литературных групп. Критические снаряды
неизменно были наполнены одним и тем же стандартным газом: обвинение в
политической неблагонадежности, причем в это понятие входили теперь
"формалистический
уклон",
"биологический
уклон",
"гуманизм",
"аполитичность" и так далее. Искренность, талант, художественные средства
писателя - обычно оставались вне поля зрения критики. Если этот критический
метод не был обременен чрезмерной эрудицией, то своей цели он во всяком
случае достигал безошибочно: обстреливаемым оставалось только уйти, как в
блиндаж, в свой письменный стол и не показываться на печатном поле.
Москва, Петербург, индивидуальности, литературные в школы - все
уровнялось, исчезло в дыму этого литературного побоища. Шок от непрерывной
критической бомбардировки был таков, что среди писателей вспыхнула
небывалая психическая эпидемия: эпидемия покаяний. На страницах газет
ходили целые процессии литературных флагеллантов: Пильняк бичевал себя за
признанную криминальной повесть ("Красное дерево"); основатель и теоретик
формализма Шкловский - отрекался навсегда от формалистической ереси;
конструктивисты каялись в том, что они впали в конструктивизм и объявляли
свою организацию распущенной; старый антропософ Андрей Белый печатно
клялся, что он в сущности антропософический марксист... Особенно
благоприятную почву для себя эта эпидемия нашла в Москве, легче поддающейся
эмоциям: среди петербургских писателей - флагелланты были исключением. Но
диктатуре РАПП-а одинаково подчинилась и Москва, и Петербург.
Эта глава в истории советской литературы была отмечена явной
депрессией. "Литература - служение, а не служба... Не та бездушная,
ремесленная служба, которой добивались от нас некоторые печальной памяти
товарищи из РАПП-а, превратившие свою группу в некую пробирную палату для
новой советской литературы", - позже писал об этом периоде один
петербургских писателей (ленинградский журнал "Звезда", книга 4, 1933). В
жизни страны это был период крупнейших событий. Радикальная аграрная
революция, лихорадочная индустриализация страны - все это должно было дать
богатый материал для художника, но, разумеется, не в порядке "службы",
команды, спешности, противоречивших самой сущности творческого процесса,
гораздо более сложного, чем это представлялось командирам из РАПП-а. Часть
крупных писателей, понимавших (вернее - чувствовавших) художественную
опасность такой "службы", почти перестали появляться в печати (Бабель,
Сейфуллина, Ценский и др.). Иные предпочли уйти от этой опасности в прошлые
века, - так неожиданно родился жанр русского исторического романа (А.
Толстой, Форш, Тынянов), и очень характерно, что это имело место опять-таки
в Петербурге.
Но в то же время и петербургские, и московские авторы дали ряд
произведений на самые злободневные темы - индустриализации,
"вредительства", обороны и т.д. Удачи здесь были только редким исключением,
и такими удачливыми авторами оказались только писатели-коммунисты (Шолохов,
Афиногенов) - по причинам очень понятным: эти авторы не были поставлены в
необходимость непрестанно доказывать свою благонадежность за счет
художественной правды. Романы и пьесы писателей-попутчиков, сделанные в
порядке "службы", без настоящего творческого подъема, в большинстве
оказались значительно ниже обычного уровня их авторов ("Волга" Пильняка,
"Авангард" Катаева, "Соть" Леонова, "Война" Н. Тихонова, "Горячий цех"
Форш, "Линия огня" Н. Никитина и др.).
Неблагополучие становилось все очевидней. В недавно еще полнокровной
литературе с угрожающей быстротой развивались признаки художественной
анемии. Чтобы вновь поставить пациента на ноги, явно требовалось какое-то
энергичное лечение...
Хирургическая операция была произведена неожиданно, без всякой
подготовки в апреле 1932 года: постановлением Центрального Комитета
Коммунистической партии организация РАПП-а была объявлена распущенной,
деятельность ее была официально признана препятствием к дальнейшему
развитию художественной литературы. Аналогичные мероприятия были
произведены по отношению родственных РАПП-у организаций, работавших в среде
художников и музыкантов.
Это было несомненной победой культурной, "петербургской" линии в
искусстве - победой, особенно ощутительной в литературе. Совершенно не
соответствовавшую действительному соотношению художественных сил гегемонию
РАПП-а " упразднить оказалось не труднее, чем перевернуть страницу.
Следующей страницей открылась новая, значительно более обещающая глава
советской литературы. Произошло перераспределение писательских сил по их
художественному удельному весу - и, естественно, влияние попутчиков тотчас
же выросло. Снова слышнее и увереннее зазвучал в литературе голос
Петербурга: до тех пор в течение всех последних лет, политическая погода в
литературе делалась московской "Литературной Газетой", - теперь петербуржцы
получили свою газету "Литературный Ленинград". В программной статье эта
газета решительно выдвинула на первый план традиционные задачи
"петербургской" линии: "Газета должна стать лабораторией мастерства,
лабораторией слова, языка, сюжета"...
Бесплодное занятие - "развешивание идеологии на аптекарских весах"
(определение "Литературного Ленинграда") - уступает место подлинным
литературным спорам. Вчера еще считавшийся единым и обязательным
схоластический рецепт "диалектического метода" в художественном творчестве
- сдан в архив. Сущность новейших литературных дискуссий сводится к борьбе
двух художественных методов - романтизма и реализма, причем, пока - явный
перевес на стороне последнего. Возврат к классической, монументальной
простоте (в параллель к европейским тенденциям "кларизма") становится
очередным лозунгом. Очень характерно, что из современных "буржуазных"
мастеров можно отметить повышенный интерес в Москве к американскому левому
урбанисту Джону Дос-Пассосу.
Хирургическая операция 1932 года не оказалась безрезультатной:
советская литература почувствовала состояние прилива жизненных сил, которое
знакомо всякому, выздоравливающему от тяжелой болезни. Но была ли операция
радикальной? Не последует ли рецидива болезни?
1933