В. В. Воровский. Фельетоны
Издательство Академии наук СССР, Москва, 1960
На днях г. Леонид Андреев, как повествуют газеты, отправился со своей семьей в петербургский кинематограф "Сатурн", где на экране демонстрировалась в снимках его собственная частная жизнь за день.
Тут было и катанье на велосипеде с сыном, и Л. Андреев за работой, и Л. Андреев, говорящий в граммофон, и Л. Андреев, пьющий чай, и т. д. и т. п.
Леонид Андреев остался, говорят, очень доволен самим собою на экране.
Все это очень интересно, назидательно и, главное, характерно.
Человеку приятно бывает посмотреть на свою жизнь со стороны. Мы охотно делаем любительские снимки, на которых видно, как мы едим, пьем, работаем, забавляемся, спим. Это бывает для нас забавно и интересно. Для нас и наших близких друзей. И интерес этот - безобидный, вполне понятный, если можно так выразиться, здоровый.
И никому не было бы дела до того, что Л. Андреев любуется на свое изображение в кинематографе, или позирует для кинематографа, или "наговаривает" в граммофон,- если бы все это носило частный, домашний характер.
Но горе в том, что Л. Андреев позирует и "наговаривает" не для собственной потехи, а в назидание публике. Его кинематографические изображения показываются всем, платящим входную плату в "Сатурн", а граммофонный валик с его "наговорами", говорят, поехал даже в Северную Америку.
Л. Андрееву мало, чтобы публика знала его душевную жизнь, отраженную в его произведениях. Он хочет показать ей себя в частной жизни... правда, специально подчищенной для кинематографа, как подчищают город для приезда влиятельного лица.
Это желание позировать и показываться весьма характерно по нашему времени и, надо признаться, весьма противно.
Какое дело мне, читателю, до того, как Л. Андреев пьет чай, гуляет с женой, как он любит своего ребенка. Его частная жизнь есть его частное достояние, прикасаться к которому постороннему человеку не позволяет чувство уважения к своей же частной жизни; и толькг" нездоровый интерес скандала может поднять ротозейную толпу любоваться тем, как "знаменитый" писатель обедает или пищеварит после обеда у себя на террасе.
Но если праздной толпе, глупо любопытной и жадной взглянуть в частную жизнь тех, кого она считает полубогами, до известной степени простительно это скверное чувство, то совершенно непростительно, когда писатель, т. е. предположительно интеллигентный человек, проституирует свой облик в тысячах фотографий, преисполненных ломания и поз, на экранах кинематографов, чуть не на стенных афишах. Это, быть может, гоже какой-нибудь куртизанке, которой без рекламы трудно найти помещение своего капитала, но художнику, писателю - фи!
Лет десять тому назад М. Горький дал резкую отповедь ротозейной толпе, полезшей в грязных галошах в его личную жизнь. Увы, молодое поколение талантов забыло эту хорошую традицию. Они сами открывают всем любопытным свою интимную жизнь, превращая личную частную жизнь в какое-то портерное заведение, где всяк желающий может утолить свой интерес скандала распивочно и на вынос. Простая реклама, автореклама, взаимная реклама - вот та "идейная" связь с читателем, которая для современных авторов заменила прежние прикровенно стыдливые, трогательно близкие отношения между талантами и поклонниками. Остается только выяснить: эта ли реклама приспособила к себе творчество современных авторов, или само это творчество таково, что без рекламы не может завоевать себе рынка? Кто знает, не вернее ли последнее.
"Одесское обозрение",
29 сентября 1909 г.
Перепечатывается впервые.