Тэн Ипполит Адольф - Происхождение современной Франции

силу своего отношения к земле. Тем или иным способом, но еще около полутора миллионов человек сохраняли, как говорят, вокруг своей шеи остаток феодального ошейника. В этом ничего нет удивительного, потому что по ту сторону Рейна почти все крестьяне еще и теперь носят этот ошейник. Господин и владелец всего их имущества и всего их труда в прежние времена и теперь еще может потребовать от них от десяти до двенадцати дней барщины в год, кроме определенного оброка. В баронстве Шуазель, близ Шомона, в Шампани, жители должны возделывать его земли, засевать их, убирать жатву для него и складывать ее в житницы. За каждый клочок земли, каждый дом, каждую голову скота ему уплачивался известный налог. Дети наследовали родителям только под условием совместного житья с ними. Если же они отсутствовали ко времени смерти родителей, то наследовал владелец. Вот что называлось в те времена землею, обложенной "хорошею податью"! В других местах владелец получал все наследства по боковой линии, вместо братьев или племянников, если они не жили вместе с покойником в момент его смерти, но при этом опять-таки совместное жительство возможно было только с позволения владельца. В Юрской области и в Нивернэ он мог преследовать крепостных, которые убежали, и потребовать после их смерти не только имущество, покинутое ими в его владениях, но и то, которое им удалось сколотить в другом месте.

   В Сен-Клод он приобретал это право над каждым, кто прожил один год и один день в доме, принадлежащем к его владениям. Что касается собственности земли, то ясно, что она принадлежала ему целиком. В округе, подчиненном ему, все общественные земли составляли его частную собственность; дороги, улицы и общественные площади входили в состав его владений. Он имел право сажать там деревья и заявлять свои права на деревья, уже растущие там. Во многих провинциях он имел право заставлять жителей платить за разрешение пасти свои стада на полях после жатвы и на "пустопорожней земле". Реки, несудоходные, принадлежали ему, так же как и островки, и образующиеся на реке наносы, и встречающаяся там рыба. Он имел право охоты на всем пространстве, подведомственном ему, и не раз случалось, что какой-нибудь владелец низкого происхождения бывал вынужден открывать ему ворота своего парка, обнесенного стеной.

   Еще одна последняя черта, которая должна окончательно обрисовать нам тогдашнего владельца земли: это был глава государства, собственник людей и земли, но он сам некогда был сельским хозяином, проживавшим на своей ферме среди остальных подчиненных ему ферм, и на этом основании он обеспечил себе некоторые хозяйственные выгоды, из которых многие сохранились и до сих пор. Таково, например, еще очень распространенное право, предоставляющее ему привилегию продавать свое вино, с изъятием всех других вин с рынка, в течение тридцати или сорока дней после сбора винограда. Таковым же было и то право, которым он пользовался в Турени, - право посылать своих лошадей, коров и быков пастись, под охраною пастухов, на лугах своих подданных. Таково же было и его право содержать огромную голубятню, откуда его голуби отправлялись тысячами пастись во всякое время и на всякой земле, причем никто не смел ни ловить, ни убивать их. Тоже в качестве сельского хозяина, он сохранял право еще и на другие поборы, собираемые со всех участков, отданных им некогда в вечную аренду. Эти поборы, существовавшие под разными наименованиями, эти взимания деньгами и натурой были так же разнообразны, как и те обстоятельства или случайные условия и местные сделки, которые их обусловили. В Бурбоннэ, напр., владелец получал четверть урожая, в Берри - двенадцать снопов со ста.

   Иногда его должником или арендатором бывала целая община. Один депутат Национального собрания имел надел, дающий ему право взимать двести бочек вина с трех тысяч частных владений. В других же местах, основываясь на праве отбирать назад уступленный раньше участок, он мог оставлять за собою всякий запроданный участок, с обязательством вернуть помещику уплаченную им сумму, но вычитая при этом предварительно из этой суммы в свою пользу весь крепостной налог.

   Заметьте при этом, что все эти повинности, лежащие на земельной собственности, представляют для владельца как бы род векселя, по которому ему производилась уплата из доходов и из капитала, а для плательщиков - род неоплатного долга, неразделяемого и не подлежащего выкупу.

   Вот каковы были феодальные права! Чтобы лучше представить себе их общую картину, всегда надо иметь в виду, что граф, епископ или аббат десятого века были владельцами и собственниками своего округа. Форма, в которую сложилось тогдашнее общество, образовалась под влиянием непрестанной и близкой опасности и необходимости местной защиты, а также вследствие подчинения всех интересов одной потребности - потребности жить, и желанию сохранить землю, прикрепив к ней узами собственности и правом пользования отряд храбрецов под командою столь же храброго предводителя. Но когда опасность исчезла, то постройка стала разрушаться. За деньги владельцы позволили экономному и настойчивому крестьянину повытаскать из этой постройки немало камней. Им пришлось также поневоле допустить короля присвоить себе все общественные отделы этой постройки. Таким образом, им самим остался лишь один первоначальный остов, т. е. древнее устройство собственности, земля, скованная цепями или истощенная ради поддержания социальной формы, которая уже распалась, - словом, сохранился только старый порядок, состоящий из привилегий и повинностей, причины же и цели которых давно уже исчезли.

   Но из этого не следует, чтобы такой порядок был вреден или бесполезен. В самом деле, местный глава, не исполняющий уже прежних общественных обязанностей, мог все же, взамен этого, нести на себе другие, новые обязанности. Его должность была установлена для войны, когда жизнь носила воинственный характер, но он мог служить и в мирное время, при введении мирного режима, и нация, претерпевшая такое превращение, очень много выигрывала от этого, так как, сохраняя своих прежних вождей, она избавлялась от ненадежной и опасной операции, состоящей в приискании новых. Нет ничего труднее, как основать правительство, т. е. я хочу сказать, стойкое правительство, такое, которое состоит в том, что повелевают немногие, а подчиняются все, что во всяком случае противно человеческой природе. Для того, чтобы один человек, иногда дряблый старик, мог из своего кабинета располагать жизнью, и имуществом двадцати или тридцати миллионов людей, из которых большинство даже не видело его в глаза, для того, чтобы он мог приказывать им отдавать десятую или пятую часть своего дохода и они бы отдавали ее, для того, чтобы он мог повелевать им идти и убивать других или самим рисковать своею жизнью и они бы исполняли это; для того, чтобы они продолжали так поступать в течение десяти - двадцати лет, несмотря на все испытания, неудачи, бедствия и нашествия, подобно французам при Людовике XIV, англичанам при Питте, пруссакам при Фридрихе II, не прибегая к возмущению и внутренним волнениям, - для этого, в самом деле, требуется чудо! Но, чтобы оставаться независимым, народ должен был ежедневно быть готовым совершать такое чудо. Однако ни такая верность, ни такое согласие не могут быть плодами рассуждающего разума, который слишком слаб и слишком шаток, чтобы оказывать подобное всеобщее и энергичное действие. Предоставленное самому себе и внезапно низведенное до степени первобытного состояния, человеческое стадо только будет волноваться и сталкиваться друг с другом, пока наконец грубая сила не возьмет верх, как во времена варварства, и, среди пыли и криков, не воспрянет внезапно военный предводитель, который большею частью бывает мясником. Что касается истории, то ведь лучше ее продолжать, чем начинать сызнова! Вот почему полезно, в особенности тогда, когда народное большинство еще малокультурно, чтобы предводители были заранее указаны, во-первых, наследственною привычкою следовать за ними, а во вторых - специальным воспитанием, которое подготовляло бы их к власти. В таких случаях общество не имеет нужды искать их, чтобы найти. Они находятся тут налицо, в каждом округе, видимые для всех и заранее признанные всеми. Их распознают по их именам, титулам, состоянию, роду жизни и почтению, с которым все готовы относиться к их авторитету. В большинстве случаев этот авторитет бывает заслуженным. Рожденные и воспитанные для власти, они находят в предании, примерах и фамильной гордости могущественных побудителей, питающих в них общественный дух, поэтому и можно ожидать, что они поймут те обязанности, которые налагает на них их преимущественное положение. - Таково именно то обновление, которое дозволяется феодальным строем. Прежний глава может оправдывать свое преобладание теми услугами, которые он оказывает, и может сохранить популярность, оставаясь привилегированным. Некогда он был капитаном округа и постоянным жандармом, теперь же он должен сделаться благодетельным помещиком, живущим постоянно в своих владениях, и добровольно поддерживать все полезные предприятия. Он должен быть покровителем бедных, администратором и даровым судьею округа, а также безвозмездным его представителем перед лицом короля. Он будет таким же предводителем и покровителем, как прежде, но только форма будет другая, более приспособленная к новым обстоятельствам. Местный судья и представитель округа - вот его две главные обязанности, и если бросить взгляд за пределы Франции, то можно убедиться, что везде он исполняет или ту, или другую обязанность, или же обе вместе.

  

   Обратим внимание прежде всего на местное управление. У самых ворот Франции есть места, где феодальное подчинение, хотя и более тяжелое, чем во Франции, кажется легче, потому что его благодеяния, положенные на чашу весов, перевешивают его тягости, В Мюнстере, в 1809 г., Бенво находит владетельного епископа, монастырский город и большие владельческие дворцы, но мало купцов, торгующих самыми необходимыми вещами, и лишь небольшое число городских обывателей; кругом же крестьяне, поселенцы или крепостные. Владелец берет в свою пользу часть всех произведений их труда, пищевыми продуктами или скотом, а после их смерти получает часть оставленного ими наследства. Если они уйдут от него, то их имущество достается ему. Его слуги наказываются, как мужики, и в каждом сарае имеется для этой цели деревянная кобыла, но владельцы могут налагать и более тяжкие наказания, по всей вероятности, палочные удары и проч. Однако "никогда, ни одному осужденному не приходило в голову протестовать против такого наказания или подавать жалобу!" И это потому, что если владелец по-отечески сечет их, то он "по-отечески и бережет их и всегда приходит к ним на помощь в случае несчастья, заботится о них во время болезни и дает им приют, когда они состарятся". Он оказывает поддержку их вдовам и радуется, когда у них бывает много детей. Между ним и его подвластными существует общность симпатий, и они не чувствуют ни тревоги, ни несчастья, потому что знают, что во всех своих предвиденных или непредвиденных бедствиях они могут прибегнуть к нему. В прусских государствах и по уставу Фридриха Великого рабство, еще более тяжелое, уравновешивается обязательствами, лежащими на владельцах. Крестьяне не могут без разрешения владельца отдавать свои поля, закладывать свою землю или обрабатывать ее иным способом, переменять ремесло и вступать в брак. Если бы им вздумалось покинуть его владение, то господин может преследовать их повсюду и силою вернуть их. Он имеет право надзирать даже за их частною жизнью и наказывает их за пьянство или леность. В юношеском возрасте они проводят несколько лет в качестве слуг в его замке, а сделавшись земледельцами, они обязаны отбывать барщину, которая в некоторых местах доходит до трех дней в неделю. Но зато, как обычай, так и закон, чтобы он "заботился о их воспитании, помогал им в нужде, доставлял им, насколько возможно, средства к жизни". Он требует от него, следовательно, несет на себе все тяготы правительства, пользуясь в то же время и доставляемыми им выгодами, и его подданные, хотя и сгибаются под тяжестью его руки, которая давит на них, но не пробуют от нее освободиться, так как в то же время эта рука и поддерживает их. В Англии высшие классы достигли таких же результатов, но только другими путями. Там точно так же земля платит церковную десятину, и притом строго вычисленную десятую часть дохода, значит, гораздо больше, чем во Франции. Сквайр, - дворянин - владеет частью земли гораздо большею, нежели его французский сосед, и на самом деле его власть в округе гораздо больше. Но его арендаторы, крестьяне и фермеры, уже более не его крепостные и лаже не вассалы; они свободны. Если он и управляет ими, то лишь благодаря своему влиянию, и они подчиняются ему не по приказанию. Как владелец и хозяин, он пользуется почтением и приносит очевидную пользу, занимая различные общественные должности. В особенности важно то, что он постоянно живет в округе из поколения в поколение и находится в наследственных и постоянных сношениях с местным обществом, как по своим делам, так и благодаря своим развлечениям: охоте, попечительству о бедных и через своих фермеров, которых он допускает к своему столу, и через своих соседей, которых он встречает в комитетах и в приходских советах. Вот каким путем удерживаются старинные иерархии! Для этого только нужно - и этого вполне достаточно, - чтобы они изменили свой военный строй и гражданский и чтобы нашлось более современное занятие для феодального вождя.

  

   Оригинал здесь: http://1789-fr.ru/Books/Taine.html