Главная » Книги

Семенов Леонид Дмитриевич - В. С. Баевский. Жизнестроитель и поэт (о Леониде Семенове), Страница 3

Семенов Леонид Дмитриевич - В. С. Баевский. Жизнестроитель и поэт (о Леониде Семенове)


1 2 3 4

од, а в начале 1906 г. молодые люди отправились вести революционную работу среди крестьян - он в Калужскую губернию, сестра Маша - в Тульскую. Вскоре его арестовали, однако в начале мая уже выпустили. В Петербурге он вместе с Машей снова окунулся в подпольную революционную деятельность, и в июне они опять уехали в уже знакомые места.
   Новое расставание было мучительным. В Курской губернии Семенова вторично арестовали. На этот раз он подвергся жестоким истязаниям. Маша приехала его навестить, и эта их встреча стала последней.
   Нет ни одной работы, специально посвященной истории формирования документального фонда, утрат из него при жизни Семенова и после его смерти. В некоторых работах по его биографии и творчеству мы найдем ценные указания на состояние отдельных документальных источников, в других о документальной базе не говорится ни слова. В одних случаях сообщаются достоверные сведения, в других - сомнительные, в-третьих - почти наверное фантастические. Они подхватываются, переносятся из статьи в статью и создают информационный шум, который мешает выяснить истину. В общем проблема освещена крайне неравномерно. Между более или менее надежными сведениями зияют черные дыры.
   З. Г. Минц во вступительной статье к публикации записок Семенова говорит о его участии в Гельсингфорсской конференции и в работе Первой Государственной думы в качестве ее депутата73. В комментариях К. М. Азадовского к письмам Клюева к Блоку сказано, что Семенов участвовал в работе Крестьянского союза, учительского съезда, тайного революционного съезда в Гельсингфорсе и был депутатом Первой Государственной думы (ЛН. Т. 92, кн. 4. С. 465). Эти сведения со ссылкой на опубликованные З. Г. Минц записки Семенова повторяет и А. В. Лавров в комментариях к мемуарам А. Белого74. Отсюда это сообщение попало в очерк В. А. Мещерякова. Анализа источников этих сведений нигде нет. Между тем перед нами весьма важные, в случае их истинности, сообщения. Первоисточником для всех авторов являются следующие слова Семенова: "Очнуться и оглянуться на себя было уже некогда. Кругом опять сходки, митинги, газеты, первая дума, крестьянский союз, трудовая группа... Попал даже на один тайный революционный съезд в Гельсингфорсе. <...> Особенно мучительна ложь, в которой очутился. Вдруг стал в глазах других чем-то значительным - приехал из Петербурга, из Гельсингфорса, из самой Думы. Член комитета, а что я знаю, что могу"75.
   Выборы в Первую Государственную думу проходили в феврале-марте 1906 г. Заседала Дума с 27 апреля по 8 июля 1906 г. Трудовая группа - фракция в Думе, представлявшая интересы крестьян.
   Всероссийский учительский союз был основан в апреле 1905 г. Его съезды проходили в июне и декабре 1905 г., в июне 1906 и 1907.
   Всероссийский крестьянский союз возник в августе 1905 г. и просуществовал до 1917. Боролся за интересы крестьян, за отчуждение помещичьих земель и переход их в общественную собственность.
   Единственный "тайный революционный съезд" в Гельсингфорсе, который нам удалось найти в исторической литературе, - это IV (III Всероссийская) конференция РСДРП, состоявшаяся в 1907 г.
   Слова Семенова о том, что он приехал из самой Думы, не обязательно означают, что он был депутатом. Он мог в Петербурге более или менее тесно соприкасаться с трудовиками - депутатами Думы, а потом рассказывать об этом крестьянам. По его словам, он был освобожден из тюрьмы в начале 1906 г., а уехал из Петербурга уже в июне. Выходит, что к началу работы Ду­мы он опоздал, а в разгар ее работы уехал. Вряд ли это было возможно, если он был депутатом. Конечно, в записках "Грешный грешным" он мог перепутать даты. А мог как поэт, чтобы усилить впечатление и вместе с тем не противоречить истине, намеренно изложить дело туманно, так что не ясно, насколько он был связан с деятельностью Думы. Между тем полный список членов Первой Государственной думы, еще и с фотографиями, был опубликован в крупноформатном издании альбомного типа76; Леонида Семенова там нет. Так что нет никаких оснований говорить о том, что Семенов был депутатом Первой Государственной думы.
   С большой долей уверенности можно говорить, что Семенов участвовал в работе Всероссийского учительского съезда в июне 1906 г., что с осени 1905 г. и до лета 1906, когда он вел революционную работу в деревне, Семенов был связан с Всероссийским крестьянским союзом.
   В 1906 г. Семенов никак не мог рассказывать крестьянам о тайном Гельсингфорском съезде, состоявшемся в 1907. В 1907 г. Семенов уже отходил от революции, да и революция затихала, но все-таки на партийной конференции присутствовать он мог. Он либо ранее, в мае-июне 1906 г., участвовал в какой-то не известной нам партийной встрече в Гельсингфорсе, либо стал жертвой аберрации памяти, либо подошел к материалу как поэт и допустил сознательный анахронизм.
   Многое прояснило бы дело Семенова в Санкт-Петербургском охранном отделении Департамента полиции. Учетная карточка охранки, сохранившаяся в ГАРФ, свидетельствует о том, что такое дело существовало. По-видимому, оно вместе с большей частью архива Санкт-Петербургского охранного отделения погибло при пожаре в марте 1917 г.
   12 декабря 1906 г. Л. Семенов после благоприятного исхода суда был выпущен из тюрьмы. Все мысли его были о Маше. И тут он узнал, что накануне она умерла. Обстоятельства ее смерти не прояснены: не то молодое сердце не выдержало груза нравственных страданий и телесных испытаний, не то произошло самоубийство. Она прожила 24 года. Неожиданную версию ее смерти излагает в своих записках сестра Леонида Семенова Вера Дмитриевна Семенова-Тян-Шанская-Болдырева: "Леонид сказал: "Если бы я был здесь, этого бы не произошло". По-видимому, ей предстояло по жребию кого-нибудь убить; через это она не могла перешагнуть"77. Такая гибель была вполне в духе времени. Автор этой статьи знает точно такой случай из семейной хроники. Мой дядя Александр Исаакович Кессель принадлежал в Харькове к эсэровской организации; накануне Первой мировой войны жребий указал на него как на исполнителя убийства харьковского губернатора; он не смог отнять чужую жизнь и кончил свою жизнь самоубийством.
   Семенов написал Толстому, что Маша умерла "почти в сумасшествии"78.
   Она жила в предчувствии и чаянии смерти. "Хотя смерть и самоубийство испошлились, но они имеют по крайней мере то преимущества, что оканчивают собой ряд жизненных пошлостей", - написала она79. Когда Маша умерла, ее младшая сестра Елена по памяти записала такое ее четверостишие, в котором собеседница-смерть олицетворена поразительно зримо, как-то интимно:
  
   Ты бескровная, высокая,
   Ты ходи по пятам за мной.
   Выходи по прямой дороге,
   Гордо выходи навстречу мне80.
  
   Смерть и ходила за нею по пятам, пока по прямой дороге не вышла ей навстречу. И сегодня, столетие спустя после ее кончины, душа содрогается от сочувствия ее страданиям и замирает в восхищении перед ее мужеством.
   Записки Семенова состоят из трех частей. Вторая часть имеет заглавие "Отказ от войны" и вобрала большой, разнообразный религиозно-нравственно-философский, социально-политический и бытовой материал, искусно организованный вокруг темы отказа от военной службы по убеждению. Третья часть представляет собой поденные записи, общим числом 13, которые Семенов вел последние пять с половиной недель своей жизни и под общим молитвенным заглавием "Во имя Отца и Сына и Св. Духа" включил в свой труд81. Он не мог знать, что через несколько часов после совершения последней записи будет убит разбойниками, тем не менее последнюю запись закончил молитвенными словами "Слава Отцу и Сыну и Святому Духу - во веки веков. Аминь", придав всему тексту своих записок абсолютно законченную форму. Не мог знать, но предчувствовал.
   Главная тема третьей части - истребление помещиков, прежде всего семьи Семеновых-Тян-Шанских, озверелыми бандитами в ноябре-декабре 1917 г. Первая же часть оставлена без заглавия. Оно напрашивается. Мы решились дать ей редакторское название <Сестра Маша>. В судьбах Леонида Семенова и Марии Добролюбовой смутное время русской истории преломилось с такой силой, что оба они погибли под его обломками.
   Здесь мы подходим к одному трудному месту.
   Семенов-Тян-Шанский пишет в "Жажде" (читатель не забыл, что Леонид Семенов там изображен под именем Алексея Нивина?): "Когда Алексей очнулся от первого взрыва тоски и отчаяния, злоба и ненависть к тем, кто, как ему казалось тогда, погубил сестру Машу, с такой силой охватила его, что он не выдержал, поступил в боевую организацию и совершил поли­тическое убийство. Это убийство было так хорошо подготовлено, что никто никогда не подозревал участия в нем Алексея, и он остался на свободе". Алексей заманил начальника тюрьмы фальшивым любовным письмом на свидание в глухую чащу и там застрелил его.
   Трудно поверить, что Семенов, каким он предстает перед нами в своей исповеди "Грешный грешным" и других сочинениях, в воспоминаниях свидетелей его недолгой и такой напряженной жизни, убил человека. Вместе с тем трудно себе представить, что его брат изобразил его двойника в мире романа преступившим заповедь "не убий" ради большей увлекательности.
   Как было упомянуто, Семенов признался, что однажды боролся с желанием убить девушку, не уступавшую его вожделениям. М. Семенов-Тян-Шанский в "Жажде" повествует, что Софья, после того что Алексей Нивин ее бросил, томимая "жаждой тела", пыталась застрелиться. Когда сестра уговаривала Алексея навестить девушку, он в сердцах ответил:
   - Оставьте меня в покое! Если одной сумасшедшей, не знающей, что делать, когда кругом так много дела, станет меньше на свете, то всем, в том числе и ей самой, будет легче!
   Террористические акты в отместку за гибель и унижения революционеров были широко распространены в той среде, к которой принадлежал Семенов. Самый известный случай такого рода (относящийся к более раннему времени) - покушение Веры Засулич на петербургского градоначальника Трепова в отместку за то, что он приказал высечь незнакомого ей политического заключенного Боголюбова.
   По-видимому, брат Михаил знал такие бездны души Леонида, куда не заглядывали другие. Вряд ли когда-нибудь найдется источник, который прольет дополнительный свет на затекст эпизода с убийством из романа "Жажда". Но он важен во всяком случае как указание на характер тех искушений, с которыми приходилось бороться Семенову.
   К этим дням относятся воспоминания Ф. Ф. Зелинского о последнем посещении Семенова. "Одет он был все еще не по-европейски, но имел гораздо более благообразный вид". Мемуарист заканчивает свой рассказ так:
   "По его уходе прислуга говорит мне:
   - Какой странный барин... И на барина не похож, а все-таки чувствуешь, что барин.
   - Что же вы в нем нашли странного?
   - Глаза... Глаза-то какие!
   - Какие же именно?
   - Как у праведника".
  
   6. УХОД
  
   "Он бросил все привычки культурной жизни; конечно, совершенно свободно отказался от курения, мясоедения и т. п. Отказался от собственного крова, от белья, бритья; он сделался странником в народе"82. Денег не признавал, батрачил за хлеб83.
   После того что Семенов порвал с жизнью дворянской интеллигентской среды, к которой принадлежал по рождению и воспитанию, несколько лет он еще по инерции появлялся в печати. Его вполне символистские стихи помещены в альманахе "Северные цветы ассирийские" на рубеже 1905 и 1906 годов. Публикации за 1906 г., когда Л. Семенов занимался революционной работой среди крестьян, сидел в тюрьмах, пережил суд и смерть М. Добролюбовой, нам неизвестны. В записках М. А. Бекетовой, тетушки Блока, отмечено под 25 декабря 1906 г., что Семенов после тюрьмы стал "очень горд и надменен. Думает, что правы одни социал-демократы и презирает поэтов. Признает только Андрея Белого" (ЛН. Т. 92, кн. 3. С. 620). На протяжении 1907 г. журнал "Трудовой путь" с 1 по 4 и с 6 по 9 номер, на самом видном месте, печатает стихи и прозу Семенова, но это уже совсем новый писатель: он открыто тенденциозен, осуждает социальное неравенство, жестокость и гнет власти, смертную казнь, изображает неправый суд и тюрьму. Он увлекся Марксом, Чернышевским, его книгой "Что делать?", пишет о ней Блоку с присущей ему страстностью, склонностью к предельным оценкам и поступкам: "По силе мысли и веры она равняется разве что явлению Сократа в древности"84. Рассказ "Проклятие" выделил Блок в статье "О реалистах" ("Золотое руно". 1907. N 6). Без малейшего сомнения Семенову следует атрибутировать рассказ "Городовые" из 9-го номера этого журнала, подписанный инициалом "С": его текст почти дословно совпадает с одним из центральных эпизодов записок "Грешный грешным". Отчасти схожая тематика проникает и в стихи. Приводим пример новой поэти­ческой манеры Семенова.
  
   ПРОКЛЯТИЕ
  
   Они цветы мои сорвали, -
   Я нес им песни и цветы, -
   Они цветы мои сорвали
   И растоптали все мечты.
   Сорвали белые одежды.
   И тело нежное мое
   За песнь, за счастье, за надежды,
   За волю к жизни в ранах все.
   Связали руки мне ремнями
   И в поле выгнали меня,
   Клеймя последними словами,
   Как вора дерзкого кляня.
   И вот я голый, сирый в поле,
   Приходят псы меня лизать,
   Гуляет ветер здесь на воле,
   Мне нечем раны повязать.
   Но Бог не знает тем пощады,
   Кто нагло рвет Его цветы,
   Кто в них не ведает отрады,
   Кто топчет детские мечты.
   И стал я призраком проклятым
   Им в их приютах и домах,
   Хожу по улицам, по хатам
   И вызываю всюду страх.
   Не знают в снах они покою:
   То я пред ними мертвецом,
   То, словно пес, в ночи завою,
   То голый встану под окном...
  
   'Пророк" Лермонтова начинается там, где кончается "Пророк" Пушкина. Стихотворение Лермонтова показывает судьбу пророка-поэта-человека, который внял требованию Бога. Это стихотворение Семенова развивает тему дальше, предельно заостряя тему страданий, на которые обречен пророк-поэт-человек, и поднимает тему расплаты его гонителей за злобные гонения. Именно в это время Горький неодобрительно отзывается о Блоке, а Семенова называет среди тех литераторов, с которыми соотносит будущее русской литературы (ЛН. Т. 92,.кн. 4 С, 239).
   Однако некоторые связи с высокой культурой Семенов сохраняет. В декабре 1906 г. он присутствует на репетиции "Балаганчика" Блока в театре В. Ф. Комиссаржевской, 1 февраля 1907 г. читает свои стихи на вечере в Петербургском университете (ЛН. Т. 92, кн. 2. С. 154-155).
   В следующем, 1908 году, в 8-й книжке "Вестника Европы'' появился рассказ Семенова "Смертная казнь". Публикации предпослано письмо Толстого, горячо рекомендующего произведение: "По-моему, это - вещь замечательная и по чувству, и по силе художественного изображения. Хорошо бы было ее напечатать и напечатать поскорее". Казни, которыми правительство отвечало на индивидуальный террор революционеров, стали трагедией русского общества. Если при Александре I было казнено 24 человека, при Николае I - 41 человек, при Александре II - 116 человек, при Александре III - ЗЗ человека, то при Николае II казнено было 6107 человек. "Смертная казнь" Семенова прочно заняла место среди наиболее выдающихся сочинений, обличавших массовые казни тех лет, наряду с "Немогу молчать" самого Л. Толстого, "Бытовым явлением" В. Короленко, "Рассказом о семи повешенных" Л. Андреева, "Старым домом" Ф. Сологуба85.
   Восьмая книга "Литературно-художественного альманаха издательства "Шиповник"" (СПб., 1909) открывается значительными циклами Семенова "У порога неизбежности" и "Листки". Они занимают три печатных листа. Первый из них имеет обширный эпиграф из Библии, из Книги пророка Амоса (стихи 8: 11-14), и начинается текстом, промежуточным между верлибром и прозой, носящим на себе следы влияния со стороны стиля поэмы-трактата Ницше "Так говорил Заратустра". Эти два влияния - такие мощные, столь громко спорящие между собой - Библии и Ницше - распространяются на оба цикла.
   За двумя "песнями" помещено несколько очерков о смертях близких людей. Затем следует вполне толстовская страница. Пьянство, наука, искусство, военное дело, шахматы, - говорит Семенов, - суть лишь разные способы, выдуманные обеспеченными классами, чтобы спрятаться от жизни. Далее воспоминания о расстреле безоружного шествия 9 января 1905 г., о сестре Маше Добролюбовой... повествование становится все более смутным... переходит в сны, напоминающие сны в романе Чернышевского "Что делать?", которым Семенов увлекся, придя в революцию в 1905 г.
   Цикл "Листки" остается в кругу тех же идей. Но они разрабатываются в афоризмах, фрагментах величиной от одной строчки до полустраницы, создающих в совокупности пессимистический образ времени и человека. Невозможно освободиться от впечатления, что на этих текстах лежит отсвет стихотворений в прозе Тургенева "Senilia". Мы не знаем прямых свидетельств увлечения Семенова Тургеневым, но в начале века тургеневские стихотворения в прозе оплодотворили творчество очень широкого круга авторов самой разной эстетической и идеологической ориентированности86, и с возможностью влияния стихотворений в прозе на "Листки" необходимо считаться.
   Каждый из фрагментов посвящен какой-то одной теме: смерти; бессмысленности жизни; снам и их неразличимости, с одной стороны, от смерти, с другой - от жизни; своими идеалами автор называет свободу от любых условностей и веру. "Люди, я хотел бы вам отдать все, все, что только могу", - говорит Семенов.
   Одна из главных тем "Листков" - полное разочарование в литературе. "Страшно то, что жизнь наша становится отражением литературы. Какое же она тогда отражение по счету?! Каждая литература уже отражение жизни, но наша литература уже отражение отражений, потому что вдохновение черпает сплошь все из прежней литературы, живет ее отражениями и так без конца. Получается какая-то безумная игра зеркал, какая-то бесовщина, из которой не видишь выхода. Нужно быть сильным, чтобы вырваться из нее" (см. с. 209 наст. изд.).
   У нас на глазах совершается это высвобождение из пут литературы, как представлялось Семенову. Жизнестроитель победил поэта. Заключают цикл многозначительные строки: "Писать это значит - не верить живому делу, душе, что каждый твой шаг, твоя мысль, твое слово положены перед творцом и не пропадут в нем, а получат по заслугам"87. Этими словами закончилась видимая для современников литературная деятельность Семенова. Таким образом, рано завоевав литературный успех, он печатался всего девять лет. Исихаст победил поэта. После этого он прожил еще восемь лет, но ни разу не появился в печати.
   Прежде чем уйти из литературы, Семенов ввел в нее замечательного поэта - Клюева. В первом же письме к Блоку Клюев запросил адрес Семенова, он посвятил Семенову несколько стихотворений, обращался к нему за помощью. Семенов проложил путь Клюеву в петербургские издания и ока­зал на него в пору его становления сильное влияние своей жизненной позицией (см.: ЛН. Т. 92, кн. 4. С. 429-515).
  
  
   7. ЛЕВ ТОЛСТОЙ
  
   Как и многие современники, Семенов в трудную минуту, стоя на жизненном раздорожье, потеряв любимую девушку и внутренне отходя от революционного движения, которому еще недавно отдавался так неистово, с надеждой обратился к Толстому. Есть глубокая работа, освещающая эту тему88.
   Для меня она имеет особый смысл помимо ее научного значения. Ее автор Вячеслав Александрович Сапогов был мой младший друг, духовный скиталец, жизнестроитель, искатель религиозной истины, один из самых христиански чувствовавших и христиански мысливших наших современников89. Он и З. Г. Минц привлекли мое внимание к теме о Семенове. Сапогов задумал цикл работ о людях ухода, к которым принадлежал и сам. Незадолго до смерти он мне несколько раз говорил:
   - Понимаешь, Вадим: русский человек - это человек ухода.
   Первой и - увы! - последней из задуманных им работ стала статья о двух прекрасных русских людях ухода "Лев Толстой и Леонид Семенов". Ее высокие достоинства отметил брат Л. Семенова, епископ русской православной церкви за рубежом Александр Зилонский. Я получил из Парижа материалы с этим отзывом после смерти моего друга, и при жизни он этого отзыва не узнал. Но я верю, что теперь он его знает. Я постараюсь его работу не повторять, за исключением нескольких фактов, необходимых для связности изложения.
   В 1891-1892 гг. Толстой с близкими работал на голоде в Данковском уезде Рязанской губернии, где было семейное гнездо Семеновых - имение Гремячка. Леониду тогда было 11 лет; о том, что в детстве летом он живал в Гремячке, свидетельствует в воспоминаниях его сестра Вера. Вероятно, тогда он и воспринял впервые мощные импульсы примеров действенной любви к людям, исходившие от Толстого90.
   22 июня 1907 г. Л.Д. Семенов пришел к Толстому. Прежде всего для того, чтобы покаяться. Потребность в покаянии его томила, с православной же церковью, став на путь революции, он порвал, так что исповедаться священнику он не мог. Толстой сразу же полюбил его: он увидел в Семенове человека, близкого себе по мировоззрению, но более последовательного в жизнестроении, вполне осуществившего то, что оба они считали единственно правильным, - разрыв с образованным обществом и его цивилизацией, сближение с простым народом, его бытом. Об их первой встрече кроме рассказа Семенова в "Грешный грешным" есть выразительное свидетельство близкого друга Семенова, несколько таинственного Аркадия Вениаминовича Руманова. Имеются серьезные основания утверждать, что он был внебрачным сыном одного из членов правящей династии Романовых и еврейки. Родился 29 ноября 1878 г., окончил юридический факультет Петербургского университета, стал присяжным поверенным и журналистом, близким к правительственным кругам. Его жена Женни и свояченица Эмми Львова были концертировавшими пианистками, пользовавшимися большим успехом. После 1917 г. Руманов эмигрировал, умер в 1960 г. Студентом, уйдя из родительского дома, Семенов жил у него. Когда Семенов порвал с интеллигентским образом жизни, при появлениях в Петербурге он останавливался также у Руманова. Там его всегда ждала его комната. У Руманова же хранились рукописи неопубликованных произведений Семенова в стихах и в прозе; судьба их нам не известна.
   "Пришел к дому и стал "под деревом" ждать выхода Льва Николаевича Толстого.
   Толстой вышел и спросил:
   - Вы ко мне?
   - Да.
   - Вы кто?
   - Я - революционер.
   Толстой так и вскинулся:
   - Революционеры - дурные люди, нам не о чем говорить.
   И быстро ушел.
   Семенов продолжал стоять.
   Прошло часа два. Пошел дождь. Семенов все стоит.
   Толстой возвращается.
   - Вы все еще тут? Что вы хотите?
   - Хочу с вами поговорить.
   Толстой ввел его к себе.
   Беседа продолжалась несколько часов и закончилась тем, что оба собеседника разрыдались. Семенов остался в Ясной Поляне. У него сложились необыкновенные отношения с Толстым, который привязался к нему и по­любил его"91.
   Здесь же приведены слова скульптора И. Я. Гинзбурга о том, что Толстой с глубокой нежностью говорил о "своем Леониде".
   Обширный трактат "Так что же нам делать?" Толстой писал четыре го­да, с февраля 1882 по февраль 1886 г. Семенов был тогда маленьким ребен­ком в разветвленной и сплоченной состоятельной коренной дворянской семье. Но труд Толстого бросил грозную тень на будущее и этого ребенка, и всей семьи, к которой он принадлежал, и всего русского общества. В жиз­ни и смерти едва вступавшего в жизнь ребенка сбылись самые мрачные пророчества и предупреждения великого учителя жизни и провидца. "Как ни стараемся мы скрыть от себя простую, самую очевидную опасность истощения терпения тех людей, которых мы душим, - писало перо Толстого, - как ни стараемся мы противодействовать этой опасности всякими обманами, насилиями, задабриваниями, опасность эта растет с каждым днем, с каждым часом и давно уже угрожает нам, а теперь уже назрела так, что мы чуть держимся в своей лодочке, над бушующим уже и заливающим нас морем, которое вот-вот гневно поглотит и покроет нас. Рабочая революция с ужасами разрушений и убийств не только грозит нам, но мы на ней живем уже лет 30 и только пока, кое-как разными хитростями на время отсрочиваем ее взрыв"92.
   Выход Толстой видит в отказе от собственности, в восприятии интеллигенцией образа жизни крестьян. Призывая к опрощению, он с присущей ему неумолимой последовательностью пишет: "Мы так привыкли к тем выхоленным, жирным или расслабленным нашим, представителям умственного труда, что нам представляется диким то, чтобы ученый или художник пахал или возил навоз"93.
   Вместо существующего в современном обществе разделения труда между крестьянами и другими работниками, с одной стороны, и людьми интеллигентного труда - с другой, Толстой предлагает иное разделение труда. Тот, кто занимается умственным трудом, должен заниматься и физическим, разделив свой день на четыре упряжки. Первая упряжка, до завтрака, посвящается тяжелому труду, от которого вспотеешь, деятельности "рук, ног, плеч, спины". Подразумевается труд крестьянина. Вторая упряжка, от завтрака до обеда, отдается деятельности "пальцев и кисти рук, <...> ловкости мастерства". Подразумевается труд ремесленный. Третья упряжка, от обеда до полдника, принадлежит деятельности "ума и воображения", т. е. творчеству. И, наконец, четвертая упряжка, от полдника до вечера, отводится общению с другими людьми94.
   За три года их личного общения Толстой и Семенов встречались шесть раз. Семенов приходил неразговорчивый, молчаливый, вдумчивый. Оборванный, в лаптях, без паспорта, без копейки денег. Серьезный, умный, спокойный.
   Благодаря записям Д. П. Маковицкого, мы можем составить некоторое представление о времяпрепровождении Семенова в Ясной Поляне. Здесь все так же необычно, неожиданно, как сама братская любовь этих столь далеких по возрасту людей - Семенова и Толстого. 15 апреля 1908 г.: "После обеда, перед шахматами, Л. Н. спросил Л. Д. Семенова про Александра Добролюбова. Леонид Дмитриевич рассказал с восторгом и без лишних слов преинтересную, с самого детства самобытную жизнь Добролюбова. Л. Н. прервал рассказ только одним вопросом:
   - Он девственник?"
   А далее следует запись о том, как гостья Ясной Поляны М. А. Маклакова "пропела около 20 песен французских и других, около 14 - под аккомпанемент Л. Н., шесть - Леонида Семенова"95. В другой раз, 17 августа 1908 г., "Леонид Семенов, который хорошо знает Ницше, рассказал про него"96. В доме Толстого Семенов не мог есть за общим столом, настолько роскошным казалась эта еда по сравнению с аскетическим обиходом Семенова, который по дороге в Ясную Поляну побирался по деревням.
   Д. П. Маковицкий записывает 27 октября 1909 г. слова Толстого:
   "- Вот какая моя жизнь: стыдно мне вас позвать с собой обедать, - сказал Толстой.
   Семенову самому было тяжело, что ставит Л. Н. в неприятное положение"97.
   Сохранилось 17 писем Семенова к Толстому98 и 11 писем Толстого к Семенову. Какая-то часть писем Семенова по его просьбе была Толстым уничтожена, письма Толстого сохранились в копиях, сделанных в Ясной Поляне до их отправки; оригиналы Леонид отдал на хранение самому младшему брату, Александру, а у того они пропали. Крайние их даты: 7 июля 1907 г. - 18 июля 1910 г. В первом письме Толстой задает тон всей их переписке: "Пожалуйста, давайте о себе знать и смотрите на меня как на любящего вас и готового вам служить старшего брата"99. А за год до ухода и смерти, 19 ноября 1909 г., он обратился к Семенову с великим подъемом, как он один умел сказать. "То чувство, которое вызывает во мне мысль и воспоминание о вас, это скорее сожаление и раскаяние в том, что, когда я мог, я не избрал того чистого и прямого пути, по которому вы идете, и вместе с тем радость за то, что вы идете по этому пути, и горячее желание о том, чтобы не сходили с него, продолжая делать то лучшее дело и для себя и для многих и многих, которое только может делать человек. Помогай вам бог, в самом прямом смысле этого выражения. Радуюсь тому, что есть такие люди, как вы, которые показывают нам, что мы должны делать и не сделали. И, удивительное дело, чем больше такие люди обличают нас, тем больше их любишь"100.
   Такие огромные и сложные духовные комплексы, как любовь, вера в Бога, мы, обыкновенные люди, переживаем и мыслим как абстракции. Толстой, гениальный писатель, ВИДЕЛ их. В последнем письме к Семенову 18 июня 1910 г. он оставил поразительное свидетельство этого своего виде­ния. Он написал: "Я Толстой", - и взял эту надпись в овал. Ниже написал: "Ты Семенов", - и эти слова взял в новый овал. Два овала соединил пунктирной линией, под нею подписал: "Приятно и это маленькое, самое шаткое соединение". От обоих овалов провел линии в одном направлении, над и под ними написал (с сокращениями): "Бесконечная линия, ведущая к бесконечно отдаленному Богу, линия, по которой Бог входит в души людей. Самое твердое соединение, хотя и кажется далеким"101.
   Однажды Толстой и Семенов произвели в Ясной Поляне такой опыт. Полученную в этот день Толстым обширную корреспонденцию они разделили на две части, разошлись по разным комнатам и стали отвечать на письма. "Когда каждый закончил ответы на взятую себе половину писем, они обменялись этими половинами и продолжали отвечать каждый на другую половину. Таким образом, в конце концов оба ответили на всю почту. Потом они сошлись и стали сличать свои ответы. В результате к их общей радости оказалось, что ответы обоих были не только совершенно тождественны по содержанию, но очень близки и по форме, а отвечать приходилось многим лицам разных возрастов, пола и положений и на разные запросы, иногда драматические, иногда даже комические"102.
   С разрешения Семенова Толстой отредактировал его рассказ "Смертная казнь" и содействовал, как уже было сказано выше, опубликованию его в "Вестнике Европы", лучшем журнале той поры. Еще до появления рассказа в печати, в газете "Русское слово" (1908, N 119 от 24 мая. с. 2, подпись "Свой") была помещена корреспонденция "В Ясной Поляне", где, в частности, говорилось: "За вечерним чаем возник и захватил всех разговор о молодом писателе Леониде Семенове и его новой повести, присланной Льву Николаевичу в корректуре. Л. Н. с большим мастерством прочитал вслух одну главу из повести <...> Заговорив после чтения с отеческою нежностью о молодом писателе, Л. Н. подчеркнул это особенное свойство истинного художника держать читателя в напряженной иллюзии, ни на мгновение не отталкивая его фальшивыми нотами <...> Один из гостей заговорил о влиянии толстовского "Божеского и человеческого", которое чувствуется в рассказе Л. Семенова. Л. Н. горячо и серьезно запротестовал:
   - Нет, нет! Минуя всякую скромность, скажу, что нельзя и сравнивать мою повесть с прекрасным рассказом Семенова..." И далее Толстой стал доказывать эту свою мысль, разбирая и смакуя, "как тонкий гастроном", подробности рассказа Л. Семенова. "Я не мог говорить от слез, душивших меня, - написал 10 мая 1908 г. Толстой Семенову. - Непременно надо стараться напечатать. Прощайте, милый друг и брат. Всей душой люблю вас"103.
   В следующем письме, 6 июня 1908 г., Толстой говорит: "...я все-таки рад за вас, что у вас есть эта способность выражать свои чувства, заражать этими чувствами других. Знайте, что она есть в вас, держите в себе эту силу, и, вероятно, придет время, когда она понадобится и вам и людям"104. Письмо это кончается так: "Пишите хотя изредка и хотя коротко, но чтобы я чувствовал вас. Прощайте, милый друг".
   По прошествии двух лет отношение Семенова к Толстому стало меняться. Семенов всем говорил "ты", так же он стал обращаться и к Толстому. Толстому это не понравилось, между ними была разница в возрасте более полувека, он просил Семенова так к нему не обращаться и братом его не называть. Однако Семенов насыщает свои письма такими обращениями. Так, свое письмо от 3 июня 1909 г. он начинает: "Мир тебе, брат Лев Николаевич", - а кончает: "...приветствую тебя братским лобзанием твой брат Леонид Семенов"105. В то же время в письмах Семенова появляется не вполне понятное "мы". Иногда создается впечатление, что говорится от имени Се­менова и Добролюбова, другой раз - от имени Семенова и его духовных братьев - крестьян-сектантов. В языке писем Семенова ясно просматриваются назидательные интонации, а то и нескрываемое раздражение.
   Однако Толстой все это воспринимает кротко. А незадолго до своего ухода и смерти, 8 октября 1910 г., Толстой подвел итог отношений с Семе­новым в таких словах, записанных его женой: он ей сказал, "что у него нет никакой исключительной любви к Черткову, а что есть люди и ближе по всему с Львом Николаевичем, как Леонид Семенов"106. Чтобы вполне оценить отношение к Семенову, которое выражают эти слова, надо помнить, что в глазах Софьи Андреевны и всего самого тесного окружения Толстого В. Г. Чертков был ближайшим и любимейшим последователем Толстого.
   Семенов в 1907 или 1908 г. написал стихотворение-четверостишье:
  
   Мы должники в плену у мира,
   Должны мы миру заплатить,
   Что каждый взял себе от мира,
   Себя чтоб Богу возвратить.
  
   Позже, приведя это стихотворение в записках "Грешный грешным" после рассказа об уходе и смерти Толстого, Семенов подвел итог их отношений (см. с. 307 наст. изд.).
   С 1907 г. Семенов жил главным образом среди сектантов. Занимался крестьянским трудом, полгода работал шахтером. Денег не признавал, нанимался батрачить за стол и ночлег. С августа 1908 г. по январь 1909 жил в Самарской губернии, особенно сблизился с A. M. Добролюбовым, братом Маши, и весь этот год провел у него в колонии его последователей, сектантов-добролюбовцев. Однако, согласно сообщению биографа Добролюбова, из-за возникшего между Добролюбовым и Семеновым соперничества Семенову пришлось уйти107.
   Преуспевавшие на государственной службе Семеновы-Тян-Шанские с любовью и уважением относились к духовным исканиям Леонида. Его дед Петр Петрович в тех редких случаях, когда Леонид посещал его дом в Гремячке, подолгу беседовал с внуком наедине. Младший брат Александр вспоминает, как однажды вечером за чаем в отсутствие Леонида зашла о нем речь и некоторые из членов семьи стали говорить о нем "менее мягко, чем обыкновенно". Тогда Петр Петрович встал со своего места, призвал всех присутствовавших к молчанию и "громко, проникновенно, по-старинному, слегка нараспев произнес наизусть стихотворение Лермонтова "Пророк". Потом сказал: "Вот мой ответ относительно Леонида, за меня отвечает Лермонтов"" (Летопись. С. 146). И вышел из комнаты, очевидно, взволнованный. Он лучше других понимал, кто нужен им - большой, благополучной, укоренившейся в быте и систематических размеренных занятиях семье - правдоискатель, человек с больной совестью, пророк, чья душа была "призвана к борьбе с тьмою и злом нашей жизни", по словам Андрея Петровича, дяди Леонида108. В это время Леонид называл себя монахом в миру.
   Семенову пришлось пережить преследования властей по лживому обвинению, исходившему от одного из помещиков-ретроградов, в подстрекательстве крестьян к бунту. Во время объяснений с губернатором и другими чиновниками он держался с большим достоинством. По своему обыкновению, называл их братьями и обращался на "ты". На его стороне было нравственное превосходство, сознание правоты, они же не скрывали растерянности, не умея понять блестяще образованного аристократа, внука вельможи, нанимающегося класть печь крестьянину.
   Между 1907 и 1912 гг. много страданий принесла Семенову воинская повинность. Убеждения не позволяли ему служить в армии. При всем желании властей избежать конфликта, обойти закон было невозможно. Отец Леонида поехал посоветоваться к Столыпину. Тот указал единственную возможность - поместить Леонида в дом умалишенных для испытания его душевного здоровья. Это жестокое предписание было исполнено. Дядя Л. Семенова Андрей Петрович Семенов-Тян-Шанский сообщает, что племянник был заключен в сумасшедший дом в Казани и посажен в общую камеру с душевнобольными109. Такую цену пришлось ему заплатить за верность своим взглядам. Брат Александр сообщает, что именно здесь, спасаясь от нравственной пытки, Л. Семенов начал писать "Грешный грешным".
   Однако сам Леонид Семенов и брат его Михаил в историко-биографическом романе "Жажда" об этом эпизоде не говорят; никаких документов, подтверждающих этот эпизод, найти не удалось. Переписка с Толстым ясно говорит, что до середины 1910 г. планов поместить Семенова в дом умалишенных не было. В августе 1994 г. мы предприняли разыскания, но ни в Государственном архиве Республики Татарстан, где находится фонд Казанской психиатрической больницы (часть документов утрачена), ни в архиве самой больницы, где на чердаке аккуратно подобранные, в связках по годам, а в пределах года по алфавиту, хранятся истории болезни пациентов, следов пребывания Л. Семенова обнаружить не удалось. В "Списке штатных больных <...> за 1912 год" и в "Списке сверхштатных больных <...> за 1912 год" имя Л. Семенова не значится. За предыдущие годы такие списки отсутствуют. Хранитель Дома-музея П. П. Семенова-Тян-Шанского в Гремячке В. А. Мещеряков написал мне о Леониде Семенове (без всяких пояснений): "В доме умалишенных он никогда не был". Мещеряков многое знал через живое предание о Семенове; к его словам следует отнестись предельно внимательно. Вопрос нуждается в дальнейшем изучении. Сейчас прояснить его мы не в состоянии.
   В это самое время в литературе происходили великие потрясения. В поэзию входили Гумилев, Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Пастернак, Маяковский, Цветаева. Предопределялись пути русской поэзии на сто лет вперед. Все это прошло мимо Семенова. Даже Есенин, Ширяевец, Клычков, которые могли бы привлечь его внимание как выразители устремлений крестьянства, никак его не заинтересовали. Он помог войти в литературу Клю­еву, но только потому, что Клюев прямо к нему не раз обращался за поддержкой. Он жил совсем в другой стране. Не в мире поэзии, напряженного художественного творчества, а добровольно устранившись от декаданса-ренессанса культуры начала XX в., от борьбы за новый поэтический язык, новый стих, новый стиль, новые смыслы.
   Духовная работа шла непрерывно. В 1915-1916 гг. совершился поворот Семенова к православию. Он дважды посетил Оптину Пустынь, его ласково встретил старец отец Анатолий. Стремившийся всегда пройти любой путь до конца, Семенов решил принять монашеский постриг. Однако неожиданно для себя он не получил благословения от своего старца. Вместо этого через некоторое время отец Анатолий благословил его принять сан священ­ника и жениться.
   Сестра Семенова повествует о том, что Оптину Пустынь Толстой и Семенов посетили вместе110. При том, как подробно изучена жизнь Толстого, такой важный поступок был бы известен. Это стало бы событием не только личностного, но и мирового значения: это означало бы, что непримиримый критик православной церкви, отлученный от нее, раскаялся в своем отпадении от нее и вернулся к ней. Мемуаристка писала об этом в глубокой старости. И все же не мог такой важный эпизод ее воспоминаний возникнуть на голом месте. Мы склонны думать, что надежду примирить Толстого с церковью и совершить совместное с ним паломничество в Оптину Пустынь Семенов вынашивал.
   Женою Семенова должна была стать Софья Григорьевна Еремина. Это была чистая крестьянская девушка, на которую Семенов имел неограниченное влияние. Отец ее был сектантом-скопцом: он вознамерился вовлечь в эту изуверскую секту и дочь. Вообще-то приверженцы многочисленных сект были люди мыслящие, взыскующие правды. В этом смысле заслуживают уважения. Незаурядным человеком был и Григорий Васильевич Еремин (о нем: ЛН. Т. 92, кн. 4. С. 513). Семенов сектантов любил, жил среди них, чем мог помогал, заступался за них, обращаясь к покровительству А. Ф. Кони111. Но со скопчеством примириться он не мог. Для женщин скопчество означало, в частности, выжигание грудей "до кости". Силой своего авторитета Семенов спас Софью от этого ужаса. Брат Михаил в "Жажде" подробно описывает всю драму.
   В обстановке столыпинской реформы совершился поворот Семенова в сторону большей практичности. Он захотел создать маленькое образцовое (и здесь стремление к совершенству!) хуторское хозяйство. В 1914 г. дед выделил ему в стороне от Гремячки, на опушке леса "Кареевская дача", две десятины земли (другие опубликованные данные не заслуживают доверия). Леонид с помощью духовных братьев-сектантов срубил избу, которую содержал всегда в необыкновенной чистоте (ее называли светелка), и зажил на своем хуторе крестьянским трудом. Духовные братья помогли ему вырыть пруд и насадить яблоневый сад. И сейчас эти места называются Леонидов пруд, Леонидов сад, хотя ни пруда, ни сада давно нет112. По соседству в Гремячке поселился его брат Рафаил. Потом, спасаясь от обращения в скопчество, на хуторе поселилась Софья, с которой Леонид жил как с сестрой, плотских отношений между ними не было. Когда же Леонид стал готовиться принять священнический сан, отец Анатолий указал ему на Софью как на будущую жену (как известно, православный священник при вступлении в сан должен жениться, если уже не состоит в браке, - требование, противоположное целибату католиков).
   Ахматова назвала Блока человеком-эпохой. По-своему человеком-эпохой был и Семенов. Если у Блока боли его времени преломились в творчестве, прежде всего в его трагической лирике, то Семенов отразил свое драматическое время в своем жизнестроении. Недаром В. Пяст назвал его "человек-судьба"113. Монархист и православный в начале пути, революционер и атеист в годы первой революции, толстовец и сектант после смерти Маши Добролюбовой и окончания революции, хуторянин, вернувшийся в лоно православной церкви, после смерти Толстого...
  
  
   8. ОКАЯННЫЕ ДНИ
  
   Так подош

Другие авторы
  • Свободин Михаил Павлович
  • Люксембург Роза
  • Тегнер Эсайас
  • Тассо Торквато
  • Забелин Иван Егорович
  • Христофоров Александр Христофорович
  • Вульф Алексей Николаевич
  • Екатерина Вторая
  • Сю Эжен
  • Сухонин Петр Петрович
  • Другие произведения
  • Романов Пантелеймон Сергеевич - Достойный человек
  • Ершов Петр Павлович - Избранные стихотворения
  • Лемке Михаил Константинович - Очерки по истории русской цензуры и журналистики Xix столетия
  • Достоевский Федор Михайлович - И. Битюгова. Неопубликованное письмо Ф. М. Достоевского
  • Корнилович Александр Осипович - Вопросные пункты, предложенные А. О. Корниловичу, и его ответы на них
  • Григорьев Сергей Тимофеевич - Детство Суворова
  • Гуковский Г. А. - Эмин и Сумароков
  • Скабичевский Александр Михайлович - Начало литературной работы. "Рассвет". "Иллюстрация". Педагогическая деятельность
  • Якобовский Людвиг - Людвиг Якобовский: краткая справка
  • Морозов Михаил Михайлович - Метафоры Шекспира как выражение характеров действующих лиц
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (22.11.2012)
    Просмотров: 323 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа