Кто не читалъ "Донъ-Кихота"? Кто въ юности не восхищался этимъ безсмертнымъ творен³емъ, отъ души хохоча надъ приключен³ями знаменитаго "рыцаря Печальнаго Образа", кто въ зрѣлыхъ лѣтахъ не восхищался еще больше, но уже не только хохоча, а глубоко задумываясь, видя въ этомъ удивительномъ романѣ не только цѣпь всевозможныхъ смѣшныхъ приключен³й, но и рѣшен³е нѣсколькихъ важнѣйшихъ вопросовъ человѣческой жизни, чувствуя духовное родство бѣднаго героя со всѣми нами, по крайней мѣрѣ, съ тѣми изъ насъ, въ чьей душѣ идеальныя и въ большинствѣ случаевъ неосуществимыя стремлен³я къ добру, правдѣ, человѣчности побѣдоносно господствуютъ надъ чисто практическими, житейскими интересами...
Авторъ этого романа былъ во многихъ отношен³яхъ такой же, какъ созданный имъ, Донъ-Кихотъ. "Его натура,- говоритъ о немъ одинъ изъ б³ографовъ,- все, имъ пережитое, его интимныя склонности - все приближало его къ Донъ-Кихоту. Дворянинъ и солдатъ, мечтатель и исправитель причиняемаго зла, онъ не можетъ дать въ своей душѣ мѣста эгоистической и грубой безпечности толпы... Странствующ³й рыцарь добра и правды, онъ думаетъ, что каждый можетъ служить людямъ благородными примѣрами, и своего вѣрован³я онъ не теряетъ и послѣ горькихъ разочарован³й"...
Михаилъ Сервантесъ Сааведра родился въ 1547 г. въ городѣ Алкалѣ, въ родовитой семьѣ, которая считала за собой пять вѣковъ существован³я и гдѣ во всей силѣ жили предан³я о славныхъ предкахъ-рыцаряхъ и ихъ доблестныхъ подвигахъ; но знатность происхожден³я не мѣшала крайней скудости матер³альныхъ средствъ, и эта послѣдняя была причиной и скудости образован³я будущаго великаго писателя. Отсутств³е его мальчикъ восполнялъ, какъ могъ, чтен³емъ, любовь къ которому была такъ сильна въ немъ, что уже въ раннемъ дѣтствѣ онъ подбиралъ на улицѣ исписанные клочки бумаги,- и особенно чтен³емъ поэтовъ; они были первыми его учителями, наравнѣ, впрочемъ, съ живописной природой его родины, дѣйствовавшей не менѣе возбудительно на его чувство и воображен³е. Но въ сердцѣ молодого гидальго развивались въ то же время стремлен³я воинственныя - чисто кастильская черта, находившая себѣ богатую пищу и въ тѣхъ героическихъ разсказахъ, которые онъ безпрерывно слышалъ въ своей семьѣ, и рано приведшая его къ убѣжден³ю, что военная храбрость есть добродѣтель, соединяющая въ себѣ всѣ остальныя, что она развиваетъ въ человѣкѣ либеральный духъ, рыцарское чувство, и что благороднымъ душамъ свойственно жить среди опасностей... И стремлен³я эти рано начали осуществляться: въ 1570 г. мы видимъ его поступившимъ въ военную службу, а годъ спустя провожаемъ его на войну...
То была война Испан³и съ побѣдоносными турками. Во главѣ испанскаго войска стоялъ знаменитый донъ-Жуанъ Австр³йск³й, прозванный "кастильскимъ Ахиллесомъ", являвш³йся представителемъ истинно рыцарскихъ чувствъ древней Испавп³и, подъ знамена котораго стекались воины изо всѣхъ мѣстъ государства, студенты изо всѣхъ университетовъ, молодые художники и поэты... Не простымъ, автоматически дѣйствующимъ, солдатомъ явился Сервантесъ въ этихъ рядахъ: съ одушевлен³емъ, часто переходившимъ въ пылкую экзальтац³ю, отдался онъ, горяч³й патр³отъ, своему дѣлу, и Лепантская битва, составившая народную гордость и радость, выставила это восторженное настроен³е будущаго автора "Донъ-Кихота" въ полномъ блескѣ. Постоянно стоя на самомъ опасномъ посту, получая одну рану за другой, видя раздробленной одну руку свою, онъ забывалъ всѣ физическ³я страдан³я въ жару наслажден³я побѣдой, "и такъ,- писалъ онъ позже одному изъ своихъ друзей,- когда труба прозвучала въ прозрачномъ воздухѣ побѣду христ³анскаго оруж³я,- въ эту сладостную минуту я сжималъ одной рукой мою шпагу, изъ другой обильно лилась кровь; въ груди я чувствовалъ глубокую рану, и лѣвая рука моя была раздроблена на тысячу кусковъ; но такъ велика была радость моей души при видѣ невѣрнаго, побѣжденнаго христ³аниномъ, что я не замѣчалъ моихъ ранъ..." Участ³емъ въ Лепантской битвѣ,- за которую нашъ поэтъ-воинъ поплатился нѣсколькими мѣсяцами лежан³я въ госпиталѣ,- военная дѣятельность его не ограничилась. Послѣ несчастной тунисской экспедиц³и, гдѣ, проникнутый глубокой гуманностью, боецъ присутствовалъ при героической гибели трехъ тысячъ человѣкъ, и возвращен³я на короткое время въ Европу, онъ снова двинулся въ походъ противъ турокъ; но на этотъ разъ ему суждено было уже не скоро вернуться въ отечество. Корабль, на которомъ онъ ѣхалъ, вмѣстѣ съ нѣсколькими другими изъ эскадры, былъ взятъ въ плѣнъ турками, и Сервантеса привезли въ Алжиръ, бывш³й въ ту пору притномъ корсаровъ, центромъ контрабандной торговли, чѣмъ-то въ родѣ разбойничьей трущобы.
Это произошло въ 1575 г., и съ этихъ поръ, въ продолжен³е пяти лѣтъ, жизнь Сервантеса, съ одной стороны, полна чисто-романическихъ подробностей, съ другой - бросаетъ ярк³й свѣтъ на его нравственную личность. Мы уже знакомы съ нимъ, какъ съ горячимъ, даже восторженнымъ патр³отомъ; изъ нѣсколькихъ вышеприведенныхъ словъ его письма могли мы сдѣлать выводъ и о его приверженности къ христ³анству; присоединимъ къ этому всегда жившее въ немъ глубокое чувство человѣчественности, сострадан³я ко всему гонимому, мучимому - и намъ легко будетъ составить себѣ ясное понят³е о тѣхъ терзан³яхъ, которыя онъ началъ испытывать съ перваго дня своего плѣна при видѣ жестокаго, звѣрскаго обращен³я мусульманъ съ попавшими въ ихъ власть христ³анами. "Нѣтъ языка человѣческаго для выражен³я всѣхъ этихъ бѣдств³й, нѣтъ пера для изображен³я ихъ",- писалъ одинъ изъ современниковъ, и Сервантесъ, возмущаемый, скорбящ³й, но пламенный и энергическ³й здѣсь, какъ и во всемъ, немедленно принимается работать словомъ и примѣромъ для прекращен³я, по крайней мѣрѣ, ослаблен³я воп³ющихъ беззакон³й, совершающихся на его глазахъ. Ему достаточно было только взглянуть на нѣкоторыя изъ нихъ, даже самыя слабыя, чтобы въ немъ немедленно заговорили его человѣческ³я чувства, его религ³озныя и политическ³я убѣжден³я, его любовь къ свободѣ - той свободѣ, которая была для него высшимъ благомъ, о которой онъ впослѣдств³и писалъ: "свобода - сокровище, данное человѣку небомъ; ради свободы, какъ и ради чести, слѣдуетъ рисковать своею жизнью, ибо величайшее изъ золъ есть рабство"; съ свободою его бѣдный Донъ-Кихотъ не хотѣлъ сравнить ни тѣ сокровища, которыя лежатъ въ нѣдрахъ земныхъ, ни тѣ, что скрыты въ глубинѣ морской. Онъ тотчасъ же начинаетъ строить и обдумывать во всѣхъ подробностяхъ планы для освобожден³я плѣнныхъ, и, зная, что безъ содѣйств³я ихъ ему нельзя будетъ обойтись, старается поддерживать въ нихъ энерг³ю и патр³отическое чувство;- онъ видитъ вокругъ себя, между своими земляками, людей, становящихся ренегатами отъ недостатка силы и мужества переносить свои несчаст³я, и моральнымъ воздѣйств³емъ своимъ удерживаетъ другихъ отъ слѣдован³я этимъ примѣрамъ;- онъ, сильно нуждаясь самъ, удѣляетъ послѣдн³я свои крохи на помощь нуждающимся больше его. Въ разсказахъ современниковъ, раздѣлявшихъ съ нимъ печальную участь плѣнниковъ, есть множество свидѣтельствъ обо всемъ этомъ. "Мнѣ говорили,- пишетъ одинъ монахъ, сперва бывш³й врагомъ Сервантеса,- о немъ много дурного; но я увидѣлъ его - и сдѣлался его другомъ, какъ всѣ плѣнные, которымъ удалось узнать его характеръ"; другой съ умилен³емъ разсказываетъ, что поэтъ, видя его матер³альную нужду, сталъ для него "отцомъ и матерью", подѣлился съ нимъ своей комнатой, платьемъ, деньгами; "ахъ! - восклицаетъ трет³й,- плѣнъ Сервантеса былъ бы большимъ счастьемъ для христ³анъ, еслибы этого человѣка не продавали его же товарищи: онъ поддерживалъ всѣхъ плѣнныхъ, рискуя собственной жизнью; четыре раза подвергался онъ опасности потерять эту жизнъ вслѣдств³е желан³я возвратить многимъ другимъ свободу..." Эти "четыре раза", съ добавлен³емъ еще нѣсколькихъ, относятся съ тѣмъ освободительнымъ планамъ и проектамъ, о которыхъ я только-что упомянулъ и въ которыхъ, рядомъ съ благородствомъ души Сервантеса, проявлялись и пылкость, и богатство его вображен³я. " Я сталъ придумывать - писалъ онъ уже впослѣдств³и, разсказавъ о неудачѣ своего перваго замысла бѣжать съ нѣсколькими товарищами, чтобы возбудить народъ въ Испан³и - я сталъ придумывать друг³я средства для осуществлен³я столь пламенныхъ желан³й моихъ, ибо надежда вернуть себѣ свободу никогда не оставляла меня. Я изобрѣталъ планъ, пускалъ его въ ходъ, и, когда успѣхъ не соотвѣтствовалъ намѣрен³ю, то, не поддаваясь горю и унын³ю, тотчасъ же ковалъ себѣ другую надежду, которая, какъ ни была она слаба, поддерживала мою бодрость..." Нѣкоторыя изъ этихъ дѣйств³й имѣютъ совершенно романическ³й характеръ. Такъ, напримѣръ, получивъ отъ своей семьи нѣкоторую денежную сумму, Сервантесъ замышляетъ на нее выкупить изъ плѣна своего брата Родриго, съ тѣмъ, чтобы онъ, вернувшись на родину, прислалъ оттуда корабль, который плавалъ бы вдоль алжирскаго берега и затѣмъ тайно увезъ обратно въ Испан³ю Сервантеса съ избранными товарищами - все съ тою же цѣлью, поднять на ноги испанск³й народъ для освобожден³я своихъ страждущихъ единовѣрцевъ. На этомъ берегу находитъ онъ таинственный гротъ, гдѣ должны прятаться предназначенные къ бѣгству, и въ то же время отыскиваетъ человѣка, для доставлен³я въ гротъ пищи и для наблюден³я за ходомъ дѣла, не возбуждая подозрѣн³я; самъ же авторъ плана будетъ оставаться въ Алжирѣ до послѣдней рѣшительной минуты, потому что отсутств³е такого выдающагося, крупнаго плѣнника немедленно вызвало бы большую тревогу... Различныя неблагопр³ятныя обстоятельства замедляютъ исполнен³е замысла, но, наконецъ, препятств³я устранены - Родриго уѣхалъ. Проходитъ восемь дней томительнаго ожидан³я - желанный корабль появляется у берега, повидимому, все идетъ какъ нельзя лучше, и уже недалеко до цѣли. Но не даромъ - какъ мы только прочли - писалъ современникъ о "продававшихъ Сервантеса товарищахъ": его довѣренное лицо оказывается ренегатомъ и гнуснымъ измѣнникомъ - и въ ту минуту, когда нашъ герой уже готовится сѣсть на корабль съ товарищами, въ гротѣ, откуда они еще не успѣли выйти, появляются турецк³е солдаты. Что же дѣлаетъ, какъ поступаетъ Сервантесъ? "Единственное средство вашего спасен³я - говоритъ онъ своимъ компаньонамъ - единогласно обвинить меня", и, обращаясь къ начальнику турецкой стражи, твердо заявляетъ: "ни одинъ между этими христ³анами не виновенъ: исключительно я - виновникъ ихъ заговора; я - и никто иной - уговорилъ ихъ бѣжать..."
Напрасно стараются сломить его упорство въ этомъ показан³и; просьбы, обольщен³я, угрозы - все остается безполезнымъ... Ему даютъ на выборъ - признан³е, т. е. выдачу всѣхъ своихъ участниковъ, или смерть; онъ выбираетъ смерть. Но Сервантесъ слишкомъ важный плѣнникъ, за выкупъ его турки надѣются получить слишкомъ крупную сумму для того, чтобы они лишили его жизни: постановленная приговоромъ казнь замѣняется "галерами", т.-е. каторжной работой... Подобныя неудачи не колебали, однако, ни на волосъ необычайной стойкости этого человѣка; онѣ, напротивъ, только усиливали его энерг³ю, его изобрѣтательность,- усиливали еще потому, что, благодаря образу дѣйств³й испанскаго короля Филиппа II, ожесточен³е мусульманъ противъ христ³анъ возрастало съ каждымъ днемъ, проявляясь невѣроятными звѣрствами. И, по мѣрѣ того, какъ увеличивались эти бѣдств³я, становились шире освободительныя стремлен³я Сервантеса; отъ частныхъ заговоровъ онъ перешелъ къ мысли о заговорѣ общемъ, государственномъ, о чемъ-то въ родѣ coup d'état - государственнаго переворота: ему захотѣлось поднять на ноги разомъ всѣхъ плѣнныхъ, соединить ихъ возстан³е съ высадкой Филиппа II въ Алжирѣ и возстановить на этомъ берегу испанское господство. За осуществлен³е этого плана принялся онъ съ обычной своей энерг³ей: всячески поддерживая, воодушевляя сильно упавшихъ духомъ товарищей своихъ по плѣну, онъ въ то же время писалъ письма въ Мадридъ,. въ Оранъ, повсюду; онъ обращался и къ королю, увѣряя въ легкости осуществлен³я задуманнаго имъ предпр³ят³я, говоря, что "каждый день толпа несчастныхъ всматривается въ горизонтъ, надѣясь различить испанск³е корабли", восклицая: "Господь, въ твоихъ рукахъ ключъ печальной тюрьмы, въ которой погибаютъ двадцать тысячъ христ³анъ!.." Его героизмъ и изобрѣтательность были, по словамъ одного изъ современниковъ, такъ велики, что еслибы имъ соотвѣтствовали обстоятельства, онъ возвратилъ бы королю Филиппу II городъ Алжиръ... Но мы уже упоминали о способѣ дѣйств³й этого короля; въ настоящемъ случаѣ онъ былъ причиной того, что новый замыселъ Сервантеса рушился, какъ и предшествовавш³е. И, тѣмъ не менѣе, довольно скоро послѣ этого мы видимъ его снова устраивающимъ бѣгство свое собственное и своихъ товарищей - и здѣсь снова присутствуемъ при уничтожен³и его плана измѣной и при обнаружен³и непоколебимаго благородства его души: своихъ тревожащихся, дрожащихъ отъ ужаса, сообщниковъ онъ успокоиваетъ увѣрен³емъ, что никак³я пытки, никакая казнь не заставятъ его назвать по имени или скомпрометировать кого бы то ни было;- и дѣйствительно, когда его приводятъ на судебный допросъ, онъ настойчиво повторяетъ: "это я изобрѣлъ этотъ новый планъ вмѣстѣ съ четырьмя кабаллерами, которыхъ въ настоящее время нѣтъ уже въ Алжирѣ..."
Такъ шло дѣло до 1580 г. Въ этомъ году одинъ монахъ собралъ у испанскихъ купцовъ сумму, достаточную для выкупа будущаго автора "Донъ-Кихота" и нѣкотораго количества другихъ плѣнныхъ - и Сервантесъ снова увидѣлъ родину. Но впечатлѣн³я, вынесенныя за пять лѣтъ изъ разбойничьяго притона, еще не скоро изгладились въ его душѣ, мысли и стремлен³я, которымъ онъ такъ всецѣло отдавался въ плѣну, продолжали волновать его и долго послѣ освобожден³я. Только теперь все это нашло себѣ выражен³е въ его дѣятельности литературной: онъ взялся за перо, чтобы имъ послужить тому же самому дѣлу, и почти самый первый дебютъ его на писательскомъ поприщѣ былъ подвигомъ истиннаго патр³ота и человѣка свободы. Этотъ дебютъ - пьеса подъ заглав³емъ "Алжирск³е нравы", пьеса (правда, слабая въ художественномъ отношен³и), въ которой предъ глазами зрителя проходятъ всѣ, видѣнные и пережитые авторомъ, ужасы плѣна христ³анъ у турокъ. Здѣсь христ³анск³я дѣти, насильно обращаемыя въ мусульманство и продаваемыя въ рабство; здѣсь продавецъ открываетъ у этихъ несчастныхъ рты, какъ у лошадей, чтобы показать покущиику ихъ достоинство; здѣсь наказан³я, изувѣчиван³я, пытки. И авторъ не ограничивается только изображен³ями: онъ, устами своихъ дѣйствующихъ лицъ (въ числѣ которыхъ находится и онъ самъ), постоянно обращается къ своимъ зрителямъ съ краснорѣчивыми призывами возстать общими силами противъ этого зла, онъ зоветъ всѣхъ, безъ различ³я сослов³й, къ общему братству, общей работѣ, взаимной помощи, онъ смѣло, даже рѣзко возвышаетъ свой голосъ въ ту страшную пору царствован³я Филиппа II, когда подобныя заявлен³я могли стоить жизни тому, кто отваживался на нихъ... "Алжирск³е нравы" были, однако, не единственнымъ произведен³емъ на эту тему: нѣсколько лѣтъ спустя Сервантесъ-писатель снова обратился къ этому же самому предмету въ другой пьесѣ - "Алжирск³я галеры", гдѣ тѣ же картины, тѣ же мысли и тѣ же стремлен³я, но въ еще болѣе рѣзкихъ формахъ, еще болѣе густыхъ краскахъ...
И такъ, нашъ воинъ-поэтъ вернулся въ отечество; "при видѣ испанской земли,- писалъ онъ нѣсколько времени спустя,- мы забыли всѣ наши несчаст³я, всѣ наши бѣдств³я и лишен³я". Но если, какъ мы только-что видѣли, забвен³е это у него, по отношен³ю къ тому, что онъ называлъ нашими, т. е. общими бѣдств³ями, оказалось весьма кратковременнымъ, только подъ впечатлѣн³емъ перваго сладостнаго свидан³я съ родиной послѣ долговременной разлуки, то еще дольше, даже до послѣднихъ минутъ жизни, суждено ему было чувствовать и терпѣть свои собственныя, личныя невзгоды, лишен³я, несчаст³я. Между ними на первомъ планѣ стала бѣдность, дѣйствовавшая однако на него удручающимъ образомъ больше нравственно, чѣмъ физически, потому что вѣдь "нищета,- какъ говорилъ онъ въ одномъ изъ позднѣйшихъ произведен³й своихъ,- заставляетъ смолкать голосъ чести: она посылаетъ однихъ на висѣлицу, другихъ въ госпиталь, третьихъ заставляетъ стучать въ дверь своихъ враговъ съ просьбами и мольбами, а это - самое большое бѣдств³е, какое только можетъ постигнуть несчастнаго... Повседненная забота о насущномъ хлѣбѣ отнимаетъ у поэта половину его идей и божественныхъ плановъ..." Въ самомъ Сервантесѣ однако постоянная матер³альная нужда никогда, ни на минуту не заставила "смолкнуть голосъ чести"; она только лишила его того, что, какъ намъ уже извѣстно, онъ признавалъ драгоцѣннѣйшимъ благомъ человѣка - свободы,- и, конечно, не только всѣхъ людей вообще, но и самого себя въ частности - въ этомъ именно отношен³и - имѣлъ онъ въ виду, когда впослѣдств³и его донъ Кихотъ говорилъ своему Санчо Пансо: "Чувствовать себя обязаннымъ за милости, значитъ налагать оковы на душу свою; счастливъ тотъ, кому небо дало кусовъ хлѣба, за который онъ долженъ благодарить только небо!.." На первыхъ порахъ, впрочемъ, онъ, для поддержан³я своего существован³я, прибѣгнулъ снова къ тому занят³ю, которое считалъ въ высшей степени почтеннымъ и истинно-патр³отическимъ - поступилъ въ военную службу, и въ 1581, 1582 и 1583 гг. мы видимъ его участвующимъ въ походахъ за португальск³й престолъ. Но расшатанное перенесенными болѣзнями и тяжелыми испытан³ями здоровье дѣлало теперь для него эту професс³ю слишкомъ тяжелой,- и пришлось выйти въ отставку, т. е. лишиться послѣднихъ средствъ къ существован³ю. A тутъ ко всему присоединилась еще его женитьба, о выгодности которой въ матер³альномъ отношен³и можно судить уже по тому, что въ спискѣ приданаго, принесеннаго ему женой, помѣщено, какъ нѣчто довольно вѣское, полдюжины курицъ!.. Правда, что въ это же время онъ выступилъ на то поприще, для котораго создала его природа, на которомъ по всей справедливости должны были ожидать его и деньги, и слава, которое наконецъ давало ему возможность сохранять въ непривосновенности столь дорогую ему нравственную независимость свою - поприще писательское. Но до такой степени былъ обездоленъ этотъ ген³альный человѣкъ, до такой степени судьба, съ первыхъ его шаговъ въ жизни и до послѣднихъ, была для него злой мачихой, что и тутъ, въ этой сферѣ дѣятельности, гдѣ предстояло ему впослѣдств³и создать истинно ген³альныя вещи - и тутъ, тоже съ первыхъ шаговъ до послѣднихъ, не испытывалъ онъ почти ничего, кромѣ разочарован³й, невзгодъ, лишен³й... Справедливость требуетъ признать, конечно, что по первымъ произведен³ямъ его, и даже многимъ перваго пер³ода его творчества, никакъ нельзя было признать въ немъ будущаго ген³я, но точно также несправедливо было бы отрицать несомнѣнныя поэтическ³я достоинства въ нѣкоторыхъ изъ нихъ; такова, напр., трагед³я "Нуманц³я" - пьеса, при недостаткахъ въ строго драматическомъ отношен³и, полная силы и поэз³и, о которой одинъ изъ лучшихъ знатоковъ и изслѣдователей испанской литературы отзывался, что "романтическое въ дѣйствительной жизни рѣдко было изображено на сценѣ такъ кроваво, и еще рѣже подобное сочинен³е производило своими подробностями такое сильное поэтическое дѣйств³е"...
Такимъ образомъ въ писательской дѣятельности своей Сервантесъ сперва является драматургомъ. Къ сценѣ онъ съ дѣтскихъ лѣтъ чувствовалъ природное влечен³е, усилившееся послѣ знакомства его съ пьесами Лопе де Рюэды, странствующаго актера-сочинителя (въ двадцатыхъ годахъ XVI в.) - пьесами наивными по мысли, слабыми по постройкѣ, лишенными серьезнаго литературнаго достоинства, но полными правды, естественности, простого здраваго смысла - т. е. тѣхъ свойствъ которыя выше всего ставилъ Сервантесъ и которыя впослѣдств³и играли такую первостепенную роль и въ его собственныхъ произведен³яхъ. Съ годами сталъ онъ смотрѣть на эту сцену, какъ на трибуну для поучен³я народа, для возбужден³я въ немъ гражданскихъ и человѣческихъ чувствъ,- слѣдовательно, придавалъ ей общественное и политическое значен³е; но въ то же время обнаруживалъ также ясное пониман³е литературныхъ законовъ ея и сознан³е ихъ важности, стараясь вывести испанскую драматическую поэз³ю изъ того плачевнаго положен³я, въ которомъ она находилась до тѣхъ поръ, требуя присутств³я въ искусствѣ самостоятельной и чистой свободы, стремясь освободить испанск³й театръ отъ лежавшаго на немъ гнета вульгарности. Къ сожалѣнью, талантъ его, какь драматурга въ истинномъ значен³и этого слова, не вполнѣ соотвѣтствовалъ всѣмъ этимъ стремлен³ямъ и мыслямъ, и тутъ, между прочимъ, лежитъ причина тѣхъ неудачъ его на этой дорогѣ, о которыхъ упомянулъ я выше, и которыя заключались въ равнодуш³и къ его драматическимъ произведен³ямъ тогдашней публики, а слѣдовательно - въ усилен³и его нравственныхъ разочарован³й, которыхъ и безъ того было у него не мало, и въ ухудшен³и его матер³альныхъ средствъ. Неблагопр³ятно подѣйствовало въ этомъ случаѣ еще одно важное обстоятельство: одновременно съ Сервантесомъ появился въ области испанской драматической поэз³и знаменитый Лопе-де-Вега, обладавш³й дѣйствительно сильнымъ драматическимъ дарован³емъ, необычайно плодовитый, легк³й, увлекательный, "совершенно овладѣвш³й, по словамъ самого же Сервантеса, комической монарх³ей" и счастливо соперничать съ которымъ, при томъ, можно сказать, обожан³и, съ какимъ относилась къ нему публика, было немыслимо даже для такой крупной силы, какъ авторъ "Нуманц³и..." Какъ бы то ни было, а результатъ для нашего поэта оказался, повторяю, весьма печальный: "Моимъ театромъ,- писалъ онъ гораздо позже (понимая подъ этимъ "театромъ" трагед³и, которыми онъ дебютировалъ, и комед³и, за ними послѣдовавш³я),- моимъ театромъ пренебрегли послѣ того, какъ ему апплодировали"; почти такую же участь испытали (мы забѣгаемъ здѣсь нѣсколько впередъ въ нашемъ разсказѣ) ген³альныя "интермед³и" его, эти удивительныя по своей правдивости, живости, веселости сцены изъ народнаго быта, гдѣ одинъ критикъ справедливо находитъ отражен³е того "божественнаго" юмора, которымъ проникнутъ "Донъ-Кихотъ",- и бѣдный Сервантесъ ясно видѣлъ, что "его вторая карьера ускользала отъ него, какъ и первая, что его двойное призван³е - къ военной службѣ и къ литературѣ,- было снова разбито ирон³ей судьбы..." A ему въ это время было уже сорокъ лѣтъ!...
Натура Сервантеса была не изъ тѣхъ, которыя падаютъ или даже унываютъ подъ гнетомъ нравственныхъ потрясен³й; но съ невзгодами матер³альными нельзя было не считаться, тѣмъ болѣе имѣя на рукахъ семью. И вотъ приходится ему не брезгать никакими занят³ями, могущими доставить хотя самыя скудныя средства существован³я, и жестокой насмѣшкой судьбы представляется намъ въ эту пору появлен³е того, кто нѣсколько лѣтъ спустя удивитъ и вохититъ м³ръ своимъ "Донъ-Кихотомъ" - въ должности интендантскаго чиновника при "непобѣдимой Армадѣ!.." Никѣмъ не замѣчаемый, никѣмъ не поощряемый, поставленный въ положен³е самаго ординарнаго чиновника, влачитъ онъ на этой службѣ, такъ рѣзко противорѣчащей его мыслямъ, чувствамъ, наклонностямъ, жалкую жизнь, а вдобавокъ ко всему, скоро попадаетъ подъ судъ, даже высиживаетъ нѣсколько времени въ тюрьмѣ, благодаря своей полнѣйшей, и въ этомъ случаѣ совершенно естественной, непрактичности, довѣрчивости: именно, получивъ, послѣ разныхъ служебныхъ мытарствъ, должность сборщика податей, онъ, собравъ значительную сумму, посылаетъ ее въ Мадридъ съ однимъ знакомымъ негоц³антомъ; но тотъ на дорогѣ объявляетъ себя банкротомъ, казенныя деньги, порученныя ему, пропадаютъ - и у Сервантеса на рукахъ процессъ, отъ когораго онъ не избавится почти до конца своей жизни! Я долго не кончилъ бы, если бы сталъ разсказывать обо всѣхъ тѣхъ испытан³яхъ, сквозь которыя прошелъ бѣдный поэтъ въ этотъ пер³одъ своей жизни; но, какъ замѣчено мною выше, велика была духовная сила этого человѣка, и она-то помогла ему, подъ тяжелымъ гнетомъ матер³альныхъ бѣдств³й, всецѣло отдаваться своей любимой работѣ - работѣ умственной, точнѣе говоря - литературной. Ничего покамѣсть не печатая, "давая созрѣвать своему ген³ю съ крайней устойчивостью", въ терпѣливомъ и свойственномъ всякому великому природному таланту выжидан³и того дня, когда онъ сознаетъ, что можетъ вступить въ полное обладан³е самимъ собой и своей силой,- нашъ злополучный скупщикъ пров³анта для арм³и и сборщикъ податей въ то же время писалъ, писалъ много, въ разныхъ родахъ, а еще больше вынашивалъ въ своей свѣтлой, мощной головѣ. На помощь разнообразнымъ свойствамъ его дарован³я и, главнымъ образомъ, наблюдательности его, приходила теперь и та жизнь, которую онъ велъ, точно также, какъ и пятнадцать лѣтъ назадъ алжирск³я бѣдств³я дали первый матер³алъ для его поэтическаго творчества.
Только теперь впечатлѣн³я были гораздо разнообразнѣе и заключали въ себѣ гораздо болѣе элементовъ для развит³я истиннаго художника, какимъ предстояло явиться Сервантесу: постоянное кочеван³е съ мѣста на мѣсто служило для него превосходнымъ средствомъ для изучен³я испанской жизни въ самыхъ различныхъ ея проявлен³яхъ, и тѣ вполнѣ жизненныя изображен³я андалузскихъ народныхъ особенностей, которыми мы восхищаемся въ столькихъ произведеваяхъ этого писателя, конечно, могли быть продуктомъ только собственныхъ наблюден³й; вообще, по замѣчан³ю одного историка испанской литературы, тотъ своеобразный тонъ, которымъ отличаются его позднѣйш³я произведен³я отъ первыхъ, грац³озная шутка, легкая ирон³я, въ которыхъ достигъ онъ высокаго совершенства, слѣдуетъ приписать десятилѣтнему пребыван³ю въ Севильѣ и вообще въ этой провинц³и, среди ея умныхъ и энергическихъ обитателей.
Все, разсказанное нами - послѣ возвращен³я Сервантеса изъ Алжира - обнимаетъ собой время отъ 1580 до 1598 г. Съ этихъ поръ на цѣлыхъ пять лѣтъ прекращаются всяк³я извѣст³я о немъ, и только въ 1603 г. мы снова встрѣчаемъ странника-писателя, встрѣчаемъ въ Вальядолидѣ - и все въ прежней горемычной обстановкѣ. На рукахъ у него жена, дочь, сестра, племянница и еще одна родственница; женщины занимаются шитьемъ для добыван³я скудныхъ грошей, глава семьи съ той же цѣлью бѣгаетъ съ утра до ночи по городу, исполняя поручен³я разныхъ вельможъ. Но теперь въ немъ уже окончилась та великая работа умственнаго созрѣван³я, о которой мы говорили, и остается пройти всего одному году, чтобы этотъ велик³й талантъ выступилъ передъ цѣлымъ м³ромъ во всемъ своемъ блескѣ, во всей своей силѣ и обаятельности: въ 1604 г. вышла въ свѣтъ первая часть "Донъ-Кихота" (начатаго, какъ предполагаютъ, въ 1598 г., во время тюремнаго заточен³я автора). Громаднымъ, небывалымъ успѣхомъ сопровождалось появлен³е этой книги, представляющей собой полное, всестороннее выражен³е разнообразнаго ген³я ея творца, задуманной, какъ парод³я на господствовавш³е тогда въ литературѣ такъ называемые "рыцарск³е" романы, съ цѣлью убить ихъ насмѣшкой, но постепенно перешедшей въ удивительное психологическое изслѣдован³е, въ философское изображен³е м³ра, въ картину человѣческаго общества, безпредѣльную, всем³рную,- книги, въ которой авторъ, "повинуясь неодолимому влечен³ю своего духа, соединилъ все, что есть своеобразнаго въ характерѣ испанскаго народа, но вмѣстѣ съ тѣмъ доказалъ свое родство со всѣми странами и временами, съ самыми низшимии самыми высшими ступенями цивилизац³и..." Правда, пр³обрѣтенной этимъ романомъ славой онъ былъ обязанъ не внутреннему, психологическому значен³ю его, которое въ ту пору едва ли кто-нибудь замѣтилъ, а его животрепещущей современности съ одной стороны и тому, что было въ немъ собственно комическаго, вызывавшаго неудержимый смѣхъ; но тѣмъ не менѣе, повторяемъ, успѣхъ былъ колоссальный. Первое издан³е, напечатанное въ количествѣ тридцати тысячъ экземпляровъ, совершенно разошлось въ нѢсколько недѣль, и въ томъ же году появилось, одно вслѣдъ за другимъ, еще четыре издан³я; публика жадно зачитывалась приключен³ями рыцаря "Печальнаго Образа", и извѣстенъ, напримѣръ, анекдотъ о томъ, какъ король Филиппъ III, увидѣвъ изъ своего дворцоваго окна человѣка, ходившаго по площади съ книгой въ рукахъ и безпрерывно хохотавшаго, сказалъ: "этотъ человѣкъ или сумасшедш³й, или читаетъ Донъ-Кихота"; пошли, справились - дѣйствительно оказалось послѣднее. Дѣло не ограничилось Испан³ей: въ короткое время романъ былъ переведенъ на нѣсколько европейскихъ языковъ, а пр³ѣзжавшее въ 1615 г. въ Мадридъ французское посольство не находило словъ для выражен³я удивлен³я, возбуждавшагося "Донъ-Кихотомъ" (и нѣсколькими другими, появившимися за это время произведен³ями Сервантеса) во Франц³и. Повидимому, счаст³е улыбнулось измученному столькими тяжелыми испытан³ями ген³ю; но и теперь Сервантесъ болѣе чѣмъ кто-либо имѣлъ право сказать слова нашего поэта: "Что слава? яркая заплата на ветхомъ рубищѣ пѣвца". Да, громкая слава, выпавшая на долю автора великаго романа, не помѣшала "ветхому рубищу" остаться на его тѣлѣ. Между тѣмъ какъ его издатели въ Испан³и и фабриканты противозаконныхъ перепечатокъ въ другихъ государствахъ наживали крупныя деньги и съ практической ловкостью эксплуатировали это выгодное предлр³ят³е,- онъ, неисправимый идеалистъ, такой же Донъ-Кихотъ, какъ и только-что созданный имъ рыцарь, оставался попрежнему въ бѣдности, едва-едва облегченной только небольшой пенс³ей, которую начали выплачивать ему два его покровителя - кардиналъ Толедск³й и графъ Лемосъ. Когда члены пр³ѣхавшаго въ Мадридъ французскаго посольства пожелали быть представленными великому автору "Донъ-Кихота", и ихъ желан³е было исполнено, глубокое изумлен³е и негодован³е овладѣло ими при видѣ той, болѣе чѣмъ скудной, обстановки, въ которой они нашли Сервантеса. "Какой стыдъ и срамъ для Испан³и,- воскликнулъ одинъ изъ нихъ послѣ этого свидан³я,- что правительство не поддерживаетъ самымъ щедрымъ образомъ такого человѣка, и что онъ принужденъ писать ради хлѣба насущнаго!.." - "Скажите лучше,- возразилъ ему другой,- какое это счастье для Испан³и, которая его бѣдности обязана столькими великими произведен³ями!.." Французск³й посланникъ предложилъ романисту отъ имени своего правительства довольно крупную пенс³ю; Сервантесъ не принялъ ее, объяснивъ, что пенс³я графа Лемоса вполнѣ достаточна ему для скромнаго, но безбѣднаго существован³я. Еще съ большей гордостью и съ полнымъ сознан³емъ своего достоинства - при отсутств³и, однако, всякой желчи, при философско-юмористическомъ взглядѣ на вещи - относился онъ къ тѣмъ нравственнымъ непр³ятностямъ, которыя немедленно послѣ появлен³я "Донъ-Кихота", т. е. послѣ покрыт³я его имени громкой славой, обрушились на него въ формѣ завистливыхъ насмѣшекъ, клеветъ, инсинуац³й - словесныхъ и печатныхъ, имѣвшихъ своимъ источникомъ независимость его успѣха, его политическихъ и литературныхъ убѣжден³й, словомъ, всей его жизни. Грубыя преслѣдован³я враговъ не препятствовали ему твердо идти по тому пути, на который онъ такъ блистательно вступилъ своимъ знаменитымъ романомъ, и время отъ 1604 до 1616 года, т. е. года его смерти, было временемъ непрерывной, богатой еще болѣе въ качественномъ, чѣмъ въ количественномъ отношен³и, литературной производительности. Въ этотъ пер³одъ появилась вторая часть "Донъ-Кихота", нѣсколько новыхъ "интермед³й", поэма "Путешеств³е на Парнасъ", интересная въ автоб³ографическомъ отношен³и, наконецъ, удивительныя "новеллы" - плодъ его десятилѣтняго, уже знакомаго намъ, пребыван³я въ Севильѣ. Я безъ преувеличен³я называю ихъ удивительными, потому что главныя свойства ген³альнаго дарован³я Сервантеса - наблюдательность, остроум³е, психологическ³й анализъ и т. п. являются здѣсь во всемъ своемъ блескѣ, такъ что нѣкоторыя изъ нихъ справедливо ставятся во многихъ отношен³яхъ на ряду съ "Донъ-Кихотомъ",- и это, главнымъ образомъ, тѣ, которыя имѣютъ соц³альный характеръ, гдѣ съ поразительной яркостью и глубиной проходитъ предъ читателемъ то, что можетъ быть названо "соц³альной комед³ей" въ полномъ смыслѣ этого слова, представляемой преимущественно низшимъ классомъ, и притомъ, въ темныхъ сторонахъ его быта, какъ послѣдств³яхъ неудовлетворительнаго соц³альнаго порядка Испан³и того времени... И широкой гуманностью вѣетъ отъ этихъ произведен³й. Если авторъ проводитъ здѣсь предъ глазами читателя всевозможныя злоупотреблен³я, если, напримѣръ, въ самыхъ забавныхъ краскахъ рисуетъ плачевное состоян³е тогдашняго правосуд³я, легковѣсность и испорченность тогдашняго двора, плачевныя стороны литературы, странное смѣшен³е въ испанскомъ обществѣ самыхъ разнообразныхъ и противоположныхъ одна другой идей, то поступаетъ такимъ образомъ именно съ этой, широко гуманной, точки зрѣн³я. "Онъ - такъ характеризуетъ его въ этихъ новеллахъ французск³й критикъ - не обнаруживаетъ здѣсь никакой ненависти къ сильнымъ и богатымъ, онъ требуетъ возстановлен³я правъ слабаго и бѣднаго,- требуетъ, чтобы съ самымъ смиреннымъ человѣкомъ обращались, какъ съ человѣкомъ, и чтобы личныя достоинства были уважаемы и цѣнимы въ новомъ обществѣ до возможности доставлен³я человѣку труда почетнаго мѣста въ правительствѣ..."
Эту неутомимую и ген³альную производительность не останавливала, можно сказать, ни на одинъ день и болѣзнь (водяная), давно уже поселившаяся въ тѣлѣ Сервантеса, и теперь, въ тѣ годы, о которыхъ мы говоримъ, двинувшаяся впередъ быстрыми шагами, найдя себѣ сильнаго помощника въ преклонномъ возрастѣ поэта. Еще за нѣсколько мѣсяцевъ до смерти онъ окончилъ романъ (напечатанный уже его вдовой и особенными достоинствами неотличающ³йся) "Персилесъ и Сигизмонда", да и лежа на смертномъ одрѣ, за четыре дня до роковой минуты, продиктовалъ посвящен³е этого романа своему покровителю, графу Лемосу. Ясно чувствовалъ онъ приближен³е кончины и съ истинно-христ³анской твердостью ожидалъ ея. По обычаю ревностныхъ католиковъ того времени - каковымъ былъ и Сервантесъ - онъ, 18 апрѣля 1616 г., принялъ схиму, а 23 апрѣля его не стало - не стало въ тотъ самый день, когда, по любопытному совпаден³ю обстоятельствъ, м³ръ лишился величайшаго драматурга всѣхъ временъ и народовъ - Вильяма Шекспира...
Тихо и незамѣтно отошелъ въ вѣчность ген³альный писатель. То позорное равнодуш³е, съ которымъ Испан³я оставила чуть не въ нищетѣ одного изъ славнѣйшихъ сыновей своихъ, даже послѣ того, какъ вмѣстѣ съ остальной Европой рукоплескала его "Донъ-Кихоту", проводило его и въ могилу. Современники не позаботились даже написать его имя на надгробной плитѣ, покрывшей его прахъ въ мадридскомъ женскомъ монастырѣ св. Троицы, гдѣ былъ онъ похороненъ, согласно выраженному имъ самимъ желан³ю, и такимъ образомъ тщетны были бы ваши поиски, еслибы, войдя въ этотъ храмъ, вы захотѣли узнать, въ какой именно изъ находящихся здѣсь гробницъ лежитъ Сервантесъ. Двѣсти слишкомъ лѣтъ должны были пройти для того, чтобы на родинѣ поставили ему памятникъ. Это произошло въ 1835 г., въ Мадридѣ, по иниц³ативѣ короля Фердинанда VII. Памятникъ сдѣланъ изъ бронзы; фигура, болѣе чѣмъ въ натуральную величину, изображена въ костюмѣ рыцаря, съ рукописью въ правой рукѣ; на пьедесталѣ латинская надпись: "Мигурэлю Сервантесу, царю испанскихъ писателей"; съ другой стороны - та же надпись по-испански, а по бокамъ барельефы, предметъ которыхъ - двѣ сцены изъ "Донъ-Кихота"... Не лишено интереса - тоже не въ особенную похвалу Испан³и - и то обстоятельство, что первая б³ограф³я Сервантеса появилась только черезъ сто лѣтъ послѣ его смерти...
Такъ кончилась эта жизнь, которую самъ носитель ея называлъ "долгимъ неблагоразум³емъ", приписывая вину этого послѣдняго "богу Аполлону, который вселяетъ въ насъ свой духъ", другими словами - своей поэтической непрактичности, своему поэтическому идеализму. "Я ухожу - грустно говоритъ онъ въ одномъ изъ произведен³й, написанныхъ за годъ до смерти - унося на плечахъ камень, съ надписью, въ которой читается разрушен³е всѣхъ моихъ надеждъ"... Такой натурѣ и трудно было видѣть на землѣ что-нибудь, кромѣ печальнаго разочарован³я. "Ему, поэту съ дѣтства - читаемъ мы въ прекрасной общей характеристикѣ, сдѣланной его французскимъ б³ографомъ - вѣтреному и мечтательному, недоставало житейскаго умѣнья, и онъ не извлекъ пользы ни изъ своихъ военныхъ кампан³й, ни изъ своихъ произведен³й. Это была душа безкорыстная, неспособная дѣлать себѣ славу или разсчитывать на успѣхъ, открытая тому, что происходитъ предъ глазами, поочередно очарованная или негодующая, неодолимо отдававшаяся всѣмъ своимъ порывамъ... Его видѣли наивно влюбленнымъ во все прекрасное, великодушное и благородное, предающагося романическимъ грезамъ или любовнымъ мечтан³ямъ, пылкимъ на полѣ битвы, то погруженнымъ въ глубокое размышлен³е, то беззаботно веселымъ... Изъ анализа его жизни онъ выходитъ съ честью - выходитъ болѣе великимъ, чѣмъ онъ былъ, или, по крайней мѣрѣ, такимъ же, полнымъ великой и благородной дѣятельности, удивительнымъ и наивнымъ пророкомъ, героическимъ въ своихъ бѣдств³яхъ и добрымъ въ своей ген³альности..." Таковъ же онъ былъ и какъ писатель, на призван³е котораго смотрѣлъ самымъ серьезнымъ образомъ, въ дѣятельности котораго видѣлъ и гражданск³й, и высоконравственный подвигъ,- взглядъ, побудивш³й его, въ предислов³и къ новелламъ, произнести слѣдующ³я знаменательныя слова: "Еслибы я могъ угадать, что чтен³е этихъ новеллъ внушило кому-либо какое-нибудь преступное желан³е или дурную мысль, я скорѣе отрѣзалъ бы написавшую ихъ руку, чѣмъ отдалъ-бы ихъ въ публику"... Ген³альное дарован³е помогло ему облечь эти стремлен³я и убѣжден³я не въ сухой дидактизмъ, а въ высокопоэтическую одежду, въ которой, несмотря на недостатки въ чисто художественномъ отношен³и, все - жизнь, свѣжесть, сила, благородство...
"М³ръ Бож³й", No 11, 1892