жилищах был, и кушал у них в хоромех, и
после кушания поехал я к Покровскому тешиться в рощи в Карачаровские; он со мною
здоров был и приехал того дни к ночи в Покровское. Да жаловал их обоих вином
романеею, и подачами и корками, и ели у меня, и как отошло вечернее кушанье, а
он стал из-за стола и почал стонать головою, голова-де безмерно болит, и почал
бити челом, чтоб к Москве отпустить для головной болезни, да и пошел домой, да
той ночи хотел сесть в сани да ехать к Москве поутру, а болезнь та ево почала
разжигать да и объявилася огневая. И тебе, боярину нашему и слуге, и детям твоим
через меру не скорбить, а нельзя, что не поскорбеть и не прослезиться, и
прослезиться надобно, да в меру, чтоб бога наипаче не прогневать, и уподобитца б
тебе Иеву праведному. Тот от врага нашего общего, диавола, пострадал, сколько на
него напастей приводил? Не претерпел ли он, и одолел он диавола; не опять ли ему
дал бог сыны и дщери? А за что? - за то, что ни во устнах не погрешил; не
оскорбился, что мертвы быша дети ево. А твоего сына бог взял, а не враг полатою
подавил. Ведаешь ты и сам, бог все на лутчие нам строит, а взял его в добром
покаянии... Не оскорбляйся, бог сыну твоему помощник; радуйся, что лучее взял, и
не оскорбляйся зело, надейся на бога и на его рождшую, и на его всех святых.
Потом, аще бог изволит, и мы тебя не покинем и с детьми и, помня твое челобитье,
их жаловали и впредь рад жаловать сына его, князь Юрья, а отца рад поминать. А
князь Федора я пожаловал, от печали утешил, а на вынос и на всепогребальная я
послал, сколько бог изволил, потому что впрямь узнал и проведал про вас, что,
опричь бога на небеси, а на земли опричь меня, никово у вас нет; и я рад их и
вас жаловать, только ты, князь Никита, помни божию милость, а наше жалование.
Как живова его жаловал, так и поминать рад... А прежде того мы жаловали к тебе,
писали, как жить мне, государю, и вам, бояром; и тебе, боярину нашему, уповать
на бога и на пречистую его матерь, и на всех святых, и на нас, великого
государя, быть надежным, аще бо изволит, то мы вас не покинем, мы тебе и с
детьми и со внучаты по бозе родители, аще пребудете в заповедех господних и всем
беспомощным и бедным по бозе помощники. На то нас бог и поставил, чтобы
беспомощным помогать. И тебе бы учинить против сей нашей милостивые грамоты
одноконечно послушать с радостию, то и наша милость к вам безотступно будет".
Под исподом грамоты еще написано: "Князь Никита Иванович! не оскорбляйся, токмо
уповай на бога и на нас будь надежен".
Но в письмах же царя Алексея патриархальные
отношения являются без прикрас, во всем своем непригожестве; так, в письме к
стольнику Матюшкину царь пишет: "Извещаю тебе, не то тем утешаюся, не то
стольников беспрестанно купаю ежеутрь в пруде, Иордань хорошо сделана, человека
по четыре и по пяти и по 12 человек, за то: кто не поспеет к моему смотру, так
того и купаю, да после купанья жалую, зову их ежеден, у меня купальщики те едят
вдоволь, а иные говорят: мы-де нароком не поспеем, так-де и нас выкупают да и за
стол посадят; многие нароком не поспевают".
Наружность царя Алексея, как описывают ее
иностранцы-очевидцы, много объясняет нам его характер; с кроткими чертами лица,
белый, краснощекий, темно-русый, с красивою бородою, крепкого телосложения; но
между тем преждевременная толщина, особенно живота, одряхляла его, несмотря на
деятельную жизнь: рано вставал он к утренней службе, иногда ночи проводил в
горячих молитвах, ревностно занимался делами, ездил часто на охоту, которую
любил страстно, не пропускал храмовых праздников в монастырских и приходских
церквах. У него достало настолько энергии, чтобы решиться отказаться от
отцовской жизни, покинуть московский дворец и выступить в поход. Сохранилось
предание, что походы в Белоруссию и Литву развили Алексея, внушили ему более
самоуверенности и переменили отношения его к окружающим: он сделался
самостоятельнее. Но энергия, как видно, поддерживалась успехом; когда успехи
кончились, то мы уже не видим более Алексея в челе войск. Замеченное отолстение
было ли следствием или причиною прекращения этой деятельности - решить трудно.
Иностранцы-современники говорят о прекрасных дарованиях Алексея и жалеют, что
эти дарования не развиты были наукою. Морозов мог только сочувствовать
образованию, жалеть, что в молодости его не учили. Алексей прочел, как видно,
все, что только можно было тогда прочесть на славянском и русском языках. Но
сильно возбужденная духовная деятельность обнаруживалась в страсти писать.
Сколько собственноручных писем, обыкновенно довольно длинных, записок, заметок
сохранилось после него! Алексей предпринял описание походов своих: сохранилось
несколько собственноручно поправленных им экземпляров (чернений, как тогда
называли) описания выступления войск из Москвы, отпуска воевод, речей,
говоренных по этому случаю. Вероятно, моровая язва и последующие военные неудачи
остановили дело. Наконец, царь Алексей пробовал писать и стихами. Таково письмо
к князю Григ. Григ. Ромодановскому: "Повеление всесильного и великого и
бессмертного и милостивого царя царем и государя государем и всех всяких сил
повелителя господа нашего Иисуса Христа. Писах сие письмо все многогрешный царь
Алексей рукою своею.
Рабе божии дерзай о имени божии // И уповай
всем сердцем подаст бог победу // И любовь и совет великой имей с Брюховецким //
А себя и людей божиих и наших береги крепко // От всяких обманов и льстивых дел
и свой разум // Крепко в твердости держи и рассматривай // Ратные дела великою
осторожностью // Чтоб писари Захарки с товарищи чево не учинили // Также как
Юраско над боярином нашим // И воеводою над Васильем Шереметевым также и над
боярином // Нашим и воеводою князь Иваном Хованским Огинской князь // Учинил и
имай крепко опасенье и Аргусовы очи по всяк час // Беспрестанно в осторожности
пребывай и смотри на все // Четыре страны и в сердцы своем великое пред богом
смирение и низость имей // А не возношение как нехто ваш брат говаривал не
родился де такой // Промышленник кому бы ево одолеть с войском и бог за
превозношение его совсем предал в плен".
По природе своей, слишком мягкой, Алексей
Михайлович не мог не уступить большого влияния окружающим его людям; он был
вспыльчив, но не выдержлив. Излишняя доверчивость к людям недостойным, власть,
им уступленная, проистекали от слабости характера, а не от недостатка понимания
людей. Так, например, он хорошо видел, кто такой был тесть его Милославский, и в
минуту вспышки не щадил его; но наложить на него опалу - значило огорчить самое
близкое к себе существо, жену, которую он так любил, а это было уже выше сил
царя Алексея. Так было и в отношении к другим лицам, тесно связанным между
собою, крепко державшимся друг за друга: наложить опалу на одного - и столько
явится вдруг недовольных, печальных лиц, а эти лица, по обычаю, с утра до вечера
толпятся во дворце, избавиться от них нельзя, и вот доброй душе целый день
тягость невыносимая, и Алексей Михайлович уступает. Этим объясняются и странные
отношения его к Никону. Никон не мог быть, подобно врагам своим, ближним боярам
и окольничим, беспрестанно во дворце и по этому самому проигрывал. Хитрость -
дитя слабости, и Алексей Михайлович хитрит в деле Никона: он соглашается с
боярами, что патриарх зашел далеко, что с ним жить нельзя, и в то же время
старается внушить Никону о своем доброжелательстве к нему, оправить себя в
глазах гневного патриарха; таким образом, добрый Алексей Михайлович унижался до
стремления угодить обеим сторонам, тогда как более решительными и
самостоятельными действиями мог уладить дело; без сомнения, главная причина
падения Никона заключалась в характере царя: более твердый характер последнего
сдержал бы собинного приятеля в должных пределах и первая брань предотвратила бы
печальные следствия последней; Алексей Михайлович погубил своего собинного
приятеля именно неспособностию своею к первой брани; слабость государей имеет
иногда те же следствия, как и тиранство.
Но мягкость природы царя Алексея Михайловича
нисколько не уменьшала значения власти великого государя. Алексей Михайлович
имел такое же возвышенное понятие о своих правах, как и Иоанн IV: "Бог
благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди своя на востоке, и
на западе, и на юге, и на севере вправду". Те же самые отношения, какие мы
видели при царе Михаиле, были в силе и теперь. В народных движениях, которыми
так богато царствование Алексея Михайловича и в которых нельзя не видать отрыжки
Смутного времени после необходимого отдыха при Михаиле, - в народных движениях
высказались резко те же отношения большинства к стоявшему наверху меньшинству;
массы восставали против бояр, выставляя единство своих интересов с интересами
царя. Меньшинству оставалось робко искать защиты у подножия престола. Так,
привязанности царской обязан был своим спасением самый видный из бояр, Морозов.
Преследуя своею ненавистию Морозова, большинство оказывало особенное
расположение боярам: Никите Ивановичу Романову, дяде царскому, и князю Якову
Куденетовичу Черкасскому, зная или предполагая в них врагов Морозову. Но оба эти
лица не обладали честолюбием, которое бы заставило их воспользоваться народным
расположением. Никита Иванович является на сцену во время народного восстания
против Морозова и Милославского, и тут старается он утишить народ; потом, во
время Псковского бунта, отводит сам к царю псковских посланцев; наконец, об этом
лице сохранилось известие, что он был охотник до иноземных обычаев, одел своих
людей в ливрею по иностранному образцу; Никон, которому не нравилась эта
новизна, придумал средство избавить дядю царского от греха: попросил у него
ливрею, как будто бы для образца, желая сам одеть таким же образом своих служек,
но, когда доверчивый боярин прислал ему платье, патриарх велел изрезать его в
куски. Мы нисколько не ручаемся за верность этого известия в подробностях, по
любовь боярина Никиты к иностранным новизнам подтверждается тем, что у него был
бот, который впоследствии так занял молодого внука его, царя Петра Алексеевича,
и послужил началом флота. Разумеется, желалось бы знать больше об этом
подстрекающем любопытство лице: по отсутствие известий доказывает или недостаток
у него личных средств играть роль более видную, или то, что ему нарочно
загораживали дорогу, а сам боярин был так осторожен, что не пробивался чрез
полагаемые ему преграды. Что же касается до князя Якова Куденетовича
Черкасского, то недостаток личных средств оказался явно впоследствии - во время
польской войны.
При царе Алексее было 16 знатнейших фамилий,
члены которых поступали прямо в бояре, минуя чин окольничего: Черкасские,
Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские,
Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы и Урусовы.
Из Черкасских кроме Якова Куденетовича был известен князь Григорий Сенчулеевич;
но об нем говорят, что это был дикарь, искавший случая показать телесную силу,
опытный наездник, умевший укрощать коней, которыми были наполнены его обширные
конюшни, более сострадательный к животным, чем к людям. Представителем
знаменитого рода Воротынских был князь Иван Алексеевич, человек ничтожный.
Фамилия Трубецких после князя Алексея Никитича не имела достойного
представителя; и Алексей Никитич после Конотоgа потерял славу "в воинстве
счастливого и недругам страшного". Из Голицыных знаменитый впоследствии князь
Василий Васильевич только еще начинал свое поприще: о князе Алексее Андреевиче
говорили, что он, чем счастливее, тем скромнее. Но если представитель Голицыных
не отличался патрикеевским духом, то дух этот перешел к представителю другой
патрикеевской линии, князю Хованскому, знаменитому Ивану Андреевичу: мы видели
любопытную борьбу его с Ординым-Нащокиным, в котором гордый потомок Гедимина
видел худородного временщика, сильного только расположением царским, вроде
Малюты Скуратова. Но сам Хованский, о предках которого не слыхать было в
старину, не имел связей и не пользовался хорошею славою относительно своих
способностей, так что царь Алексей Михайлович мог говорить ему: "Я тебя взыскал
и выбрал на службу, а то тебя всяк называл дураком". Отзывы и своих и чужих
согласно описывают нам Хованского человеком с патрикеевским высокоумием,
заносчивым, не умеющим сдержать себя, непостоянным. Ордин-Нащокин называет
Хованского человеком непостоянным и слушающимся чужих внушений; это отзыв врага;
но вот Майерберг говорит, что Хованский славился в целом свете своими
поражениями, проигрывал битвы по своей опрометчивости, по неуменью соразмерять
свои силы с силами неприятельскими: царь Алексей Михайлович свидетельствует, что
всяк называл его дураком, а народ дает ему прозвание Тараруя. Сохранилось
известие о безнравственном поведении его во Пскове; сохранилось также известие о
произвольных и жестоких поступках его с людьми ратными. Из Морозовской фамилии
знаменитый воспитатель царя был последним историческим лицом. Шереметевы личными
достоинствами поддерживали значение своей фамилии; мы часто встречались с
деятельностию двоих киевских воевод, Василья Борисовича, так несчастно
окончившеюся, и Петра Васильевича; о последнем сохранился отзыв как о человеке с
большими способностями, но самохвале, чрезвычайно жадном к военной славе,
невыносимо гордом и высокомерном. Хвалят блестящие военные доблести Василья
Васильевича Шереметева, но прибавляют, что само правительство не давало
достойного поприща этому вельможе, заславши его воеводою в несчастную область,
которой избегают все бояре. Часто встречались мы с представителем фамилии
Одоевских, князем Никитою Ивановичем; хвалят его мягкость, которою он резко
отличался от своих собратий. Мы видели его не раз великим уполномоченным послом,
но трудно подметить в нем что-либо иное, кроме точного исполнителя наказа; сам
царь отозвался об нем в письме Долгорукому: "Чаю, что князь Никита тебя подбил,
и его было слушать напрасно: ведаешь сам, какой он промышленник! Послушаешь, как
про него поют на Москве". Фамилия была небогатая; царь, пославши денег на
погребение князя Михаила Никитича, писал отцу его: "Впрямь я узнал и проведал
про вас, что, опричь бога на небеси, а на земли опричь меня, никово у вас нет".
Из Пронских известен князь Иван Петрович; ему поручено было важное дело
воспитания царевича Алексея Алексеевича, но говорят, что выбор был неудачный. Из
Шеиных никто не был на виду. Из Салтыковых мы видели боярина Петра Михайловича
начальником Малороссийского приказа; говорят, что он был ровесник царя и очень
любим им; Петра Михайловича хвалят за редкое благоразумие и непоколебимую
верность. Из Репниных мы видим вначале любимца царя Михаила, князя Бориса
Александровича, которого обвиняют в жестокости; о сыне его, князе Иване
Борисовиче, встречаем такой отзыв: он считается осторожным, благоразумным, но
подозревают, что скрывает отцовские пороки под личиною добродетелей. Нам теперь
трудно решить - эти неблагоприятные отзывы порождены ли завистию врагов, нажитых
князем Борисом при Михаиле, или вражда порождена действительно непривлекательным
характером Репнина? Умственные способности князя Ив. Семеновича Прозоровского
являются не в очень выгодном свете во время переговоров с шведами, когда знатный
боярин занимал только первое место, а на деле первым был Ордин-Нащокин. О князе
Ив. Андреевиче Хилкове сохранилось известие, что он не брал взяток, но был
страшно вспыльчив.
Некоторые из членов этих шестнадцати
первостепенных фамилий были люди даровитые; но, кроме стариков Морозова и
Трубецкого, а из молодых одного Салтыкова, мы не видим никого в приближении,
имеющим важное влияние на дела. Из фамилий древних, но второстепенных пробивали
себе дорогу к первым местам Долгорукие в особе знаменитого воеводы князя Юрия
Алексеевича. Об нем встречаем неблагоприятный отзыв иностранца, что он хотел
казаться Фабием, но похож был на Катилину: отзыв голословный, а потому мы не
имеем права на нем успокоиваться; мы знаем военные заслуги Долгорукого; другие
же его действия так мало известны, что мы решительно не имеем средств определить
степень его сходства с Катилиною. На военном же поприще чаще всего встречались
мы с князем Григорием Григорьевичем Ромодановским. Одна отрасль князей
Стародубских - знаменитые Пожарские - сходит со сцены, другая, Ромодановские,
остается и сильно поднимается. Князь Григорий, как говорят, отличался
свирепостию характера и телесною силою, был больше солдат, чем вождь;
превосходил всех военною пылкостию, неутомимою деятельностию, быстротою и
львиным мужеством; в Малороссии, как мы видели, он приобрел расположение
жителей. О других Ромодановских, князьях Василии Григорьевиче и Юрии Ивановиче,
встречаем только дурные отзывы. В военной истории царствования Алексея
Михайловича, особенно в истории Разинского бунта, обозначились имена князей
Борятинских: князю Юрию принадлежит честь первого и последнего поражения
страшного вора; но мы встречались также с свидетельствами и о дурных поступках
самого Борятинского. Нередко встречается в военных известиях имя боярина и
воеводы князя Григория Семеновича Куракина: об нем отзываются как о характере
незначительном, и мы не имеем возможности опровергнуть этого отзыва. О другом
Куракине, князе Фед. Феодоровиче, говорят, что выбор его в воспитатели царевичу
Феодору Алексеевичу был выбор неудачный.
Наконец, переходим к самым близким людям:
Милославским, Стрешневу, Хитрово. Все свидетельства единогласно говорят о
способностях Милославских, как знаменитого боярина Ильи, тестя царского, так и
родственников его, Ивана Михайловича и Ивана Богдановича; но ни в одном из них
умственным способностям не соответствовали нравственные достоинства. В Иване
Богдановиче, известном нам защитою Симбирска от Разина, указывают даже обширные
познания, но соединенные с хитростию. Любопытно, что сохранилось известие
(впрочем, иностранное) о Богдане Матвеевиче Хитрово как человеке кротком,
приветливом, неутомимом ходатае за несчастных, не затыкающем ушей от просителей,
особенно иностранных. Последние слова могут дать нам разгадку такого лестного
отзыва о человеке, которого мы знаем преимущественно по распоряжению с
патриаршим сыном боярским; но как бы пристрастен ни был этот отзыв, все же мы
должны заключить, что Хитрово в известных случаях, с известными людьми мог
являться кротким и приветливым, и должны заключить, какого опасного врага
приобрел себе Никон в Хитрово. Мы видели, что Хитрово был врагом Нащокина; но
известие об особенном расположении Хитрово к иностранцам заставляет нас и его по
направлению причислить к людям, смотревшим на запад, как Морозов, Ртищев,
Нащокин и Матвеев. О другом враге Никона, Родионе Матвеевиче Стрешневе,
говорится, что царь Алексей Михайлович считал его не подлежащим человеческим
страстям - новое объяснение, почему царь мог так колебаться между Никоном и
врагами его, если авторитет патриарха мог перетягиваться авторитетом Стрешнева.
Наконец, встречаем отзыв о третьем враге Никона, Никите Михайловиче Бобарыкине,
родственнике Романовых и Шереметевых, который представляется человеком, любящим
добро, праводушным и совершенно бескорыстным. Если у царя составилось именно
такое мнение о Бобарыкине, то понятно, почему он не спешил удовлетворить Никона,
по жалобам которого Бобарыкин являлся совершенно иным человеком.
Мы уже останавливались на деятельности одного
из любимцев царя Алексея, Феодора Михайловича Ртищева, видели покровительство,
которое он оказывал просвещению; потом видели, что ему приписывалась попытка
обращения к кредиту во время безденежья. До нас дошло житие Ртищева, краткое и
написанное в виде похвального слова, но все же сообщающее нам некоторые
любопытные известия о деятельности лица и его характере. Житие выставляет
Ртищева человеком необыкновенно благоразумным, умеренным, говорит, что он
сдерживал Морозова и Никона. Майерберг подтверждает свидетельство жития, также
выставляет благоразумие Ртищева, которым он, не имея еще 40 лет, превосходил
стариков. В житии встречаем еще несколько любопытных известий о характере
Ртищева: так, например, продавая одно из своих сел, он уменьшил цену с условием,
чтобы покупатель хорошо обходился с крестьянами: подарил землю городу Арзамасу,
узнавши, что она нужна жителям, а купить се они не в состоянии; при смерти
умолял наследников об одном - чтобы хорошо обходились с крестьянами. Вообще,
вглядываясь в характер и деятельность любимцев царя Алексея, людей, им
выведенных и поддерживаемых, Ртищева, Ордина-Нащокина, Матвеева, нельзя не
признать, что он обладал драгоценнейшим для государей талантом - выбирать людей.
По личному характеру и отношениям всей этой
знати мы также можем видеть, что и власть сына Михаилова не могла встречать
препятствий с этой стороны. Мы уже видели, что интересы, которые поддерживало
московское боярство при Иоанне III, сыне и внуке ео, сменились другим интересом:
преклонившись пред властию великих государей, знатные роды начали хлопотать по
крайней мере о том, чтобы высшие должности не выходили из их среды, чтобы не
сидеть вместе с каким-нибудь Андроновым, не подчиняться и своему брату, не
только человеку низшего происхождения. После тяжелого для некоторых правления
Филарета Никитича они успели отделаться от Репнина благодаря мягкости царя
Михаила. Царь Алексей во время молодости был еще более похож на отца, чем после,
что всего лучше видно из писем его к Никону в Соловки и князю Трубецкому во
время первого похода под Смоленск. Впрочем, и в это время у него уже был любимец
из худородных, Матвеев, но последний имел осторожность не выдаваться вперед. Во
время походов, как говорят, государь становится самостоятельнее: он сближается с
Ординым-Нащокиным, который не имеет осторожности Матвеева, и столкновения
начинаются. Алексей Михайлович находится по характеру своему в затруднительном
положении: с. одной стороны, он считает необходимым поддержать задорного
Афанасья, с другой - как же оскорбить Одоевского и Долгорукого с товарищи? Не
имея сил действовать прямо и открыто, Алексей Михайлович, как все люди его
характера, уходит, прячется, распоряжается тайком, чтобы избежать сопротивлений,
неудовольствий; он заводит свой собственный приказ, приказ Тайных дел, из
которого посылает бумаги, собственноручные письма, наказы, о содержании которых
никто не должен знать, кроме получающего; отсюда получает и Афанасий наказы мимо
старших, сюда пересылает свои мнения, свои жалобы. Между тем Одоевский и
Долгорукий получали также удовлетворение; их царь называл великими и
полномочными послами, а на имя стародавных честных родов; приписал было к
ним в третьих и товарища их, Афанасья Лаврентьевича, но зачеркнул, потому что
впереди написано было: стародавных честных родов. И вот со всеми этими уступками
Алексей Михайлович доводит своего Афанасья до боярства, доводит под конец до
боярства и дьячего сына Матвеева. Тихо, незаметно очищается путь, по которому
так смело пойдет младший сын Алексея.
Здесь мы оканчиваем историю Древней России.
Деятельность обоих сыновей царя Алексея Михайловича, Феодора и Петра,
принадлежит к новой истории; но прежде, нежели приступим к изображению этой
деятельности, мы должны изложить состояние России, в каком оставил ее царь
Алексей. Этим изложением начнем следующий том.
ДОПОЛНЕНИЕ К ТОМУ ДВЕНАДЦАТОМУ
Дело по жалобе ратных людей на князя Ив. Андр. Хованского и
сыновей его (Архив минист. юстиции, столбцы Приказного стола, No 1619).
Грамота князя Хованского государю: "В нынешнем во 174 году в
ноябре послал я челобитныя заводныя, одна полковая, только полк про нее не
ведает, а завели те челобитные ведомые составщики и гилевщики новгородцы Петр
Арцыбашев, Михайло Теплев, Павел Мартьянов, князь Ив. Мышецкой, Василей Ушаков,
Афанасий Уваров, новоторжец Сава Цыплетев и иные такие же плуты, и против тех
заводных челобитен дворяне принесли заручныя челобитныя и сказки, что оне про те
составныя челобитныя не ведают, а Петра Арцыбашева велел я посадить в тюрьму для
того, чтоб от него воровские заводы не множились, во Пскове не без лазутчика,
услышит такой мятеж и составныя челобитныя и ведомость учинит: неприятелю, слыша
несогласие в полку, то и радость. И он, Петр, от такового злого умысла ни
отстал, наипаче зло ко злу прилагает, выходит из тюрьмы ночью и в день тайным
обычаем, напоил сторожей пьяных и ходит к советникам своим и завел такую ж
составную челобитную и призвал к себе и к советникам своим невинных, которые
подобострастны им, велят руки прикладывать, напоя пьяных, а иным неволею, и в
тюрьме ночью тайным обычаем. За божие и за твое, великого государя, дело
ненавидим холоп твой от тех воров, будто от меня разбор учинился и что не
отпустил к тебе, великому государю, челобитчиков их бить челом об отпуске, а
говорил им, что неприятель стоит за Двиною в собранье: как вам бить челом об
отпуске? А что разбор учинен, и то тебе, великому государю, в казне прибыль
будет большая, напрасно никто нс станет жалованья иметь, за кем 15 дворов, то
без жалованья, а хотя за ком один двор, вычету рубль у него, и дать 15 рублев, а
он возьмет 14, а беспоместным и пустопоместным указныя статьи, за то тем ворам
ненавидим стал".
В челобитной дворяне жалуются, что многие из них побиты и
разорены на многих боях от его боярские дерзости, под Ляховичами и под Полонкою,
что с немногими людьми ходил на многих. Пишут, что, перешедши к князю Борису
Александровичу Репнину, свет увидали. Однажды случился в полку сполох, и
Хованский велел дворян бить кнутом, а двоих казнить смертью, взводя вину, что
они хотели в сполохе грабить обоз и его боярские коши. "У нас, - пишут дворяне,
- такого скверного помысла не бывало и впредь не будет, потому что мы холопи
твои, великого государя, природные, а не иноземцы и не донские козаки".
Хованский оправдывался, что "наказал поделом: зачем сполох сделали и в свой обоз
стреляли? Если бы даже и неприятель подошел, то дело сторожей с ним биться".
Челобитчики подали роспись сводницам, которые приводили к князю Ив. Андр.
Хованскому и сыну его князю Андрею женок и девок на блуд. Оказывается, что
четыре сводницы приводили более двадцати женщин.
Челобитная Арцыбашева: "Бьет челом новгородец Петрушка Матвеев,
сын Арцыбашев: в нынешнем в 174 году, декабря 18, посадил он, боярин, меня в
тюрьму без твоего, государева, указа, безвинно за то, что я писал челобитную к
тебе по приказу полковых людей о полковых нуждах и разореньях и на него,
боярина, о перемене, и мучил меня в тюрьме 10 недель, и сведал он, что есть у
меня полковая заручная челобитная, и присылал в тюрьму меня обыскивать, и, видя
то, что я ему той заручной челобитной не отдам, писал к тебе, великому государю,
на меня, и, не дождався твоего указа, по наговору головы стрелецкого Андрея
Коптева, велел меня пивесть в съезжую избу, и учал на меня кручинитца безвинно и
бранил м..., и говорил мне: ты-де меня изменником называешь и челобитную на меня
писал, и, став из места, меня бил по щекам и за волосы драл, и после того меня
велел вывесть на площадь и бил на козле кнутом нещадно, и изувечил меня и
обесчестил, а как меня на площадь вывели, и голова московских стрельцов Андрей
Коптев на мне платье оборвал сам, своими руками. Да он же, боярин, ныне писал к
тебе из Пскова на меня, будто он велел меня бить кнутом за то, что у меня суд
был с посадским мужиком в поклепном его иску, и будто он, боярин, указал на мне
править его мужичей иск, и будто я, не хотя того иску платить, из Пскова сбежал,
а мне противу судного дела приговору не сказано, и то судное дело не вершено. А
иных и многих он обесчестил и изувечил нашу братью знатных людей напрасно кнутом
и батоги, и говорил нам многожды всему полку: а чаю ж вы дороги, хотя-де вас и
всех побьют неприятельские люди, ин-де из наших дворов наведут и те-де вас будут
лучше. А я поехал из Пскова не побегом и не от правежу, от его боярской
немилости к тебе, государю, с полковою заручною челобитною. В нынешнем во 174
году прислан великого государя указ к нему, боярину, о сыске про разоренье
курлянского князя, кто разграбил Тынов двор и иные места, и боярин про то не
сыскивал для того, что Тынов двор разграбили донские козаки и дуваны были
большие, и из тех дуванов козаки подвели боярину в подарках два возника каретные
и иные многие подарки к нему носили".