Станюкович Константин Михайлович - Петербургские карьеры

bsp;   - Всякий народ в Питере живет, Степка... И графы, и князья, и дворяне, и купцы... и наш брат... Всякого, братец ты мои, в Питере народу довольно!..

   - Ишь ты! и графы и князья, дядя Трифон.

   - Тепериче выедешь в ночь... Станешь у трахтира, а оттуда выйдет какой ни на есть барин и подает голоском: "Эй, мол, извозчик!.." Я сичас вот эту самую желтоглазую хлысть кнутишком, подкачу... "Куда, мол прикажете, ваше сиятельство?"

   - А что, дядя Трифон, князья-то какие будут?

   - Известно какие - фицеры!.. Видал. Степка, солдат?.. Ну, так господа над ними командуют... И ежели солдат что не так, они его - солдата-то - сейчас по-своему, добру, учат: делай, мол, по службе по нашей, а не то штобы как-нибудь... Этто когда на парате; а ежели не на парате, то по ресторациям, Степка, сидят больше, чай пьют... Там мы их и ждем... ночью-то...

   Все эти сведения до того были новы для Степы, что он решительно не мог дать себе отчета. Он вообразил офицеров высокими такими, большими, с длинными усищами, вострыми глазами, имеющими в руках по большой палке, которою так и размахивают, словом - Степа вспомнил фельдфебеля, который в селе муштровал солдат, и, увеличив этого фельдфебеля в несколько раз, решил в своем детском умишке, что офицеры должны быть именно такие.

   К вечеру Трифон остановился покормить. На постоялом дворе было несколько извозчиков. Разговорились.

   - Мальца-то куда везешь? - спросили извозчики.

   - Туда же... в Питер! - отвечал Трифон.

   - Аль Ивану плохо пришлось?..

   - Беда, братцы!..

   - В ученье?

   - Бозныть... Наказывал в ученье сдать... Отдать какому ни на есть немцу... Известно, у кого как не у немца...

   - А паренек-то махонькой еще... Как бы его не укатали в Питере-то... - участно замечали извозчики.

   - Никто, как бог!..

   Степка все это слышал, и в его голову закралась мысль, что немец, должно быть, какой-нибудь старик вроде того беглого, который в прошлом году в Дубках объегорил какого-то крестьянина и после хотел спалить деревню. Этим стариком все дубковские матери пугали своих детей, и Степка, как и другие, воображал его таким же страшным, как лицо антихриста на лубочной картинке, висевшей дома. Таким же стал ему казаться немец, и Степа крепко пригорюнился и даже всплакнул, после чего заснул крепким, ребячьим сном...

   Чрез два дня Трифон со Степой въезжали в столицу, и когда мальчик увидал большие дома, конки, городовых, батальон солдат с музыкой и прочие столичные хитрости, то только ахал и крепко жался к Трифону...

   - Не бойсь, глупый... Не укусят! - смеялся извозчик.

   На третий же день мальчик поступил в ученье к сапожному мастеру Карлу Ивановичу Шмидту. Когда Степа увидал благообразное, выбритое лицо немца, то успокоился и, прощаясь с Трифоном, важно ему заметил:

   - Скоро я тебе, дядя, во какие сапоги сошью...

   Очутившись в кругу новых товарищей, Степа маленько струхнул и съежился, особенно когда один из учеников подошел к нему и дал ему по уху, ради первого знакомства... Степа стерпел, но чрез минуту сам ударил обидчика... Поднялась драка... Пришел Карл Иванович и помирил обоих на том, что оттузил хорошенько и правого и виноватого...

   Невеселая жизнь началась для деревенского мальчика. Работу на него наваливали непосильную, и, главное, ни минутки покоя. То наколи дров, то стопи печи, то сбегай в лавочку, то снеси сапоги, то вымой полы. Одним словом, вместо учения Степке пришлось быть на посылках. И хозяин, и хозяйка, и подмастерья смотрели на Степу, как на своего крепостного, а в награду за все это - затрещины, удары ремнем, ругань и дурная пища.

   Видали ли вы, читатель, как в трескучий мороз бежит по улице мальчик-крошка в своем классическом халатишке и пощелкивает зубами?.. Видали ли вы это посиневшее от холода личико мальчугана, посланного отнести сапоги?.. Если вы видели, то должны знать, что это жертва столичная, жертва, которой не всегда суждено дожить и до пятнадцати лет!

   Помещение у Карла Ивановича не отличалось особенным комфортом. Сам Карл Иванович имел довольно удобную комнату, но мальчики-ученики жили в сыром подземелье, где спертый и сырой воздух подтачивал день за днем молодые детские силы.

   Ночь... Морозная петербургская ночь... Дети спят вповалку на нарах, на тонких соломенных подстилках... Вонь и духота в этой комнате, полной всяких насекомых... Все дети худы, бледны и одеты в какое-то подобие белья... Прикрыты они чем попало, и жмутся и вздрагивают, бедняги, от холода...

   - У-у-у!.. Петька, холодно... - шепотом говорит Степа...

   - А ты съежься, Степа... теплей будет...

   - Проклятый хозяин... полушубок отобрал!

   - Он у нас, Степка, завсегда так!.. Малы-де в полушубках ходить...

   Дети замолчали и снова пытались заснуть, натягивая на себя дырявое одеяло... Скоро они заснули... Спят дети, вдыхая убийственный воздух... Спят дети, глотая яд и смерть... Спят маленькие создания, и во сне им снятся теплые избы, простор деревенских полей и добрый материнский уход...

   Но не спит подтачивающая их смерть. Она стоит с распростертыми объятиями в этом сыром подземелье и алчно глядит на раскинувшиеся во сне детские головки.

   Не спит тоже и Степкина мать. Она не забыла своего парнишку и горькими слезами заливается, подумывая о своем сиротливом сыне. "Где-то он? У какого немца? Кормит ли его немец хоть по праздникам лепешками?"

   Года через два Степка уже был хорошим учеником, чинил старые сапоги, ставил заплатки и даже умел подкидывать подметки. Но зато он день ото дня бледнел и худел. Сухой его кашель часто раздавался по ночам и будил соседа его, Петьку...

   - Экой ты какой... Скажи завтра Карле Иванычу... - замечал Петька.

   - Говорил... Сказывает, пройдет и так. А вот все не проходит!

   - Скотина! - злобно проговорил мальчик и, повернувшись на другой бок, скоро захрапел.

   А Степа все кашлял, схватываясь за грудь с резко выдающимися ребрами. Мальчику было худо... Скорбный, больной, лежал он на соломе, и разные мысли забегали в маленькую белокурую головку. Грустно глядели его большие карие глаза. Тяжелая скорбь была в них...

   - О господи! - шептал только мальчик.

   Наконец он заснул тяжелым, прерывистым сном.

   Видел он во сне, как его провожали в Питер, как Трифон рассказывал ему о столице и о князьях, как привел его к немцу и как немец оказался сначала не страшным, а потом... потом снилось мальчику, как его посылали в морозы в легоньком халатишке, как сидел он часто дни впроголодь и как Карла Иваныч бил его ремнем по детской спинке, больно так бил и приговаривал: "Русский мальчик дрянь есть! бить надо". Снились мальчику Дубки, снилась мать и теплая изба... Потом...

   - К мамке... к мамке хочу! - вскрикнул во сне мальчик.

   - Вставай, Степка, ишь разоспался!!

   Мальчик пытался встать, но встать не мог, силы совсем упали. Его трясла лихорадка. Сказали Карлу Иванычу. Карл Иваныч пришел и заметил:

   - Много квасу пиль. Глупый мальчишка!

   Однако Степа и после такой энергичной нотации не мог встать. На другой день Степу свезли в больницу.

   Чрез неделю на дровнях везли маленький, окрашенный в рыжую краску гробик к одному из кладбищ. За гробиком шел, понуря голову, Трифон, а в гробике лежал Степа, окончивший свою недолгую, скорбную петербургскую карьеру.

   Когда до Дубков дошла весть о Степиной смерти, отец не сказал ни слова, только отчаянно заморгал глазами и несколько дней где-то пропадал, а мать громко завывала, призывая громы небесные на виновников смерти сына... Но никто не слыхал ее проклятий, кроме черных, закоптевших стен неприглядной крестьянской избы.

  

  

  

   Впервые - в газете "Петербургский листок", 1868, NN 2, 3, 4, под названием: Петербургские карьеры. Очерк I. "Агафья Тверская". Для сборника "В людях. Повести, очерки и рассказы", СПб., 1880, очерк был подвергнут стилистической правке и получил окончательное название.

  

   Стр. 121. Дебаркадер - станционная платформа, у которой останавливается поезд.

  

  

   Впервые - в газете "Петербургский листок", 1868, N 8, под названием: "Петербургские карьеры. Очерк II. Степа". Для сборника "В людях" был подвергнут стилистической правке. В Собрание сочинений (изд. А.А.Карцева) не вошел.