двора, который тайком вел переговоры с иностранными державами о вмешательстве во французские дела, довершала "остальное". Духовенство и дворянство, бывшие привилегированными сословиями старой Франции, оставались по прежнему непримиримыми противниками новой Франции. Большинство дворян эмигрировало и добивалось восстановления своих прав и возвращения во Францию при помощи иностранных войск.
   С этою целью они интриговали в иностранных государствах, ходатайствовали у иностранных дворов о помощи и защите и, так как иностранные монархи вообще были напуганы французской революцией и жаждали наказать мятежников, осмелившихся посягнуть на священные права монарха, то вполне естественно, что ходатайства и просьбы эмигрантов имели успех. Франции грозило вмешательство иностранных войск, и вполне естественно, что Законодательное Собрание, в свою очередь, сочло нужным принять строгие меры против своих исконных врагов. Были изданы строгие декреты, как против дворян, убегавших заграницу из Франции, так и против священников, не желавших принести установленную гражданскую присягу.
   Возник серьезный конфликт между королем и Собранием. Король отказался утвердить эти декреты Законодательного Собрания, что разожгло к нему ненависть левых партий, для которых все яснее становилась невозможность примирения новых порядков со старой властью. Всего определеннее это настроение выражалось у якобинцев, которые яростно нападали на своих врагов. В сущности король своим сопротивлением Законодательному Собранию в этом вопросе сам подписывал смертный приговор монархии. В народе его самого и королеву стали называть с этого момента " господином и госпожою Вето".
   Пылкий Эро де Сешель скоро понял свою ошибку. Раньше он был членом клуба фельянов и в Законодательном Собрании занял место среди них. Но убедившись, что итти с ними руку об руку он не может, он не задумываясь вышел из конституционной партии и перешел к жирондистам. Но и с ними он оставался недолго и вступил в ряды якобинцев, темперамент и взгляды которых казались ему более обеспечивающими успех революции. Эта быстрая изменчивость многими ставилась ему в вину. Но надо принимать во внимание, что во времена великих переворотов часто нет возможности свободно и обдуманно выбирать ту или иную партию. Большинство увлекается бурным революционным потоком, непроизвольно подчиняясь силе и мощи какой-нибудь партии и неожиданные события заставляют многих совершать подчас совершенно неестественные их характеру поступки. Эро де Сешель с полным правом мог отвечать на делаемые ему упреки, что сам он никогда не менялся, а менялись только обстоятельства, и он лишь подчинялся им. Во всяком случае, вступив на революционную плоскость в момент взятия Бастилии, он уже не мог остановиться на полпути, и поэтому, когда он ушел от жирондистов, находя их слишком умеренными и нерешительными в такую минуту, когда события развивались с головокружительной быстротой, он вполне искренно воскликнул:
   - Все, что имеет целью спасение государства, - справедливо!.. Бывают случаи, когда надо накинуть покрывало на статую свободы!
   Однако вначале, когда Эро де Сешель еще находился в их рядах, жирондисты выказывали большой воинственный пыл. Впрочем и вся Франция находилась тогда в таком же настроении и символом этого явился красный фригийский колпак, сменивший трехцветную кокарду. Подозрения против короля и его министров, которых обвиняли в сношениях с иностранными дворами, все усиливались. Ораторы Законодательного Собрания прямо указывали на дворец, как на гнездо контр-революции, где подготовляется интрига, которая продает Францию Австрии.
   - Страх и ужас часто исходили из дворца в прежние времена! - воскликнул жирондист Верньо. - Они действовали во имя деспотизма. Пусть же теперь страх и ужас войдут туда во имя закона и проникнут в душу обитателей дворца, которые должны знать, что конституция делает неприкосновенным только одного короля! Но закон все-таки должен поразить виновных без всякого различия, и нет такой преступной головы, к которой не мог бы прикоснуться меч правосудия!
   Это был вполне ясный намек, который понял и Людовик XVI уволивший своих прежних министров и образовавший новое министерство из кандидатов, указанных жирондистами. Жирондисты, Однако, решили между собой не допускать в министерство ни одного из приверженцев Робеспьера, опасаясь его влияния, которое все расширялось и возрастало в народе, где он был уже известен под именем "неподкупного". Бриссо со своими друзьями, высказался и против Дантона, которого тоже называли в числе кандидатов в министры. Зато одним из первых принят был генерал Дюмурье, получивший портфель министра иностранных дел. Дюмурье был по натуре настоящий авантюрист, человек вполне беспринципный, менявший роль сообразно с обстоятельствами и совершенно спокойно могущий служить как революционерам, так и контр-революционерам. Он был уже не молод и раньше помогал Генуэзской республике подавить восстание в Корсике, которая ей принадлежала, исполнял также секретные поручения Людовика XV в Швеции, а когда произошла революция, то стал подлаживаться к Мирабо, а затем и к жирондистам. В последнее же время он в особенности заискивал у якобинцев и у Дантона, стараясь снискать его благоволение.
   Все внимание Франции и Законодательного Собрания было обращено в то время на иностранную политику. Новое министерство, бывшее довольно однородным вследствие преобладания в нем жирондистских взглядов, высказывалось за войну, которая, впрочем, была неизбежна, так как иностранные государи, в особенности король венгерский и богемский Франц II, по-видимому, очень желали расправиться с французскими революционерами, мешавшими им спокойно спать. Пруссия и Австрия заключили между собой формальный договор относительно количества войска, которое они должны были выставить, чтобы вернуть французскому королю его прежнюю самодержавную власть. Таким образом, и король и его двор тоже были за войну, так как ожидали от нее возвращения к старому порядку.
   Война была объявлена, но первые ее шаги были неудачны для Франции. Начались взаимные обвинения и подозрения в измене. Враги революции действительно не скрывали своей радости, ожидая скорого осуществления всех своих надежд. Не без некоторого основания двор называли "австрийским комитетом" и приписывали ему желание призвать австрийцев во Францию. Король же своим поведением только поддерживал эти подозрения и усиливал всеобщее недоверие к себе. Его отношения с министерством жирондистов окончательно испортились, в особенности после письма министра внутренних дел Ролана королю. Министр напоминал королю о его конституционных обязанностях и высказывал ему те истины, которые редко высказываются королям в глаза. Но это письмо только еще сильнее восстановило Людовика XVI против жирондистов, с которыми он решил порвать окончательно. Короля поддерживал в этом направлении Дюмурье, тоже покинувший свою партию и интриговавший против своих бывших коллег. Результатом явилась отставка всего министерства. Король не оставил даже Дюмурье, который, однако, сильно рассчитывал на получение портфеля военного министра. Разочарованный и недовольный королем, он уехал в армию.
   Король выбрал новых министров из партии фельянов, но все это были люди без влияния. Конечно, они не могли противодействовать агитации левых партий, в особенности якобинцев, влияние которых возрастало с каждым днем. Очень скоро якобинцы стали уже во главе народного движения.
   Париж волновался очень сильно. В предместьях шла усиленная агитация. Там подготовлялась демонстрация, в роде той, которая не удалась на Марсовом поле. Предполагалось устроить ее 20 июня, в годовщину знаменитой присяги в зале для игры в мяч. Этот достопамятный день в истории Франции намеревались отпраздновать торжественным образом и, между прочим, посадить дерево в честь свободы. С этою целью огромная, вооруженная толпа вышла в этот день из предместий и направилась к Законодательному Собранию.
   В демонстрации участвовало много женщин и детей, и во главе находился импровизированный оркестр. Вооружение толпы было самое разнообразное. Конечно, на знаменах, которые несла толпа, виднелись различные надписи, подходящие к переживаемому моменту. Между прочим, на длинной палке красовались прорванные брюки и над ними надпись: "Да здравствуют санкюлоты"... Шествие замыкал человек, который нес на пике бычачье сердце с надписью: "Сердце аристократов!"
   Толпа, явившись к барьеру Собрания, требовала, чтобы ее впустили туда. Она хотела подать петицию и пройти через зал заседаний. Возник спор, так как депутаты правой сначала ни за что не соглашались на это. Но трудно было противиться возбужденной толпе, и в конце концов пришлось уступить.
   Шествие через зал заседаний продолжалось три часа и сопровождалось пением известной революционной песенки: "это пойдет!" (Cа ira), которая была спета в первый раз на Марсовом поле, в первую годовщину взятия Бастилии. Она состоит из ряда четверостиший, отражающих в себе весь ход революции. Сначала очень веселые и насмешливые куплеты этой песни потом принимают грозный характер и приглашают вешать аристократов на фонарях.
   Двинувшись дальше, толпа подошла к Тюльерийскому дворцу и, проникнув туда, принялась топорами ломать двери. Но король приказал отпереть их. Он выказал в этот день большое мужество и не спрятался от толпы, а стоял в амбразуре окна, охраняемый несколькими гренадерами.
   Когда народ ворвался в зал, то для короля поставили стул на стол и он сел на него, для того чтобы все могли его видеть. Ему протянули на пике красный колпак и потребовали, чтобы он надел его, и он это исполнил. Но на требование утвердить декреты Законодательного Собрания на счет священников и эмигрантов, он ответил отказом, заявив твердым голосом:
   - Не время и не место требовать от меня это!
   Тут сказалось все добродушие народа, который, несмотря на отказ короля исполнить требование, мирно разошелся после тою как мэр Парижа обратился к толпе с увещанием. Никто не вы казал ни малейшего сопротивления. По-видимому, толпа была довольна, что король надел на себя красный колпак и выпил вина прямо из бутылки, поданной ему каким-то рабочим, когда он попросил пить. Но это были единственные результаты, которых добился народ от короля в этот день.
   Однако, волнение не улеглось, и достаточно было искры, чтобы снова вспыхнуло возмущение. Такой искрой был манифест герцога Брауншвейгского, главнокомандующего австро-прусской армией, грозившего строго наказать французов за их неповиновение законному королю. Наступление пруссаков придало смелость двору, который нисколько не скрывал своего злорадства. Тогда Законодательное Собрание об'явило "отечество в опасности".
   Празднование второй годовщины взятия Бастилии произошло уже при совершенно иных обстоятельствах. Настроение было другое, и король был холодно встречен народом, хотя и произнес при этом свою клятву соблюдать конституцию. Говорили, что он надел на себя панцирь, отправляясь на Марсово поле, так как боялся враждебных выходок со стороны толпы.
   Рядом с алтарем отечества было воздвигнуто символическое дерево, увешанное разными предметами, имевшими отношение к феодализму. Королю было предложено самому зажечь это дерево, но он от этого предложения уклонился, сказав, что "Феодализм больше не существует!" После этого он покинул Марсово поле, и национальная гвардия проводила его во дворец.
   Для всех было ясно, что отношения между королем, Законодательным Собранием и народом испортились окончательно, и что борьба неизбежна. При дворе тоже понимали это и принимали меры для защиты Тюльери, что только усиливало тревогу населения. Настроение национальной гвардии, вначале не сочувствовавшей республиканским идеям, тоже начало изменяться под влиянием опасений иностранного нашествия. Секции, на которые был разделен Париж, раньше мало принимавшие участие в политических событиях, тоже начали волноваться и вскоре стали выступать самостоятельно. Революционное настроение в секциях заметно усиливалось, и уже раздавались речи, что верховная власть должна принадлежать народу, что никакого короля не нужно и что следует совершить новый поход на Тюльерийский дворец
   В Париже к этому времени собрались двадцать тысяч федератов, представителей 83 департаментов, приглашенных секциями на празднество 14 июля, вопреки желанию короля, который не дал на это разрешения. Федераты оказались ярыми революционерами и, находясь под влиянием якобинцев и кордельеров, первые заговорили о низложении короля.
   Буржуазия в это время была на стороне народа, не желая быть за одно со двором, который подозревали в измене отечеству, национальная же гвардия сочувствовала федератам
   Вследствие объявления отечества "в опасности" собрания секций стали непрерывными, и в этих собраниях был решен вопрос о низвержении Людовика XVI. Восстание в Париже стало неизбежным, и его можно было ждать каждую минуту.
   9 августа в Законодательном Собрании началось обсуждение вопроса о низложении Людовика XVI, что вызвало очень бурные Споры, но ни к какому решению оно не могло притти, хотя знало о крайнем возбуждении народа. Одна из секций послала сказать собранию, что если король не будет смещен к полуночи, то в Париже зазвучит набат. Таково было постановление всех секций, кроме одной, не присоединившейся к этому решению.
   Действительно, в полночь жители Парижа услышали набат и на улицах раздался барабанный бой. Это восстали предместья и двинулись к центру города. В то же время и в городской ратуше произошел революционный переворот, прежний муниципалитет и вместо него делегаты секций образовали новый городской совет - "коммуну", состоявшую из ярых революционеров. Таким образом судьба монархии была решена.
   Восставшие двинулись к Тюльерийскому дворцу. Там усиленно готовились к обороне, но национальная гвардия оказалась ненадежной, и лишь наемный швейцарский отряд оказал стойкое сопротивление нападавшим.
   Во дворце господствовало большое смятение и король скоро сам убедился, что дело его проиграно. Ему посоветовали отдать себя под защиту Законодательного Собрания, что он и исполнил. Двести швейцарцев и триста национальных гвардейцев проводили его туда, вместе с его семейством.
   А во дворце в это время происходил кровавый бой между защитниками дворца, швейцарцами, и народом. Главная лестница дворца была взята штурмом и бой продолжался в корридорах и залах.
   Явившись в Законодательное Собрание, Людовик XVI обратился к нему с следующими словами:
   - Я пришел, чтобы предупредить великое преступление, и думаю, что нигде не могу пользоваться такой безопасностью, как среди вас.
   Председатель Собрания Верньо на это ответил ему довольно уклончиво:
   - Национальное Собрание поклялось отстаивать права народа и установленные власти. Вы можете положиться на его твердость.
   Король занял место рядом с председателем, но один из членов Собрания заявил, что согласно конституции Законодательное Собрание не может совещаться в присутствии короля, поэтому король со своей семьей должен был перейти в ложу секретаря (логографа), записывающего прения. Это место находилось позади председателя, но оттуда все можно было видеть и слышать. Таким образом король сам присутствовал при том, как обсуждался вопрос об его отрешении от престола. В собрание являлись депутации одна за другой и все требовали его низложения. Но собрание все-таки не решилось само отстранить короля и предложило созвать национальный конвент, затем уволить в отставку министров и приостановить деятельность королевской власти.
   Людовик XVI слышал все эти переговоры. Слышала их и Мария-Антуанетта, сохранявшая при этом свой прежний гордый и надменный вид, в противоположность королю, который в это время с большим аппетитом ел поданную ему курицу, - он был голоден и попросил есть!
   Собрание назначило местом жительства королевской семьи Люксембург, но по требованию нового городского совета - коммуны, который стал всевластным в Париже, Людовик XVI и его семья были переведены в Тампль (старинный замок, принадлежавший некогда духовно-рыцарскому ордену тамплиеров или храмовников). Там король и его семья должны были находиться под охраной общинного совета или коммуны.
   Для решения вопроса о будущем устройстве Франции постановлено было созвать чрезвычайное собрание, но в сущности судьба монархии была уже решена 10 августа, в день народного восстания. Жирондистские министры, уволенные королем в отставку, были вновь назначены, но кроме того пост министра юстиции занял Дантон, который скоро сделался настоящим господином положения, так как опирался на революционные народные массы.
   Из всех деятелей революции Эро де Сешель особенно ценил Дантона, и Дантон несомненно имел на него большое влияние. Они были почти ровесники по годам и обладали одинаковыми вкусами: оба любили веселую, разгульную жизнь. Но Дантон обладал гораздо более сильным характером, поэтому он и подчинил Эро де Сешеля своему влиянию. Эро де Сешель сильно революционировался и окончательно порвал с конституционалистами. Он председательствовал в Законодательном Собрании, когда там был сделан доклад об избиении в тюрьмах (Сентябрьские убийства) и назначил комиссаров, которые должны были постараться успокоить народ, взволнованный слухами о приближении пруссаков. Комиссары должны были прекратить кровавую расправу с теми, кого толпа считала врагами революции. Вообще Эро де Сешель старался всегда соблюдать законность и поэтому даже в самый разгар анархии, он все-таки продолжал разбирать дела в Собрании. Он увлекался революцией, но злые языки говорили, будто он хочет обмануть самого себя громкими фразами. Одной депутации граждан, явившейся к нему, он об'явил, что "Франция станет центром свободного мира и гробницей всех престолов!" Несомненно, он сам верил этому тогда.
   Однако, он все же чувствовал некоторое утомление и ощущал потребность отдохнуть от всех революционных ужасов. В минуты откровенности он сам говорил, что издали революция кажется ему красивее! Поэтому он и постарался устроить так, чтобы его послали с поручением от Конвента вместе с другими тремя депутатами в Савойю, а в это время состоялся суд над Людовиком XVI.
   Но Эро де Сешель разумеется не уклонился от подачи своего голоса и вместе со своими товарищами сделал это в следущем письме, адресованном Конвенту:
  
   "Шамбери, 13 января 1793 года.
   Мы узнали из газет, чтo Национальный Конвент должен завтра произнести свой приговор над Людовиком Капетом. Не имея возможности принять участие в ваших прениях, но ознакомившись с делом по печатным документам и давно уже зная о постоянных приемах "короля-клятвопреступника", мы полагаем, что наша обязанность, как каждого из депутатов, открыто высказать свое мнение в этом деле. Мы считали бы низостью с нашей стороны, если бы, пользуясь своим отсутствием, мы бы уклонились от этого обязательства. Поэтому мы заявляем, что высказываемся за осуждение Людовика Капета национальным конвентом и притом без права апелляции к народу.
   Мы высказываем это наше мнение с полным убеждением в его справедливости, вдали от всякой агитации и видя перед собой только истину, без всяких прикрас, - тем более, что здесь мы находимся в соседстве с Пьемонтским тиранном".
  
   Нельзя не обратить внимания, что в этом письме, автором которого был Эро де Сешель, старательно избегалось слово "казнь". Действительно, такая крайняя мера была не в характере Сешеля. Скорее его можно даже считать противником казней, несмотря на всю его революционность, вот почему он и не решался высказаться определенно, такая нерешительность была ему поставлена в вину впоследствии в клубе якобинцев, где стали подозревать чистоту его революционных убеждений. Это был первый толчок, который привел его к гибели.
  

Глава IV

Адель Бельгард. - Отступление неприятеля. - Слова Гете. - Знакомство Адель Бельгард с Эро де Сешелем. - Жирондисты и якобинцы. - Комиссия двенадцати. - Спор разгорается. - Арест жирондистов. - Выработка новой конституции. - Проект Эро де Сешеля. - Всеобщее ополчение. - Торжество Эро де Сешеля. - Вражда Робеспьера.

   В мае 1973 года Эро де Сешель вернулся в Париж. Но он уже был не один. Он привез с собою молодую женщину замечательной красоты, муж которой находился в Пьемонтской армии. Это была графиня Адель де Бельгард.
   Художник Давид, восхищенный ее красотой, обессмертил ее в своей знаменитой картине "Похищение сабинянок". Он изобразил ее коленопреклоненной в кругу римских воинов.
   Адель Бельгард последовала сначала за своим мужем в Пьемонт, но потом вернулась в Шамбери, чтобы избежать конфискации своих владений. Ее муж, страстно в нее влюбленный, был в отчаянии от этой разлуки. Но связанный ложно понимаемым чувством долга, он не хотел покидать армии, хотя армия действовала против его родины. Он надеялся только на то, что война не продлится долго, что революция во Франции будет скоро подавлена, и он тогда вернется к своей жене в Савойю, откуда революционеры будут окончательно изгнаны. Но его надежды были обмануты! Союзные войска обоих государств, выступавших против революционной Франции, оказались недостаточно сильными, между тем как французских революционных отрядов значительно окреп. Австрийцы отступили, и кампания была проиграна. Измученные, упавшие духом прусские и австрийские солдаты вынуждены были отступать по очень плохим дорогам и трудным проходам, и Париж был спасен от вторжения неприятеля, которому пришлось даже совсем убраться из Франции. С этого момента вся работа немецких государств была уже направлена лишь на то, чтобы защищать свои собственные границы от распространения революции.
   Битва при Вальми решила дело, и там солдаты республиканской Франции получили боевое крещение, а пруссакам и австрийцам, потерпевшим поражение в своих попытках восстановления французской монархии, оставалось лишь утешаться словами, сказанными Гете после этой битвы:
   - Здесь начинается новая эпоха всемирной истории, и вы можете сказать себе, что присутствовали при этом важном акте!
   Однако, не одни только эти военные неудачи разрушили все надежды графа Бельгарда. В это вмешалась любовь. В Шамбери его жена, отправившаяся из любопытства на одно революционное собрание, познакомилась там с Эро де Сешелем. Она уже раньше была заинтересована им, так как слышала восторженные отзывы о его красоте и красноречии и домой вернулась совершенно очарованная молодым оратором. Личное знакомство с ним довершило остальное.
   Эро де Сешель оставался светским человеком, несмотря на свои революционные взгляды. Красота графини произвела на него сильное впечатление и молодые люди сблизились. Знакомства с Эро де Сешелем было вполне достаточно, чтобы превратить светскую, легкомысленную женщину в ярую революционерку. Жители Шамбери с удивлением видели, что гордая красавица графиня Бельгард начинает появляться на всех народных республиканских празднествах, повязанная трехцветным шарфом, с республиканской кокардой, в деревянных башмаках и в красном колпаке. Но разгадка такого превращения аристократки-роялистки в республиканку явилась сама собой, когда молодая графиня уехала в Париж, вместе с Эро де Сешелем.
   Борьба между жирондистами и якобинцами разгоралась все сильнее и приняла ожесточенный характер, когда вернувшийся в Париж Эро де Сешель вступил в Конвент, где он тотчас же занял место возле Дантона, в котором чуял родную душу. Дантон отказался от звания министра, чтобы попасть в Конвент, так как понимал, что будущее правительство будет иметь своим центром Конвент, состоявший почти исключительно только из республиканцев. Правую Конвента образовали жирондисты. Все выдающиеся вожди этой партии попали в Конвент. Левую составляли якобинцы или партия горы. Как те, так и другие были республиканцами, и те и другие хотели устройства демократической республики, но жирондисты были поклонниками личной (индивидуальной) свободы и ограничения власти государства. Они хотели, чтобы господство принадлежало умственной и имущественной аристократии, тогда как якобинцы добивались свободы и равенства для всего народа и притом были неразборчивы в средствах, что весьма понятно в виду критического положения, в котором находилась Франция в тот момент и необходимости защищать завоевания революции. Конечно, и якобинцы, и жирондисты имели в виду счастье народа, но они разно понимали его и разными путями хотели его достигнуть. Но жирондисты не доверяли народной массе, тогда как якобинцы опирались на нее. Они вступили в союз с парижским населением, поэтому и пользовались большою популярностью в народе, который готов был яростно ненавидеть всех, кого считал врагами.
   Впрочем, главным вопросом, разделявшим якобинцев и жирондистов, был вопрос о значении Парижа. Якобинцы стремились к централизации власти и проповедовали "единую, нераздельную республику". Население Парижа было, в их глазах, естественным представителем всех департаментов Франции, против чего именно и восставали жирондисты, защищавшие местную самостоятельность и поэтому имевшие своих главных приверженцев в провинции, тогда как якобинцы опирались преимущественно на парижское население. Коммуна была на их стороне, также как и почти все парижские секции.
   Но главное, жирондистам не доставало той внутренней сплоченности и дисциплины, какая существовала у их противников якобинцев, поэтому последние и должны были получить перевес в завязавшейся борьбе.
   Суд над королем был также поводом к разладу между этими двумя партиями, хотя обе высказались за предание короля суду. Якобинцы предполагали посредством суда над Людовиком XVI и даже казни, нанести последний удар королевской власти. Робеспьер прямо заявил, что "Людових XVI должен умереть, дабы жила республика!". Такое откровенное заявление напугало умеренных жирондистов, считавших смертную казнь слишком крайней мерой, однако, у них все-таки не хватило решимости энергично протестовать против нее. Все якобинцы подали голоса за казнь, и народ, наполнявший трибуны конвента тоже требовал ее, поэтому неудивительно, что один из жирондистов признался потом, что "надо было иметь больше мужества для произнесения оправдательного приговора, нежели обвинительного". Вообще, нерешительность и, постоянные колебания, которые обнаруживали жирондисты, а также отсутствие у них единодушия и энергии в важных вопросах, погубили их. Поведение их во многих случаях об'яснялось их противниками, как измена. Прежние отношения жирондистов к генералу Дюмурье тоже повредили им и дали повод якобинцам говорить об его измене, как о преступлении целой партии.
   Но с самого начала в Конвенте господствовали жирондисты, и решения принимались единогласно. Однако, это продолжалось недолго. Посыпались взаимные обвинения. Якобинцы нападали на жирондистов, а жирондисты обвиняли Робеспьера в стремлении к диктатуре. В спор вмешалась коммуна, ставшая на сторону "Горы", а также рабочее население Парижа, терпевшее страшную нужду вследствие падения курса бумажных денег и повышения цен на все предметы первой необходимости. Парижские секции посылали в Конвент депутации с требованием принятия строгих мер против ростовщиков и скупщиков и обложения более высокими налогами крупных имуществ. Заседания конвента проходили в непрерывных пререканиях и спорах и жирондисты, бывшие тогда господствующей партией, никаких мер не принимали. А между тем внешнее положение Франции вновь стало опасным. Европейская коалиция, возмущенная и напуганная казнью короля, опять перешла в наступление. Внутри страны также происходили волнения, а в Вандее даже вспыхнуло настоящее восстание. Нужны были незаурядная энергия и твердость, чтобы совладать со всеми этими внутренними и внешними затруднениями. Но именно этого и не хватало жирондистам, политическая карьера которых кончилась, и началась диктатура якобинцев, поддерживаемых рабочими и коммуной.
   И Эро де Сешель в Конвенте держал сторону якобинцев. Нерешительность и какая-то половинчатость жирондистов не соответствовали его пылкому нраву, его стремительности. Он неоднократно высказывал возмущение их неопределенной политикой, когда был избран председателем Конвента. Жирондисты боялись анархии, которая могла наступить, если не будут сдерживаемы городской совет и секции, и в то же время опасались контр-революции, если народ будет слишком подавлен. Эта боязнь мешала им действовать решительно, и они искали средства соблюсти равновесие между двумя крайними сторонами. Одной из полумер, к которым они любили прибегать, было назначение чрезвычайной комиссии из двенадцати членов, обязанной ис

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 328 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа