ел бы ему жить по-прежнему в своей земле. Я донесу об этом шахову величеству,
и шах для царского величества велит Теймуразу землю его отдать и вперед землю
его велит оберегать".
Обещание было исполнено относительно воровских
козаков. 39 человек их сидело в тюрьме на Тереке, троих вершили при после
Магмет-Кулыбеке: атамана Кондратья Иванова Кобызенка с двумя другими пущими
заводчиками, четверо умерло в тюрьме, остальных прислали в Москву; большая часть
их была родом из городов восточной украйны, трое москвичей, по одному из
Великого Новгорода, Костромы, Луха, Романова и Перми, один грузин, а трое
названы царегородцами!
В 1653 году поехали в Персию великие послы,
окольничий князь Иван Лобанов-Ростовский и стольник Иван Комынин. Послы поехали
жаловаться на шемахинского хана Хосрева, который давно уже грозился войною на
Астрахань и на Терек, все за козаков, а теперь, в 1652 году, писал к
астраханскому воеводе, что гребенские козаки не только грабят персидских
торговых людей, но в Дагестанской области поставили городок, служилых людей в
нем устроили и там будто черкасскую дорогу закрепили. Хосрев писал, что по
шахову приказу он собирает войско, чтобы взять этот город, а потом идти под
Астрахань и под Терек. Кроме того, русские торговые люди бьют челом, что в
Шемахе Хосрев-хан, а в Гиляни приказные люди задержали их третий год, утеснение
всякое, обиды, насильства, налоги и убытки делают большие, бьют, грабят; тогда
как в Московском государстве персидским торговым людям во всем свобода и
береженье. Шах принимает русских изменников и помогает им: откочевал от
Астрахани государев подданный ногайский Чебан-мурза и кочевал под Тереком, а
потом начал кочевать по Кумыцкой стороне в дальних местах и учинился царскому
величеству непослушен. В 1651 году ходили на него царские ратные люди, князь
Муцал Черкасский и стрелецкие головы с ногайскими, едисанскими и черкасскими
мурзами; но когда государевы ратные люди пришли на Чебана, изменил подданный
великого государя вечный холоп Суркай, шевкал Тарковский, и, сложась с
Чебан-мурзою, начал с государевыми людьми биться, а ратные люди без царского
указу с Суркай-шевкалом биться не смели. Потом Суркай и андреевский
Каганали-мурза с кумыками приходили войною на русский Суншинский городок, под
Барагуны, и на улусы князя Муцала Черкасского, а к шевкалу прислано было ратных
людей из Шемахи 500 человек да из Дербента 300 человек, с ними две пушки; эти
шемахинские и дербентские люди с кумыками многих царских ратных людей побили и
переранили, а иных в плен захватили, барагунских мурз взяли себе, город
Суншинский сожгли, взяли лошадей с 3000, верблюдов с 500, рогатого скота с 10000
да овец с 15000. Великий государь надеется, что все это сделано без повеления
шаха Аббаса, надеется, что шах велит Хосрев-хана переменить за это с
Шемахинского владенья и накажет его, чтоб вперед между обоими великими
государями больше ссоры не было, велит отдать пленных и все пограбленные имения.
Великие послы потребовали также, чтобы шах отдал Теймуразу его землю и наказал
людей, разоряющих Грузию.
На все это шах велел отвечать послам через
своих ближних людей: "Покойный шах Аббас велел на Тереке сделать одну сторожню,
а других городов ставить нигде не велел; но вашего государя люди поставили
города без указа, и торговых наших людей побили и пограбили; ссора началась,
следовательно, с вашей стороны, и шемахинский хан Хосрев послал своих людей,
которые те города сожгли. Хан Хосрев умер; преемнику его Мигир-Алей-хану и
шевкалу Суркаю шах послал приказ вперед с людьми вашего государя не ссориться,
также и ваш государь запретил бы своим людям нападать на персиян, которые на
море ходят. Шевкал Суркай, Чебан-мурза и барагунские мурзы приклонились к
стороне шахова величества сами собою, а по нашему закону, кто к нам приклонится,
тех насильно назад отдавать нельзя; а если они сами захотят служить вашему
государю, то шах за них стоять не будет. Приказным людям велено отдать назад
взятки, которые они побрали у русских людей. Как скоро царское величество велит
отпустить с Терека Суркаева племянника и торговых персиян, там засаженных, то и
русских торговых людей из Шемахи отпустят. Что же касается Грузии, то прежние
шахи за непристойные дела царя Теймураза много раз посылали ратных людей в его
землю, разоряли ее и самого его выгнали. Теймураз рабски вину свою прежним шахам
принес, детей своих прислал, и ему область его отдали. За это у прежних шахов с
великими государями российскими нелюбья не бывало. В прошлых годах Теймураз
опять затеял непристойные, ссорные, худые дела, и по шахову указу посыланы на
него ратные люди, которые на бою сына его убили, а его самого выгнали; если
Теймураз за вину свою внука своего к шахову величеству пришлет, то опять область
свою получит".
Послы возражали: "Не только та земля, где Терек
и Суншинский городок, но и та земля, где Тарки, издавна принадлежит царям
российским, города здесь было вольно ставить, и сам покойный шах Аббас просил об
этом царя Михаила Феодоровича. О грабеже торговых людей по сыску в Астрахани
ничего не объявилось, а если бы и действительно козаки их ограбили, то эта беда
им самим от себя: зачем они шли в караване вместе с тарковскими кумыками и
другими воровскими людьми; известно, что у терских и гребенских козаков с
кумыками бывают ссоры большие: прежде купцы не хаживали в горы без обсылки с
терским воеводою и никто их не грабил. Кумыцкие шевкалы и мурзы издавна холопи
великих государей наших, а прежние персидские шахи в Кумыцкую землю не
вступались, также и теперешний шах не вступался бы и с царским величеством за то
нелюбья не начинал; а барагунские мурзы поддались шаху поневоле. Грузинская
земля православной христианской веры греческого закона, и грузинские цари
издавна подданные наших великих государей".
"Нет! - начали говорить шаховы ближние люди. -
Теймураз и вся Грузинская земля в подданстве у наших персидских шахов; правда,
покойный шах Аббас обещал царю Михаилу Феодоровичу охранять Грузию по братской
дружбе и любви; если и теперь Теймураз сам приедет к шаху или внука своего
пришлет, то шах землю его ему отдаст. О Теймуразе и Грузинской земле мы в другой
раз докладывать шахову величеству не станем, потому что он велел отвечать вам
впрямь и быть тому делу бесповоротно, также и всем другим делам. Нашим торговым
людям в Московском государстве свободы нет, держат их на дворах за сторожами, а
куда им случится выйти, то за ними также ходят сторожа".
"Это делается не для тесноты, а для
обереганья", - отвечали послы.
Шаховы решения остались бесповоротны,
переменилось только одно: Аббас велел отпустить всех задержанных в Персии
русских купцов. На отпуске он позвал послов вечером к себе в сад прохладиться.
Угощали сахарами и овощами; потом принесли перед шаха сосуд золотой с каменьями,
в нем виноградное питье чихирь, шах пил за государево здоровье и спрашивал
послов: "У брата моего, великого государя вашего, такое виноградное питье есть
ли?" "У царского величества, - отвечали послы, - питей всяких много, и из
винограду есть питья - романея, ренское и другие, только не тем именем". Перед
шахом стояли в золотом сосуде цветы разные, Аббас, подняв цветы, спрашивал: "В
Московском государстве такие цветы есть ли?" "У великого государя, - отвечали
послы, - цветы, этим подобные, есть, пианея кудрявая и других многих всяких
разноличных цветов много". Перед шахом играли музыканты на домрах, гуслях и
скрипках, шах спрашивал послов: "Брат мой, великий государь ваш, чем тешится и в
государстве его такие игры есть ли?" "У великого государя нашего, - отвечали
послы, - всяких игр и умеющих людей, кому в те игры играть, много; но царское
величество теми играми не тешится, тешится духовными: органы поют при нем,
воздая богу хвалу, многогласным пением, и сам он наукам премудрым философским
многим и храброму учению навычен и к воинскому ратному рыцарскому строю хотение
держит большое по своему государскому чину и достоянию; выезжая на поле, сам
тешится и велит себя тешить своим ближним людям служилым строем: играют перед
ним древками, стреляют из луков и пищалей".
Ответ шаха насчет Грузии был слишком ясен:
продолжать дело можно было только с оружием в руках, а для этого у России в
царствование Алексея Михайловича не было никакой возможности. Когда началась
турецкая война, то Россия вместе с Польшею попыталась было привесть и шаха к
союзу с собою против турок, но шах отвечал, что ему нельзя без причины разорвать
мира с султаном. Таким образом, относительно Персии у Москвы оставался один
торговый интерес. В столицу постоянно приезжали кизильбашские купчины и
привозили восточные узорочные товары, считавшиеся необходимыми для
великолепия царского двора. В 1660 году приехал в Москву купчина армянин Захар
Сарадов и привез царю в подарок богатый престол, украшенный алмазами, яхонтами,
жемчугом, восточною бирюзою и турецкою финифтью, оцененный в 22589 рублей;
перстень золотой с алмазами; жаровню серебряную с сулейкою серебряною для
сожигания ароматов; 15 сулей ширазского шарапу, что шах пьет; 4 сулейки водки
гуляфной; 3 сулейки водки ароматной; скляницу водки нарызжовой; 12 золотников
аромату восточного; 12 ваий, которые государь носит в правой руке во время
церемонии шествия патриарха на осляти. В Посольском приказе армянина
расспрашивали: можно ли ему в своей земле промыслить для великого государя
каменья дорогого запон и других узорочных товаров, птиц индейских и мастеровых
людей, золотописцев и золотого и серебряного дел мастеров и алмазников-резцов,
которые режут на всяких каменьях? Армянин отвечал, что отец его и он готовы все
промыслить для великого государя, потому что прикащики их ездят во все
государства; можно заказать богатый чепрак - можно сделать в 50000: можно из
Индии привезти птиц, которые говорят по-индейски, а зверей привезти нельзя,
потому что ехать надобно через два моря. Мастеровых людей в шаховой области
много, и он, купчина, станет их призывать в Московское государство. Они с отцом
великому христианскому государю во всем работать и служить ради. а не для своей
прибыли; шах их жалует, торгуют они беспошлинно. только шах веры бусурманской, а
они - христианской веры и для того великому государю служить и работать ради.
Мы видели, как при царе Михаиле англичане и
другие западные народы домогались у московского правительства свободной торговли
по Волге с Персиею; теперь подобное предложение явилось, наоборот, из Персии, от
компании тамошних армян. В 1666 году армянин Григорий Лусиков подал царю
челобитную: "Пожалована наша компания от шаха правом вывозить из Персии за море
шелк-сырец через которое государство мы захотим. Возим мы шелк многие годы через
Турецкое государство, которое обогащается от нас таможенными сборами. Поговори с
товарищами, я выехал к тебе, великому государю, бить челом, чтобы ты пожаловал,
велел нам возить шелк-сырец и другие персидские товары, которые на немецкую
руку, через свое Московское государство за море в немецкие земли и опять указал
нас пропускать назад из-за моря через Архангельск с немецкими товарами, с
золотыми и ефимками в Персию. Если мы продадим шелк в Астрахани, то заплатим
пошлины по 5 копеек с рубля; если не продадим, вели оцепить шелк по 20 рублей
пуд, взять по пяти копеек с рубля и пропустить к Москве: если продадим в Москве,
то вели взять пошлины по пяти копеек с рубля, если не продадим, то вели оценить
пуд по 30 рублей, взять пошлины по 5 копеек с рубля и отпустить к Архангельску.
Если продадим в Архангельске, вели взять пошлины по 5 копеек: если же не
продадим, вели пуд оценить по 40 рублей, пошлины взять по 5 копеек с рубля и
пропустить за море в немецкие земли. А которые персидские товары годны на
немецкую руку, вели с нас брать пошлину, как ведется, также вели брать
обыкновенную пошлину и с немецких товаров, которые мы привезем в Архангельск. От
провозу этого шелка и других товаров твоим подданным великая прибыль. Иноземцы,
которые теперь ездят на кораблях в Турецкую землю для покупки этого шелку и
других товаров, все будут ездить к Архангельску, и с них будут сходить в твою
казну большие пошлины". В мае 1667 года Ордин-Нащокин написал договор с
компаниею на условиях, означенных в просьбе; агентом компании в Москве по
просьбе армян утвержден был англичанин Брейн. Агент обязывался послать своих
верных людей в Астрахань, Новгород, Архангельск и другие порубежные города и
всякими делами компании в челобитье и торговых промыслах честно и верно радеть
великому государю, его боярам, думным и приказным людям обо всяких делах и
обидах извещать и бить челом радетельно, без всякой поноровки недругам компании;
отписывать о делах компании к ее членам в Персию, как случатся ездоки. За это
раденье компания платит Брейну с проданных товаров по деньге с рубля; если же
компания пришлет шелк или другие товары к самому агенту для продажи, то платит
ему с продажных товаров по грошу с рубля; если же он товары продаст или выменяет
на другие, то платить ему по другому грошу с рубля.
В мае написан был договор, а 19 июня сделано
было распоряжение о строении кораблей для Каспийского моря: великий государь
указал для посылок из Астрахани на Хвалынское море делать корабли в Коломенском
уезде, в селе Дединове, а ведать это корабельное дело в приказе Новгородской
чети боярину Афанасью Лаврентьевичу Ордину-Нащокину да думным дьякам -
Дохтурову, Голосову и Юрьеву. В тот же день иноземец Иван фан Сведен объявил в
приказе корабельщиков Ламберта Гелта (Holt) с товарищами, четырех человек,
нанятых на четыре года. Полковник Корнилиус фан Буковен (Bockhoiven) отправился
в Вяземский и Коломенский уезды осматривать леса; к Марселисам на их тульские и
каширские заводы послана была память - давать железо самое доброе на корабельное
дело. Плотников и кузнецов велено было набирать из рыболовов села Дединова,
охотников, а в неволю никого не нудить. Главным распорядителем при строении
кораблей был приставлен Яков Полуехтов.
Новое дело пошло не так скоро, как бы хотелось.
Хотелось, чтобы корабль поспел к весне 1668 года. но 1 октября 1667-го Полуехтов
прислал сказку дединовского старосты, что у них к корабельному делу охочих
плотников нет; того же числа другая отписка Полуехтова: кабацкий голова отказал,
денег у него нет, на корабельное дело дать нечего. Плотников велели нанимать в
Коломне и Дединове, но от 27 октября от Полуехтова новая отписка: в Дединове
плотники охотою не нанимаются, а подрядчиков нет, и корабельное дело за
плотниками стало. Послали память в приказ Большого дворца, велено всем
дединовским плотникам уговариваться без всякого опасенья, наем им будет без
убавки, и в неволю на них корабельное дело накинуто не будет, ссорщикам не
верили бы; Полуехтову послали государеву грамоту: из Дединова у других сел взять
у приказных людей плотников тридцать человек, а корму давать им по четыре алтына
на день.
Работа пошла с 14 ноября. В январе отписка от
Полуехтова: "Плотникам и кузнецам дано корму по четыре алтына на день человеку,
а дни малые и холодные, корабельное дело неспоро, а корму без указа убавить не
смею". В ответ велено давать по два алтына человеку да смотреть, чтобы не
гуляли. Тридцати плотников оказалось мало; понадобились канаты и бичевки,
мастеров канатных можно было сыскать между крестьянами епископского села
Городищ, но никто из них волею не подряжался; спросили парусного мастера - нет!
Иноземцы объявили, что надобно на корабле вырезать корону, резчика негде было
сыскать; дединовцы наскучили незваными гостями: староста приходил со многими
людьми и ссылал полковника фан Буковена со двора, отводили дворы далеко от
корабельного дела. Велели прибавить еще 20 человек дединовских плотников, и
полковника велели поставить на ближнем дворе, епископу коломенскому велели дать
канатных и бичевных мастеров; из Оружейной палаты велели выслать в Дединово
резного мастера; туда же велели послать из Пушкарского приказа казенного кузнеца
Никитина. Но и тут неудачи: Пушкарский приказ отвечал, что кузнец Никитин делает
к большому успенскому колоколу язык, а кроме того кузнеца, языка делать некому;
Оружейная палата отвечала, что у нее резного мастера нет. Парусных швецов и
токарей велели взять на Коломне, кузнецов в Переяславле-Рязанском, живописца и
резца на Гранатном дворе; но на Гранатном дворе их не оказалось, послали в
Стрелецкий приказ. Между тем наступила весна, май месяц; Полуехтов дал знать,
что корабль на воду спущен, будут отделывать его на воде, а яхта и шлюпы поспеют
скоро. Но в июне новые жалобы от Полуехтова: коломенский епископ Мисаил канатных
мастеров не дает. А епископ жалуется: "Дал я 8 человек мастеров, но Полуехтов
бьет их и мучит, в подклеть сажает, пеньки и кормовых денег не дает, мучит
голодною смертию". На коломенском Кружечном дворе, на котором до сих пор брали
деньги для корабельного строения, денег недостало, послали взять в Зарайске и
Переяславле-Рязанском из таможенных доходов. Отыскали и отправили в Дединово
иконописца и резца, резцу велено короны резать, а иконописцу, где доведется,
цветить. Лето уже приближалось к исходу, а корабль все не был готов. 7 августа
послана к Полуехтову царская грамота: велено у корабля на корме сделать и
вырезать травы и вызолотить, орла и короны делать не велено, а на носу сделать
льва; велено делать с большим поспешением, чтобы в августе месяце отпустить
корабль из Дединова. Полуехтов отвечал на это, что главная остановка за
епископом Мисаилом: осьми канатных мастеров мало, а епископ не дает в прибавку.
Послали новую грамоту к епископу, с большим подтверждением, а к Полуехтову опять
приказ, чтобы непременно корабли были готовы к отпуску в августе месяце. Прошел
август, прошла и половина сентября, Полуехтов доносит, что корабль, яхта, два
шлюпа и боты сделаны, совсем наготове, но больших канатов, на чем кораблю и яхте
стоять, не сделано, потому что мастеров только 8 человек, а больше епископ
Мисаил не присылывал. Пошла третья грамота к епископу, а к Полуехтову приказ:
отпустить корабли в Нижний Новгород с полковником фан Буковеном и
корабельщиками, а кормщиков и гребцов взять из Коломенского посада и
Коломенского яма, знающих людей, которые бы в Оке-реке водяной ход знали. В
Нижнем велено корабли поставить для осеннего и весеннего льда в заводях и беречь
накрепко; чего на кораблях не поделано, то фан Буковен должен был доделать в
Нижнем. Но 19 октября отписка из Дединова: коломенские ямщики государеву указу
учинились ослушны, на корабли кормщиков и гребцов не дали, кораблю по Оке идти
нельзя, вода мелка.
А тут еще Полуехтов поссорился с Буковеном,
начали доносить друг на друга: фан Буковен пишет, что в Оке вода мелка, идти
кораблю нельзя, а Полуехтов пишет, что в реке вода велика и кораблям идти можно,
только полковник с подьячим пьет и бражничает, о государеве деле не радеет,
хочется ему, чтобы корабли зазимовали в Дединове. Чтобы помочь делу, послали
грамоты к Полуехтову; если отпуск замедлится, то быть ему в опале и наказанье,
и, во что корабли станут, те деньги доправят на нем; к Буковену: если не пойдет
в Нижний тотчас, то доправят на нем кормы за все прошлые месяцы. Но и это не
помогло: Буковен дал знать, что с 4 ноября морозы сильные, по Оке лед начал
плыть большой; а Полуехтов присылает сказку за руками старост Ловецких сел, что
2 ноября по Оке корабельный ход был. Как бы то ни было, корабль зазимовал в
Дединове.
20 ноября явился в Посольском приказе
корабельный капитан Давыд Бутлер с 14 товарищами, приехали они из-за моря, из
Амстердама, к великому государю в службу по призыву фан Сведена. 2 марта 1669
года Бутлера с товарищами да астраханца, который на Каспийском море бывал,
отправили в Дединово осмотреть корабль, можно ли на нем по Каспийскому морю
ходить? Посланные возвратились и объявили, что корабль и яхта годны. 25 апреля
по государеву указу велено кораблю дать прозванье Орел, капитану Бутлеру
велено поставить на носу и на корме по орлу и на знаменах и на еловчиках
нашивать орлы. Бутлер подал в Посольском приказе список с артикульных статей,
как должен капитан между корабельными людьми расправу чинить и ведать их;
артикулы были одобрены. Наконец в начале мая Орел двинулся из Дединова, а
13 июня отпущен из Нижнего в Астрахань. Постройка корабля, яхты, двух шнек и
бота обошлась в 9021 рубль.
Неудачному началу соответствовал несчастный
конец: Стенька Разин сжег корабль в Астрахани. Разбои Разина, разногласие,
происшедшее в компании, и смерть шаха Аббаса II помешали также исполнению
договора, заключенного с армянами. Между тем Ордин-Нащокин удалился от дел,
место его занял Матвеев, и в июле 1672 года в Посольский приказ созваны были
выборные торговые люди, по два человека добрых из сотни. Им прочли договор с
армянскою компаниею 1669 года и спросили: если армяне по договору шелк сырой и
всякие товары станут привозить в Московское государство, в Архангельск,
Новгород, Псков, Смоленск, и за море с товарами ездить, то не будет ли
московским и всех городов купецким людям в их промыслах помешки? Выборные
отвечали: "При царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче Персидской области
купецкие люди, персияне и армяне, кумычане и индейцы, приезжали с шелком и со
всякими персидскими товарами и торговали в Москве и в Астрахани и по другим
городам всегда с русскими купецкими людьми, а с немцами, греками и ни с какими
иноземцами нигде не торговали, а в немецкие земли через Московское государство
не езжали. А русские купецкие люди со всякими русскими и немецкими товарами
ездили в Астрахань и в Персию за море и меняли русские и немецкие товары на шелк
и на другие персидские товары и продавали их в казну великого государя, а из
казны продавали немцам на ефимки, также и от себя продавали шелк немцам на
ефимки, а ефимки отдавали в казну на мелкие деньги, и оттого казне бывало
немалое пополнение, а русским купецким людям был промысл, и многие пошлины
сходили с них и с персиян. Если же теперь армяне станут торговать с немцами, то
постановят с ними договор, шелк продадут немцам на ефимки и на золотые и на
заморские такие товары, которые прежде русские люди покупали у немцев и
продавали персиянам. Так, по этому договору ефимки и золотые и заморские товары
пойдут в Персидскую землю через Московское государство, и Персидской земле будет
прибыль, а казне великого государя убыток, русские купецкие люди лишатся своих
промыслов и придут в убожество".
В конце 1672 года опять приехал в Москву
Григорий Лусиков и услышал от Артамона Сергеевича Матвеева такие речи: "В 1667
году великий государь вас, армян, пожаловал, с шелком и другими товарами вам
приезжать позволил, как о том в крепости написано. Для покупки шелка
приготовлена царская казна многая, и потерпела она в простое от долгого времени
убытки великие. Этим вы свой договор нарушили, а теперь объяви, по договору шелк
с собою ты привез ли и чем вознаградишь убытки, понесенные царскою казною?"
Лусиков: Христос не пришел разорять
Моисеева закона, но исполнить, а слух носится, что договор о шелке хотят
переменить. Матвеев: Правда, что Христос сошел на землю ради нашего
спасения и не пришел разорить закон, но исполнить; это твое слово к пополнению
царской казны пристойно. Объяви, каким способом можешь вознаградить царскую
казну за убытки?
Лусиков: В договоре не постановлено,
чтобы нам шелк ставить в царскую казну. Шелку я не привез теперь с собою за
козацким воровством, а как вознаградить убытки царской казне, не ведаю.
Матвеев: За козацким воровством
останавливать товаров вам было не для чего, потому что всякому свое здоровье
должно беречь больше пожитков; сам ты проехал и шелк мог провезти, а не привез -
царскую казну изубытчил и договор нарушил.
Лусиков: Если покупать шелк в казну, то
этим самым договор будет нарушен, потому что в договоре такой статьи нет.
Матвеев: Если у царского величества с
немецкими государями будут какие ссоры, то за море вас отпускать нельзя,
торговать вам в Архангельске и в других русских городах, продавать свои товары
или в царскую казну, или русским торговым людям. На эту новую статью, не
находившуюся в первом договоре, Лусиков отвечал письменно, что они, армяне,
согласны на нее, только бы установлена была шелку цена, и если во время проезду
из Астрахани до Москвы учинится в товарах убыток, то он вознаграждается из казны
царской. На установление цены согласились, но относительно случаев утраты
товаров от воровства постановили: если на Волге объявится воровство, то
астраханские воеводы дадут знать об этом в первый персидский порубежный городок,
чтоб торговые люди в Астрахань с шелком и другими товарами не ездили. Если,
несмотря на все бережение и провожание армян. товары потонут или каким-нибудь
другим образом пропадут, то с этих товаров пошлин не брать. Армянин вытребовал,
чтобы во время провозу товаров при них был постоянный караул из русских людей, и
если за этим караулом товары пропадут, то хозяевам искать судом на караульщиках,
и если разыскать будет нельзя, то давать веру. "Зимою, - говорил Лусиков, -
приедем на стан и пойдем в избу, а без нас русские люди что хотят, то и сделают
над нашими товарами, потому что мы к зиме непривычны, на морозе оставаться не
можем". Что касается до цены, по какой брать шелк в казну, то уговорились, чтоб
пуд шелку лежей стоил 35, а ардаш 30 рублей. Григорий Лусиков дал
обязательство: "В немецкие государства через Турцию и никаким другим путем с
шелком-сырцом и другими товарами ни компанейщикам, ни другим подданным
персидским не ездить; если иноземцы приедут в Персидское государство для покупки
шелку, то армяне не должны им его продавать: весь шелк идет в Россию".
21 мая 1673 года Матвеев призывал гостей
Василья Шорина с товарищами и объявил им царский указ: вперед из Астрахани
русских торговых людей и их прикащиков в Персию не отпускать; также персидским
торговым людям торговать с русскими в одной Астрахани и в верховые города их не
пускать до тех пор, пока будет постановлено об этом чрез послов от обоих
государств. потому что шемахинский хан гостя Астафья Филатьева прикащика, также
и других прикащиков товары и имение взял грабежом и вперед русских людей будут
грабить из мести, что в Астрахани при Стеньке Разине ограблены шахов посланник и
купчины. Будучи на Москве в Посольском приказе, домогались они многими
разговорами и челобитьем, чтобы великий государь указал послать в Астрахань и
другие понизовые города сыскные грамоты.
Посланнику отказали в этом для того, что в
Астрахани после Стеньки на воровстве многие торговые люди покупили персидские
товары и везут в Москву и другие города: так если бы послать сыскные грамоты, то
посланник и купчина, где такие товары сыщут, будут называть своими и начнутся
великие ссоры. Если гостям такое распоряжение, чтобы в Персию не ездить и
торговать в Астрахани, годно, то пусть пришлют сказку за руками в Посольский
приказ.
Гости прислали сказку: "Русским купецким людям
в шаховой области во всех городах от начальных ханов чинится великая обида, и
теснота, и неволя; ханы берут лучшие товары, соболи, пупки, сукна, кость рыбью и
слюду без цены силою, держат у себя по полугоду и по году и после долгого
челобитья платят цену вполовину и в треть, а иные товары, держав долгое время и
перегноя, отдают назад с великим бесчестьем и обидою; а во многих городах
русских купецких людей бьют и увечат палками безвинно. В Шемахе в 1650 году
захватили русских купецких людей и держали их взаперти до 1656 года, причем
убытка русские люди потерпели больше 50000. В 1660 году тарковский шевкал
пограбил товары гостей Шорина, Филатьева, Денисова и Задорина с лишком на 70000
рублей. В 1672 году тот же шевкал ограбил астраханского жителя, армянина
Нестора, с лишком на 5000 рублей; а шевкаловы торговые люди ежегодно приезжают в
Астрахань и торгуют вольно; если бы их задержать в Астрахани, то и шевкал
перестал бы грабить русских людей. Видя такие обиды в шаховых областях, русские
купецкие люди ездить туда опасаются: но чтобы и персидских купцов далее
Астрахани не пускать, иначе они отнимут промыслы у русских людей и царской казне
будет убыль большая: персияне и армяне, кумычане, черкесы, индейцы и
астраханские татары, приезжая в Москву и другие города, станут продавать свои
товары всяким людям врознь дорогою ценою, а русские товары лучшие станут
покупать дешевою ценою; вместо двух и трех пошлин, что с русских сходит, станут
платить одну пошлину; русским всяких чинов людям в покупке персидских товаров
передача великая, вся прибыль будет у персиян".
По прочтении этой сказки послали спросить
Лусикова, не рассердится ли шах, если персиян не будут пропускать из Астрахани в
Москву? И не будет ли от персиян челобитья шаху на них, армян, когда они одни,
по договору, будут приезжать в Москву и другие русские города? Лусиков отвечал,
что персидские купчины теперь и сами не поедут в Россию, потому что прежде брали
они товары взаймы из шаховой казны, казначей брал с них взятки и давал им
роспись за шаховой печатью, вследствие чего они торговали беспошлинно; а теперь,
как состоялся договор с армянскою компаниею, купчинам казенных товаров уже не
дают; бить челом персияне на армян не будут, потому что последним шах дал
жалованную грамоту на вывоз шелка в Россию, и грамоты этой переменить нельзя. По
этому случаю Лусиков прибавил: "Приезжают из шаховой области в Русское
государство тезики с купчинами, а иные и особо, торги у них малые, обыкновенно
торгуют табаком, живут в Москве и других городах многие годы, а прибыли от них
нет. Тому лет с шесть подговорили они и увезли из Москвы молодую монахиню,
которая обусурманилась и вышла замуж за тезика, и тезики нас, армян, укоряют,
что вот христиане в их веру обращаются: указал бы великий государь всех тезиков
отовсюду выслать в Персию, шаху будет это приятно; а мы, армяне, табаком
торговать и русских людей увозить не будем, потому что мы христиане".
До сих пор мы следили за сношениями Московского
государства, готового перейти в Российскую империю, с государствами Европы и
Азии, с народами, принадлежащими христианской или магометанской цивилизации. Но
Россия с самого начала своей истории имела постоянно соседями кочевые народы,
выходившие из степей Средней Азии, и мы знаем, какое влияние оказывало на ее
историю это соседство. Исчезли печенеги и половцы, страшные поработители-татары
подчинились своим прежним данникам - русским, хотя и не переставали обращать
взоры на Константинополь в ожидании, что преемник калифов избавит их от царя
христианского; но степная украйна не переменила своего характера, кочевники
движутся, теснят друг друга, как некогда половцы потеснили печенегов, татары -
половцев. Но теперь они сталкиваются уже не с Киевскою Русью, сталкиваются с
могущественною для них Москвою, и любопытно проследить их первоначальные
отношения к Москве, как сначала они хотят удержать свою независимость, право
движения и хищничества, но скоро волею-неволею должны подчиниться Москве, войти
к ней в служебные отношения, из диких половцев сделаться черными клобуками.
В 1645 году, еще при жизни царя Михаила, двое
калмыцких тайшей прислали в Москву послов своих бить челом о принятии их в
послушанье с обещанием служить и добра хотеть, а государь бы за это велел
приезжать им к Астрахани, к Уфе и к другим городам со всякими торгами. Алексей
Михайлович по восшествии своем на престол в конце того же 1645 года отправил к
тайшам голову московских стрельцов Кудрявцева, чтобы их уговорить и к
государской милости обратить без войны и без крови. Кудрявцев выехал из Уфы 22
марта 1646 года по последнему зимнему пути, по пластам, степью и ехал до
калмыцких улусов четыре недели в полую воду. 21 апреля приехал он в улус к
Лоузаню-тайше на речку Киим и велел ему сказать, чтобы послал к братьи своей,
племянникам и другим тайшам, пусть съедутся в одно место для выслушания царского
посланника. "Для этого наши тайши ко мне не поедут, - отвечал Лоузань, - подай
государеву грамоту мне здесь и государево милостивое слово скажи". Кудрявцев
поехал к нему и подал грамоту. "Подожди, - сказал тайша, - когда обо всем между
собою переговорим, тогда тебе обо всем скажем". Кудрявцев ждал неделю и
дождался: Лоузань прислал к нему людей своих, те прибили, ограбили посла и
отвезли его в другой улус к племяннику Лоузаневу Наамсаре; тот послал его к
другому дяде своему; последний, продержав Кудрявцева три недели, отослал назад,
к Наамсаре. 17 июня тайши съехались на реке Ор и позвали к себе посланника,
который говорил им такую речь: "Ведомо вам самим, что издавна были вы у великих
государей царей в послушанье, но в 1613 году, забыв милость царя Михаила
Феодоровича, приходили под Астрахань, русских и ногайских людей побили, а
едисанских мурз и улусных людей с женами и детьми взяли и отвезли к себе и до
сих пор не отдали. Потом вы ходили на Терек на ногайских мурз, но были побиты в
горах кумыками и горными черкасами. Этим вы не унялись, но приходили под Саратов
и другие понизовые города. Не терпя таких досад, царь Михаил Феодорович посылал
на вас воеводу своего Плещеева; воевода встретил вас за Саратовом и многих
побил, других в плен взял и много разоренья за ваши неправды вам сделал; наконец
вы прислали к великому государю бить челом, чтобы принял вас под свою высокую
руку. Великий государь Михаил Феодорович пременил гнев на милость, воевать и
разорять вас больше не велел, а сын его, великий государь царь Алексей
Михайлович, послал к вам меня с своим милостивым словом: и вам бы от неправд
своих отстать, великому государю служить, из-под Астрахани и из-под Уфы и от
других городов отойти кочевать на прежние свои дальние кочевья и передо мною
присягу дать по своей воре, едисанских татар отпустить, аманатов в Астрахань и
Уфу дать из тайшей или из улусных лучших родственных людей. А как вы все это
исполните, то государь станет вас держать в своем милостивом жалованье, торги и
промыслы вам будут беспошлинные". "В прошлых годах, - отвечали тайши, -
калмыцкие улусы у московских государей в послушанье бывали ль или нет, и чем их
прежние государи жаловали или нет, того мы не упомним; а то мы знаем, что деды и
отцы наши, и мы сами, и братья наши, и племянники у царей московских и у царя
Михаила Феодоровича никогда в послушанье не бывали и никакого государева
жалованья к нам не присылывано, и послов своих не посылывали с челобитьем, чтобы
быть нам в неволе, посылали мы бить челом о том, чтобы быть с государем в мире,
нам на его города войною не ходить, а ему на нас своих ратных людей не посылать
и дать нам под своими городами торг. К Астрахани ходили не все тайши, ходило
только двое тайшей, ходили не под государеву отчину, а на встречу к едисанским
мурзам и улусным людям, которые просили наших тайшей, чтобы приняли их к себе;
тайши к себе их и приняли, взяли их не за саблею, люди они божьи и теперь кочуют
на степи своими улусами по своей воле, захотят под Астрахань, и мы их не держим,
а по неволе не отдадим. Под Саратов и другие города мы не прихаживали, а если
кто и приходил из нас украдкою, того мы не знаем, потому что кочуем не в одном
месте; а что воевода Плещеев наших людей побил и в полон взял, то так повелось
из века, на войне побивают и в полон берут. Государь велит нам идти из-под своих
городов на прежние дальние кочевья, но мы кочуем не под его городами, земля
божия, кочуем на порожней земле, мы, люди божии, вольные, кочуем по своей воле
не в указ. Служить мы государю не хотим, а и без шерти лиха ему не желаем, в
прежние годы не бывало, чтобы мы какому-нибудь государю служили и шерть давали;
если ты поцелуешь крест, что государь не будет нас воевать, то и мы велим лучшим
людям шертовать, что войны начинать не будем. Аманатов не дадим, потому что
этого у нас не повелось, а русского полону у нас нет, потому что мы на Русь не
ходим, а торг - дело вольное, велит государь с торгом приходить, и мы торгуем, а
нам и кроме государевых людей есть с кем торговать, пошлин же никому не даем".
"Если так, - сказал Кудрявцев, - то государь
велит вас воевать с двух сторон с огненным боем и к врагам вашим, дальним
калмыкам, пошлет, чтобы также шли на вас".
"Что ты нам грозить приехал! - отвечали тайши.
- Если бы ты не из Москвы был прислан, то за такое слово быть бы тебе в Бухаре;
если бы государю нас воевать, то он бы и не грозясь велел воевать и разорять:
это в божьей руке, кому бог поможет". Калмыки действительно сговаривались
посланника убить или продать, то некоторые отговорили, Кудрявцева повели в
дальние кочевья, где он терпел голод, принужден был есть всякую скверну. Здесь
посланник виделся с ногайскими и едисанскими мурзами и уговаривал их
возвратиться под Астрахань. "Мы государю изменили, - был ответ, - и нам назад
идти нельзя, улусные люди не хотят, да если и пойдем под Астрахань на старые
кочевья, то калмыки придут и возьмут нас, если же от калмыков будет тесно, то мы
пойдем под Астрахань". "Все это мурзы обманывают, - писал Кудрявцев, - забыли
государеву милость и калмыцких тайшей на всякое зло наговаривают; только бы не
они, то тайши иного и не знали бы, всякие русские обычаи рассказывают и
наговаривают". Кудрявцев выведывал у калмыков, не согласятся ли они идти вместе
с русскими людьми войною на Крым, но тайши отказались. "Ждем мы на себя войны от
дальних калмыков, - говорили они, - а Крым от нас далеко, место незнакомое, и с
русскими людьми идти нам вместе нельзя; ваш русский поход тяжел, ходите пеши:
где нам идти день, а русским людям идти неделю, да и русских людей опасаемся,
чтобы чего-нибудь над нами не сделали". Продержав Кудрявцева у себя почти пять
месяцев, калмыки наконец отпустили его из степи.
Калмыки остались на новых своих кочевьях по
Яику, Ору, Сакмаре, по рекам, которыми владели ясачные люди Уфимского уезда,
грабили, били и хватали в плен этих ясачных людей на промыслах; врывались в
Казанский и Самарский уезды, разоряли русские и башкирские села. Башкирцы
платили им тем же, с обеих сторон накоплялись пленники, и шли переговоры о их
размене, причем московское правительство не переставало твердить тайшам, чтобы
уходили назад, в свои дальние кочевья, на Черные пески и на Иргиз-реку, и не
занимали бы земель между Яиком и Волгою. Тайши отвечали одно, что в холопстве
никогда ни у кого не бывали и никого не боятся, кроме бога. "Земля и воды божьи,
- говорили они, - а прежде та земля, на которой мы теперь с ногайцами кочуем,
была ногайская, а не государева и башкирских вотчин в тех местах не бывало; мы,
пришедши сюда, ногайцев сбили, и ногайцы пошли кочевать под Астрахань; а как мы
под Астраханью ногайских и едисанских мурз за саблею взяли, то и кочуем с ними
пополам по этим рекам и урочищам, потому что они теперь стали наши холопи; нам в
этих местах зачем не кочевать? Да, кроме них, и кочевать нам негде, а
государевых городов здесь нет".
Но недолго калмыки говорили этим языком. В 1657
году четверо тайшей прислали царю грамоту, в которой писали: "Большой
астраханский воевода начал к нам беспрестанно послов присылать, не дали нам
покою, все аманатов у нас просили. И мы, калмыки, аманатов своих дали,
родственника своего, при воеводах и при дьяке шертовали с своими улусными
людьми, и на договорной записи мы, тайши, руки приложили, чая от вас, великого
государя, вперед жалованья, а как шертовали, то сказали нам, что жалованье
будет". Калмыцкие послы подали статьи: 1) Чтобы великий государь велел тайшам
давать жалованье, а их родства есть еще три улуса, и они, увидя к себе
государеву милость и жалованье, и те улусы станут призывать под царскую высокую
руку. 2) Велел бы государь летом кочевать им от Астрахани вверх по Волге по обе
стороны, и на перевозах бы их нигде не задерживали. 3) В городах, которые близко
их кочевья, указал бы государь давать им торг повольный, налогов бы и обид от
воевод не было и во всем бы их оберегали. 4) Указал бы государь идти им в Крым
войною, а с ними бы послать астраханских служилых людей.
Последняя статья была очень важна при тогдашних
обстоятельствах Московского государства, и в 1661 году дьяк Горохов отправился к
калмыцкому тайше Дайчину с требованием, чтобы послал к крымскому хану, велел ему
отстать от польского короля и не давать ему помощи, и если не отстанет, то
калмыки будут воевать крымские юрты. Но всего бы лучше, говорил Горохов, если бы
Дайчин-тайша нынешним летом со всеми калмыками пошел воевать крымские юрты: там
богатства много от польских людей, наполниться калмыкам есть чем; царского
величества премногая милость к тайшам и ко всем калмыкам будет за их службы, и в
государевых городах русские люди, видя калмыцкую правду и прямую службу, будут с
калмыками единодушно.
"Великий государь спрашивает теперь на нас
службы, - отвечал тайша, - а жалованья посылает нам мало, тогда как мне
говорили, что будет мне жалованье такое же, как прежде было крымскому хану".
"Так говорить не годится, - возражал Горохов, -
потому что вы в подданстве и послушанье у великого государя. Жалованья вы
перебрали уже много, а службы еще никакой не показали".
"Калмыки служат великому государю, - говорил
тайша, - воюют улусы послушных Крыму ногаев; мы были и под Азовом, и по реке
Кабану и теперь ради исполнить повеленье великого государя, пошлем своих людей
на Крым, а после большой воды пойду сам с детьми и племянниками, стану станом на
Дону подле козачьих городков и буду промышлять над Крымом. Всем своим улусным
людям и татарам велим заказ учинить крепкий, чтобы никаких ссор и задоров с
людьми великого государя не чинили, только чтоб и от русских людей калмыкам лиха
не было, а злее всех башкирцы: всегда всякое зло калмыкам от башкирцев".
"В прошлом году, - отвечал дьяк, - вы
жаловались, и по этой жалобе послан на Уфу стольник Сомов, велено ему про
башкирцев сыскать накрепко, взятое ими отослать к вам в улусы, а башкирцев,
пущих воров, велено казнить смертию, а других наказать торговою казнию.
Башкирцы, пущие воры и ваших улусов разорители, Гаурко Ахбулатов с товарищами,
30 человек, избывая смертной казни, бежали и живут теперь у сына твоего
Мончак-тайши, и сын твой, позабыв их обиды, сделал им большой привет и ласку,
дал им на приезде по две лошади да по верблюду человеку, коров и овец дал
немало; но это сделал он неправдою, шерть свою нарушил. Пусть он этих
воров-башкирцев отошлет в Астрахань, а если их отдать не захочет, то вперед
башкирцев от калмыцкого разоренья унимать нельзя".
Дайчин, помолчав немного, сказал: "Я про это
ничего не знаю: когда увидишься с Мончак-тайшею, то поговори с ним. Мончак сам
владелец, а я стар, и улусные люди прочат Мончака, а я к нему с ближними своими
людьми прикажу. Повидавшись с Мончаком, поезжай в Москву поскорее, службу нашу и
послушанье великому государю объяви, и если вперед государю надобно будет наше
калмыцкое дело, то государь указал бы ведать это дело в Астрахани Казбулату,
мурзе Черкасскому, потому что ему калмыцкое наше дело за обычай".
Дьяк поехал в улус к Мончаку, и первым делом
его было по приезде туда отправить уфимских жителей переговорить тайком с
беглыми башкирцами: для чего они великому государю изменили, с Уфы бежали и
какого себе добра ждут в калмыцких улусах? Калмыки - давние им злодеи и будут
мстить им за свою кровь. Когда Горохов пришел к Мончаку, то тайша объявил, что
он от отца своего не разделен и повеленье великого государя также исполнить
хочет с радостью. Но иное говорили мурзы едисанских татар, они приехали к дьяку
и объявили от имени тайши: "Великий государь спрашивает на нас службы, а
жалованья привезено мало; если нам государева жалованья дано будет столько же,
сколько давалось крымскому хану, по 40000, то мы на службу пойдем, а если
жалованья не будет, то на службу не пойдем, а станем воевать по Волге города
великого государя и его людей".
"Вы это говорите, забыв страх божий, - отвечал
Горохов мурзам, - вам следовало о делах великого государя радеть, потому что вы
его холопи природные". "Мы служили и радели, - сказал один из мурз, - калмыков к
послушанью великому государю привели, но ничего за это не получили; ты нам
теперь ничего не привез, так мы тебя и всех государевых людей, которые с тобою,
ограбим и тем себя наполним. Крымский посол у нас, и мы с этих пор станем радеть
крымскому хану". Сказавши это, мурзы вышли с шумом.
Дьяк немедленно послал толмача проведать,
правда ли, что крымский посол в улусах? Толмач возвратился с известием, что в
улусах азовский ага и говорит, что крещеные с хохлатыми соединились и будет от
них бусурманам зло. Горохов вместе с Казбулатом, мурзою Черкасским, отправился к
Мончаку; тайша велел запереть избу и никого не пускать, начались тайные
переговоры. Дьяк рассказал тайше о приезде едисанских мурз и о их речах: тайша
отвечал, что он мурз не посылал, но что они действительно озлоблены, не получая
ничего от государя: против их челобитья объявлено им княжество и жалованье и
ничего не дано, а можно было их обрадовать.
"В калмыцкой орде над калмыками и татарами
владельцы вы, тайши, - говорил дьяк, - великий государь присылает вам жалованье,
с вами о своих делах переговоры ведет, а мурзам в равенстве с вами быть
непристойно; да и то вам знать можно, что мурзы и все татары калмыкам не
доброхоты, послушны вам только из страха, по своей бусурманской вере желают
всякого добра крымцам, а калмыкам ищут всякого разоренья и хотят вас от милости
великого государя отлучить. Абызы их татарские по закону своему говорят, что
татарам и Крыму быть от калмыков в разоренье; теперь отец твой, Дайчин, посылает
на Крым своих ратных людей, и надобно думать, что приспело время вам, калмыкам,
крымскими юртами завладеть: так тебе пристойно быть с отцем своим в одной мысли,
а раскольников-татар не слушать".
"И в нашем калмыцком письме написано, что
калмыки будут владеть крымскими юртами, - отвечал тайша. - Есть на Крымском
острове гора, слывет Чайка-бурун, про ту гору написано у нас, что в ней много
золота и владеть тем золотом калмыкам. Что татары нам не доброхоты, это мы и
сами знаем, бусурман доброхот бусурману, только и на русских людей надеяться нам
нельзя: яицкие козаки, и по Волге из городов русские люди, и башкирцы много зла
ежегодно нам делают, русские люди обычаев калмыцких не знают, и чини