только,
это страшный инквизиционный трибунал. Произнесут блюститель с учителями
слова виновен в неправославии, - и костер запылает для преступника" (Ист.
России, XIII, гл. 11). Нужно заметить, что академия была учреждена после
смерти Федора, и первыми ее учителями были вызванные с Востока ученые братья
Лихуды (Иоаникий и Сафроний).
Другим замечательным актом царствования Федора было уничтожение
местничества. В конце 1681 г. в Москве были собраны две комиссии: одна
состояла из выборных от служилого сословия и была призвана с целью
обсуждения лучшего устройства военных сил или, как сказано в указе, "для
устроения и управления ратного дела", а другая состояла из выборных от
тяглых людей и занималась выработкой новой системы податей. Обе действовали
под руководством князя В. В. Голицына. Этот съезд выборных давал полный
состав Земского собора, но комиссии тем не менее не соединились в соборе ни
разу и заседали в разное время. Тяглая комиссия кончилась ничем, хотя
показала лишний раз неудовлетворительность податной системы Московского
государства и дала собой лишний прецедент Петру Великому при замене
поземельной подати подушным окладом. Служилая комиссия, напротив, имела
важные последствия: кроме того, что ею были проектированы различные реформы
в военном устройстве, выборные люди в своих работах пришли к мысли подать
государю челобитье об уничтожении местничества. По этому поводу 12 января
1682 г. государь созвал торжественное собрание духовенства, думы и выборных
придворных чинов для обсуждения челобитья и уничтожения "мест". Может
показаться странным с первого раза, почему в заседании участвовала не
служилая комиссия, а только выборные высших чинов, но дело в том, что,
во-первых, государь знал из самого челобитья мнение комиссии относительно
этого вопроса, а, во-вторых, именно в высших слоях местничество и было
крепко; высшие слои преимущественно практиковали его и были наиболее
заинтересованы в вопросе об уничтожении этого обычая. На вопрос царя
духовенству о местничестве патриарх отвечал: "Аз же и со всем освященным
собором не имеем никоея достойныя похвалы принести великому вашему царскому
намерению за премудрое ваше царское благоволение". Бояре же и придворное
дворянство сами просили уничтожить "места" - "для того: в прошлые годы во
многих ратных посольствах и всяких делах чинились от тех случаев великия
пакости, нестроения, разрушения, неприятелям радование, а между нами
(служилыми) богопротивное дело - великия, продолжительныя вражды".
Руководствуясь подобными ответами, царь указал сжечь разрядные книги, в
которых записывались местнические дела, и отныне всем быть без мест. На это
собрание единодушно отвечало: "Да погибнет в огне оное богоненавистное,
враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь -
во веки". Так передает "Соборное уложение" 1682 г. об уничтожении
местничества. Но еще за 70-80 лет перед тем боярство очень крепко держалось
за право местничества, а бояре говорили: "То им смерть, что им без мест
быть". По какой же причине нарушился старый обычай без малейшего
сопротивления со стороны тех, которые шли когда-то под опалу и в тюрьму,
отстаивая родовую честь? Дело в том, что места были относительны; само по
себе низкое место не бесчестило родовитого человека, если только такие же
места занимали с ним одинаково родовитые люди. Поэтому, чтобы считаться
местами, надо было помнить относительную честь стародавних честных родов. Но
в XVII в, родовитое боярство или повымерло (одними из знатнейших в то время
считались князья Одоевские, которые в XVI в. далеко не были такими), или же
упало экономически (у некоторых из тех же Одоевских не было ни поместий, ни
вотчин). Вследствие этого при частных пробелах в рядах боярства и при многих
захудалых линиях считаться местами было очень трудно. Далее, в счеты
родовитой знати в XVII в. впутывается постоянно неродовитое дворянство,
поднявшееся по службе благодаря упадку старого боярства. (В 1668 г.,
например, из 62 бояр и думных людей только 28 принадлежали к тем старым
родам, которых предки в XVI в. были в думе). Но хотя это новое дворянство и
местничалось, однако оно вряд ли могло дорожить этим обычаем: для него было
выгоднее заменить повышение помощью местничества началом выслуги. Старое же
боярство, затрудненное в своих счетах убылью и понижением своих членов,
проигравшее на службе при столкновении с новыми передовыми чинами московской
администрации, равнодушно смотрело на частые отмены "мест", которые
постоянно были в XVII в. Местничество практически становилось неудобным
вследствие распадения старого боярства и именно поэтому теряло свою ценность
для этого боярства, не приобретая живого смысла для новой служебной
аристократии. Проф. Ключевский по этому поводу справедливо отмечает, что "не
боярство умерло, потому что осталось без мест, чего оно боялось в XVI в., а
места исчезли, потому что умерло боярство, и некому стало сидеть на них". В
связи с уничтожением местничества тот же ученый ставит возникший при Федоре
так называемый "Проект устава о служебном старшинстве бояр". Этот проект
впервые ясно выразил необычную в Московском государстве мысль о полном
разделении гражданских и военных властей. С другой стороны, этот проект
предлагал учреждение постоянных наместничеств (Владимирского, Новгородского
и др.) и устанавливал строго старшинство одного наместника над другим.
Однако все эти предначертания не были осуществлены, и замены родового
старшинства (в местничестве) старшинством служебным (по должности) не
последовало.