Главная » Книги

Соловьев Сергей Михайлович - История России с древнейших времен. Том 15, Страница 10

Соловьев Сергей Михайлович - История России с древнейших времен. Том 15


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17

к у визиря, так и в султанском доме, разослал письма к ближним султановым людям. "Узнавши об этом, - писал Толстой, - я разослал от себя письма к тем же султанским ближним людям, потому что дело это надобно делать очень тайно; не надеюсь, впрочем, чтоб мои письма были приняты с такою же любовию, как французские, потому что французский посланник посылал свои письма вместе с богатыми подарками, а турки имеют такой обычай, что отца родного и веру за подарки продать готовы. Теперь турки в раздумье, и на которую сторону склонятся - бог ведает. Признали полезным послать к русским границам, в город Бендеры, Юсуф-пашу, господаря молдавского и валахского, также румельских тамариотов и других служилых людей из Румилии под предлогом перестройки бендерской крепости, а в самом деле опасаются внезапного нападения. Это мне не нравится, ибо ясно, что начинают верить лжам французского посла и бредням татарским: также послали указ крымскому хану, пашам в Софию, Очаков, Керчь и другие места, чтоб были осторожны. Прибавил мне тягость Юсуф-паша силистрийский, писал к Порте, что московской границы без войска оставить нельзя; это письмо привело Порту в большое сомнение, потому что прежде он так не писывал".

    Толстому удалось проведать в султанском доме содержание писем французского посла; содержание их было таково: оружие цезаря римского и царя московского очень расширяется: чего же ждет Порта? Теперь время низложить оружие немецкое и московское и утвердить свою державу, потому что венгры вопиют о помощи. Если Порта не хочет начинать явной войны, то пусть позволит татарам действовать против Москвы, а на помощь венграм пошлет тайно тысяч 8 или 10 турок. Неполитично позволять одному государю стеснять другого, а теперь царь московский покорил себе Польшу, стеснил Швецию, держит в своих руках Каменец-Подольский, посылает на помощь цесарю на венгров несколько тысяч Козаков. Но Порта должна смотреть, что эти оба государя друг другу помогают по одной причине, чтоб после соединенными силами напасть на Турцию. Если Порта в настоящее время московского царя не утеснит, то уже после долго будет дожидаться такого благоприятного случая. Кроме того, царь московский имеет постоянные сношения с греками, валахами, молдаванами и многими другими единоверными народами, держит здесь, в Константинополе, посла безо всякой надобности, разве только для того, чтоб посол этот внушал грекам и другим единоверцам своим всякие противности. Посол московский не спит здесь, но всячески промышляет о своей пользе, а Порту утешает сладостными словами; царь московский ждет только окончания шведской и польской войны, чтоб покрыть Черное море своими кораблями и послать сухопутное войско на Крым; цесарь римский нападет с другой стороны, и чтоб не принудили мусульман убраться во внутреннюю Азию.

    Но благодаря неспособности и вялости тогдашнего турецкого правительства внушения эти остались тщетными, что Толстой приписывал действию своих писем. Совет, созванный султаном, решил остаться в мире с Россиею и сменить враждебного ей хана Казы-Гирея, на место которого был назначен Каплан-Гирей; новому хану было внушено, что пример предшественника должен научить его жить мирно с Москвою. Толстой с восторгом писал, что подарки французского посла пропали даром, а ему. Толстому, все дело стоило только мех горностайный да четыре пары соболей. Толстой не долго радовался; в середине лета пошли у него большие расходы, приехал посланник из Польши от Лещинского на подмогу к французскому послу; чтоб заставить турецких вельмож не внимать враждебным внушениям, Толстой начал на все стороны рассылать соболя и шубы; посредством соболей он узнал содержание письма Лещинского к султану: Лещинский просил позволить татарам идти вместе с поляками на Москву, представляя, что царь, стесненный с разных сторон поляками, турками, татарами и шведами, принужден будет отдать Азов и все, что только захочет султан, а если в настоящее время Порта полякам не поможет, то они поневоле должны будут соединиться с царем и идти с ним вместе на турок; всему свету известно, что царь имеет намерение начать войну с Портою, полякам говорит явно, чтоб, помирясь, идти вместе на турок, для этого построил множество морских судов, готовя их на Черное море, и полякам много раз объявлял, будто подданные султанские, греки и прочие христианские народы готовы к восстанию на турок, а некоторым полякам по секрету показывал письма своего посла из Константинополя, и в этих письмах говорится, что уже все христианские народы, живущие в турецких областях, готовы к восстанию, и подписаны эти письма руками греков и прочих христиан. Если Порта этому не верит, то может произвести обыск в доме русского посла. Последнее внушение подействовало; некоторые вельможи начали советовать султану, чтоб велел произвести обыск у Толстого, но визирь представил, что такое оскорбление будет равнозначительно объявлению войны, а готова ли к ней Порта? Муфтий, получивший от Толстого два сорока соболей, прислал сказать ему, чтоб был благонадежен, что он, муфтий, ему доброхотствовал, сколько мог, с некоторыми людьми и бранился, и определено поляка, присланного Лещинским, вскоре выслать и мир с Москвою содержать ненарушимо. То же самое прислал объявить Толстому и рейс-ефенди, получивший сорок соболей. Давая знать своему правительству о таком благоприятном обороте дела, Толстой извещал, между прочим, что по стараниям визиря, не любящего способных людей, задавлены двое самых умных пашей; это известие посол оканчивает наивным желанием: "Дай вышний, чтоб и остальные все передавились".

    Петр счел за нужное отправить посольство и в Рим; ему хотелось заставить папу действовать в Польше против Станислава Лещинского как возведенного на престол Карлом, врагом католицизма, но при этом, разумеется, надобно было показать папе, что сам царь не враг католицизма. В 1707 году отправился в Рим подполковник гвардии князь Борис Ив. Куракин, без характера. После долгих споров насчет церемоний при представлении папе согласились, чтоб Куракин вместо двух раз поцеловал папу в ногу только один раз. В речи своей папе Куракин распространился о расположении царя к папскому престолу: он позволил свободное исповедание католической веры в Москве, позволил строить римские церкви, дал свободный проезд через Россию римским миссионерам, отправляющимся в Китай и Персию; за все это царское величество желает, чтоб папа не признавал короля Станислава, а признал бы того, кто будет избран вольными голосами на сейме; кроме того, Куракин требовал, чтоб папа послал сейму грамоту, в которой бы объявил, что, согласно с царем, он не признает Станислава королем польским; в противном случае, говорил Куракин, если шведам удастся, мимо папы, утвердить Станислава на престоле, то следствием будет уничтожение папской власти и даже совершенное уничтожение римской церкви в Польше. На это отвечали, что папа не признавал и не признает Станислава королем до тех пор, пока вся Речь Посполитая не признает его своим королем, что такой же ответ дан и королю французскому, просившему папу признать Станислава. Куракин спросил: этот ответ будет ли выражен письменно в грамоте папской к царю? Ему отвечали, что папа не напишет этого в грамоте; он и королю французскому велел передать на словах свой ответ, потому что письменный ответ, когда будет узнан, произведет в Польше сильное неудовольствие против папы: и теперь приверженцы Станислава грозятся не признавать папского нунция за то, что папа медлит признанием их короля. Папа, с своей стороны, требовал, чтоб царь дал грамоту за своею рукою о свободном отправлении римского богослужения и построении римских церквей в России. Куракин отвечал, что если захотят построить римскую церковь в Москве или в каком-нибудь другом городе, то, без сомнения, получат позволение; царь не откажется дать и требуемую грамоту - только после войны и смотря по тому, будет ли продолжаться к нему доброе расположение папы.

    Все дипломатические средства были употреблены для приобретения посредников при заключении мира с условием сохранения Петербурга; дипломатические средства не действовали. В Польше все дела шли, "как молодая брага", по выражению Петра. Нужно было взять войну на одни русские плечи, и с первых же дней 1707 года царь распоряжается приготовлениями к обороне. 4 января он писал к Апраксину: "Уже вам то подлинно известно, что сия война над одними нами осталась: того для ничто так надлежит хранить, яко границы, дабы неприятель или силою, а паче лукавым обманом не впал (и хотя еще не думает из Саксонии идти, однако все лучше управить заранее) и внутреннего разорения не принес; того для ничем так чаю сему забежать, что от границ указ дать, дабы в начале весны хлеб ни у кого явно не стоял ни в житницах, ни в гумнах, тако ж и сена, но в лесах, или в ямах, или инако как (а лучше в ямах) спрятан был, також для скота и своего людям собрания в лесах же и болотах заранее не в ближних местах от больших дорог каждый место себе уготовить того для, ежели неприятель похочет, обшед войско, впасть внутрь, тогда везде ничего не найдет, а потом войском сзади будет захвачен, тогда сам не рад будет своему начинанию. Сие надлежит заранее людям объявить, понеже сие людям не без сомнения или страха будет, однако ж когда заранее уведают, то в несколько недель обмыслятся и ни во что страх тот будет; тогда хотя и впрямь (чего еще и не чаем за помощию божиею) то впадение будет, тогда не так будет людям страшно, понеже уже давно ведали, к тому же и убытку такого не понесут от неприятеля. И сие нескольким персонам, кому надлежит ведать и которые имеют рассуждение, объяви (а не всем) и чтоб о том указы послать в первых числах апреля".

    Насчет обороны малороссийской границы Петр писал гетману Мазепе 24 января: "Понеже уже вам небезызвестно есть, что уже сия война на одних нас осталась, того для надлежит вам вящее приготовление и осторожность иметь, чтоб заранее к походу изготовиться и чтоб по самой первой траве в мае под Киевом стать как для совершения начатой фортеции, а паче для обороны от неприятеля своих краев, о котором сказывают, что конечно намерен в первых числах мая идти к нашим краям, чего для надлежит вящее приготовление в войсках иметь, и понеже можете знать, что войско малороссийское не регулярное и в поле против неприятеля стать не может, того для советую вам довольное число лопаток и заступов велеть взять с собою, тако ж и добрую полковую артиллерию, дабы возможно у Днепра (ежели неприятель будет) в удобных местах шанцами или окопами укрепиться и тем возбранить неприятелю ход в свою землю, тако ж дабы и в украйных городах от польского рубежа добрую осторожность иметь и полисадами и прочим укрепить. Собраться с войском у Киева и Печерский монастырь укрепить. Управя сие, выступить к Паволочи или где удобнее, а передовых выслать до Полонного или далее для ведомости и голосу. Во время неприятельского приходу, осадя и управя Печерский монастырь, уступить за Днепр, а старый Киев оставить. И того ради надлежит зело трудиться, дабы Печерский монастырь как наискоряя укрепить и артиллерию управить, дабы при приходе неприятельском без страха возможно сию фортецию оставить. Повинно все войско козацкое стать у Киева в 10 июня конечно, чтоб сего времени не испустить".

    Войско было пополнено новым набором. Как были прибыльщики, которые доносили о возможности новых источников дохода, так были прибылыцики, которые давали знать о возможности взять где-нибудь рекрут. Брянский житель дворянин Безобразов донес, что в Брянске и в уезде и в прочих тамошних местах умножилось подьячих и дьяков и прочих нижних чинов, а наипаче церковников всяких, из которых гораздо возможно довольное число набрать в службу в драгуны или в солдаты. Петр послал указ: "Разобрать и годных в службу написать".

    Карл ХII давал время Петру распоряжаться. Была даже одно время надежда, что он завязнет в Германии так же, как прежде увяз в Польше, потому что завел споры с императором, которые грозили окончиться войною: так, например, он требовал религиозных прав протестантским жителям Силезии. Франция, разумеется, хлопотала из всех сил, чтоб довести дело до войны и таким образом приобрести могущественного союзника; Англия и Голландия, наоборот, старались потушить споры; Марльборо явился к Карлу в Саксонию с льстивыми словами: "Если бы пол не препятствовал моей королеве, то она бы сама приехала сюда, чтоб видеть государя, возбудившего удивление всей Европы; я, ее подданный, в этом случае счастливее ее и был бы еще счастливее, если бы мог совершить несколько походов под знаменами вашего величества, чтоб дополнить мое военное воспитание". Дело кончилось тем, что император должен был уступить требованиям Карла. Робость, уступчивость со стороны первого государя Европы, лесть со стороны знаменитого полководца, победителя войск Людовика XIV, вся эта слава, которая окружала молодого шведского короля в Саксонии, напоминает историку славу, которая здесь же окружала в ближайшее к нам время другого завоевателя. Обоих окружала эта слава перед походом их в Россию, перед тем, как звезде их суждено было закатиться.

    Только в августе 1707 года шведское войско двинулось из Саксонии. Оно имело отличный вид: народ был сытый, отлично обмундированный и вооруженный; при короле находилось 24 500 человек конницы, 20 000 пехоты; Левенгаупт с 16 000 в Лифляндии и Любекер с 14 000 в Финляндии стояли наготове, чтоб по первому приказу вступить в русские пределы. Не мудрено, что при таких средствах в голове Карла составлялись самые смелые планы: он говорил, что заключит с Россиею мир по-саксонски, он хотел свергнуть Петра с престола и на его место возвести - принца Якова Собеского! Карл надеялся, что ему много поможет неудовольствие на Петра в России; еще в конце 1706 года он сказал императорскому посланнику, что скоро хочет навестить варваров в Москве, в осаде Нарвы и других городов времени терять не будет, надеется обойтись и без этого, потому что в Москве многие князья ему преданны. Но в Европе не все готовы были поручиться за торжество Карла в России. Гюйсен писал из Вены в сентябре 1707 г., что шведы идут нехотя, сами говорят, что почти совсем отвыкли от войны после продолжительного покоя и роскошного житья в Саксонии. Поэтому некоторые предсказывают победу Петру, если вступит с Карлом в битву. Другие говорят, что менее славы, но более безопасности, если царь выведет свои войска из Польши и будет уменьшать силы неприятельские частными стычками, внезапными наездами козацкими и разными военными хитростями.

    Петр уже давно решил, что надобно избрать последнее. Прослышав о приближении шведов, Меншиков выступил из Польши в Литву и расположился с кавалериею в Дзенцолах, фельдмаршал Шереметев с пехотою стал в Минске. После военного совета в местечке Мерече Петр распорядился, чтоб в польских владениях отнюдь не вступать с неприятелем в генеральную баталию, а стараться заманивать его к своим границам, вредя ему при всяком удобном случае, особенно при переправах через реки. Петр, отдохнувши немного после Гродно, опять переживал трудные минуты. Он сам стал замечать в себе сильную раздражительность, какой не было со времени печальных событий 1698 и 1699 годов. Так, он сильно рассердился на Апраксина за то, что адмирал оставил без наказания воевод, приведших к нему людей не в надлежащем количестве, и написал ему жестокое письмо: "Что вы не сделали ничего тем воеводам, которые к вам не по указу довели людей, а отваливаете сие на московские приказы, которое в добро не может причтено быть, но точию двум делам: или лености, или не хочете остудиться (рассориться)". Апраксин сильно оскорбился, и Петр спешил возвратить жесткое слово; он написал ему: "Скорбите о том, что я вам писал о воеводах, и в том, для бога, печали не имейте, ибо я истинно не с злобы к вам, но в здешнем житье хотя что малая противность покажется, то приводит в сердце".

    С запада шел страшный неприятель, против которого нужно было напрячь все силы, а на востоке и юго-востоке кипел злой бунт. В рассказе о веках предшествовавших было упоминаемо, что завоевания России на востоке, по Волге, Каме и за Уральскими горами, были быстры и легки, по-видимому, но побежденные дикари не равнодушно сносили русское подданство и возмущались при первом удобном случае, особенно те из них, которые, будучи магометанами, смотрели на турецкого султана как на естественного главу своего и ждали от него избавления от ига христианского. Тяжести, павшие на русских людей в описываемое время, должны были пасть и на инородцев, но эти тяжести, как во всех отдаленных областях государства, увеличивались чиновническими злоупотреблениями и породили сильное неудовольствие, которым воспользовались люди, желавшие свергнуть русское иго под знаменем магометанства.

    С 1705 года между башкирцами обнаружилось сильное волнение: в нем обвиняли уфимского комиссара Сергеева, который притеснял башкирцев при сборе с них лошадей для войска и при отыскивании среди них беглых рекрут. В 1707 году уфимский башкирец, назвавшись султаном, ездил в Константинополь и Крым просить помощи делу единоверцев; потом пробрался на Кубань, оттуда к горским народам, чеченцам, мичкисам, аксайцам, и прельстил их, выдавая себя за святого и за султана башкирского. Горцы провозгласили его своим владыкою. Скоро пристали к нему кумыки, аграханские козаки-раскольники, терские кочевые окочены и татары. Собравшись со всеми этими народами, святой султан подошел 12 февраля 1708 года к Терской крепости, сжег слободы и острог; терский воевода Роман Вельяминов после долгого сопротивления должен был уйти в верхний город, где и был осажден врагами. Астраханский воевода Петр Матвеевич Апраксин, узнавши об этом, послал к Терку морем 1200 солдат да степью несколько сот верных татар и 3000 калмыков. 26 февраля это войско напало на неприятеля под Терком и разбило его наголову; сам султан, раненный, был взят в плен. Но этим дело не кончилось: поднимая горские народы для общего магометанского дела, он успел переслаться с своими башкирцами, и вся Башкирия взволновалась.

    Волнение было тем опаснее, что у восставших явился глава, назвавшийся ханом. Для поимки этого хана 16 ноября 1707 года из Уфы послан был в башкирские волости Петр Хохлов с отрядом в 900 человек; с ним отправились и башкирцы, которые обещались верно служить; с другой стороны, от Казани на помощь к Уфе шел Сидор Аристов с конным отрядом в 770 человек да полковник Иван Рыдарь с солдатскими, полками. Хохлов встретился с мятежными башкирцами в урочище Юрактау, в 90 верстах от Уфы и в 30 от Соловарного городка; башкирцы, бывшие с ним, изменили и, соединясь с своими, осадили отряд Хохлова на степи, где морили десять суток, не давая ни пить, ни есть, ни спать, и, когда русские люди обезумели от голоду и бессонницы, воры разорвали обоз, побили и взяли в плен 400 человек, но с 500 остальных Хохлов пробился и ушел в Соловарный городок, откуда выручили его подоспевшие Аристов и Рыдарь.

    Мятеж разгорался все более и более, русские села и деревни запылали. Казанский вице-губернатор Кудрявцев писал царю 7 января 1708 года: "Башкирское воровство умножается, и татары Казанского уезда многие пристали, и многие пригородки закамские, также и на казанской стороне Камы-реки дворцовое село Елабугу осадили, и из тех пригородков Заинск, который от Казани расстоянием 200 верст, сожгли и людей порубили, а иных в полон побрали, а уездных людей, татар и чувашу Казанского и Уфимского уездов воры-башкирцы наговаривают, будто ратных людей посылают прибыльщики без твоего указа, собою, и чтоб везде русских людей побивать, потому что они с прибыльщиками одноверцы, и, собрався великим собраньем, хотят идти под Казань. Башкирцы, ходившие на Яик с торгами, говорили, что козаки говорили им, чтоб русских людей, которые будут на них, башкирцев, наступать, рубили".

    Обязанность потушить пожар была возложена на боярина и воеводу князя Петра Ивановича Хованского. Понятно, что, готовясь к отчаянной борьбе с Карлом, Петр хотел прекратить башкирский бунт как можно скорее и потому велел Хованскому попытаться уладить дело мирными средствами. 2 февраля 1708 года Хованский послал из Казани толмача и ясачных татар для разговора с ворами башкирцами и татарами; посланные встретились с ворами на Арской дороге в 80 верстах от Казани и говорили им: для чего они, воры, великому государю изменили и в Казанском уезде многие села и деревни и церкви божия выжгли и людей порубили и покололи? Воры отвечали: все это они делают для того, чтоб великому государю учинилось подлинно известно; потому что наперед сего к нему, государю, к Москве на прибыльщиков о всяких своих нуждах посылали они свою братью ясачных людей челобитчиков, и те их челобитчики были переиманы и биты кнутьем, а иные перевешаны, и отповеди им никакие не учинено, и чтоб великий государь пожаловал, велел с них, башкирцев, татар, вотяков и черемисы, для их скудости, новонакладную прибыль снять, и они отступят и пойдут в домы свои.

    Давши такой ответ, мятежники пошли дальше и во второй половине февраля стояли уже в 30 верстах от Казани; в Казанском уезде между Камою и Волгою и за Камою русские и вотяцкие села и деревни почти все были разорены, люди побиты или взяты в плен. Отряд под начальством Осипа Бартенева выступил из Казани по Арской дороге и прогнал воров в Уфимский уезд; с другой стороны, станичный атаман Невежин стал успешно действовать из Сергиевска (где сера из воды бежит); лучшие башкирские батыри не могли взять Билярска и были поражены наголову Невежиным, у которого было 200 русских да сотня чуваш. 22 февраля Хованский выступил с полками из Казани. Воры тотчас оробели и начали пересылаться с ним. Кудрявцев говорил Хованскому, чтоб воровских обманов не слушал и учинил им военный страх. "Не учи меня!" - отвечал боярин и вступил в переговоры. Мятежникам было объявлено прощение, только заводчик бунта, хан, был казнен. Но оставались уфимские башкирцы. Не имея возможности при шведской войне послать значительные русские отряды на отдаленный восток, Петр позволил собираться вольнице, которая бы из добычи истребляла воровские жилища огнем и мечом. Кроме того, он хотел усмирить варваров с помощию других варваров. В январе 1708 года стольник Иван Бахметев получил приказ ехать в калмыцкие улусы к тайше Аюке и уговорить его выслать 20 000 калмыков против башкирцев. Аюка дал 20 000 калмыков Бахметеву, но 22 мая прислали к нему из Казани начальные люди грамоту, что воры донские козаки Игнашка Некрасов и Лунка Хохлач вошли в Камышенку и идут к Саратову: чтоб он, Аюка, послал своих калмыков на этих воров к Саратову. Аюка в присутствии Бахметева сказал присланному из Казани: "По указу великого государя я отдал всех своих людей вот ему, Бахметеву, на башкирцев, у меня останется немного людей, которые мне нужны на караулы и разъезды". Согласились разделить калмыков на два отряда: 10000 отправить под Саратов против воровских Козаков, а другие десять тысяч с Бахметевым на башкирцев. 13 июня явился в войско к Бахметеву калмык, который был на Яике, и рассказал, что при нем на Яик приехали три башкирца и говорили, что их, башкирцев, в собрании много, имеют согласие с каракалпаками, киргизами, донскими козаками и кубанцами: положено у них всех друг друга не выдавать. Услыхавши такие вести, Бахметев поспешно пошел вперед, чтоб не допустить башкирцев до воровского соединения, перешел реку Ик, вступил в жилища самих воровских заводчиков, крепкие и лесистые места, побил их на многих боях и загонах, жилища выжег, много побрал полону, лошадей, скота, захвачен был сын главного заводчика - муллы Измаила. Сначала башкирцы положили было не мириться: "Миром нас русские люди обманут", но теперь, увидавши свое бессилие, усмирились: мулла Измаил и батыри приехали к Бахметеву с просьбою, чтоб по указу великого государя вины им отдать, и казали грамоту князя Хованского, в которой говорилось о прощении: "А если мы теперь с калмыцким и русским войском бились, то виноваты и куран целовать станем". Мулла целовал куран за все четыре дороги, что башкирцы изменять впредь не будут и полон весь отдадут.

    Несмотря на то, волнения все еще продолжались. Петр Матвеевич Апраксин, назначенный губернатором в Казань, писал в феврале 1709 года: "О башкирцах доношу: уже три года до меня и ныне стоят в злодейственном своем упорстве и воровстве, и ныне по призыву от них знатного вора приехал к ним из каракалпак некакой вор, будто ханов сын, тому, что у нас казнен, дядя или брат. Посланные мною к башкирцам пишут, что многие обещаются стоять верно, а иные злодействуют". Апраксин прислал при этом ведомость, чего восточной украйне стоил башкирский бунт: всего в Казанском и Уфимском уездах пожжено и разорено было сел и деревень 303; людей погибло и в плен отведено 12705 человек. В марте Апраксин писал: "О тех башкирах доношу тебе, государю: народ их проклятый, многочисленный и военный, да безглавный, никаких над собою начал, хотя б так, как на Дону, подобно атаману - и таких не имеют, приняться не за кого и чтоб особно послать не к кому". Наконец в апреле Апраксин донес: "Башкирцы лучшие люди Кусюм с товарищи прислали выборных людей, вины свои принесли и обещались служить и дани давать по-прежнему".

    В то время, когда башкирцы начали уже успокаиваться, бунт запылал там, откуда уже давно ждали его недовольные, - на Дону: здесь наконец явился новый Разин. Мы видели, что Петр уже давно стал требовать нарушения основного козацкого права, права принимать к себе всякого без отдачи. Побеги из украинских мест на Дон все усиливались; помещики били челом государю, что они от этих побегов разоряются, платят за беглых всякие подати спуста, велено взять с двадцати дворов человека в солдаты, а с десяти дворов - работника в Петербург, а беглые крестьяне, живучи в козачьих городках, государевой службы не служат и податей не платят. Легко понять, как раздражали Петра эти указания, что столько людей отбывает от службы и от податей. На Дон шли царские грамоты с требованием, чтоб такие-то и такие крестьяне, поименованные в челобитных, были сысканы и отданы челобитчикам. Атаманы сыскивали некоторых и отдавали, но много оставалось на Дону: где их всех сыскать, особенно когда искать не хочется? Атаманы и старые козаки уступали, волею-неволею, царским требованиям, но эти требования увеличивались все более и более; было видно, что время совершенного подчинения вольной реки государству близко. Мы видели уже, что царь распорядился переводом Козаков из одних мест на другие для населения Азовской дороги. В мае 1705 года пошла на Дон новая грамота: "Указали мы, великий государь, те городки, которые поселены не по указу и не на шляхах, свесть, и жителей из тех городков перевесть и поселить за Северским Донцом по шляху в пристойных местах, и в те, и в другие городки беглецов и никаких пришлых и работных людей ниоткуда отнюдь не принимать; за укрывательство таких беглецов козаки сосланы будут вечно на каторги, а пущие заводчики без милости казнены будут; пришлых людей, которые приняты после 1695 года, всех послать в русские города, откуда кто пришел, потому что работники, будучи у наших, великого государя, дел, забрали в зачет работы многие деньги и, не хотя заработать, бегали и бегают всегда в те города, а которые городки поселены по Северскому Донцу до азовских походов, тем быть по-прежнему".

    Вспыхнул астраханский бунт: Дон повел себя хорошо, и царь за такое поведение в феврале 1706 года пожаловал козаков войсковыми клейнотами, послал им пернач серебряный с каменьем золочен, бунчук с яблоком и с доскою и с трубкою серебряною золочен, знамя большое, писанное на камке золотом, шесть знамен камчатых станичных. Но Петр, награждая козаков за верную службу, не забыл, что указ 1705 года о сведении городков не был исполнен. В 1706 году он отправил на Дон прежнее требование: свесть городки, построенные после азовских походов не по указу и не на шляхах, свесть, не дожидаясь нового указа, а в городках, что на шляхах, жильцов всех переписать, старожильцев козаков оставить для почтовой гоньбы, потому что чрез те городки установлена будет к Черкаску и до Азова обыкновенная ради скорости почта, а новопришлых людей выслать в те места, откуда кто пришел.

    Новопришлых людей не высылали, и число их увеличивалось все более и более. В каких размерах происходило в описываемое время бегство крестьян, можно судить из следующих донесений: "В нынешнем 1706 году, в январе и феврале, в Шуйском уезде, в вотчине Покровского женского монастыря села Ярлыкова, в разных числах в ночах крестьяне с женами и детьми, 26 семей, со всеми своими животы бежали незнамо куды". Так было в северных областях, откуда нелегко было пробраться на какую-нибудь украйну: что же в местах, близких к Дону? Но на великую реку бежали не одни крестьяне; мы видели, что туда бежали работники с публичных работ, забравши деньги вперед; туда в последнее время прибежало много солдат и драгунов из армии фельдмаршала Шереметева, когда он шел из Астрахани в Киев. Царь не хотел терпеть более, особенно когда нужда в служилых и платящих людях увеличивалась все более и более, и в 1707 году отправил на Дон полковника князя Юрия Владимировича Долгорукова с отрядом войска для отыскания всех беглецов и высылки их на прежние места жительства. Есть известие, что и сами старшины, атаман Лукьян Максимов с товарищами, сильно оскорбились этим окончательным уничтожением исконного козацкого права и решились под рукою помешать Долгорукому: тем более должны были встревожиться новоприбылые люди, беглые, которым предстояло теперь расстаться с вольною жизнию на великой реке. Дело шло теперь не о том только, помочь или нет астраханцам отстоять старое платье; притом же на Дону было не без людей, которые жалели, что Дон повел себя не так в астраханский бунт. В Качалинском городке дьячки говорили: "В Астрахань сосланы с Москвы болваны, чтоб им покланяться, и астраханцы кланяться им не стали, и за то что над ними сделалось? Напрасно и тех отдали, которые и в Черкаском были!" Теперь надобно было стать за собственную волю; людей, которые должны были отчаянно ратовать против исполнения царского указа, теперь было много на Дону; нашелся и предводитель.

    В Черкаске старшины приняли Долгорукого честно и дали ему пять человек из своей среды для провожания и помощи в отыскивании беглых. Но в то же время начала ходить между козаками грамота от имени старшины с увещанием не допускать Долгорукого до исполнения царского указа и бить сыщиков. Бахмутский атаман из трехизбенских козаков, Кондратий Афанасьев Булавин, объявил, что надобно исполнить по грамоте. Разумеется, охотников помочь ему в этом нашлось много: на реке Айдаре ночью на 9 октября нечаянно напал Булавин на Долгорукого и истребил весь отряд вместе с предводителем. Совершивши этот подвиг, Булавин пошел по донецким городкам, рассылая призывные грамоты. По этим грамотам атаман Закотенской станицы Матвей Медведев собрал шайку человек в 500 и хотел было идти к Булавину, да остановился, потому что многие козаки одумались и начали от него отставать, но товарищи Булавина не одумывались, им нужно было идти в украйные города для коней и для добычи, потому что это были бурлаки бесконные, безоружные и безодежные. Атаман старого Боровского городка со всею станицею встретил Булавина с хлебом, вином и медом и принял его торжественно в станичной избе. Около Булавина образовалась уже старшина: один назывался полковником, прозвище ему было Лоскут, сходец (пришлец) с Валуйки, про него говорили, что был при Стеньке Разине лет семь; другой назывался полковником же, сын староайдарского атамана; третий - коротояцкий подьячий. Боровский атаман говорил Булавину: "Заколыхали вы всем государством: что вам делать, если придут войска из Руси, тогда и сами пропадете, и нам пропасть будет". "Не бойтесь, - отвечал Булавин, - начал я это дело делать не просто; был я в Астрахани, и в Запорожье, и на Терках; астраханцы, и запорожцы, и терчане все мне присягу дали, что им быть ко мне на вспоможенье в товарищи, и скоро они к нам будут. А теперь пойдем мы по козачьим городкам и будем Козаков к себе приворачивать, а которые с нами не пойдут, таких мы, назад вернувшись, будем жечь, а животы грабить и, как городки свои к себе склоним, пойдем Изюмским полком по городам до Рыбного, конями, ружьем и платьем наполнимся, а потом пойдем в Азов и Таганрог, освободим ссылочных и каторжных, которые нам будут верные товарищи, и на весну, собравшись, пойдем на Воронеж и до Москвы". Тут Лоскут сказал Булавину: "Не бойся, я прямой Стенька, не как тот Стенька без ума своего голову потерял, и я вож вам буду". Боровский атаман со всею станицею передался Булавину, но не все и донецкие городки сдавались, а из донских городков при нем не было ни одного человека. Атаман Лукьян Максимов с товарищами, узнав, что Булавин убил Долгорукого и поднимает бунт, пошли против него и разгромили у речки Айдары, после чего послали царю описание всего происшествия. "Мы, выбрав от себя из войска знатных старшин, Обросима Савельева, Ефрема Петрова, Никиту Алексеева, Ивана Иванова, Григорья Матвеева, придали князю Юрью Владимировичу. И наши старшины рекою Северским Донцом по козачьим городкам розыск чинили. И как приехали на речку Айдару в Шульгинский городок и в том городке заночевали октября против 9 дня, и к той ночи Трехизбенского городка Кондрашка Булавин, прибрав к себе Ивашку Лоскута, Филатку Никифорова, Гришку Банникова и иных гулящих людей, человек с 200, князя, офицеров и солдат побили и наших старшин также хотели побить и не застали, потому что, в одних рубашках выскоча, едва ушли, и они, воры, за ними гоняли и за темнотою ночи не нашли, понеже розно разбежались. И мы, атаман Лукьян Максимов с войском, осадили Булавина у речки Айдары, бой учинили и к ним приступали, и приспело время ночи, и мы мало отступили, однако ж с того места свободы им для проходу в Закатный городок не дали и караулы в удобных местах поставили. И они, видя над собою нужную осаду, вначале Булавин тайно от них в лес ушел, также и иные советники един по единому в лес разбежались, и между всеми ими мятеж учинился, и разбежались. И мы, не дожидаясь света, на них били и, переимав многих рядовых, наказание чинили, носы резали больше ста человекам, а иных плетьми били и в русские городы высылали, а пущих заводчиков, близ 10 человек, повесили по деревьям за ноги, а иных перестреляли в смерть, а 12 человек послали к тебе, великому государю". Петр, еще прежде присылки этого известия, успокоился и написал Меншикову: "Мы ныне получили подлинную ведомость, что то учинилось не бунтом, но те, которых князь Юрья высылал беглых, собрався ночью тайно, напали и убили его и с ним десять человек, на которых сами козаки из Черкаского послали несколько сот, и в Азов о том дали знать". Когда же получена были отписка атамана, то Петр писал: "О донском деле объявляю, что конечно сделалось партикулярно, на которых воров сами козаки, атаман Лукьян Максимов ходил и учинил с ними бой и оных воров побил и побрал и разорил совсем, только заводчик Булавин с малыми людьми ушел, и за тем пошли в погоню, надеются, что и он не уйдет: и так сие дело милостию божиею все окончилось".

    Но дело не окончилось. Булавин из Айдарского леса ушел в Запорожье и поселился в городе Кодаке. Чрез несколько времени приехали туда к нему с Дону 40 человек с известием, что можно снова начинать дело. Булавин отправился с ними в Сечь и начал просить запорожцев, чтоб "поступили с ним к бунту". Кошевой не хотел на это согласиться, был скинут с атаманства и на его место выбран Костя Гордеенко, "древний вор и бунтовщик". Но и новый атаман не был за явный бунт против Москвы. Решили: позволить Булавину прибирать вольницу, а пойти с ним явно на великороссийские города только тогда, когда он призовет к себе Белгородскую и Ногайскую орды, горских черкес и калмыков. Около Булавина собралось тотчас несколько сот гультяев; он переправился чрез Днепр, стал на речке Вороновке и разослал призывные грамоты: "Атаманы молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники! Кто похочет с военным походным атаманом Кондратьем Афанасьевичем Булавиным, кто похочет с ним погулять, по чисту полю красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конех поездить, то приезжайте в черны вершины самарские!"

    Охотники до гулянья собрались, но гораздо больше дожидалось их на востоке, в верхних донских козачьих городках, и туда перебрался Булавин в начале 1708 года, разослав новые грамоты по Украйне: "От Кондратья Булавина и от всего съездного войска походного донского в русские города начальным добрым людям, также и в села и в деревни, посадским и торговым и всяким черным людям челобитье: ведомо им чинят, что они всем войском единодушно вкупе в том, что стоять им со всяким раденьем за дом пресв. богородицы, и за истинную веру христианскую, и за благочестивого царя, и за свои души и головы, сын за отца, брат за брата, друг за друга и умирать заодно, а им, всяким начальным добрым людям и всяким черным людям, всем также с ними стоять вкупе заодно, и от них они обиды никакой ни в чем не опасались бы, а которым худым людям, и князем, и бояром, и прибыльщиком, и немцем, за их злое дело отнюдь бы не молчать и не спущать ради того, что они вводят всех в еллинскую веру и от истинной веры христианской отвратили своими знаменьми и чудесы прелестными, а между собою добрым начальным, посадским и торговым и всяким черным людям отнюдь бы вражды никакой не чинить, напрасно не бить, не грабить и не разорять, и буде кто станет кого напрасно обижать или бить, и тому чинить смертную казнь, а по которым городам по тюрьмам есть заключенные люди, и тех заключенных из тюрьмы выпустите тотчас без задержания. Да еще им ведомо чинят, что с ними, козаками, запорожские козаки и Белгородская орда, и иные многие орды им, козакам, за душами руки задавали в том, что они ради с ними стать заедино. А с того их письма списывать списки, а подлинного письма отнюдь бы не потерять и не затаивать, а будет кто то письмо истеряет или потаит, и они того человека найдут и учинят смертную казнь. У того письма походного войскового атамана Булавина печать".

    В марте Булавин явился в городках по Хопру; тут пристал к нему Пристанский городок, в котором было человек с 500 Козаков; здесь в кругу Булавин, вынув саблю, говорил: "Если своего намерения не исполню, то этою саблею отсеките мне голову!" По хоперским городкам Булавин разослал письма, чтоб никто земли не пахал и никуда не отлучался, все были бы в собрании и на службу готовы, а пришлых с Руси принимали безовзяточно. Рабочих, которые готовили на Хопре лес в отпуск к Азову, он велел взять к себе в полки неволею, а начальных людей побить.

    Азовский губернатор Иван Андреевич Толстой выслал из Азова полковника Николая Васильева, который, соединясь с донским атаманом Лукьяном Максимовым, встретил Булавина 8 апреля выше Паншина, на речке Лисковатке, у Красной Дубровы. У Максимова было 3000 козаков, у Булавина 5000. Полковник и атаман хотели немедленно вступить в битву, но бывшие в войске Максимова козаки верховых городков требовали пересылки с ворами, с которыми хотели уговориться: если виноват Булавин, если он своевольно напал на Долгорукого, то пусть единомышленники выдадут его, если же виноват Лукьян Максимов, если он разослал грамоты противиться царскому указу и бить сыщиков, то сковать обоих и послать к великому государю. На другой день, 9 апреля, пришел от Булавина козак и говорил, чтоб не начинать кровопролития, а между собою сыскать виноватых и чтоб Максимов отправил к Булавину на разговор старшину Ефрема Петрова. Ефрем Петров отправился и, возвратясь, собрал войско в круг, чтоб объявить ему о своих переговорах с Булавиным. В это самое время Булавин нападает неожиданно на царское войско, верховые козаки изменяют, переходят к ворам, захвативши четыре пушки, порох, свинец и 8000 рублей денег, присланных из Москвы на жалованье. Царское войско было разбито, Васильев едва успел уйти в Азов, а Максимов в Черкаск.

    Следствием победы при Лисковатке было то, что за Булавина поднялись три реки - Хопер, Бузулук и Медведица. Северский Донец также собрался за Булавина под начальством Семена Драного. Здесь в 12 городках было 1680 человек Козаков; по Хопру в 26 городках 3670 человек; по Бузулуку в 16 городках 1490 человек; по Медведице в 14 городках 1480 человек. Тревога распространилась в Тамбове: сюда еще 18 марта пришел церковный дьячок села Княжова Тамбовского уезда; дьячок был в Пристанском городке и рассказывал: "Воры говорят, чтоб им достать козловского воеводу, князя Волконского, а Булавин идет к нам, тамбовцам, с силою, при нем с 17 000 человек, а с другой стороны воры ждут каракалпаков, и намерение их, воровски собрався, всем идти в Черкаской; воры говорили: дело им до бояр, да до прибылыциков, да до подьячих, чтоб всех их перевесть". Тогда же воровской отряд разорил деревни в Тамбовском уезде; воры грозились идти в Тамбов и Тулу, а у тамбовского воеводы Данилова не было и ста человек войска, никто в город (крепость) не шел, многие тамбовцы говорили: "Что нам в городе делать? Не до нас дело!" Воевода велел бить в набат и палить из пушек: по набату в город пришло городских людей человек 300; им роздали порох и свинец, но во время молебна, не дождавшись конца, все ушли из крепости. 21 марта тамбовский воевода дал знать в Козлов князю Волконскому, что воры отогнали лошадей с новых государевых конских заводов. Это известие, впрочем, оказалось не совсем верно: 2 апреля писали царю из Москвы, что приехал солдат из Тамбова и объявил: прежние ведомости солгались, лошадей угнали, которые были в дальности от Тамбова, за валом, и ныне никакого страха в Тамбове нет. По вестям от Волконского из Козлова, тамбовцы действительно оправились от страха, городские и уездные лучшие люди говорили, что они к бунту не склоняются, что надобно с полками идти к Пристанскому городку, чтоб придать духу тем козакам, которые у воров под неволею. Но в Тамбовском же уезде жители деревень Корочина и Грибановки склонились к воровству, выбрали между собою атаманов и есаулов - чинить расправу по козацкому обычаю. Воры разорили новонаселенные деревни в Тамбовском уезде по реке Вороне, людей, которые противились им, побили, другие к ним склонились, брали многих и поневоле. 30 марта пришли воры на Битюг, человек с 200, засели острог, воеводу, попа, подьячих и многих других битюцких жителей пограбили, воеводу сковали и намеревались повесить. И в Козловском уезде воры многих в свое согласие склонили, привели к присяге, выбрали атамана и есаулов.

    Стольник Степан Бахметев с подполковником Рихманом получили приказание двинуться против Козаков. Но вместе с этим Петр счел за нужное отправить из западной армии на Дон одного из лучших своих офицеров, майора гвардии князя Василия Владимировича Долгорукого, брата князя Юрия, убитого Булавиным. 12 апреля царь написал Долгорукому, находившемуся в Невле: "Min Her! Понеже нужда есть ныне на Украйне доброму командиру быть, и того ради приказываем вам оное; для чего, по получении сего письма, тотчас поезжай к Москве и оттоль на Украйну, где обретается Бахметев; а кому с тобою быть, и тому посылаю роспись. Также писал я к сыну своему, чтоб посланы были во все украинские городы грамоты, чтобы были вам послушны тамошние воеводы все, и но сему указу изволь отправлять свое дело с помощию божиею, не мешкав, чтоб сей огонь зараз утушить. Роспись кому быть: Бахметев совсем. С Воронежа 400 драгун. С Москвы полк драгунский фон Дельдена да пехотный новый. Шидловский со всею бригадою, также из Ахтырского и Сумского полков; к тому же дворянам и царедворцам всем и прочим сколько возможно сыскать на Москве конных". В "рассуждении и указе, что чинить г. майору Долгорукому" Петр написал: "Понеже сии воры все на лошадях и зело легкая конница, того для невозможно будет оных с регулярною конницею и пехотою достичь, и для того только за ними таких же посылать по рассуждению, самому же ходить по тем городкам и деревням (из которых главный Пристанный городок на Хопре), которые пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить, а заводчиков на колеса и колья, дабы тем удобнее оторвать охоту к приставанью (о чем вели выписать из книг князь Юрья Алексеевича) к воровству людей; ибо сия сарынь, кроме жесточи, не может унята быть".

    Долгорукий отвечал: "Я поехал к Москве сего же апреля 21 дня на почте и, как возможно, буду убираться, чтоб мне немедленно ехать, и мешкать на Москве не буду, и которое, государь, указом мне определено дело, надлежит мне немедленно, прося у бога милости, как возможно скорее тушить, чтоб тот проклятый огонь больше не разгорался. В письме, государь, написано ко мне, чтоб мне выписать из книг Юрья Алексеевича: и мне, государь, и без книг памятно. Ежели бог милость свою даст, то буду больше делать с примеру князь Юрья Алексеевича, а нежели Шеина, о чем от вашего величества довольно наслышался. В цыдулке, государь, ко мне написано, что ваше величество опасается, чтоб я Булавину, за его ко мне дружбу, понаровки какой не учинил; истинно, государь, доношу: сколько возможно, за его к себе дружбу платить ему буду". Распорядившись отправлением Долгорукого, Петр написал Меншикову: "Командира над всеми тамошними войски учинил я майора нашего, г. Долгорукого (понеже иного достойного на то дело не нашел). А чтоб сему войску сбираться на Туле или в Серпухове, то я не за благо признаваю, ибо тем подано будет ворам сердце, но надлежит к Воронежу или к Козлову идтить, понеже будет наших около 7000, с которыми безопасно, с помощию божиею, наступать возможно".

    Петр получал все дурные вести с Дона, и потому 27 апреля написал опять Долгорукому: "Я без сомнения чаю, что вы уже указ о езде своей против воров получили; ныне же паки подтверждаю, чтоб немедленно вы по тому указу поход свой восприяли и спешили как возможно; понеже как мы слышим, что оные воры сбираются на усть Хопра и хотят идти в Черкаской, чтоб возмутить донскими козаками, чего ради наипаче поспешить надобно и сей их вымысел пресечь и идти туда, хотя и до Азова, дабы, ежели то правда, не точию для укрепления Козаков, но паче око иметь о Азове, дабы и там чего не учинили, и хотя с Москвы не все с тобою могут поспеть, то хотя с половиною или меньше вам надлежит идти, а достальных пеших водою с Воронежа приказать за собою отправить".

    Всего больше заботясь об Азове, Петр писал к тамошнему губернатору Толстому 9 мая с поручиком Пискарским: "Понеже вы уже известны о умножении вора Булавина и что оной идет в низ; того ради для лучшего опасения сих нужных мест послали мы к вам полк Смоленский из Киева и велели ему наспех иттить, а сего поручика нашего, г. Пискарского, послали к вам, дабы уведать подлинно о вашем состоянии и нет ли какой блазни у вас меж солдаты. Также (от чего боже сохрани), ежели Черкаск не удержится, имеешь ли надежду на своих солдат?" На другой день царь опять писал Долгорукому: "Смотри неусыпно, чтоб над Азовом и Таганрогом оной вор чего не учинил прежде вашего приходу: того для заранее дай знать в Азов к г. Толстому, для эха или голосу тамошнему народу, что ты идешь туды с немалыми людьми. Также дай слух, что и я буду туды, дабы


Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 284 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа