е побросали в Волгу или пожгли, пленников взяли
на суда и поплыли дальше вниз. Ограбивши и зажегши Нижний Новгород, они
повернули в Каму и, помедливши здесь некоторое время, вошли в Волгу; в городе
Болгарах продали бусурманам жен и девиц, плененных в Костроме и Нижнем, и
поплыли в насадах по Волге вниз, к Сараю, грабя гостей христианских, а бусурман
побивая; они доплыли таким образом до самой Астрахани, но князь астраханский
перебил их всех обманом. Будучи занят отношениями ордынскими, великий князь
Димитрий не мог обратить большого внимания на подвиги волжан, как называли
ратников Прокопа; но, окончивши дела рязанские, покойный со стороны Тохтамыша и
для сохранения этого спокойствия имея нужду в деньгах, Димитрий решился
разделаться и с новгородцами. В 1385 году приезжали от него в Новгород бояре
брать черный бор по тамошним волостям, причем дело не обошлось без ссоры;
новгородские бояре ездили на Городище тягаться с московскими боярами об обидах,
причем дворня (чадь) главного московского боярина, Федора Свибла, побежала прямо
с Городища в Москву, не удовлетворивши новгородцев за обиды; впрочем, другие
низовцы (москвичи) остались в городе добирать черный бор; а в следующем
году отправился к Новгороду сам великий князь с войском, собранным из 29
волостей, в числе которых упоминается Бежецкая и Новоторжская; причиною похода
были выставлены разбои волжан, взятие ими Костромы и Нижнего и еще то, что
новгородцы не платили княжеских пошлин. Новгородцы отправили навстречу к
великому князю послов с челобитьем о мире, но Димитрий отпустил их без мира и
остановился в 15 верстах от Новгорода. Сюда приехал к нему владыка Алексей и
сказал: "Господин князь великий! я благословляю тебя, а Великий Новгород весь
челом бьет, чтобы ты заключил мир, а кровопролития бы не было, за виноватых же
людей Великий Новгород доканчивает и челом бьет тебе 8000 рублей". Но великий
князь, сильно сердясь на Новгород, не послушал и владыки; тот поехал назад без
мира, пославши наперед себя сказать новгородцам: "Великий князь мира не дал,
хочет идти к Новгороду, берегитесь". Тогда новгородцы поставили острог и пожгли
около города 24 монастыря великих и всякое строение вне города за рвом: много
было убытку новгородцам и монашескому чину, говорит летописец; кроме того,
великокняжеские ратники много волостей повоевали, у купцов много товару
пограбили, много мужчин, женщин и детей отослали в Москву; новоторжцы, большие
люди, вбежали в Новгород, и из иных волостей много народу побежало туда же.
Наконец, новгородцы отправили третье посольство к великому князю: послали
архимандрита Давыда, семь священников и пять человек
житых, с конца по
человеку, которым и удалось уговорить Димитрия к миру по старине: новгородцы
взяли с полатей у св. Софии 3000 рублей и послали к великому князю с двумя
посадниками, остальные же 5000 рублей обещали взять на заволоцких жителях,
потому что они также грабили по Волге.
В то время, когда рать московская стояла под
Новгородом, начальниками рати новгородской были князья: Патрикий Наримантович,
Роман Юрьевич и какие-то копорские князья. Не наученные примером Нариманта,
новгородцы продолжали принимать к себе на кормление литовских князей: в 1379
году приехал в Новгород Юрий Наримантович, в 1383 брат его Патрикий, которому
новгородцы дали в кормление пригороды: Орехов, Корельский город, половину
Копорья и Лузское село; но в следующем году ореховцы и кореляне приехали с
жалобою к Новгороду на князя Патрикия, который приехал также в Новгород, поднял
посулом Славянский конец и смутил весь город. Славляне стали за князя и целые
две недели звонили вече на Ярославовом дворе, а на другой стороне три конца
собрали свое вече у св. Софии; тысяцкий Осип с плотничанами и добрыми людьми
перешел к Софийскому вечу, за что Славянский конец с Ярославодворского веча
ударил на его двор, но плотничане не выдали Осипа, били славлян и ограбили их.
Тогда три конца: Неревский, Загородский и Людин - вооружились на Славянский
конец и стояли у св. Софии на вече от обеда до вечерни; с ними сначала
согласился и Плотницкий конец, желая также идти на славлян, но на другой день
отказался, и только три конца написали три одинакие грамоты обетные -
стоять заодно, а славляне с князем Патрикием все стояли на вече на Ярославовом
дворе. Наконец все пять концов уладились: отняли прежние города у Патрикия, а
вместо них дали ему Русу, Ладогу и Наровский берег; написали с ним договорную
грамоту и запечатали на вече на Ярославовом дворе. Под 1388 годом летопись
упоминает о другой смуте: встали три конца Софийской стороны на посадника Осипа
Захарьича, созвонили вече у св. Софии и пошли на двор Осипов как рать сильная,
все вооруженные, взяли дом его и хоромы развезли, а посадник Осип бежал за реку
в Плотницкий конец; Торговая сторона встала за него вся: начали людей грабить,
перевозчиков отбивать от берега, лодки их рассекать, и так продолжалось две
недели; наконец сошлись в любовь и дали посадничество Василью Ивановичу. После
того как летописец перестал упоминать постоянно об избрании и свержении
посадников, мы потеряли возможность представлять непрерывный ряд этих сановников
и отличать посадников степенных от старых. Под 1360 годом встречаем в летописи
имя посадника Александра; под 1371 и 1375 годом упоминается посадник Юрий
Иванович; под 1386 посадник Федор Тимофеевич, под 1388 Осип Захарьич, смененный,
как мы видели, Василием Ивановичем, но в том же году упоминаются посадники
(старые) Василий Федорович и Михаил Данилович. В договорных грамотах с великим
князем Димитрием московским и Михаилом тверским встречаем имя посадника Юрия; в
наказе послам, отправленным из Новгорода к князю Михаилу тверскому, читаем имя
посадника Михаила; на печатях, приложенных к этому наказу, читаем имена
посадников: Якова, Адриана, Юрия Ивановича.
Псков по-прежнему вел войну с немцами
ливонскими, в которой принимал участие и Новгород. В 1362 году пригнали немцы и
перебили на Лудве несколько голов на миру; за это псковичи задержали немецких
купцов, которых было тогда много во Пскове. В следующем году приехали в Новгород
послы немецкие из Юрьева и Феллина договариваться с псковичами; приехали и
псковичи, наговорили много, а поехали прочь без мира, за что купцов новгородских
задержали в Юрьеве. Тогда новгородцы отправили туда своих послов, по боярину из
каждого конца, которым удалось помирить (смолвить в любовь) немцев со
псковичами: немцы отпустили новгородских купцов, а псковичи немецких, взявши с
них серебро за головы убитых на Лудве. Мир, как обыкновенно, был
непродолжителен; на этот раз миротворцем хотел быть великий князь московский, и
в 1367 году посол его Никита приехал в Юрьев, жил здесь долго, но, не сделавши
ничего доброго, возвратился во Псков, а вслед за ним явилась рать немецкая и
пожгла посад; но стояла только одну ночь под городом и ушла назад. В то же время
другая немецкая рать явилась у Велья и разбила псковскую погоню: много пало
голов добрых людей. Потом псковичи с каким-то князем Александром отправились к
Новому городку (Нейгаузену) воевать чудь, причем небольшой отряд охочих людей
под начальством Селила Скертовского поехал в разгон к Киремпе, наткнулся на
отряд немецкий и был разбит им. Князь Александр приехал на место битвы,
похоронил убитых, собрал раненых, рассеявшихся по лесу, и возвратился назад.
Псковичи отправили послов сказать новгородцам:
"Господа братья! Как вы заботитесь об нас, своей братье младшей?" Новгородцы
задержали послов немецких, потому что новгородские купцы были задержаны в Юрьеве
и других городах ливонских, и в 1368 году отправили войска к Изборску,
осажденному немцами. Немцы бросили осаду, заслышавши о приближении новгородцев,
но в следующем году явились опять под Псков, выстояли под ним три дня и две ночи
и ушли, ничего не взявши; летописец упоминает только имена двух убитых псковичей
и одного взятого в плен и затравленного немцами. В 1370 году новгородцы и
псковичи захотели отомстить рыцарям за их нападения и пошли к Новому городку, но
не взяли его, потому что был тверд, говорит Новгородский летописец, а Псковский
жалуется на новгородцев, зачем они от Городка не пошли в Немецкую землю, а
возвратились назад, не пособивши нимало псковичам, которые одни сожгли Киремпе,
и взяли множество добычи. Немцы - одни были побиты, а другие задохнулись от зноя
в погребах. В 1371 году новгородский посадник Юрий Иванович с тысяцким и двумя
другими боярами заключил мир с немцами под Новым городком; но под 1377 годом
летописец упоминает о походе новгородских молодых людей к Новому городку
немецкому: они стояли долго под городом, посад весь взяли, волость всю
потравили, полона много привели и сами пришли все поздорову.
Во все это время во Пскове и в пригородах мы
видим разных князей неизвестного нам происхождения. Так, упоминается изборский
князь Евстафий, умерший в 1360 году, вместе с двумя сыновьями; потом упоминается
князь Александр; в 1375 году встречаем князя Матфея; но в следующем году
прибежал во Псков бывший уже прежде здесь князем Андрей Олгердович; псковичи
посадили его к себе на княжение с согласия великого князя московского, и Андрей
водил псковские полки на Куликовскую битву, куда брат его, великий князь
литовский Ягайло, вел войско для соединения с Мамаем. Днем или еще меньше
опоздал Ягайло и, узнавши у Одоева о поражении своего союзника, возвратился
назад. После он уже не мог продолжать борьбы с Димитрием московским, потому что
внутренние дела заняли все его внимание. Мы видели, что Витовт освободился из
плена, следовательно, Ягайлу начала грозить борьба с опасным врагом; но
изгнанник не мог действовать против двоюродного брата одними собственными
средствами и вошел в сношения с Немецким орденом, обязался в случае, если рыцари
помогут ему возвратить отчину, объявить себя подручником Ордена. Для последнего
не могло быть ничего лестнее подобной сделки: он достигал таким образом
верховной власти над Литвою, поделенною между враждебными князьями. Великий
магистр послал объявить Ягайлу, чтоб он позволил возвратиться в Литву и вступить
во владение отчиною Кейстутовичам, находящимся под высокою рукою Ордена. Ягайло
не послушался, и война открылась. Сам великий магистр, Конрад Цольнер, вступил в
Литву с сильным войском, но подле хоругви Ордена развевалось знамя
литовско-жмудское, под которым шел Витовт с отрядом своих приверженцев. Число
этих приверженцев все более и более увеличивалось, когда войско вступило на
правый берег Немана. Витовт овладел Троками, и как скоро весть об этом
разнеслась по краю, толпы литвы и жмуди начали сбегаться к сыну Кейстутову,
который скоро увидал себя обладателем почти всего Троцкого княжества. Но едва
только великий магистр оставил Литву, как под Троками явилось многочисленное
войско Ягайлово и принудило немецкий гарнизон к сдаче крепости. В такой беде
Витовт решился на самые большие пожертвования, чтоб получить более деятельную
помощь от Ордена; он принял католицизм, объявил себя вассалом Ордена и уступил
последнему в полное владение лучшую часть собственной Литвы и Жмуди. В 1384 году
Неман опять покрылся многочисленными судами, наполненными всякого рода
материалами; положено было возобновить старое Ковно, чтоб из этой крепости
удобнее действовать против Ягайла. Сам великий магистр опять предводил
ополчением; шесть недель без отдыха работало множество народа, стены нового
Ковна поднялись; но крепость уже носила новое, чуждое название Риттерсвердера.
Таким образом, становилось ясно, что Литве готовится участь Пруссии; но, к
счастию для Литвы, князья ее поспешили вовремя прекратить усобицу: Ягайло
предложил Витовту значительные волости и возобновление прежней братской любви,
если он захочет отказаться от союза с общим врагом. Витовт охотно принял
предложение, захватил два орденских замка, переменил католицизм на православие,
и оба брата начали сообща собирать силы для борьбы с немцами. Целью их усилий
был новый ковенский замок - Риттерсвердер - ключ ко всей Литве; они осадили его
и стали добывать с необыкновенною деятельностию. Немецкий гарнизон, составленный
из выборных ратников орденского войска, выставил также упорное сопротивление.
Каждый день происходили кровавые стычки: в ловкости брали верх немцы, в смелости
и отваге - литва и русь; особенно литовские пушки плохо действовали в сравнении
с немецкими. Наконец после трехнедельных усилий литовцам и русским удалось
сделать пролом в стене, и крепость сдалась в виду немецкого отряда, который не
мог подать никакой помощи осажденным.
Примирение Витовта с двоюродным братом принесло
Ордену большие потери; по эти потери были только предвестницами страшной
опасности, которая начала грозить ему от соединения Литвы с Польшею вследствие
брака Ягайла на Ядвиге, наследнице польского престола. Польский король Казимир
великий, не имея детей, назначил наследником по себе племянника своего Людовика,
короля венгерского; король не мог исполнить своего желания без согласия сейма, и
сейм воспользовался этим благоприятным случаем для усиления своих прав на счет
прав королевских. Еще при жизни Казимира, в 1355 году, послы от сейма
вытребовали у Людовика подтверждения шляхетских прав. Двенадцатилетнее правление
Людовика ознаменовано было беспрестанными смутами, потому что король жил в
Венгрии и не обращал большого внимания на Польшу, предоставленную, таким
образом, самой себе. В 1382 году умер Людовик; не имея сыновей, он назначил
наследником по себе в Польше мужа старшей своей дочери Марии, Сигизмунда,
маркграфа бранденбургского, сына чешского короля и немецкого императора Карла
IV. Но польские вельможи, собравшись у Радома, постановили: присягнуть второй
дочери короля Людовика, Ядвиге, и выбрать ей в мужья князя на всей своей воле.
Нашелся и жених: то был князь от крови Пяста, Семовит мазовецкий, которого и
выбрали по согласию большинства. Началась война между Семовитом и Сигизмундом,
сопровождаемая внутренними волнениями и кровопролитиями. Наконец, в 1384 году
Ядвига приехала в Краков и была принята с большою радостию всем народом, который
ждал от нее избавления от смут междуцарствия. Надобно было теперь думать о ее
браке; Семовит мазовецкий уже успел приобресть нерасположение поляков
насильственными поступками против тех, которые не хотели признать его; кроме
того, присоединение Мазовии к владениям Казимира великого мало льстило
вельможам; по той же причине отвергнут был и другой искатель - Владислав, князь
опольский, также потомок Пяста. У Ядвиги был еще другой жених, с которым они
вместе воспитывались, к которому была привязана нежною страстью: то был
Вильгельм, герцог австрийский. Но Вильгельм не нравился польским вельможам,
потому что от него нельзя было ожидать скорой помощи. Их внимание обратил на
себя более выгодный жених: в 1385 году явились к Ядвиге послы литовские с
предложениями, что князь Ягайло примет римскую веру не только сам, но и со всеми
родственниками, вельможами и народом, выдаст без окупа польских пленников,
захваченных литовцами в предыдущих войнах, соединит навеки с Польшею свои
наследственные и приобретенные владения, поможет Польше возвратить потерянные ею
земли, привезет в нее некоторые из отцовских и дедовских сокровищ, заплатит
сумму, должную Вильгельму австрийскому за несдержание обещания насчет руки
королевиной. Ядвиге не очень приятно было это предложение, но сильно нравилось
оно вельможам польским; они представили королеве высокую заслугу апостольского
подвига, успели поколебать ее отвращение и отправили уже послов к Ягайлу для
окончательных переговоров, как вдруг неожиданно является в Кракове Вильгельм
австрийский. Тщетно вельможи запретили ему вход в Краковский замок: Ядвига
устроила с ним свидание в Францисканском монастыре, и здесь страсть ее к
прежнему жениху возобновилась и усилилась до такой степени, что она, как
говорят, и слышать не хотела об Ягайле и обвенчалась с Вильгельмом; но когда он
хотел пользоваться правами супруга в самом Краковском замке, то с бесчестием был
оттуда изгнан вельможами. Ядвига хотела за ним следовать, но была удержана
силою; тогда Вильгельм, опасаясь чего-нибудь еще худшего, поспешил скрыться из
Кракова. Между тем Ягайло приближался к этому городу; вельможи и прелаты снова
подступили к Ядвиге с просьбами не отказаться от брака с литовским князем и
заслужить название просветительницы его народа; молодая королева, охлажденная
несколько отсутствием Вильгельма, опять начала колебаться. Ее сильно беспокоила
молва, что Ягайло был варвар нравом и урод телом; чтоб увериться в
справедливости этих слухов, она отправила к нему навстречу самого преданного
себе человека с поручением рассмотреть хорошенько наружность жениха и изведать
его нрав. Ягайла предуведомили о цели посольства; он принял посланного с
необыкновенною ласкою, и тот, возвратившись к Ядвиге, донес ей, что литовский
князь наружностию приятен, красив и строен, роста среднего, длиннолиц, во всем
теле нет у него никакого порока, в обхождении важен и смотрит государем. Ядвига
успокоилась на этот счет и позволила убедить себя.
В 1386 году совершен был брак Ягайла с Ядвигою,
имевший такое великое влияние на судьбы Восточной Европы. Согласно с условиями,
Ягайло отрекся от православия, причем прежнее имя Якова переменил на имя
Владислава; ему последовали родные братья, Олгердовичи, и двоюродный Витовт,
приехавший с ним на свадьбу в Краков. Ягайло спешил исполнить и обещание
относительно распространения католицизма в Литве: здесь уже прежде было
распространено православие; половина виленских жителей исповедовала его; но так
как православие распространилось само собою, без особенного покровительства и
пособий со стороны светской власти, то по этому самому оно распространялось
медленно. Иначе стали действовать латинские проповедники, приехавшие теперь с
Ягайлом в Литву: они начали истреблением священных мест старого языческого
богослужения, и народ, которого прежние верования были ослаблены давным
знакомством с христианскою религиею посредством русских, без большого труда
согласился на принятие новой веры. Впрочем, латинские проповедники действовали
успешно только в тех местах, которые давно уже находились под русским влиянием,
в Жмуди же они встретили упорное сопротивление и были выведены по приказанию
Витовта, напуганного тем, что многочисленные толпы народа начали переселяться,
чтоб спастись от принуждения к новой религии. Но если католицизму легко было
сладить с язычниками собственной Литвы, то очень трудно было бороться с
православием, имевшим здесь издавна многочисленных и верных приверженцев;
наступательные действия латинства против него начались немедленно: постановлено
было, что русские, выходившие замуж за католиков, должны принимать исповедание
мужей своих, а мужья православной веры должны принимать исповедание жен; есть
даже известие, что православная церковь в Литве имела мучеников при Ягайле.
Вместе с новостями религиозными явились и
политические: князья племени Рюрика и Гедимина принуждены были присягать короне
Польской и королеве Ядвиге: так, в 1386 году князь Федор Острожский утвержден
был на своей отчине с тем условием, чтоб он и его наследники служили Ягайлу, его
преемникам и короне Польской, как прежде служил князь Федор князю Любарту
Гедиминовичу волынскому. Но подобный порядок вещей не мог беспрепятственно
утвердиться; Литва и Русь не могли легко и добровольно подчиниться Польше в
религиозном и политическом отношении, началась борьба: началась она под покровом
личных стремлений князей литовских, кончилась восстанием Малой Руси за веру и
падением Польши.
Неизвестно, каким образом Андрей Вингольт
Олгердович, которого мы видели во Пскове, в Москве и на Куликовом поле со
псковичами, успел овладеть опять Полоцком; известно только то, что он вторично
восстал на Ягайла под тем предлогом, что последний, принявши католицизм, не
имеет более права владеть православными областями. Андрей соединился с немецкими
рыцарями, которые опустошили литовские владения больше чем на 60 миль. Эта война
кончилась тем, что другой брат Ягайлов, Скиргайло, взял Полоцк, захватил в плен
Андрея, а сына его убил. Но опаснее для Ягайла была новая борьба с Витовтом.
Новый польский король назначил наместником Литвы брата своего Скиргайла с
титулом великого князя, но столица его была в Троках; в Вильне же сидел Поляк,
староста королевский. Характер Скиргайла польские историки описывают самыми
черными красками: он был дерзок и жесток, не дрожал ни перед каким злодейством,
был почти постоянно в нетрезвом виде и потому был нестерпим для окружающих,
которые никогда не могли считать себя безопасными в его присутствии. Иначе
отзываются об нем православные летописцы, называя его князем чудным и добрым;
причина такого разноречия ясна: Скиргайло оставался верен православию и потому
был любим русским народом. Между троцким князем Скиргайлом и гродненским
Витовтом скоро возникли несогласия: Витовту наговаривали, что Скиргайло хочет
извести его каким бы то ни было образом, не желая иметь соперника в Литве; в
нерасположении Ягайла Кейстутович мог убедиться уже из того, что король не хотел
дать ему грамот на уступленные области, не согласился придать ему волости князя
Любарта волынского; потом это нерасположение обнаружилось еще сильнее, когда
Ягайло заключил в оковы посланца Витовтова и вымучивал у него показания о
сношениях его князя с князем московским. Все это заставило Витовта вооружиться
снова против двоюродных братьев; он хотел было нечаянно овладеть Вильною, но
попытка не удалась, и он принужден был с семейством и двором удалиться сперва в
Мазовию, а потом к немецким рыцарям.
Опять Ордену открылся удобный случай утвердить
свое влияние в Литве, соединение которой с Польшею грозило ему страшною
опасностию в двух отношениях: с одной стороны, он не мог с успехом бороться
против соединенных сил двух государств; с другой стороны, самое существование
его стало теперь более ненужным, ибо он учрежден был для борьбы с язычниками,
для распространения между ними христианства по учению западной церкви; но теперь
сам великий князь литовский, ставши польским королем и принявши католицизм,
обязался утвердить последний и в своих наследственных волостях и усердно
исполнял свое обязательство. Немудрено после этого, что рыцари забили сильную
тревогу, когда узнали о намерении Ягайла вступить в брак с Ядвигою: они стали
разглашать, что это соединение Польши с Литвою грозит гибелью христианству,
потому что Литва непременно обратит Польшу в язычество; мы видели, что они
поддерживали Андрея полоцкого против Ягайла, а теперь охотно приняли сторону
Витовта, который отдал им Жмудь и Гродно под залог. Но Ягайлу удалось взять
Гродно. Чтобы поправить дело, Орден в 1390 году выслал в Литву сильное войско,
при котором в числе заграничных гостей находился граф Дерби, после ставший
герцогом ланкастерским и, наконец, королем английским под именем Генриха IV.
После удачной битвы на берегах Вилии крестоносцы осадили Вильну, взяли нижний
замок изменою приятелей Витовтовых, но верхнего взять не могли и принуждены были
отступить по причине холодных осенних ночей, недостатка в съестных припасах и
болезней. В 1391 году, усиленный толпами новых пришельцев из Германии, Франции,
Англии и Шотландии, великий магистр Конрад Валленрод в челе 46-тысячного войска
вступил в Литву. Витовт с своею жмудью и магистр Ливонского ордена соединились
также с ним, и все двинулись опять на Вильну, но на дороге получили весть, что
вся страна на пять миль в окружности этой столицы опустошена вконец самими
литовцами. Великий магистр, потеряв надежду прокормить свое войско в
опустошенной стране, не мог более думать об осаде Вильны и возвратился назад,
удовольствовавшись построением деревянных острожков на берегах Немана, охрана
которых поручена была Витовту. Последний с немецким отрядом осадил Гродно, где
королевский гарнизон состоял большею частию из русских и литвы, потом из
поляков. Сначала осажденные оказали сильное сопротивление; Витовт уже терял
надежду взять крепость, как вдруг вспыхнул в ней пожар, а вместе с пожаром ссора
между поляками и литовцами, вероятно вследствие подозрения, что пожар произведен
последними, расположенными к Витовту. Литовцы пересилили поляков, заперли их,
загасили пожар и сдали крепость Кейстутову сыну. Между тем члены королевского
совета в Кракове действовали благоразумнее гродненского гарнизона: они старались
всеми силами оторвать опять Витовта от Ордена и успели в этом, потому что сыну
Кейстутову тяжко было видеть себя подручником ненавистных рыцарей и вместе с
ними пустошить свою отчину; притом король выполнял все его требования, давал ему
грамоту на Литву и Жмудь. И вот нечаянно с значительным отрядом войска явился
Витовт перед Ковно, где был принят как союзник и верный слуга Ордена, но едва
успел он войти в крепость, как велел своим людям занять все важные места,
перехватал рыцарей, немецких купцов, приказал разломать мосты на Немане и Вилии,
потом также нечаянно овладел Гродном и новыми острожками Ордена. С тех пор, т.
е. с 1392 года, мир между Ягайлом и Витовтом не прерывался более. Скиргайло,
принужденный отказаться от Литвы в пользу Витовта, получил диплом на достоинство
великого князя русского и Киев столицею; но в Киеве сидел другой Олгердович,
Владимир, посаженный здесь отцом своим, который выгнал из Киева прежнего князя
Федора. Владимир не хотел уступить Руси брату, и Витовт должен был оружием
доставить киевский стол Скиргайлу.
Все эти внутренние происшествия не давали
князьям литовским возможности думать о наступательных движениях на
Северо-Восточную Русь, но они со славою и выгодою успели уничтожить попытку
смоленских князей к наступательному движению на Литву. В 1386 году смоленский
князь Святослав Иванович с сыновьями Глебом и Юрием и племянником Иваном
Васильевичем собрал большое войско и пошел к Мстиславлю, который прежде
принадлежал смоленским князьям и потом был у них отнят литовцами. Идучи
Литовскою землею, смольняне воевали ее, захватывая жителей, мучили их нещадно
различными казнями, мужчин, женщин и детей: иных, заперши в избах, сжигали,
младенцев на кол сажали. Жители Мстиславля затворились в городе с наместником
своим, князем Коригайлом Олгердовичем; десять дней стояли смольняне под
Мстиславлем и ничего не могли сделать ему, как в одиннадцатый день поутру
показался в поле стяг литовский: то шел великий князь Скиргайло Олгердович;
немного подальше выступал другой полк - вел его князь Димитрий-Корибут
Олгердович, за полком Корибутовым шел полк Симеона Лугвения Олгердовича,
наконец, показалась и рать Витовтова. Литовские полки быстро приближались;
смольняне смутились, увидавши их, начали скорее одеваться в брони, выступили на
бой и сошлись с литовцами на реке Вехре под Мстиславлем, жители которого
смотрели на битву, стоя на городовых забралах. Битва была продолжительна,
наконец Олгердовичи одолели; сам князь Святослав Иванович был убит одним поляком
в дубраве; племянник его Иван был также убит, а двое сыновей попались в плен.
Литовские князья вслед за бегущими пошли к Смоленску, взяли с него окуп и
посадили князем из своей руки Юрия Святославича, а брата его Глеба повели в
Литовскую землю.
В таком положении находились дела на востоке и
западе, когда в 1389 году умер великий князь московский Димитрий, еще только 39
лет от рождения. Дед, дядя и отец Димитрия в тишине приготовили богатые средства
к борьбе открытой, решительной. Заслуга Димитрия состояла в том, что он умел
воспользоваться этими средствами, умел развернуть приготовленные силы и дать им
вовремя надлежащее употребление. Мы не станем взвешивать заслуг Димитрия
сравнительно с заслугами его предшественников; заметим только, что употребление
сил происходит обыкновенно громче и виднее их приготовления, и богатое событиями
княжение Димитрия, протекшее с начала до конца в упорной и важной борьбе, легко
затмило бедные событиями княжения предшественников; события, подобные битве
Куликовской, сильно поражают воображение современников, надолго остаются в
памяти потомков, и потому неудивительно, что победитель Мамая получил подле
Александра Невского такое видное место между князьями новой Северо-Восточной
Руси. Лучшим доказательством особенно важного значения, придаваемого
деятельности Димитрия современниками, служит существование особого сказания о
подвигах этого князя, особого, украшенно написанного жития его. Наружность
Димитрия описывается таким образом: "Бяше крепок и мужествен, и телом велик, и
широк, и плечист, и чреват вельми, и тяжек собою зело, брадою ж и власы черн,
взором же дивен зело". В житии прославляется строгая жизнь Димитрия, отвращение
от забав, благочестие, незлобие, целомудрие до брака и после брака; между
прочим, говорится: "Аще и книгам неучен беаше добре, но духовныя книги в сердце
своем имяше". Кончина Димитрия описывается таким образом: "Разболеся и
прискорбен бысть вельми, потом же легчае бысть ему; и паки впаде в большую
болезнь и стенание прииде к сердцю его, яко торгати внутрьним его, и уже
приближися к смерти душа".
Важные следствия деятельности Димитрия
обнаруживаются в его духовном завещании; в нем встречаем неслыханное прежде
распоряжение: московский князь благословляет старшего своего сына Василия
великим княжением Владимирским, которое зовет своею отчиною. Донской уже не
боится соперников для своего сына ни из Твери, ни из Суздаля. Кроме Василия у
Димитрия оставалось еще пять сыновей: Юрий, Андрей, Петр, Иван и Константин; но
двое последних были малолетни; Константин родился только за четыре дня до смерти
отцовской, и великий князь поручает свою отчину, Москву, только четверым
сыновьям. В этой отчине, т. е. в городе Москве и в станах, к ней принадлежавших,
Донской владел двумя жребиями, жребием отца своего Ивана и дяди Симеона, третьим
жребием владел Владимир Андреевич: он остался за ним и теперь. Из двух своих
жребиев великий князь половину отдает старшему сыну Василию, на старший
путь; Другая, половина разделена на три части между остальными сыновьями.
Другие города Московского княжества разделены между четырьмя сыновьями: Коломна
- старшему Василию, Звенигород - Юрию, Можайск - Андрею, Дмитров - Петру.
Благословляя старшего Василия областию великого княжения Владимирского, к
которому принадлежали области Костромская и Переяславская, Димитрий отдает
остальным троим сыновьям города, купленные еще Калитою и окончательно
присоединенные только им: Юрию - Галич, Андрею - Белоозеро, Петру - Углич.
Предпоследний сын, Иван, сильно обделен: ему ничего не назначено из собственно
Московской отчины, удел его ничтожен в сравнении с уделами других братьев.
Такую, по-видимому, несправедливость объясняют слова завещателя: "В том уделе
волен сын мой князь Иван, который брат до него будет добр, тому даст". Из этих
слов видно, что князь Иван был болен и не мог иметь надежды на потомство: вот
почему Донской дает ему право распорядиться своим маленьким уделом в пользу того
брата, который будет до него добр; в самом деле, Иван умер скоро по смерти отца.
Завещание было написано прежде рождения самого младшего сына Константина, и
потому на его счет сказано следующее: "А даст бог сына, и княгиня моя поделит
его, взявши по доли у больших его братьев". Княгине своей Димитрий завещал по
нескольку волостей из уделов каждого сына с тем, чтоб по смерти ее эти волости
отошли к тому князю, к уделу которого принадлежали; но теми волостями, которые
примыслил сам Димитрий и дал жене или которые она сама примыслила,
великая княгиня могла распорядиться по произволу: "сыну ли которому даст, по
душе ли даст". Великой княгине уступлена также неограниченная власть при
дальнейшем распределении волостей между сыновьями в следующих случаях: когда
умрет один из князей, то уделом его княгиня делит остальных сыновей; если у
которого-нибудь из князей убудет отчины, то княгиня вознаграждает его за потерю,
отделив ему часть из уделов остальных братьев; если умрет старший сын князь
Василий, то его удел переходит к старшему по нем брату; удел последнего княгиня
делит между всеми сыновьями. Наконец, завещатель выражает надежду, что сыновья
его перестанут давать выход в Орду.
Говоря о важном значении княжения Димитриева в
истории Северо-Восточной Руси, мы не должны забывать и деятельности бояр
московских: они, пользуясь обстоятельствами, отстояли права своего малолетнего
князя и своего княжества, которым и управляли до возмужалости Димитрия.
Последний не остался неблагодарен людям, которые так сильно хотели ему добра;
доказательством служат следующие места жития его, обнаруживающие всю степень
влияния бояр на события Димитриева княжения. Чувствуя приближение смерти,
Димитрий, по словам сочинителя жития, дал сыновьям следующее наставление: "Бояр
своих любите, честь им достойную воздавайте против их службы, без воли их ничего
не делайте". Потом умирающий князь обратился к боярам с такими словами: "Вы
знаете, каков мой обычай и нрав, родился я перед вами, при вас вырос, с вами
царствовал; воевал вместе с вами на многие страны, противникам был страшен,
поганых низложил с божиею помощию и врагов покорил, великое княжение свое сильно
укрепил, мир и тишину дал Русской земле, отчину свою с вами сохранил, вам честь
и любовь оказывал, под вами города держал и большие волости, детей ваших любил,
никому зла не сделал, не отнял ничего силою, не досадил, не укорил, не ограбил,
не обесчестил, но всех любил, в чести держал, веселился с вами, с вами и
скорбел, и вы не назывались у меня боярами, но князьями земли моей".
Кто же были эти бояре? Первое место между ними
принадлежит Димитрию Михайловичу Волынскому-Боброку, победителю рязанцев и
решителю Куликовской битвы; он выехал из Волыни в Москву при Донском и женился
на сестре великокняжеской, Анне; между свидетелями, подписавшимися на второй
духовной великого князя, имя Димитрия Михайловича стоит на первом месте. После
Волынского следует Тимофей Васильевич, окольничий, который называется также
великим воеводою; по родословным книгам, он был брат последнего тысяцкого,
Василия Васильевича Вельяминова; в первой духовной Донского он подписался
свидетелем на первом месте, во второй духовной - на втором, уступив первое
Димитрию Михайловичу Волынскому; подпись эта доказывает, что он не был убит на
Куликовском сражении, как говорится в сказаниях. После Тимофея, окольничего, на
духовных грамотах следует подпись Ивана Родионовича Квашни, который в известиях
о Куликовской битве называется костромским воеводою: это был сын известного
Родиона Несторовича, боярина Калитина. После имени Ивана Родионовича в духовных
великого князя следуют имена двоих Федоров Андреевичей: первый был сын
известного уже в предыдущее княжение боярина Андрея Кобылы; но сын, Федор
Андреевич, носил уже другое прозвание - Кошка; о знатности этого боярина
свидетельствует то, что великий князь тверской Михаил Александрович женил своего
сына на его дочери. Другой боярин, Федор Андреевич Свибл, был правнук
знаменитого Акинфа чрез сына его, известного уж нам Ивана. Свибл, как мы видели,
был начальником рати, опустошившей землю Мордовскую; кто из обоих Федоров
Андреевичей был оставлен в Москве воеводою во время Донского похода и кто из них
вытягал у смольнян два места, как значится в духовной великого князя, - решить
нельзя, ибо прозваний в обоих случаях нет. Во второй духовной встречаем имена
двоих Иванов Федоровичей: один из них должен быть сын боярина Федора Кошки; что
же касается до другого, то в родословных книгах значится, что у последнего
тысяцкого Василия Васильевича был брат Федор Воронец, у которого был сын Иван,
носивший боярское звание. Но очень может быть также и Иван Федорович Уда,
происходивший, по родословным, от князей Фоминских-Смоленских; имя одного Ивана
Федоровича встречается и в первой духовной и в договорной грамоте с Олгердом.
Что касается до остальных имен, встречаемых в подписях на грамотах: Ивана
Михайловича, Димитрия Александровича, Симеона Васильевича, Александра
Андреевича, Ивана Андреевича, то мы видели прежде имена Михаила, Александра,
Василия и Андрея между боярами московскими; Димитрий Александрович может быть
или Димитрий Александрович Всеволож, сын выходца смоленского, князя Александра
Всеволодовича, который вместе с братом Владимиром упоминается в сказаниях о
Донской битве, или внук мурзы Чета, выехавшего при Калите, предка Сабуровых и
Годуновых. Относительно Александра Андреевича должно заметить, что, по
родословным, между боярами великого князя Димитрия значится Андрей Одинец, у
которого был сын Александр Белеут; Александр Белеут вместе с Федором Свиблом и
Иваном Федоровичем Удою был послан в 1384 г. в Новгород брать черный бор; но,
кроме того, между братьями Федора Андреевича Свибла встречаем имена Александра и
Ивана. В летописи под 1367 годом встречаем воеводу Димитрия Минина,
родоначальника Софроновских и Проестевых, посланного против Олгерда вместе с
воеводою князя Владимира Андреевича, Акинфом Федоровичем Шубою. Послом в
Константинополь с нареченным митрополитом Митяем отправлен был большой боярин
Юрий Васильевич Кочевин Олешенский, сын известного нам при Калите Василия
Кочевы. В известиях о Куликовской битве упоминается владимирский воевода Тимофей
Валуевич, переяславский Андрей Серкизович; по родословным книгам, к великому
князю Димитрию выехал из Орды царевич Серкиз, у которого был сын Андрей;
боярином же Донского называется Владимир Данилович Красный Снабдя, потомок
князей муромских. В известиях о Куликовской битве упоминается боярин и крепкий
воевода Семен Мелик; в родословных значится: "Семен Мелик да Василий: оба из
немец пришли". Между убитыми на Дону упоминаются: Михаил Андреевич Бренко,
любимец великокняжеский, Семен Михайлович, Михайла и Иван Акинфовичи, Иван
Александрович, Андрей Шуба, Валуй Окатьевич, Лев Мазырев, Тарас Шетнев.
Упоминается боярин Михалко Александрович, который сказал великому князю, сколько
осталось в живых после Куликовской битвы. Под 1382 годом упоминаются бояре Симен
Тимофеевич (сын окольничего, по родословным) и Михаил, быть может Михаил
Андреевич Челядня, брат Федора Свибла, ездившие за митрополитом Киприаном.
Под 1375 годом упоминается наместник великого
князя в Новгороде Иван Прокшинич; послом от великого князя во Псков приезжал
Никита. Под 1375 годом упоминается костромской воевода Александр Плещей: по
родословным, это был меньшой брат св. митрополита Алексея, сын боярина Федора
Бяконты, вышедшего из Чернигова. Дьяком при великом князе Димитрии был сначала
прежний Нестор, а потом Внук.