Суворин Алексей Сергеевич - А. С. Суворин в воспоминаниях современников, Страница 3 - Книги

одом за все прошлое. И мы видим расцвет поры русского дворянского либерализма, дворянского народничества, навсегда остающегося одной из самых светлых страниц в жизни русского дворянства.

Но освобождение крестьянской России и пробуждение ее к новой жизни, конечно, должно было вызвать еще более крупное, еще более активное и живучее общественное явление, а именно - рост общественных и государственных сил из самой народной крестьянской среды. Во всех сферах не только народного труда, но и общественной и государственной жизни должен был все шире и шире проявляться освобожденный народный, крестьянский гений, неся с собой все характерные черты низового народного духа: деловую энергию; крепкое, живучее, глубоко непосредственное общее мировоззрение; чувство кровной любви к народу, к родине, к государству и вытекающую из этого чувства неизгладимую, безотчетную консервативность политического мировоззрения, какими бы случайными налетами ни покрывалось и ни маскировалось это консервативное мировозрение, и в то же время жажду общественного и политического творчества, созидания, без которого трудовые инстинкты народного духа никогда не чувствуют себя удовлетворенными...

Оковы готовых форм общественной мысли и всяких преходящих условностей - не страшны для людей, на которых лежит печать действительного народного духа и печать крупной эпохи. Эти формы и условности легко разрушаются ими с той органической безотчетностью, безыскусственностью, которая характерна для народного духа. Сама живая жизнь, ее непререкаемые и неуловимые инстинкты, указывающие наиболее верные, ведущие к цели пути, - только эта реальная жизнь является истинным руководителем людей, на долю которых выпадает счастье быть выразителями крупных моментов и крупных сил истории.

И если общественно-близорукие или непримиримо-враждебные русскому народному духу люди всегда говорили и долго будут говорить, что А. С. Суворин с его "Новым Временем" является только ярким представителем и выразителем "психологии успеха", то пусть не забывают они, что "успех" А. С. Суворина и "Нового Времени" есть успех тех средних и высших слоев русского общества, которые по своему духу и частью по своему происхождению кровно связаны с русским крестьянством, с русскими народными низами, т. е. с самым живучим и вековечным ядром русского народа!

"Успех" А. С. Суворина - успех народной, национально-русской "буржуазии", быстро растущей с эпохи великих реформ, быстро приобретающей все более и более заметное место в общественной и государственной жизни России. Имя А. С. Суворина будет исторически связано с ростом, с общественным и политическим влиянием "среднего сословия" в России, а следовательно и со всеми крупнейшими реформами, созданными в интересах средних общественных слоев России, не исключая и последней, величайшей в истории России реформы - народного представительства!

Не подпольной работой на пользу революции и сочувствием этой революции. не какими-либо либеральными "выступлениями" и не какими-нибудь закулисными влияниями в тех бюрократических верхах, в близости к которым обычно обвиняли слева А. С. Суворина и его газету, - не этими механическими путями "успех" А. С. Суворина связан с успехом идеи народного представительства в России, а только простым, но глубоко жизненным и важным фактом общественного объединения тех средних слоев России, которые кровно связаны с русским народом и типичнейшим представителем которых является сам А. С. Суворин.

Аристократ русского народного ума, А. С. Суворин в общественно-политическом своем значении является крупнейшим, истинным представителем русской средней имущей демократии - русского "среднего сословия", которому впереди предстоит все более и более крупная общественно-политическая роль. В этом - "успех" А. С. Суворина, и в этом источник того небывалого в истории русской журналистики внимания и влияния в политических сферах не только России, но и Европы, какое выпало на долю потомка бобровского крестьянина Воронежской губернии!"

В том же "Голосе Москвы" (N 186) Г. М. Любимов, характеризуя покойного Суворина, говорит:

"Имя Суворина принадлежит истории. Нам, современникам, в непосредственной к нему близости, да еще под впечатлением тяжелой утраты, трудно целиком охватить эту огромную самобытную фигуру, трудно оценить все то, что он сделал в разнообразных отраслях жизни, литературы и искусства, в которых работал его неутомимый ум... Без преувеличения можно сказать, что он первый создал в России большую "политическую газету", с которой, как с выражением общественного мнения, вскоре стали считаться не только в России, но и за границей.

Он сумел привлечь к себе все яркое, все талантливое, и многие из писателей, ныне подвизающихся в оппозиционном и даже в революционном лагере и считающих своей обязанностью при всяком удобном и неудобном случае ругать "суворннскую газету", именно в ней начали свою карьеру, были выдвинуты Сувориным, обласканы им. часто обеспечены. Может быть, не у одного "революционера" искренней затаенной скорбью сожмется сердце при известии о смерти "старика Суворина". Нужны ли имена?

Талантливые литературные силы, привлеченные в "Новое Время", - а больше всего, конечно, сам Суворин. - неутомимый организатор, редактор и писатель, - создали газете огромный круг читателей.

И этот успех не был создан угодничеством, стремлением подладиться под вкусы толпы. Наоборот, Суворин часто, очень часто шел против течения, никогда не кривя душой, чтобы попасть в тон "модным веяниям", каковы бы они ни были. Его "Маленькие письма" нередко шли вразрез с тем, что в ту минуту считалось непреложным. Это создавало ему массу врагов. Бывали случаи, когда на страницах враждебных ему газет, не могших простить ему блестящего успеха, раздавался откровенный призыв к "бойкоту" "Нового Времени". Печатались "коллективные" письма будто бы нововременских читателей, отрекавшихся от "Нового Времени" и клявшихся отныне читать только "Новости" Нотовича. Но "Новости" хирели и, зачахнув, тихо скончались, а "Новое Время" развивалось и крепло.

В безумном 1905 году, когда, как грибы, нарождались откровенно революционные газеты, когда общество почти поголопно было охвачено революционным бредом, старик Суворин не потерял головы, и только со страниц "Нового Времени" раздался спокойный, трезвый голос. В левом лагере были уверены: теперь "Новому Времени" - конец! Кто будет читать "Новое Время", когда есть "Товарищ". "Сын Отечества" и чуть не десяток других изданий, выходивших с печатавшимся крупными буквами девизом: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Но и из этого кошмарного времени суворинская газета вышла невредимой и еще более укрепила свое положение.

Секрет этого постоянного успеха заключался не только в силе влияния литературного и организаторского таланта старика Суворина, но и, главным образом, в строго определенной национальной позиции, с которой никогда и ни при каких условиях не сходила его газета.

Суворин был просвещенный и терпимый человек. Не признавая узких партийных рамок, он называл свою газету "парламентом" и не стеснял сотрудников "направлением". Свобода мнений - было его девизом, и, правда, нередко на страницах "Нового Времени" встречались противоположные мнения, нередко возгоралась ожесточенная полемика между постоянными сотрудниками газеты Но зато в национальном вопросе там никогда не было разногласий, и прежде всего всегда стояли интересы России и русских.

Это самоотверженное служение русскому народу, его национальным интересам проводилось с непреклонной прямолинейностью, и с этой позиции, как бессменный часовой, Суворин не отступал никогда. В деле воспитания русского национального самосознания покойный Суворин сыграл выдающуюся роль, - и эту роль со временем по заслугам оценит потомство.

Малый театр не зовут иначе, как "Суворинский". И так это и есть в действительности. Суворин вложил в него массу личной энергии и огромные средства и почти единолично создал театр, считающийся образцовым наравне с Императорской сценой.

Суворинский театр создал новую эру в театральном деле. Он широко открыл свои двери драматургам и артистическим силам, затиравшимся монопольной "казенной" дирекцией, у которой были свои любимчики, властвовавшие и театре. Многие драматурги, многие артисты, пользующиеся теперь огромной известностью, начинали свою карьеру у Суворина. Многие артисты императорских театров, не уживавшиеся в их душной казенной атмосфере, опять-таки уходили к Суворину и в его театре находили простор для своего пворчества. В параллельных постановках Александрийского и Суворинского театров победа нередко оставалась за последним.

А. С. Суворин и сам был драматургом. Его "Татьяна Репина" обошла все театры и до сих пор не сходит с репертуара.

В кипучей неустанной работе А. С. Суворин дожил до глубокой старости. Три года тому назад он праздновал пятидесятилетие своей литературной деятельности и удостоился Высочайшей милости и признания его заслуг с высоты Престола. Как ни старалась тогда левая печать преуменьшить значение этого юбилея, он все-таки был крупным общественным фактом, и тысячи приветствий со всех концов России показали, что недаром прожил Суворин свою жизнь, что работа его встретила и сочувствие, и поддержку.

Теперь - умер старик Суворин. Но не умерло дело, которому отдал он свою жизнь, и на закате дней он мог убедиться, что не пропали брошенные им семена, что растет и крепнет русское национальное дело, и никакие усилия врагов ему уже не страшны".

Всем сказанным, конечно, не исчерпывается ни общее значение А. С. Суворина как характерной исторической фигуры, ни его главного литературного начинания - газеты "Новое Время". Он как бы стоял на страже судьбы России на собственный страх и риск, порой бичуя ее, подобно Гоголю и Хомякову, своим литературным бичом, порой обливая слезами любви и радости. Читая его "Маленькие письма", некоторые иногда улавливали как бы изменчивость его принципиальных воззрений. Но это только кажущееся: Суворин оставался тем же, каким вышел на свою литературную дорогу. Вопрос сводился к обстоятельствам времени, к известной нужной позиции, стоя на которой возможно было добиться желанного, а желанное это было: свобода России, ее просвещение, ее национальное самосознание, ее мировое могущество.

Сознавая, что изданием одной лишь газеты далеко не достигнешь намеченных целей, Алексей Сергеевич рядом с нею открывает издательство общедоступных дешевых книг и, по словам покойного профессора Кирпичникова, "становится Наполеоном русского книжного дела". В то время, как академия наук, как министерство народного просвещения и прочие просветительные учреждения и установления пребывали в завидном покое, он с неутомимой энергией двигает в русскую публику сначала "Дешевую Библиотеку", затем "Новую Библиотеку", где дает виднейшие произведения русской и западной литературы, причем все эти издания намечаются им по собственному выбору, и можно только удивляться, как хватало у этого человека, которого буквально разрывала вся Россия, еще времени на создание этих библиотек. Если ознакомиться с одним списком этих изданий, то увидишь тут громадную беспристрастную и беспартийную обширную энциклопедию гуманитарных наук, на которой воспитались ряды поколений. Чтобы двигать эти библиотеки, он создает в Петербурге один из первых в столице книжных магазинов и открывает его отделения в разных городах. Вместе с тем он создает и типографию, где устанавливает необычные у нас условия труда. Очерчивая эти условия, представитель журнала "Наборщик и Печатный Мир" А. А. Филиппов поведал по сему предмету на могиле Суворина следующее:

"Если мы беспристрастно взглянем на историю книгопечатания в России, то увидим, что в ней есть два имени, которые особенно ярко обрисовываются. Это - первопечатник Иван Федоров и Алексей Суворин. Многострадальная история первопечатника известна, но история продолжателя его еще начинается, и главным образом, благодаря удивительной скромности покойного, видевшего рекламу даже там, где была только правда. И здесь, над раскрытой могилой, смело можно сказать, что Алексей Сергеевич, устроив в 1884 году первую частную школу в России, на широких началах, первый, как типограф, пошел навстречу назревшей необходимости поднять технику печатного дела.

Имея в виду свое же изречение: "Давайте больше доброты, особенно тем, кто хочет жить и трудиться", Алексей Сергеевич устроил для работающих в типографии и их семей медицинскую помощь в своем доме. Врач вызывался служащими даже на дом, как это делается в вспомогательной кассе наборщиков. Затем при типографии "Нового Времени" была устроена ссудо-сберегательная касса, библиотека и прочее. На рождественскую елку, которую Алексей Сергеевич очень любил посещать, собиралось до 1000 детей его служащих от трех до двенадцати лет. Если к этому прибавить, что неспособные к труду, а также вдовы и сироты работавших в "Новом Времени" никогда не оставались без материальной помощи, то получится, что ни один владелец печатного заведения в России не заботился о своих рабочих так, как Алексей Сергеевич Суворин, к слову сказать, особенно радевший о тех работниках, которые вместе с ним начинали тяжелую и ответственную газетную работу. Широкой волной разливалась доброта Алексея Сергеевича, и доброта эта бодрила, одухотворяла рабочих. Несомненно, имена Ивана Федорова и Алексея Суворина являются в истории России самыми светлыми, прекрасными, и не только современники, но и потомки никогда их не забудут".

В 1880 году, после того, как С. Н. Шубинский потерпел своего рода крушение с изданием "Древней и Новой России", он с помощью Алексея Сергеевича создал "Исторический Вестник". Вот что по сему предмету редактор нашего журнала повествует в имеющейся у меня его автобиографической записке:

"Как-то раз, если не ошибаюсь, в марте месяце (1879 года), я зашел к А. С. Суворину, всегда любезно относившемуся ко мне лично и к "Древней и Новой России", для которой он даже написал года три назад, по моей просьбе, статью о Пушкине. В откровенной беседе я между прочим рассказал ему о положении дел "Древней и Новой России" без всякой задней мысли, кстати, спросил, не укажет ли он мне на кого-нибудь, к кому я мог бы обратиться с предложением приобрести этот журнал. К величайшему моему изумлению, он, не задумываясь, выразил готовность купить и продолжать издание. Предложение это было так для меня неожиданно, что я счел его не более как пустой фразой. Я просил Суворина посерьезнее подумать об этом и сказал, что зайду через неделю. В назначенное время я явился и услышал то же согласие, но выраженное уже в положительной форме, причем он уполномочил меня войти в соглашение с Грацианским. Желая расстаться с моим издателем самым дружелюбным образом и заботясь искренно о том, чтобы облегчить ему, насколько возможно, понесенные на журнале потери, я предложил Суворину уплатить Грацианскому за право издания 5000 рублей и без возражения получил согласие и на это.

Обрадованный, я поспешил в тот же день передать Грацианскому мой разговор с Сувориным. Он выслушал мои объяснения с нескрываемым неудовольствием и не дал никакого решительного ответа, обещаясь подумать. В последующие дни я настаивал на каком-нибудь решении, но, несмотря на все усилия, не мог ничего добиться. Меня это ужасно волновало, и я тщетно ломал себе голову, стараясь разгадать причину такого образа действий Грацианского. Он сам разъяснил мне ее впоследствии. Постоянный сотрудник "Древней и Новой России" П. А. Гильтебрандт, узнав о переговорах моих с Грацианским, убеждал его не продавать издания, уверяя, что оно погибает единственно от моей неумелости, и вызвался поднять его под своим редакторством. Однако я продолжал требовать категорического решения и наконец поставил вопрос ребром. Грацианскому уже нельзя было долее уклоняться, и он объявил свое "последнее слово". Он потребовал, чтобы Суворин, кроме уплаты 5000 рублей за право издания, додал бы на свой счет подписчикам остающиеся восемь книжек "Древней и Новой России" за 1879 год, что, по меньшей мере, равнялось еще 12000 рубл. Условие было невозможное, и я с тяжелым чувством ушел от Грацианского, пожелав ему не раскаяться в том, что он не воспользовался моим посредничеством, в котором я руководился единственно сердечным побуждением оказать ему услугу.

Тогда мы с Сувориным решили основать новый исторический журнал. Я составил программу, в которую, соображаясь с вкусами публики, ввел исторический роман и повесть и иностранную историографию, а Суворин придумал, нельзя сказать, чтобы очень удачно, название "Исторический Вестник". Я поехал к тогдашнему председателю главного управления по делам печати, В. В. Григорьеву, объяснил ему все дело и получил уверение, что новое издание не встретит ни малейших препятствий. На следующий же день Сувориным было подано официальное прошение о разрешении издавать "Исторический Вестник", а я, согласно условию, заключенному со мною при основании "Древней и Новой России" Грацианским, заявил последнему, что с 1-го октября оставляю редактирование этого журнала [007]. С энергией и надеждой на хорошее будущее отдался я организации нового предприятия. Все шло очень успешно и радовало меня, как вдруг раздался удар с той стороны, откуда я всего менее мог его ожидать. Однажды вечером подают мне пакет за казенной печатью. Развернув заключавшуюся в нем бумагу, я остолбенел. Главное управление по делам печати уведомляло меня, что министр внутренних дел Маков не разрешил издание "Исторического Вестника".

Я провел очень скверную ночь и на другой день, рано утром, надев мундир, отправился к Макову. Он принял меня довольно любезно и объяснил причину своего отказа.

- В последнее время, - сказал он, - в печати стали появляться неблаговидные, пошлые намеки на то, что будто бы я и в особенности В. В. Григорьев оказываем какое-то исключительное благоволение к Суворину; во всем ему мирволим и предупредительно исполняем все его желания. Разрешить ему еще новое издание, когда только недавно разрешено "Еженедельное Новое Время", значит дать его противникам повод к новым инсинуациям. Господа журналисты дошли до того, что в полемике между собой не стесняясь обливают друг друга помоями, и я не хочу, чтобы брызги этих помоев попали в меня и В. В. Григорьева, которого я уважаю. Вам лично я разрешу издание, а Суворину нет.

От Макова я поехал к Суворину и сообщил ему о происшедшем, разумеется, со всеми мелочами. Хотя он и старался казаться совершенно равнодушным, но я заметил, что рассказ мой о неожиданном для него препятствии, встреченном на первом же шагу "Историческим Вестником", охладил его к задуманному изданию. Он старался меня успокоить и сказал, чтобы я просил о разрешении издания на свое имя, а он не отказывается, как уже обещал, давать все материальные средства для его осуществления и ведения. Это было благородно и не могло не тронуть меня. Я опять поехал к Макову и с трудом убедил его позволить мне напечатать в объявлениях об издании "Исторического Вестника", что этот журнал будет издаваться "при содействии А. С. Суворина", и что ответственность за исправный выход книжек и аккуратность всех расчетов принимает на себя книжный магазин "Нового Времени". Первый (1880-й) год "Исторический Вестник" выходил с моей на нем подписью, как "редактора-издателя", но через год обстоятельства переменились, и Суворину без всяких затруднений разрешили подписываться издателем, которым он и был в действительности".

В создании "Исторического Вестника" сказались, как то я и отметил в своей речи на могиле Алексея Сергеевича, вся типичность, благородство и широта его природы. Будучи деятелем очень определенного политического стяга, он предоставил редактору журнала, принадлежавшему скорее к западнической либеральной фракции, полную свободу действия, полную независимость, охотно допуская, чтобы в журнале, издаваемом под его флагом, работали не только люди ему единомышленные, но и инако верующие и даже принципиальные противники. Если вспомнить историю журнала, то мы увидим в ряду его сотрудников В. О. Михневича, Г. К. Градовского, Р. И. Сементковского, В. И. Модестова и др., которые, будучи постоянными работниками "Новостей" О. К. Нотовича, почти ежедневно вели принципиальную борьбу и с "Новым Временем", и с самим Сувориным, как автором "Маленьких писем". Такого рода терпимостью издатель "Исторического Вестника" как бы отмежевал газетное преходящее и повседневное от журнального научно-литературного.

Он горячо любил этот издаваемый им журнал, высоко ценил своего редактора и, когда мне приходилось по тем или другим редакционным поводам обращаться к нему в дни тяжких болезней С. Н. Шубинского по делам журнала, все лицо Суворина расцветало лаской и радостной улыбкой и ясно говорило о воодушевляющих его добрых чувствах. За месяц до кончины Суворина мне пришлось навестить его по одному случаю. Исхудалый, осунувшийся, бледный, сидел он у окна своего кабинета, видимо, страшно страдая от своего неизлечимого недуга. И нужно было видеть это сияние добрых глаз, когда я стал ему говорить о журнале, о планах на будущее, о здоровьи его друга-редактора!..

Страстный любитель истории, Алексей Сергеевич, кроме названных периодических изданий, охотно шел навстречу и роскошным издательствам в интересах все того же русского просвещения. Так, им изданы: "Иллюстрированная история Петра Великого" и "Иллюстрированная история Екатерины II", "Картины Лондонской национальной галереи", "Картины императорского Эрмитажа", "Историческая портретная галерея", "Дрезденская картинная галерея" с текстом г. Люке, "Император Павел I", "Император Александр I" и "Император Николай I" Н. К. Шильдера, "Олеарий, описание путешествия в Московию", и других иностранцев, писавших о России: Герберштейна, Флетчера, Плано Карпини, Корба, "Палестина" А. А. Суворина, "Исторические очерки и рассказы" С. Н. Шубинского и мн. др.

Благодаря любезному вниманию Алексея Сергеевича к моей скромной литературной деятельности, он согласился и на издание моих очерков по истории русской революции, которые в скором времени выйдут в свет.

Напрасно было бы думать, что, издавая роскошные книги, Суворин руководился какими-нибудь коммерческими расчетами; это была потребность его души, потребность сеять в России "разумное и вечное", и в этом отношении мне ярко вспоминается один характерный случай, обрисовывающий его как крупного издателя-мецената. Провинциальный наш сотрудник С. Н. Браиловский делает предложение об издании полного собрания сочинений поэта Пушкинской плеяды Туманского. Предполагая, что это издание будет носить характер изданий "Дешевой Библиотеки", вроде Веневитинова, Дельвига, Баратынского, Одоевского, Цыганова и других, С. Н. Шубинский, по соглашению с Сувориным, дает предлагающему благоприятный ответ: "присылайте, мол, собранное с вашим предисловием". Летом прошлого года С. Н. Шубинский тяжело заболел, а в это время от Браиловского получается тяжеловесная посылка - стихи, письма Туманского, его, Браиловского, обширное предисловие. Суворин в городе, и больной редактор "Исторического Вестника" поручает мне с ним повидаться и сказать от его имени, что такого громоздкого издания нельзя предпринимать, что оно явно убыточно, что вышло недоразумение и что посылку нужно вернуть Браиловскому при объяснительном письме. Исполняю возложенную на меня миссию и слышу ответ:

- Конечно, где теперь предпринимать такое издание...

- Так я так и напишу Браиловскому и верну ему рукопись?

- Нет, оставьте это все у меня. Я тут кое-что посмотрю.

- Сергей Николаевич боится, что вы куда-нибудь засунете эти бумаги и потом их будет не найти.

- Что это за анекдоты! Ничего я не теряю. А вы вот что лучше сделайте: повидайтесь на всякий случай с Богдановым (управляющий типографией) и Кормилицыным (управляющий магазином), пусть сделают смету и выскажутся, стоит ли город городить.

Навожу все справки, в точности выясняю, что издание несомненно убыточно. Докладываю Суворину.

- Конечно, конечно, убыточно... Не до того теперь.

- Так позволите взять пакет?

- Что вы ко мне пристали? Я еще там не все просмотрел. Заходите через три дня.

Прихожу в назначенное время.

- Что скажете, голубчик? Да вот насчет Туманского опять"...

А что такое? Я уже все отправил в типографию для набора Я его издам. Третьего дня ночью мне не спалось, стал я все это перечитывать, и так на меня пахнуло стариной тридцатых годов, эпохой Пушкина, и так стало хорошо... Что тут какие-то рубли считать!

Затем с точно виноватой улыбкой добавляет:

- Вы уж там как-нибудь умилостивьте Шубинского, чтоб он не сердился, что я не послушался его совета. Надо же и мне побаловаться!

Уже тяжко больной и в значительной степени сокращая издательскую деятельность меценатского порядка, он все же от времени до времени посылал свои неразборчиво написанные записочки С. Н. Шубинскому с запросами, нет ли в его библиотеке чего-нибудь редкого по истории России, что бы стоило издать. Приближенные часто должны были употреблять усилия, чтобы оберечь пылкого издателя от его невыгодных в материальном отношении замыслов и остановить его рвение.

Кроме только что перечисленных изданий исторического характера им выпущено в свет немало крупных литературных произведений и сочинений, как-то: Пушкина (под редакцией П. А. Ефремова), Лермонтова, Авсеенка, Апухтина, Бежецкого, П. П. Гнедича, Григоровича, Е. П. Карповича, А. Ф. Кони, В. Крестовского (псевдоним Хвощинской), Вас. Немировича-Данченка, Фофанова, Щеглова и других, а также и переводные: Жюля Верна, Данте, Фаррара, Фламмариона, Шиллера, Шопенгауэра, классиков - Плутарха, Еврипида, Софокла, Эсхила, Эзопа и других.

Кроме любви к журналистике и издательству у Суворина была особенная страсть к театру. Можно сказать, что история русского театра за последние двадцать пять лет непосредственно связана с его именем. Еще на страницах "Петербургских Ведомостей" он выступал в роли театрального рецензента и сразу обратил на себя внимание как чуткий ценитель талантов и пониматель задач сценического искусства. С тех пор в течение сорока лет он не отходит от сцены, внимательно следя за всеми ее перипетиями, за порождением новых талантов и пробивая через казенную рутину официального театра новые пути. Не удовлетворенный в конце концов состоянием и репертуаром казенной сцены, он с 1895 года становится во главе театрального предприятия Литературно-Художественного общества (Малый театр); он открывает борьбу с театральной цензурой и добивается разрешения постановки таких драматических произведений, которые были под строгим запретом, как-то: трилогия графа А. Толстого, "Власть тьмы" Л. Н. Толстого; ставит на сцене "своего" театра ряд пьес из западноевропейской жизни и дает дорогу многим русским талантам, которые без его содействия со своими драматическими произведениями оставались бы не у дел. Я не имею возможности здесь говорить об этой стороне деятельности Алексея Сергеевича; отмечу лишь, что в своей кипучей театральной деятельности он не только проявлял свои силы как организатор и новатор, но и как выдающийся драматург, произведения которого с большим успехом обошли все сцены русских театров. Так, совместно с В. П. Бурениным он написал драму "Медея", самостоятельно комедию "Татьяна Репина", "Вопрос", ряд мелких пьес и, наконец, пятиактную драму "Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения".

Последняя пьеса взяла свое происхождение из тех его трудов, которые были посвящены специально смутному времени; это время и таинственная личность Самозванца привлекали издавна его особое внимание. Он усматривал здесь своим критическим чутьем историка особенно рельефное проявление всех сторон русской жизни и силою глубокого анализа по случайным чертам восстанавливал истину о трагически погибшем первом Самозванце. Тождество последнего с царевичем Дмитрием было для него несомненно, и в целом ряде блестящих исторических статей со свойственной ему страстностью и талантом он доказывал свое излюбленное положение. Труды А. С. Суворина по смутному времени - богатый вклад в нашу литературу и будут беспристрастными историками поминаться как прекрасный источник для изучения того загадочного времени.

Оставив по себе след в исторической науке, он связал свое имя и с историей литературы как знаток Пушкина при разоблачении известной подделки "Русалки" в "Русском Архиве". Тонкость его критических методов тут изумительна, и нужно только удивляться, что эта сторона его литературной деятельности осталась неоцененную нашим высшим рассадником просвещения в день его пятидесятилетнего литературно-общественного юбилея. Печальная политическая партийность сыграла тут свою роль, и, конечно, во всякой другой стране, где культура стоит выше, имя Алексея Сергеевича не было бы забыто аналогичными учреждениями.

Не считая мелких повестей, написанных им в начале его литературной деятельности, он написал и большой роман "В конце века. Любовь", где он тонко подметил тяготение нашего общества к тому таинственному неведомому, спрос на которое сейчас у нас так велик. Он в этом отношении как бы опередил общественную мысль и еще много лет тому назад сказал то, чем ныне так заняты гг. Розанов, Философов и другие.

Когда озираешь всю эту кипучую работу русского журналиста, этого организатора разных предприятий, этого представителя русской общественности и политической мысли, если попытаешься заглянуть за завесу его жизни, где шла непрестанная работа по сношению с видными деятелями русской и иностранной государственности, то приходишь положительно в недоумение, откуда этот колосс труда брал сил и времени для всего им делаемого. Я думаю, что в нашей общественной жизни второго Суворина еще не было - по крайней мере, я в истории нашей литературы такого не знаю. Журналистика, историческая и литературная работа, деятельность по театру, непрерывная политическая борьба, вечное кипение вопросами дня, и все это в крупном масштабе, в ярком, подчас феерическом освещении! И при всем том удивительная простота личной жизни, полное отсутствие тщеславия и нежелание выставлять вперед своего имени для знаков признательности и благодарности. Он даже не хотел, чтобы справляли юбилей пятидесятилетия его литературной деятельности, грозясь уехать в этот день из Петербурга и не появиться на торжестве, если его организуют, и только просьбы и уговоры близких убедили его согласиться на этот праздник, к которому радостно готовились многие и многие русские люди. И празднество 27 февраля 1909 года вышло, действительно, на славу, как празднество общественное и политическое. Восстановим описание этого знаменательного в жизни А. С. Суворина дня по статье, которая была напечатана в нашем журнале.

Празднование началось с утра 27 февраля. Начала его типография "Нового Времени". Здесь в классе школы при типографии собрались, во главе с управляющим г. Богдановым, все служащие типографии, метранпажи и наборщики, служащие в главной конторе во главе с управляющей ее, г-жой Леонтьевой, администрация и служащие в книжном магазине, во главе с управляющим г. Кормилицыным, администрация экспедиции газеты, рассыльные при редакции и типографии, рабочие, ученики школы. Законоучитель школы протоиерей Любославский совершил торжественное молебствие, перед которым обратился к присутствующим с кратким словом.

После молебствия отправилась на квартиру юбиляра депутация от всех учреждений типографских, газетных, книжного магазина и школы приветствовать А. С., причем самый младший из учеников вручил юбиляру букет цветов.

Рано утром А. С. Суворину был прислан от Государя кабинетный фотографический портрет Его Величества в драгоценной раме с собственноручной надписью: "А. С. Суворину, честно проработавшему на литературном поприще в течение 50 лет на пользу родной страны".

Одним из первых поздравил А. С. сербский посланник, затем он же приехал вторично, потому что получил телеграмму от сербского министра-президента с поручением поздравить Алексея Сергеевича от имени королевского сербского кабинета министров. Из русских сановников посетили юбиляра министры: военный - генерал Редигер, морской - свиты Его Величества контрадмирал Воеводский, финансов - статс-секретарь Коковцов, юстиции - тайный советник Щегловитов, народного просвещения - тайный советник Шварц, обер-прокурор святейшего синода тайный советник Лукьянов, государственный контролер тайный советник Харитонов, дворцовый комендант генерал-лейтенант Дедюлин, генерал-адъютант Куропаткин, министр иностранных дел гофмейстер Извольский, министр путей сообщения тайный советник Рухлов, свиты Его Величества генерал-майор князь Оболенский, граф Витте, статс-секретарь Куломзин, директор императорских театров г. Теляковский, товарищ министра иностранных дел Чарыков, член государственного совета Граф С. Д. Шереметев, русский министр-президент в Черногории действительный статский советник Максимов, с.-петербургский градоначальник генерал Драчевский.

Дамы - жены сотрудников, вместе с Е. И. Сувориной, женой редактора Мих. Ал. Суворина, приветствовали юбиляра в час дня на квартире и поднесли хрустальную в художественной серебряной оправе вазу с живыми цветами; на вазе надета на цепочке серебряная дощечка с именами всех подносивших. Было много подношений и подарков от частных лиц.

В Дворянском собрании торжественный юбилейный акт начался молебствием. Зал был полон: в нем собралось свыше 4000 человек, все по именным билетам. Даже были заняты все хоры, опоясывающие огромный зал. В молебне приняли участие в сослужении преосвященному Евлогию цензор архимандрит Мефодий, настоятель Казанского собора протоиерей Сосняков, настоятель Воскресенского женского монастыря протоиерей Буткевич, законоучитель школы при типографии Суворина протоиерей Любославский.

В глубине зала, на эстраде, обведенной бордюром тропических деревьев, разместился оркестр графа А. Д. Шереметева и певцы соединенных хоров Архангельского и Славянской.

При появлении А. С. Суворина зал задрожал от рукоплесканий, и оркестр присоединил к ним "Славу" (композиция М. Владимирова).

А. С. Суворин стал внизу у эстрады. С левой стороны в золотых облачениях вышло духовенство, в преднесении светильников шел преосвященный Евлогий Холмский; на приготовленном перед эстрадой месте стоял молебный столик с крестом и евангелием и иконою Спасителя. Его окружило духовенство, и преосвященный совершил благодарственное молебствие. Хор Архангельского прекрасно исполнил концертное "Тебе Бога хвалим". После того придворный протодиакон Громов возгласил царское многолетие и многая лета Державе Российской.

Тогда преосвященный Евлогий, осенив крестом собрание, обратился к А. С. с следующей речью:

"Глубокоуважаемый Алексей Сергеевич!

Мне выпала высокая честь ваш прекрасный юбилейный праздник, праздник печатного слова - освятить словом Божиим и молитвой.

Сейчас в ушах ваших прозвучали великие, святые слова нашего Божественного Учителя: "Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас". Эти слова, мне кажется, являются лучшим эпиграфом вашей трудовой жизни, которая была единым, непрерывным подвигом служения нашей родине. На необозримые родные поля своим печатным словом вы сеяли обильно семена правды и добра. Теперь долгий тяжелый рабочий день ваш склонился к вечеру, когда усталому труженику, быть может, пора и отдохнуть. Да будет же тих и ясен этот вечер вашей жизни, озаряемый кроткими лучами любви и благословением Того, Кто есть свет, истина и жизнь, и в Ком все труждающиеся и обремененные действительно находят отраду и покой душам своим".

После слова архиерея протодиакон возгласил многолетие Алексею Сергеевичу Суворину. Преосвященный осенил юбиляра крестом. Кончилось молебствие, публика в зале села на места. С эстрады тогда сообщено было о царском подарке юбиляру.

Зарукоплескал зал, хор и оркестр слились в звуках народного гимна, повторенного трижды при громе рукоплесканий и криках "ура".

А. С. Суворин занял место за почетным столом на эстраде, окруженный членами юбилейного комитета и сотрудниками своей газеты.

Начался длинный ряд поздравлений. Вереницей, одна за другой, подходили к столу депутации и подносили свои адреса, читали их, говорили приветствия.

Первым читался адрес от Литературно-Художественного общества, устраивавшего юбилей; читал его директор театральной школы имени Суворина г. Далматов.

Гром рукоплесканий приветствовал адрес.

Второй адрес подносили сотрудники газеты. А. А. Столыпин заявил, что сотрудники газеты собрали 15000 р. на премию имени Суворина при императорской академии наук за лучшее литературное сочинение.

Один из старых сотрудников прочитал самый адрес, также вызвавший рукоплескания всего зала.

После того приветствовали юбиляра адресом фракции государственной думы - союз 17 октября во главе с А. И. Гучковым, фракция умеренно-правых во главе с г. Балашовым, фракции националистов во главе с епископом Евлогием, клуб общественных деятелей во главе с М. В. Красовским, разные общества,, журналы, издания, словом - более 80 депутаций. Дефилировали перед юбиляром тут и ученые общества, и военные, и женщины, приветствовали артисты и артистки... Императорская русская опера поднесла золотой венок. Другой венок от русских драматургов вручил г. Протопопов. Громадных размеров адрес, едва вместившийся на ширине стола, прочитал и передал от москвичей г. Ежов, но еще больших размеров венок вручили драматические артисты. Старообрядцы поднесли икону.

Закончилось торжество в шестом часу кантатой музыки М. М. Иванова на следующие слова Шуфа:

Светлой увенчанный славой,

В царстве безвестном дотоль,

Правил своею державой

Старый и мудрый король.

Грозен он речью громовой,

Внемлет той речи земля.

Властно правдивое слово -

Блещущий меч короля.

Мчатся послушные стрелы,

Слову весь мир покорен,

Царства все шире пределы,

Гордо возвысился трон.

Солнце взошло величаво,

Будемте солнце встречать!

Славься, шестая держава,

Слава Суворину, слава!

Славься им наша печать!

Сердцем свой край возлюбивший,

Верный отечества сын,

Ты - полстолетья служивший,

Русской земли исполин!

Скипетр железный взяв в руки,

Творчеством ты вдохновлен.

Ты для искусств и науки

Светлый открыл Пантеон.

Дар твой высокий бесспорен,

Полон живой он любви -

Славься вовеки, Суворин,

Долгие годы живи!

Солнце взошло величаво -

Будемте солнце встречать!

Славься, шестая держава,

Слава Суворину, слава!

Славься им наша печать!

К концу акта почетный стол был завален: целая гора дипломов, адресов и т. д. закрывала сидящих за столом.

Телеграмм и писем получены тысячи со всех концов России и из-за границы.

Здесь были приветствия печати, русской и иностранной, писателей, ученых, художников, музыкантов, артистов, городских управлений, земских учреждений и т. д. Из-за границы с особенной сердечностью откликнулись представители славянства. До поздней ночи продолжали поступать телеграммы с разных концов света.

Литературно-Художественное общество поднесло диплом на звание почетного члена. Диплом стильный, в виде старой грамоты, в футляре из желтой свиной кожи. Диплом написан на пергаменте, весь орнамент и буквы - разных красок, но бледных цветов, исполнены в стиле эпохи Дмитрия Самозванца; его рисовал художник Курдиновский по указаниям профессора Соболевского. С середины пергамента спускается привешенная на шнуре печать из красного воска Литературно-Художественного общества. Печать в стиле той же эпохи. Адрес читал г. Далматов. Взрыв аплодисментов всего зала сопровождал чтение адреса.

Оригинален затем адрес сотрудников "Нового Времени"; он в кожаном бюваре - стиля empire. Внутри первый лист - точная копия первого номера "Нового Времени", как он вышел 29-го февраля 1876 г.; в лист вложен адрес с виньеткою художника Соломко и закрывает адрес - копия с последнего юбилейного номера, портрет юбиляра, как он отпечатан в последнем номере 27-го февраля. После заявления председателя юбилейного комитета А. А. Столыпина об учреждении сотрудниками премии (процентов с собранного капитала в 15 тысяч) при академии наук за лучшее литературное произведение, г. Прокофьев прочитал адрес. Чтение покрыто рукоплесканиями.

Думская фракция союза 17 октября приветствовала адресом, прочитанным А. И. Гучковым. Чтение адреса прерывалось бурными аплодисментами. Адрес заключен в раму и украшен группою портретов октябристов.

От умеренных правых адрес читал г. Балашов.

Депутацию думских националистов составили епископ Евлогий, читавший адрес, князь Урусов и г. Беляев.

Клуб общественных деятелей выделил депутацию из своего председателя, члена государственного совета г. Красовского, гг. Дурнякина и Чистякова.

Воронежский кадетский корпус, где воспитывался А. С. Суворин, и воронежское городское училище, где он учил, поднесли свои адреса.

Депутат бобровского земства г. Звегинцев произнес прекрасную речь:

"Алексей Сергеевич!

Я послан к вам от того уголка Русской земли, где вы родились, где протекли ваши детские годы.

Что те или иные захолустья помнят своих больших людей, чествуют их - что в том удивительного? Ведь часть блеска, часть известности распространяется и на них, недаром же в путеводителях в числе достопримечательностей указывается: "здесь родился такой-то". Гораздо реже люди, выбившиеся в верхи общественного положения, охотно вспоминают те места, где им приходилось бороться на первых порах их работы. Но когда оно бывает, то это верный признак истинного благородства души. Вы, Алексей Сергеевич, никогда не забывали своего Коршева, а за ним и Бобровского уезда. Вы и в печати о них не раз вспоминали; вы всегда чутко отзывались на нужды народного просвещения в вашем родном краю. От вас шли деньги; наконец вы и сад ваш, и усадьбу, где родились, отдали земству, чтобы поставить школу, построенную на наши же средства.

Сегодня мы пользуемся днем вашей золотой литературной свадьбы, чтобы на людях выразить нашу глубокую благодарность и приветствовать щедрого для нас жертвователя, для родины - бескорыстного славного работника".

Адрес от петербургской городской думы, поднесенный тремя гласными, был в роскошном переплете стиля empire, с громадными золотыми инициалами в середине верхней крышки и эмалевым гербом столицы.

От старой Москвы - громаднейший бювар с многими сотнями подписей, среди них - самые блестящие имена москвичей.

Русское общество драматических писателей поднесло золоченый лавровый венок на белом бархатном щите.

От Николаевской академии генерального штаба было сказано приветствие, также от союза националистов.

От "Исторического Вестника" - адрес в серебряном бюваре, верхняя доска которого, работы Треймана, художественно изображает обложку журнала.

От театра Литературно-