Ротчев Александр Гаврилович - Воспоминания русского путешественника о Вест-Индии, Калифорнии и Ост-Индии

ных разбойников. Красные шерстяные рубашки, войлочные или соломенные широкополые шляпы, за поясом ривольеры и длинные ножи - вот что составляло большинство нашего костюма. Под таким прикрытием опасаться было нечего, и я не счел за нужное облекаться во всеоружие, подобно моим спутникам; да к тому же в Никарагуа это лишнее, потому что здесь нет разбойников, которым Мехика доныне платит дань исправно; но англо-американцу везде чудятся разбойники, где только он слышит язык испанский.

   Наши Ladies {Дамы (англ.).}, одетые в мужские платья, ехали верхом; их было до полдюжины. Вырвавшись из тесных кают парохода, они смело и весело скакали в раздолье. Спутницы наши присмотрелись ко всему в Калифорнии, и слово "страх" не существовало более в их лексиконах. Под мужскою шляпою, под нарядом мужским, в них проявлялась какая-то удаль, молодечество какое-то, а со всем тем сохранялась таинственная прелесть, влекущая к женщине.

   Дорога наша вилась, будто по живописному парку, аллеи сменялись аллеями, и везде изумительная тропическая растительность. Спуски и подъемы довольно часты; но если накануне не бывает проливного дождя, опасности нет никакой: пространство от моря до озера так ровно, что не нужно мостить досками. Я бы готов был отдать преимущество дороге, проложенной компанией Вендербильт перед путем через Панамский Перешеек, если б она была вся так удобна, как эта прогулка от океана до озера; но за этим первым днем, оставившим в памяти моей самые приятные воспоминания, я расплатился всеми неприятными лишениями. По совести, я могу отдать преимущества переходу через Панамский Перешеек против дороги, проложенной от С. Хуан-дель-Норте.

   Свежий ветерок, повеявший на нас, возвестил нам о близости озера. Мулы и лошади наши, задыхавшиеся от зноя, вздохнули свободнее. Наши калифорнские выходцы, беспрерывно во всю дорогу прикладывавшиеся к дорожным фляжкам, приветствовали громкими криками этот первый растах. Восклицаниям и пистолетным выстрелам не было конца. Несколько падений, впрочем, не имевших последствий, удачно возбудили смех наших милых наездниц.

   Вид озера Никарагуа очарователен. Представьте себе море в Неаполе, но не с одним, а с двумя Везувиями; слейте этот образ с самой живописной картиной в Швейцарии, но замените сосны тропическими растениями, пальмой, сикомором, мангустаном¹⁹ и этой сущности дайте обаяние сна - вы тогда получите только неясный очерк нам представлявшегося зрелища. Словами нельзя описать такой картины. Вид ее заставляет вас восклицать "Прекрасно!", воспоминание твердит то же. Когда природа в своих чарующих очерках достигает совершенства, тогда, при виде этих очерков, высоко возносится душа человека; она тщетно ищет словами высказать впечатления свои. Чертить частности, мелочи - значит охлаждать, стирать краски, разрушать создание целого; воображение, соединив разбросанные части, всегда ошибочно воссоздаст их. Писатель, усилия которого вызваны на арену, на бой таковым совершенством создания, должен безмолвно сознать свое бессилие. Да и к чему в поте лица, расправляя на лбу морщины, создавать далеко не совершенный плод.

   Два великолепные конуса, обратившие внимание наше, словно обелиски, поднимаются из вод озера; они стоят на одном острове и совершенно отдельно один от другого. Имя этого острова Ометепек {На языке ацтеков оме значит два, тепек - гора. (Примеч. авт.).}, он имеет 16 верст в окружности. Высота одного пика 5100 футов, другого - по крайней мере 400 футов. Без отрогов они идут перпендикулярно вверх и потому именно чрезвычайно эффектны. Кордильеры Южной Америки едва ли представляют зрелище более великолепное. Оптический эффект гор зависит не столько от числительного количества футов, сколько от резкого, прямого устремления их в высоту. Вот почему есть отроги в Альпах, которые кажутся великолепнее маститого Чимборазо²⁰.

   Остров Ометепек живописен и чрезвычайно плодороден. На нем много селений, в которых видны еще следы образованности ацтеков. Здесь найдены изваяния, вазы, надписи и обломки зданий, свидетельствующие тождество Нового Света с миром фараонов. Статуи, вытесанные из камня, домашняя утварь доказывают, что и здесь было просвещение, образованность. Откуда проникнули они? долго ли пребывали здесь? каким образом угасли? вот вопросы, положительно неразгаданные. Тождество изваяний, найденных на берегах Нила и в Центральной Америке, не перестает возбуждать предположения, которые не дают удовлетворительных выводов. Спокойствие положений, странные символы, головные украшения - все представляет большое сходство. Здесь найдены идолы, которые напоминают тип египетского Мемнона²¹ со всею его неподвижностью.

   Озеро Никарагуа имеет 210 верст длины и до 100 верст ширины. На западной его стороне есть два значительные по торговле города: Гранада и Ривас. В первом 10 000 жителей, во втором 8000. Недалеко от Гранады возвышается погасший вулкан Момобахо; его отроги составляют бесчисленное множество возвышенностей при входе в живописный залив Гранады. На восточной стороне городов нет; но по чрезвычайно плодородной почве пасутся стада. Множество рогатого скота, лошадей и мулов принадлежат здешним жителям. По берегам народонаселение незначительно. Кофе, какао, индиго, табак могут быть здесь разводимы в огромных количествах и с полным успехом. На юг идут девственные леса; одни дикие индейцы (bravos) изучили их таинственные переходы.

   По озеру ходят узкие челноки (bongos) и легкие лодки. Глубина его от 8 до 40 сажен. Волнение, разводимое свежим NO, бьет в берега с такою же правильностью и силою, как бурун океана, с которым озеро соединяется рекою Сан-Хуан.

   Вода озера чиста, здорова и безвкусна; оно богато рыбою. Купаться в нем опасно по множеству аллигаторов и акул. Последних жители называют tigrones по причине прожорливости, не уступающей тигру.

   Деревушка на озере, от которой отправляются пароходы, называется Bahia de la Virgen (Vigen Bay) {Бухта Девы (исп., англ.).}. Шум буруна, с пеною раскатывающегося на отмели, напоминает море. Пароход стоит в миле от берега, за прикрытием небольшого островка.

   Люди всех цветов толпились вокруг нас: их здоровый вид доказывал, что здесь не свирепствует лихорадка. Между туземными женщинами, предлагавшими нам плоды и стаканы из кокоса и других тропических деревьев, я заметил несколько чрезвычайно красивых. На многих были надеты бронзовые и золотые ожерелья, браслеты и булавки; но лучшие их украшения составляют белые, как жемчуг, зубы и глаза, исполненные огня. Вместо затейливого костюма на закругленных формах красавиц драпировалась живописно одна рубашка.

   В широком железном баркасе мы должны были перебраться на пароход; баркас был прикреплен к нему надежным кабельтовом, по которому ходил взад и вперед, будто паром. Ветер дул так свежо на берег, что под веслами баркасу не было возможности выгребать к пароходу. Прежде всего перевезли пассажирскую кладь; стемнело, когда пришла наша очередь. На баркас нам пришлось проходить гуськом, словно к театральной кассе, по узенькой пристани: один за одним прыгали мы, как скоро волны поднимали его в уровень пристани. На этот процесс употреблен был по крайней мере час, да столько же нужно было, чтобы попасть на пароход. Десятка три пассажиров могли покойно поместиться в баркасе, а нас набилось в него до восьмидесяти человек! Кроме той неприятности, что мы, словно сельди, обретались в баркасе, было и то неудобство, что чуть не по колено принуждены были стоять в воде и что бурун ежеминутно обдавал нас. Лопни кабельтов, прикрепленный к пароходу,- сколько трупов досталось бы на жертву акулам и аллигаторам! Но такое событие верно не было вписано в книгу судеб...

   Мы целы и здоровы добрались до парохода, но измокли и устали неимоверно; с меня катился градом пот, и в то же время я дрожал, как в лихорадке. Вскоре палуба нашего парохода представила из тел пассажиров вышитый ковер; немногим досталось в удел вытянуться во всю длину, большей части пришлось пребывать на корточках. Громко и усердно проклинали мы пароходство Вендербильта и компании. Но страдания наши только что начинались. В полночь пароход снялся с якоря при крепком ветре и большом волнении. Двести пятьдесят пассажиров решительно загрузили пароход; что же бывает, когда на нем тискается до шестисот человек? А это случается, потому что на озере нет других пароходов. Мученья пассажиров должны быть невыносимы: наше положение было близко к пытке. Сон клонил меня; забившись в угол, я надеялся при качке, обыкновенно меня усыпляющей, хоть на несколько минут исторгнуться из этой бедственной сущности и отдохнуть в сновидениях. Чрез несколько часов пароход наш бросил якорь в устье реки С.-Хуан, перед порогами Торо. Крепость С.-Карлос²² живописно возвышается на оконечности озера; в ней есть небольшой гарнизон. Дюжины две тростниковых шалашей раскинуты неподалеку. Здесь, на небольшом пароходе, мы должны были перебраться через пороги: целые сутки мы прождали его. Если б агенты вендербильтовской компании хоть немного вошли в положение пассажиров, голодавших на палубе, они свезли бы их на берег в крепость С.-Карлос. Но до того ли? Один пассажир, честный немец, портной, распорядившийся лучше меня и многих, дал мне два яйца; добавив к ним несколько обломков сухого хлеба, добытого в буфете (bar room), я пообедал.

   Вторая ночь прошла так же, как и первая: нетрезвые янки не давали спать; я печально просидел, защищаясь, сколько мог, от мошек и комаров, обильно насыщавшихся нами.

   Наконец мы пересели на другой пароход; пройдя семь миль и миновав пороги, он бросил якорь, и мы трое суток, на этот раз, на берегу ждали прибытия двух еще меньших пароходов.

   Пороги кастильские чрезвычайно затрудняют плавание по С.-Хуану: против течения пароходы едва могут подниматься даже без груза. Bongos (однодеревчатые челноки) должны выгружаться и перетаскивать кладь волоком на расстоянии трех четвертей версты, а сами подниматься бичевою. Странный, дикий вид имеют эти посудины с наметами (спора) из воловьих шкур, заражающих вонью, с своими черными и бронзовыми обнаженными гребцами.

   Крепость Кастильо, от которой и пороги зовутся тем же именем, стоит на пирамидальной горе; она построена во времена испанских завоеваний, но возобновлена в 1747 году, как свидетельствует надпись на камне. Крепость эта весьма удачно прикрывает реку. В 1780 году англичане взяли Кастильо, невзирая на долгое сопротивление гарнизона. Цель этого занятия состояла в том, чтоб отрезать сообщение между северными и южными колониями, принадлежавшими Испании. План этот не удался; но экспедиция памятна по содействию одного из величайших гениев Англии. Будущий герой трафалгарской битвы²³ в качестве капитана, тогда командовавший кораблем "Hinchenbrook", отличался при осаде Кастильо. Экипаж его корабля подкреплял отряд полковника Нельсона. Англичане потеряли здесь множество солдат от лихорадки, и сам Нельсон едва не сделался жертвою климата.

   Внешние стены крепости уцелели; внутренние строения представляют развалины, из которых тропическая растительность образовала сад. Пальмы растут среди заброшенных комнат; все покрыто ползущими растениями. Пол, во многих местах взрытый, доказывает, что здесь происходили поиски сокровищ.

   Здания и строения древней Испании надолго бы сохранили печать силы и могущества, если б под роскошною тропическою растительностью они не скрывались глубже, чем под лавою Везувия.. Завоеватели Нового Света стремились увековечить здания свои точно так, как и победители древнего. Не сбылось это желание! Люди в немногие годы разрушают то, что пощадили века, а не люди, так природа! В одном из отделений крепости еще недавно стоял гарнизон, и уж тропинка, к нему ведущая, поросла кустарником. Я оборвал до крови руки, пробираясь между густо сплетенными ветками. Тропинка эта крута и утомительна; но восхитительный вид вознаградил меня за усилия. Тропический лес раскинулся по возвышенности, а внизу С.-Хуан перегибался, словно серебристая змея,- вот и вся картина; но она мне доказала, что чрезвычайный, поразительный эффект часто производится самыми простыми средствами. Сидя на стене крепостной, я вполне вкушал то удовольствие, которое человек, горделивое животное, вкушает, смотря сверху вниз. Тропический ливень согнал меня с места. Я стал рассматривать внутренность зданий: чувство гордого самодовольства сменилось грустным сознанием ничтожества; в этих развалинах мне слышалось "memento mori" {Помни о смерти (лат.).} траписта. Печаль овладела мною, но луч тропического солнца, ударивший в решетки окон моего убежища, словно песнь воскресения, освежил дух мой и развеял думы. "Memento mori", помни минуту смерти, справедливо, но зачем? Чтоб наслаждаться жизнью в мериле, уравновешенном твоими нравственными и разумными средствами, отвечает рассудок. Но пусть мой читатель сам разгадает эту задачу и простит мне мои отступления, мои попытки отвлечь его от одной мысли к другой. По-моему, путешествовать - значит мыслить, иначе я не могу смотреть на путешествия и не желаю, чтоб и читатель смотрел иначе на мой путевой рассказ.

   На небольшой площадке, между рекою и крепостью, стоят три или четыре деревянные дома и столько же палаток, принадлежащие северо-американцам: в этих гостиницах останавливаются путешественники. Скамейки и столы составляют мебель комнат. Кто не запасся своим тюфяком и койкою, тому приходится спать на голых сжамьях.

   В таком месте, где и одного часа было достаточно для удовлетворения моего любопытства, я должен был оставаться трои сутки.

   Не проходило двух, трех часов без проливного дождя. В Никарагуа, как и везде в тропических землях, дожди идут периодически, и за ними наступает засуха; но на пространствах, прилегающих к озеру, круглый год идут дожди, с тою только разницею, что в сухое время они льют не так, как из ведра. Солнце, то мелькающее, то прячущееся в облаках, не может просушить болотистую почву. Каково же должно быть в дождливое время? Чтоб перейти из одного шинка к другому, приходилось месить грязь по колена. Тесное затворничество с толпою калифорнских выходцев казалось мне невыносимо: нетрезвость большей части из них представляла картины странного цинизма.

   Один американец, от частых возлияний (drinks) утративший рассудок, без всякой причины ударил одного товарища, а другому подбил глаз; потом, выхватив из-за пояса ривольвер, сказал: "А вам, друзья, у меня готовы пять пуль на закуску, только пошевелитесь!".

   Само собою разумеется, толпа отхлынула; но огромного роста иллиноэц бросился на него, повалил и веревкою связал руки. Опасный буян лежал неподвижно, и я полагал, что тем кончится вся история; не тут-то было: за историей последовал весьма любопытный эпизод.

   Тотчас же человек сорок из наших пассажиров образовали судилище; эти трибуны требовали строго примера, и тут же был составлен приговор: ни больше ни меньше - повесить преступника. Самоуправство, под известною фирмою: Lynch law {Закон (здесь - суд) Линча (англ.).} уж готовилось совершить приговор. Товарищи, получившие оскорбление, вышли, объявив, что намерены осмотреть место для исполнения приговора.

   Из всех этих господ оставался трезвым один я, а потому я тотчас вознамерился дать другое направление этому гибельному делу. "Господа! Gentlemen!- закричал я.- Нет сомнения, этот буян нанес нам глубокое оскорбление; смертный приговор ему произнесен поделом. Но не пристойнее ли, не важнее ли повесить его днем, при свете солнца, а теперь, смотрите, уж смеркается, так не лучше ли до завтра?.."

   В обхождении с северо-американцем устройте так, чтоб не было заметно, что вы ему противоречите, и он непременно на все согласится. Вслед за моим предложением раздались громкие рукоплескания; храбрый и великодушный иллиноэц поддержал меня, и все единодушно согласились. Затем наступила ночь, и связанный американец распутал веревки и ушел. Все полагали, что он спрятался в лесу, и до тех пор, пока мы не собрались на пароходе, о нем и помина не было; а тут он извинился перед товарищами - и дело кончилось новою попойкою.

   На третий день в импровизированных наших гостиницах провизия, состоявшая из ветчины, копченой колбасы и сухарей, истощилась. Нам угрожала голодовка, если б не подошли пароходы. Что касается до меня, я распоряжался иначе: от проходящих лодочников (bongos) я покупал яйца и сахарную патоку (chan caca), до которой туземцы большие охотники. Таким продовольствием я был совершенно доволен; а на предстоящий переход купил двух кур, которых мне зажарил негр, с нами бывший. Француз и негр всегда отличные повара.

   Два парохода, пришедшие за нами, были немного больше тех, которые ходят у нас по Неве от Летнего Сада. Вместо колес и кожухов сбоку они были снабжены колесом огромного размера за кормою. На этих двух пароходах пришло с лишком двести человек, и столько же еще осталось в Грей-Тауне²⁴, куда мы отправлялись. Все это количество пассажиров должно было отправиться из С.-Хуан дель-Сур на нашем пароходе "North America" в Сан-Франциско. Меня не оставляла мысль: каким же образом мы потеснимся? Каково будет плавание наше в океане в этой страшной тесноте? О разрешении таких вопросов американские пароходные компании не заботятся: они и не думают о комфорте, о здоровье, даже о жизни своих пассажиров; их главная забота - деньги. Только строгие меры и учреждения, заботливо исполняемые, могут положить конец неимоверным злоупотреблениям, проистекающим от ненасытной корысти арматоров. Давно идут толки, что состоится закон, на основании которого, смотря по вместимости корабля или парохода, будет допускаемо только известное число пассажиров. Говорят, что даже есть что-то вроде этого постановления; но оно не исполняется, а все идет по-старому. Плавание в Калифорнию представляет огромные выгоды, а потому, вероятно, чрез соперничество (Opposition lines) истребятся эти злоупотребления; но между тем сколько жертв принесется корысти людей неблагонамеренных!

   Говоря о выгодах, должно утвердительно сказать, что в два или три плавания из Нью-Йорка до С.-Франциско пароходы окупаются. Самое верное средство искоренить злоупотребления - значительные денежные-взъискания с непослушных агентов компании и арестование пароходных кассиров, распоряжающихся выдачею билетов на проезд.

   Само собою разумеется, что главнейшая причина болезней, которыми страдают пассажиры на переезде от Нью-Йорка до Калифорнии,- чрезвычайно тесное помещение. Климат действовал бы не столь губительно, если б пассажиры были менее на палящем тропическом солнце и не так часто под проливным дождем. Между пассажирами первого класса, помещающимися в просторных каютах, болезни бывают, сравнительно реже, по той именно причине, что они не подвержены двум разрушительным началам в тропиках - дождю и солнцу. Трудно поверить, не убедясь собственными глазами, что и луна действует враждебно на организм человека в этих широтах. Бледные лучи таинственного светила, упадая на лицо, производят опухоль и безобразят страшно; бывали примеры, что они производили слепоту. В тропических, плаваниях я замечал неоднократно следующее явление: я вывешивал на снасти кусок свежего мяса днем: он только подсыхал; напротив, мясо, вывешенное на ночь, при сиянии месяца, к утру покрывалось множеством червей.

   Имея в виду, что с остальною партиею пассажиров возвращусь из Грейтауна, я смело пустился в путь. Калифорнские выходцы прокричали громкое ура пассажирам, прибывшим из Нью-Йорка, а те, в свою очередь, отвечали также единодушным восклицанием. Здесь обе партии обоюдно поменялись современными политическими событиями и известиями из Калифорнии, Америки и Европы. Здесь же узнал я о вступлении Наполеона III²⁵ на престол Франции.

   Северо-американцы, проникнутые публичностью, так сказать, своего существования, нигде не оставляют своих привычек и обычаев. Если нет предметов важных, они ораторствуют о пустяках: без митингов они не могут жить.

   Раздался колокольчик, возвещавший пассажирам об отплытии пароходов; в эту минуту характер северо-американцев резко проявился в другом направлении; всякий из всех сил карабкался на тот пароход, который шел первым. Я полагаю, что на второй осталось бы не более двух десятков пассажиров, если б первый, приняв с лишком сто человек, не поторопился отдать конец веревки, прикреплявшей его к берегу, и не отправился в путь. На опыте изучив стремление, с которым северо-американцы напирают в подобных случаях, я дал схлынуть толпе - и что ж? На втором пароходе оказалось не более шестидесяти человек.

   Капитан сказал мне, что от Кастильо до Грейтауна девяносто миль; мы прошли их в сутки.

   В одной миле от Кастильо остров Бартоло; он в настоящее время необитаем, но следы прежних укреплений заметны еще. Остров этот замечателен в истории английской экспедиции 1780 года: Нельсон выгнал отсюда испанцев и впервые здесь проявил свое мужество. На этом острове множество англичан положили кости свои от болезней и ран во время короткой, но губительной войны, от которой Англия приобрела ту выгоду, что на опыте изведала блистательный гений человека, долженствовавшего покрыть славою свою родину.

   Пройдя Бартоло, начинаются пороги Мачука; их проходили мы очень осторожно. Здесь мы видели американский пароход, засевший в камнях год тому назад. Он так плотно сел на острых утесах, что все усилия снять его были напрасны. Мы и сами едва не подверглись подобной участи, но, к счастью, течением нас стащило скоро с помощью паров.

   Кроме камней в С.-Хуане много песчаных отмелей, замедлявших наше плавание. Очень часто пароход, забившись на мель, держал такие пары, что, того и гляди, все полетит на воздух.

   Да и это средство не всегда венчается успехом, и нам не раз приходилось прибегать к другому благонадежнейшему способу.

   В одном из бесчисленных изгибов реки пароход наш приткнулся к мели; после тщетных усилий сняться парами оставалось одно: пассажирам отправиться в реку, чтоб облегчить пароход и стащить его с банки. Капитан, без церемонии, обратился к публике с этим предложением: оно никого не удивило и только привело на память знакомые работы на калифорнских золотых промыслах, где по целым дням приходится полоскаться по колено в воде. Некоторые оставались в рубашках, большая же часть, в полном одеянии, с истинно американским проворством кинулись в реку, не помышляя о лихорадке, которую могло им дать подобное купанье. О кайманах также никто не думал, к тому же надо сказать, что эти амфибии большие флегмы, любят покоиться и неохотно появляются из тростников. Они бегут от шума и крика, следственно ноги наших пассажиров были почти обеспечены от американских крокодилов. Ненасытные акулы представляли больше опасности; но чувство самосохранения превратилось бы в трусость, если б в таких случаях, вместо того, чтоб действовать, всякий пускался в рассуждения: рассуждать хорошо с пером в руках.

   Капитан прибавил к речи своей: "Джентльмены, здоровье которых расстроено, могут остаться на пароходе". Упираясь на эти слова, я остался на палубе вместе с полдюжиною пассажиров, в том убеждении, что, хотя у меня лихорадки еще не было, но могла быть после такой ванны.

   Целый час лопатами работали около бортов парохода, и наконец он двинулся. К счастью, во второй раз такой беды с нами не последовало: капитан сам стал на руль, заменив матроса, который дрожал, как осиновый лист, от лихорадки и по этой причине пребывал всегда в рассеянии. Два кочегара и этот рулевой составляли всю команду нашего парохода - ясно, что хозяева рассчитывают на деятельную помощь пассажиров в случае какого-нибудь происшествия, и мой рассказ доказывает, что они не ошиблись в расчете.

   Спрашивается, однако ж: должен ли пароход рассчитывать на крепость мышц и членов перевозимых им пассажиров? На возвратный путь я бы непременно взял bongo, если б не заплатил за билет мой в оба конца.

   Пороги, отмели, камни встречаются в С.-Хуане ежеминутно. В деалах, представляемых островками, пароход едва может пробираться. Как я уж сказал, пароход, став на мель, жарят до неимоверности, так что ежеминутно можно ожидать полета в воздух. Напрасно такое соперничество надеется повредить панамской железной дороге: проведи они здесь такую ж железную дорогу - это другое дело! От великолепных объявлений, чуть не в сажень, С.-Хуан не будет пароходнее Чаграса. Да и как назвать пароходством (steamnavigation) здешний медленный способ передвижения посредством микроскопических паровиков, в то время как bongo туземца представляет более удобств для путешественника?

   Так называемые топографы, или редакторы газет, сидя за письменным столом, сильно ошибаются, рассчитывая за маленькие расходы превратить С.-Хуан в судоходную реку. Легче прорыть канал от Атлантического океана до озера, нежели употребить с пользою С.-Хуан; но об этом любопытном предмете я буду говорить после.

   С.-Хуан переливается в тысячи изгибах. Посреди загромождающей растительности часто перебираешься по реке, не видя исхода, словно из одного небольшого пруда в другой. По берегам из разнородных деревьев составилась будто толстая стена, и нет никакой возможности ступить на болотистую почву, в которой перевились бесчисленные корни. Природа здесь восхитительна; но она точно так же дика, как в то время, когда впервые предстала взорам новых пришельцев в XVI столетии. В С.-Хуан впадают Сан-Карлос и Серапико. По обеим поднимаются бонги на тринадцать или на сорок миль; они вытекают из подошвы вулкана Картаго, в области Коста-Рика. Все эти места столь же первобытны, как во время первых открытий в Америке. Только дикие племена населяют их; изредка они для сношений приходят к белым, но последние, кроме баснословных сказаний, ничего не ведают о быте краснокожих; несмотря на то, Англия имеет на них хитросплетенное притязание, как на подданных небывалого королевства москитов. Известно только, что эти непокоренные индейцы (bravos) разделяются на многие племена; что все между собою говорят различными наречиями; что некоторые из них занимаются земледелием, другие не имеют оседлости. Их невозделанные земли по праву принадлежат разным республикам центра Америки как перешедшие от испанского владычества.

   Прошло три века с той поры, что промышленность проложила путь по плёсам С.-Хуана, а, несмотря на то, до сих пор неизвестно положительно, что находится за толстыми стенами растительности, покрывающей берега реки. Странна кажется путешественнику, видевшему С.-Хуан, возможность в настоящее время повсюду попирать почву, оставшуюся до сей поры девственною, словно в XVI столетии. Наняв несколько bongos, предприимчивый изъискатель разоблачит таинства перешейка Никарагуа и вполне будет вознагражден за таковой подвиг.

   В 1848 году у впадения вод Серапики в С.-Хуан жители Никарагуа пытались состязаться против захватов Англии во имя короля москитов. Отряд из 300 человек с двух английских военных кораблей "Alarm" и "Vixen" {"Тревога", "Мегера" (англ.).}, естественно, разбил 120 плохо вооруженных граждан. Смерть английского консула Валкера [Уокера], а в сущности проконсула москитосского, отчасти вознаградила побежденных за их утраты. Это нападение устроено было Валкером. Успех - следствие числительного превосходства и дисциплины - был назван, в великолепном донесении английского Адмиралтейства, блистательным делом под Серапикой. В этом донесении было сказано, что Валкер утонул, а в самом деле он убит в схватке.

   Берега Сан-Хуана холмисты во всю длину этого живописного потока. Вдали видны гребни высоких гор. Подходя к устью, вид этот совершенно изменяется: девственные леса исчезают; перед глазами тянется болотистая площадь, на которой вместо деревьев растет сахарный тростник и gamalote, также порода тростника, только дикого. За сим на низкой, песчаной почве, которая издали кажется даже не в уровень с водою, несколько шалашей, покрытых пальмовыми листьями,- вот город и порт Грейтаун, или Сан-Хуан дель-Норте.

   Итак, на переход 215 миль от Тихого до Атлантического океана я употребил пятеро суток. В это время я успел испытать все удобства путешествий, испытываемых неграми; я был, так сказать, отпрессован последовательно в четырех душных паровиках; я не спал и голодал; попеременно меня то жгло палящее солнце, то обливал тропический ливень; благоразумное воздержание и крепкий организм спасли меня от болезней и страданий, которым подверглись, более или менее, почти все мои спутники. Как же не порицать той корысти, которая не смотрит на страдания, а бьется только о том, как бы сколотить побольше денег?

   Но я вышел здоров и невредим из когтей нечеловеческой жадности, а засим благодарю судьбу за то, что она дала мне возможность изучить два перехода, едва ли не главнейшие в настоящее время, от одного океана к другому. Я с восторгом переношусь на светлые воды озера, равного красотою всем озерам Швейцарии и Шотландии, но реку Сан-Хуан хоть бы и не видать, так в ту же пору. Это нумер второй Чагреса: та же растительность, то же естествознание. Говоря о Чагресе, если что-нибудь забыл я, непременно домолвил в очерках Сан-Хуана.

   Грейтаун имеет только несколько сотен жителей, рассеянных по тростниковым шалашам. В области Никарагуа, с Атлантического океана, это единственный торговый пункт, а равно единственный пункт для начала железной дороги или канала, долженствующего соединить два океана. Вот по этим причинам эта незначительная деревушка имеет важное значение. Гавань необширна; по низменности берегов открывается трудно с моря, но на всем восточном берегу Центральной Америки другой нет; а потому сюда ввозятся из Европы товары и отсюда вывозится серебро в плитках, индиго, кожи и дерево разных сортов, высылаемые из Никарагуа и Коста-Рику.

   Полагают, что Христофор Колумб открыл Сан-Хуан дель-Норте в 1502 году, во время плавания от мыса Хондурас до Номбри [Гондурас де Номбре] де-Диос, что ныне Чагрес, когда великий человек питал еще надежду открыть новый путь в Ост-Индию. Спустя 27 лет капитан Мачука отправился из Гранады по озеру Никарагуа; пройдя по течению реки, вышел в устье и отправился также в Номбре де-Диос.

   Время основания порта неизвестно; но в 1665 году, по случаю набега англичан, он был укреплен. В XVIII-м столетии испанцы от этого пункта разместили гарнизон в двенадцати местах по реке Сан-Хуан, от устья до озера. Эти меры держали в бразде постоянное усилие англичан водвориться в самом сердце Центральной Америки.

   Никарагуа, став республикою, не в силах употреблять подобные меры. В январе 1848 года Британия взяла Сан-Хуан дель-Норте. Здесь английский агент правит во имя короля москитов. Неграм и мулатам Ямайки вверены разные должности. Два английские парохода содержат здесь станцию. Общественное мнение в Соединенных Штатах горячо восстает против стремления англичан стать твердою ногою на материке Америки. Корабль, входящий в порт Сан-Хуан, названный ныне Грейтаун, платит таможенную пошлину в пользу какого-то короля москитов. Еще недавно американский пароход испытал огонь английских батарей за неисполнение постановлений протекторства. Этому делу не было дано хода²⁶.

   Чрез два часа по пришествии в Грейтаун с пассажирами, прибывшими из Нью-Йорка, я уж возвращался в Сан-Хуан дель-Сур. В моей номадной жизни я нахожу, что пароходы представляют самый удобный способ передвижения, в ожидании новых усовершенствований в изобретении Монгольфьера²⁷. Из Европы в Америку я перемещаюсь так же удобно, так же беззаботно, как бы по железной дороге из Петербурга в Москву,- да здравствует гений Фультона! Плавание на парусных судах часто представляет труд, а не наслаждение. Зато первые, имея целью быстроту переходов, рассчитывают время не по часам, а по минутам, и потому наблюдатель-путешественник часто не имеет возможности удовлетворить любопытству, так сказать, остановиться над предметом, а это большое неудобство плаваний на пароходах...

  

   Одно из любопытнейших явлений для наблюдательного взгляда представляет в настоящее время торговая деятельность народов: они избрав себе пар в неизменные союзники и на море и на суше, стремится преодолеть все географические препятствия, встречаемые на земном шаре. Благодаря таким усилиям, размен произведений в несколько последних десятилетий произвел такие результаты, которыми не могут похвалиться и целые столетия, сошедшие в вечность. Оставляя в стороне то, что совершилось, бросим взгляд на то, чти может еще совершится для ускорения, размножения и твердейшей связи торговых отношений между различными народами.

   Взглянув на карту земного шара, вы увидите с одной стороны узенькую полоску земли, разделяющую Средиземное Море от Чермного, с другой стороны также маленькую полоску, которая препятствует водам Атлантического слиться с водами Тихого Океана. Природа перекинула здесь мост между Южною и Северною Америкою, там - между Африкою и Азиею. Во времена первобытные, понятно, какую важную роль играли эти два моста в истории цивилизации, способствуя переходом диких, или варварских племен.

   По узкой полосе Панамы поколения индийские переходили беспрепятственно с одного полуострова на другой. Это континентальное соединение не переставало быть благодетельным для общественного развития до изобретения компаса, когда народы должны были довольствоваться только береговым каботажным сообщением. В то время великолепные суда Клеопатры, в случае нужды, можно было перетащить волоком, точно также, как скромные челны туземцев Нового Света. И хотя в древности было приступлено к прорытию Суэцкого Перешейка, но этот неоконченный труд скорее свидетельствует о тщеславии Фараонов, а не доказывает общественную надобность, потребность такого предприятия.

   В то время торговая деятельность не выходила из пределов Счастливой Аравии, а эта страна охотнее рассылала благовония свои с караванами верблюдов, нежели на неблагонадежных судах, на каждом шагу подвергавшихся гибели.

   Но когда торговля поставила Венецию и Геную на такую степень благосостояния, которой стали завидовать сильнейшие области Европы, тогда непрерывающееся сообщение с богатыми странами Азии сделалось потребностью, любимым желанием народов; и за то, что несколько верст земли не были прорыты, две великие торговые республики утратили блестящее первенство свое. Васко де-Гама, обогнув Мыс Доброй Надежды, создал для Венеции и Генуи соперничество португальцев в Остиндии, на неисчерпаемые сокровища которой, бросились испанцы, голландцы, французы и наконец англичане, впоследствии так удачно восторжествовавшие над соперниками.

   Если б перешеек Суэцкий был прорыт в древности - иное направление приняла бы всемирная история, и XV век, не искавший Америки, а хлопотавший о западном проходе в Индию, вероятно, не присовокупил бы к географии четвертой части Света.

   Кортец, волнуемый надеждою, подобно Колумбу, проложить путь в Азию, проникнул в недра Мехики. Карл V в одном из своих писем к покорителю Монтезумы давал приказание держать втайне пролив (el secreto del estrecho), который, по предположениям того века, должен был сократить на две трети путь из Кадикса в землю пряностей. Воображение европейцев, жадно прислушиваясь к рассказам Марко Поло, украшало блестящими химерами эти малоизвестные страны. Кортец самонадеянно уверял Карла V-го, что совершит важное открытие, вследствие которого, говорит он: "Монарх Испании сделается властителем стольких царств, что по праву назовется владыкою мира".

   Но ближайшая разведка берегов Центральной Америки скоро доказала, что стена, разделявшая два океана, отверстий не имеет и держать втайне пролив было не для чего. С той поры запала мысль прорытия канала в умах людей, занимавшихся историей и географией новых приобретений и открытий, сделанных испанцами. Один из первых летописцев того времени ясно излагает проект этого прорытия. Вот что говорит Гохара в одной главе своего сочинения {La historia de las Indias.}, рассуждая о возможности пройдти кратчайшим путем к Островам Моллюсков.

   "Переход от берегов Испании к Островам Моллюсков проливом Магеллана чрезвычайно затруднителен и долог. Разговаривая по этому предмету с людьми, возвратившимися из Индии, я слышал о другом пути, который доставит славу и выгоду тем, кто его проложит. Дело состоит в том, чтоб соединить два океана, избрав для того удобнейшую из четырех линий, в тех местах существующих. Для первого пути можно воспользоваться рекою Лагартос {Чагрес носит это название по причине множества крокодилов, в нем живущих. Lagarto значит по-испански крокодил.}, которая вытекает в четырех милях от Панамы и впадает в Караибское Море у Номбре де-Диос. Для второго - мог бы с выгодою служить тот канал, который соединяет Озеро Никарагуа с Караибским Морем {Он говорит о реке С.-Хуан.}. Путь на обеих этих линиях вполовину уже приготовлен самою природою. Есть еще река, которая вытекает из Вера-Круца в Тевоантепек; по ней жители перетаскивают бичевою суда из одного моря в другое. Расстояние от Номбре де-Диос до Панамы составляет 17 миль {В испанской миле 5 верст.}, а от Залива Ураба, то есть, от Дариенского до Залива С. Мигуал 25 миль; здесь представляются трудности. Правда есть горы; но ведь есть и руки: только бы решились прорыть канал, уж пророют. Средства на это предприятие есть {Здесь он принимает в расчет испанские колонии в Америке и в Азии.}, да и самая Индия, для которой оно так выгодно, даст средства для дела. Для короля испанского, располагающего по воле своей всеми богатствами Индии, дело это и возможно и легко.

   "Казалось же делом несбыточным - да и в самом деле было невозможно соединить Бриндос с Белоною, плотиною, которая должна была протянуться в море на двадцать миль - но Пирр и Марк Варрон, желая соединить Италию с Грецией, делали такую попытку. Никанор начал прорывать канал, долженствовавший пройдти на пространстве 100 миль, не принимая в расчет реки; канал этот назначался для перевозки товаров с Каспийского Моря в Черное; во Никанор был убит Птолемеем Церонусом и потому это великолепное, истинно-царское дело не состоялось. Нитокрис, Сезострис, Дарий, Птоломей и другие предполагали соединить каналом Красное Море с Нилом, в тех видах, чтоб из Индийского Океана можно было прямо доставлять в Средиземное море благовония, пряности и целебные вещества; но, опасаясь, что воды двух морей разрушат плотины, наводнят Египет, или что произойдет чрезмерный приток воды к реке питательнице Египта, они отложили это намерение.

   "Если б существовал проход, о котором я сказал выше, путь к Островам Моллюсков сократился бы на целую треть, и посылаемые в те места суда совершали бы плавание в теплых широтах, не выходя из владений Монархии Испанской и не опасаясь встреч враждебных. Наша Индия {Испанские колонии в Америке.} была бы уж в той выгоде, что товары отправлялись бы в Перу и в другие области на тех самых кораблях, на которые они грузились в Испании. Таким образом можно было бы избегнуть и хлопот и расходов".

   Все пути для соединения океанов были представляемы на обсуждение Карла V-го, который всегда с любовью слушал решение этого вопроса. Несмотря на то, ни он, ни его преемники не привели в исполнение этого плана. Само собою разумеется, не трудности остановили их. История показывает нам, как тщательно по принятой системе они старались скрывать от глаз всего света свои колонии в обеих Индиях. Открыть гигантские ворота торговле Испании прорытием перешейка значило сделать отверстие в собственных владениях своих, значило поставить себя в оборонительное положение от беспрестанно-завистливых искательств других держав. Выгоды, долженствовавшие последовать, не вознаграждали опасностей в глазах монопольной Испании.

   В продолжение двух веков, снабжая Южную Америку товарами чрез Панамский Перешеек и получая тем же путем золото и серебро из перуанских рудников, Испания даже не проложила здесь порядочной дороги. Булыжником застланная мостовая на пространстве 7 миль, идет, беспрестанно прерываясь, от Панамы; по ней да по реке Чагресу, не сделать ни одного шага для улучшения этого пути, проводила Испания свои караваны. Искусство, под распоряжением монахов, создавало крепости и соборы. Вицерои его католического величества держали в запустении дорогу, пересекавшую империю инков. Они считали излишним устроить порядочные пристани в городах, где ярко горело их могущество. До последних дней владычества Испании, тянулась непроходимая, тяжелая песчаная дорога на три мили, между Лимою и Калао, несмотря на то, что это последнее место есть гавань Лимы. При подобном равнодушии ко всему, что не составляло силы военной, или не представляло пищи для католицизма, можно ли было ожидать, чтоб огромное коммерческое предприятие приняло развитие?..

   Дело, которое Испания никогда бы не совершила, непременно нашло бы исполнителей в знаменитой шотландской компании, если б она имела на то достаточно времени. Эта компания основалась в 1695 году. Смелый основатель ее, Петерсон, вознамерился похитить у победителей Нового Света перешеек, разделяющий два океана, основав на нем торговую и военную колонию. Он справедливо думал, что прочное обладание вратами морей и ключом вселенной - чем действительно становится эта узкая полоса земли при прорытии канала - даст в торговом отношении могущество Александра и Цезаря. Шотландия, Англия и Голландия составили капитал в один мильйон фунтов стерлингов; отправлена была первая экспедиция из 1200 человек, между тем король Вильгельм III-й, вначале покровительствовавший шотландскую компанию, дал указ в 1699 году, которым лишил новых переселенцев всякой защиты и запретил производить подвоз припасов и снарядов в колонии, основавшиеся в Дариенском Заливе под названием: Новая Каледония и Св. Андрея. Истощенные всевозможными лишениями, эти несчастные выходцы не устояли в борьбе с пришедшими из Испании кораблями; уцелевшие сдались на капитуляцию и отправились обратно на родину 1700 года 11-го апреля. На переходе открылась, от тесноты и недостатка провизии, желтая лихорадка и только немногие увидели родину. Такой злополучный конец поставил в числе напрасных предприятий такое дело, которое происходило из прямого убеждения в важности последствии от трудолюбивой, деятельной колонизации в центр-Америке между двумя океанами.

  

   С давних пор и до наших времен хорошо известен длинный путь вокруг мыса Горна или проливом Магеллановым. Наконец, Гумбольдт указал на возможность прорытия канала между двумя океанами. Постоянно занятый этою мыслью, он объяснял ее Боливару и в 1827 году английской инженер Лойд исследовал Панамский Перешеек. Без всякого сомнения, Англия получила бы полную защиту от Боливара, если б она в то время обратила капиталы свои на исполнение этого высокого и прекрасного дела. Напрасно, кажется, говорят, что величайшее препятствие для приведения в действие этого предприятия есть политический быт областей центр-Америки. Несмотря на зыблющееся управление и на внутренние раздоры в тех местах, область Никарагуа не прерывала сношений своих с иностранными владениями, стараясь всеми силами устроить транзит по озеру и по реке Никарагуа. В 1824 году, лондонский дом Барклай, Геринг, Ричардсон и Комп. и нью-йоркский Пальмера взялись собрать капиталы для прорытия канала, которого воды должны поднимать огромные корабли, или, в случае невозможности, суда малого размера. После переговоров, длившихся три года, дело кануло в воду.

   Впоследствии были благонадежнее, по-видимому, трактаты с Голландиею. В первой статье этого договора говорится, что канал будет доступен на общих условиях для всех наций, находящихся в союзе с Центральною Америкою, за исключением кораблей, производящих торг неграми. Десятая статья утверждала по берегам канала, или на устьях его, основание города с свободною торговлею.

   И этот проект не состоялся по причине беспорядков, открывшихся в Бельгии. Совершенно понимая важность этого дела, тогдашний президент, Моразан, неусыпно старался привести в исполнение грандиозное предприятие и снова обратился к капиталам Европы и Соединенных Штатов, доказывая, что здесь шел вопрос не химерический, как уже с давних пор привыкли понимать его. Под его покровительством Джон Бейль обозрел берег вежду озером Никарагуа и Тихим Океаном, а также и реку С. Хуан. Вскоре Моразан лишился власти, вынужденный бежать в Вальпараисо и исследования Бейля остались неоконченными.

   В 1841 году область Никарагуа, став независимою республикою, обратилась к министру Гизо: она полагала, что этот верный защитник мира и представитель его всегда и везде, охотно возьмется за исполнение такого предприятия. Но там, где нужно было идти вперед, Гизо только пятился назад. К удивлению посланника от области Никарагуа, Гизо наотрез отказал ему. Гизо был бы и не прочь устроить соединение двух океанов; с этою целью агенты его прошли по всем направлениям Центральной Америки; по какой же причине он остановился? Гизо побоялся навлечь на себя гнев и немилость Англии.

   Бесплодные переговоры да толки продолжались бы и поныне, если б не было открыто золото в Калифорнии: оно доказало необходимость прорытия Панамского Перешейка. В этом убеждения г. Вельврейт, деятельный учредитель английского пароходного сообщения в Южной Америке, вступил в переговоры с правительством Никарагуа, а Великобритания между тем захватила гавань и реку С. Хуан до порогов Мачука, усердно желая прибрать к рукам своим ключ от проектированного канала. С другой стороны были сделаны предложения от Вандербильта и Ko. из Нью-Норка; и эти предложения были предпочтены английским. По этому договору положено прорыть канал, по которому могли бы ходить суда всех размеров; на его устройство назначено двенадцать лет. После восьмидесяти пяти лет, канал переходил в собственность правительства. Подобные условия представляли большие выгоды; несмотря на то, компания Вандербильт, при подписании контракта, имела только в виду пустить по С. Хуану несколько дрянных пароходов да проторить дорогу на четыре мили от озера до Океана. Такие меры были для нее достаточны: она хлопотала о новом пути между С. Франциско и Нью-Йрком и цели своей достигла. Транзит выходцев приносит ей больше барыши; но при этих мерах, по разуму да и по слову,