Романов Пантелеймон Сергеевич - Ст. Никоненко. "...О менее праздничном, но более человеческом"

исал его два раза и все не загорался, и только когда стал писать в третий раз, почувствовал всю силу охватившего меня вдохновения. 310 стр. я написал в 31 рабочий день. Чувствую, что написал страшную вещь. "Последнюю главу из истории русской интеллигенции"².

         ¹ Там же, 93, л. 30.
      ² Там же, л. 30-31.

         Так рождался роман, получивший в публикации заглавие "Товарищ Кисляков".
      На Западе это произведение было воспринято как материал для критики советской действительности изнутри. В считанные недели он был переведен почти на все европейские языки и под названием "Три пары шелковых чулок" издан во многих странах. На Пантелеймона Романова обрушился шквал разгромной критики. Его третировали как "классового врага", клеветника и т. п., его книги изымали из библиотек.
      Литераторы, склонные к изображению борьбы за новый строй только через героику созидания, не поняли замысла писателя.
      А. Бек, например, правильно отметив, что "роман "Товарищ Кисляков" дал образ, тип приспособленца ("Гнусный подхалим, отвратительный приспособленец, пресмыкающийся лакей - таков Кисляков в изображении Романова"¹), переносит авторскую оценку героя на всю советскую интеллигенцию. Это было или близоруко или некорректно. О "реакционном смысле произведения Пантелеймона Романова" писал Владимир Киршон². Романов стремился показать конец старой интеллигенции, не нашедшей себя в новых условиях, более того, он создал образ отвратительного человека, предателя, готового служить любому строю, лишь бы его не трогали, и ради собственного спокойствия и карьеры готового предать друзей и вчерашних покровителей, если сегодня они не у власти. Тип страшный, но ведь, создав его, Романов опять же оказался провидцем. За несколько лет до 1937-1938 годов, когда совершались усиленные поиски "врагов народа", Романов показал, что среди наиболее рьяных "борцов" за чистоту партии, за социализм находились и те, кто втайне не принимал новый строй, но любыми средствами демонстрировал свою лояльность.

         ¹ Рост, 1930, N 5, с. 30.
      ² Ленинград, 1930, N 2, с. 115.

         В "Литературной газете" под шапкой "Пантелеймон Романов о "Товарище Кислякове" (1931, N 38) было опубликовано письмо автора, где он отвергал те обвинения, которые ему предъявляли, и объяснял существо своего творческого метода: "Я брал только интересующее меня явление, устремляя на него всю силу моего внимания. Я устранял все противоположные и ослабляющие впечатление элементы, чтобы исследовать это явление до последних глубин и заставить читателя со всей силой присмотреться к этому явлению...
      В мелких рассказах... читателю не могло в голову прийти, что я даю там изображение всей действительности".
      В дневнике Романов записал: "Какое у меня "политическое миросозерцание", какая "позиция" наконец? - Никакой. Одно время я загораюсь перспективами революции, в другое - я вижу ее в самом черном свете, в третье - еще как-нибудь. Но благодаря именно этому мне внутренно знакомы опытным путем все позиции, и я их только делаю материалом для себя, и отсюда моя пресловутая объективность и проникновение в человеческую душу, потому что моя душа имеет десятки лиц. И в сущности, я все пишу из собственного опыта, так как по себе знаю и те и другие и третьи отношения к действительности.
      Если бы я был практическим деятелем - гражданином в революции, я был бы благодаря этому свойству слабейшей пешкой. А так как эти мои "ощущения" идут не на практическое дело, а поступают в художественную лабораторию, я оказываюсь сильнейшим"¹.

         ¹ ЦГАЛИ, ф. 1281, оп. 1, ед. хр. 91, л. 130-131.

         Начиная с 1932 года, Романов совершил ряд поездок по стране. Побывал в Донбассе, в Харькове, на строительстве автозавода в Нижнем Новгороде, в Запорожье. Посещение строительных площадок, заводов, дворцов культуры, знакомство с тем, как трудятся, отдыхают рабочие в разных местах страны, как учатся и приобщаются к культуре их дети - все это послужило материалом для нескольких больших очерков: "О детях", "На родине советского Форда", "Новые люди" и др. Однако литературная критика эти очерки отвергла. Его обвиняли в отрыве от эпохи, в непонимании происходящих событий и свершений. Когда читаешь сегодня статьи таких критиков, как А. Селивановский, В. Катанян, А. Прозоров (да и многих других), создается впечатление, что писателя обложили, как волка: затравить, затравить - их цель! Они выхватывали отдельные фразы (а порой и слова), они стремились изобразить Романова как человека, чуждого большому искусству и вообще Стране Советов. "Гнилью безнадежного кладбища, а не боевым духом социалистического строительства веет от этой вашей "зарисовки", Пантелеймон Романов! Клеветой врага!"¹ - И это потому, что Романов в очерке "На родине советского Форда" не просто описал размах грандиозного строительства, но и показал бытовую неустроенность инженеров и рабочих, неизжитое еще разгильдяйство, халатность.

         ¹ Чибуренко Н. При чем здесь Пантелеймон Романов? - Ж. Штурм (Самара), 1932, N 4, с. 48.

         А между тем Романов связывал проявление новых сил в русском народе, дремавших на протяжении веков, именно с новым строем, с социалистическим строительством, его успехами, о чем и писал в том же очерке: "Я принял за основные черты русского характера - пассивность, лень к движению, к борьбе, расплывчатость, мистическую настроенность и способность к быстрому короткому порыву, его непригодность к длительному, непрерывному усилию.
      Но меня, как исследователя психологии нации, не могло не поражать в течение всей революции явление совсем другого порядка: откуда-то взявшаяся способность к длительному, в течение многих лет непрерывному усилию, способность в течение пятнадцати лет неослабно вести основную линию, лозунг борьбы вместо прежнего непротивленства. Несомненно, что основные черты "национального характера" перестали быть основными. Действующей силой выступили совсем другие черты. И жизнь получила совсем другое лицо"¹.
      Речь П. Романова на Первом съезде писателей, где он говорил об особенностях сатиры, была произнесена не без оглядки на требования вульгаризаторской критики. "Навсегда покончить с однобокой сатирой,- говорил он,- иначе они, "сатирики", прежде всего обрекают на гибель самих себя". Горькой иронией в адрес тех, кто был поставлен в железные тиски новейшей критикой, звучат эти слова. "Сатирик и юморист могут отвечать на требования нашей эпохи. Они могут, разоблачая брак, создавать и образы героев нашей эпохи, не изменяя при этом своей индивидуальности"². П. Романов ошибался - это было насилие над творческой индивидуальностью сатирика, измена своим творческим принципам. Насаждение такой межеумочной литературы породило впоследствии ту серую бесконфликтную мелкую юмористику и убогую сатиру, которая стала господствующим направлением в этих жанрах на протяжении полувека.
      Реализуя провозглашенные теоретические установки, Романов написал рассказы "За этим дело не станет", "Интеллигенты", "Пионерка", некоторые другие. Лишь в рассказе "За этим дело не станет" еще чувствуется энергия и мастерство писателя. Все остальное значительно слабее, бледнее.
      Последним крупным его произведением (помимо 4 и 5 частей "Руси") был роман "Собственность" (1932). Эскизом к роману, как бы конспектом его, послужил небольшой рассказ "Блестящая победа" (1930): талантливый пейзажист Виктор Большаков предает свой талант и начинает клепать плакаты на потребу дня. Плакаты приносят ему достаток, художник строит дачу, занимается садом, огородом, погрязает в собственности. Его талант истаивает.
      Талант и общество, художник и общество - это одна из проблем, всегда волновавших Романова.
      И опять посыпались обвинения в пошлости, в искажении действительности. Это было расхожим клеймом, которое прикладывалось к каждому новому произведению писателя: "Пошлость",- бросали критики в адрес романа "Собственность", "Пошлая проблематика",- заявляли читатели на страницах "Литературной газеты", "Пошлость",- звучало в рецензиях на вышедшие в 1934 и 1935 годах сборники рассказов Романова.
      Но наиболее проницательные писатели (Воронский, Горький) ценили талант Романова и старались оградить его от нападок. "П. Романова совсем напрасно, главным образом, развязные ленинградские критики упрекают в пустой анекдотичности,- писал Воронский.- Этого у него нет. Романов серьезен, он заставляет смеяться других, но сам не смеется, больше, на литературном лице его - маска бесстрастности"³.

         ¹ Романов П. Рассказы. М., 1934, с. 37.
      ² Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стеногр. отчет. М., 1934, с. 247.
      ³ Красная новь, 1925, N 12.

         М. Горький в статье "О трате энергии" прямо называл эту критическую кампанию травлей. "У нас образовалась дурацкая привычка втаскивать людей на колокольню славы и через некоторое время сбрасывать их оттуда в прах, в грязь,- писал он.- Не стану приводить примеров столь нелепого и жестокого обращения с человеком, примеры всем известны. Но если необходимо, укажу на отношение к Сейфуллиной, Романову, Бабелю, Герасимову и многим другим. Мне они напоминают сцены "самосуда" над воришками в 17-18 годах - позорнейшие драмы, авторами которых являлись обыватели. И вот эти обывательские, мещанские волчьи травли человека весьма надоедливо напоминаются каждый раз, когда видишь, как охотно и сладострастно все бросаются на одного, чтобы, уничтожив оплошавшего, занять его место"¹.
      И все это происходило на фоне невероятной популярности Романова у читателей и зрителей. Его комедия "Землетрясение", одна из первых советских комедий, с огромным успехом прошла в десятках театров страны. Его рассказы читались с эстрады многими сотнями исполнителей, профессиональных и самодеятельных. В информации "Что читают артисты", опубликованной в газете "Московский комсомолец", сообщалось: "Из русских писателей по читаемости идет Пантелеймон Романов, за ним Толстой, Горький, Вересаев, Достоевский, Лавренев и др. Старые классики читаются значительно больше, чем советский писатель (за исключением П. Романова)"².
      Согласно библиотечной статистике его имя в течение нескольких лет находится в числе десяти наиболее популярных писателей. По сведениям Книжной палаты, опубликованным в 1934 году, по числу переводов за рубежом Романов шел вслед за Горьким, Эренбургом, А. Толстым.
      Такое несоответствие - читательский успех и отверженность критикой, заставляют его обратиться за помощью в руководящие органы. Он пишет письмо И. В. Сталину, но парадокс заключался в том, что, как замечал потом Романов, "тов. Сталин даже спрашивал, не беспокоит ли меня цензура, и сказал: "Пусть печатают так, как написано"³, а газетные критики "вроде Катаняна" продолжали убивать талант.
      Количество публикаций сокращалось, тиражи падали. Возникли материальные затруднения. Уже немолодой писатель стал выступать с публичным чтением своих рассказов. Появление в афише имени Романова всегда сулило аншлаг. Виктор Ардов вспоминал: "Всегда приданным "премьером" наших вечеров был Романов. После него выступать уже нельзя было: Пантелеймон Сергеевич читал настолько сильно, смешно, где надо, а где надо - трогательно, что любая аудитория буквально отвечала овациями на его выступления"⁴.

         ¹ Горький М. О трате энергии.- Известия, 1929, 15 сентября.
      ² Московский комсомолец, 1929, 12 сентября.
      ³ ЦГАЛИ, ф. 1281, оп. 1, ед. хр. 96, л. 3.
      ⁴ Ардов В. Этюды к портретам. М., 1983, с. 140.

         Отношение самого Романова к этим выступлениям было двойственным: с одной стороны, дружелюбие публики, ее отклик, понимание, реакция давали ему заряд энергии. Но в дневнике Романова мы найдем сетования на то, сколь тяжко ему отрываться от его непосредственной писательской работы ради хлеба насущного.
      Пантелеймон Сергеевич Романов скончался 8 апреля 1938 года. Он долго и тяжело болел, последние месяцы писать ему было трудно. Горько читать слова правды о творчестве Романова в некрологе, признание именно тех его основ, за которые критика убивала талант писателя: "Как художник, выдающийся сатирик и юморист, Пантелеймон Романов развернулся только после Великой Октябрьской социалистической революции.
      В ряде рассказов и в романе "Собственность" он разоблачал мелкособственнические инстинкты обывателя. В сборниках рассказов "Дружный народ", "Хорошие места" и др. показывал он старую и новую деревню, осмеивая и борясь против пережитков капитализма в быту и сознании людей.
      Основным произведением П. С. Романова является роман "Русь", в котором он описывал предреволюционную эпоху и годы мировой империалистической войны. В романе "Русь" представлена огромная галерея типов и характеров.
      П. С. Романов страстно ненавидел мещанство, обывательщину, рутину. Он бил острым словом, разящим орудием смеха бюрократов, подхалимов, бичевал и отметал все то, что мешает нашему движению вперед...
      Выбыл из строя вдумчивый художник, человек большой энергии и жизнерадостности, могущий дать советскому читателю ряд значительных произведений"¹.
      "Существенная форма духа - это радостность..." - сказал Карл Маркс².
      К человеческому облику и человечному творчеству Пантелеймона Романова замечательно подходят эти слова.
      Жизнь Пантелеймона Романова в литературе была нелегкой, но счастливой. Еще задолго до того, как им был написан первый рассказ, он мечтал создать "свою литературу", свою "художественную науку о человеке". И он ее создал. Страницы его произведений распахивают перед нами дверь в живой мир, отделенный от нас уже многими десятилетиями. Мир этот далеко не праздничный, напротив, он слишком будничный, обыкновенный, он не всегда веселый, напротив, часто далеко не веселый. Но это мир человеческий, а мы так по нему истосковались.

         ¹ Литературная газета, 1938, 10 апреля.
      ² Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.1, с.6.