Жанлис Мадлен Фелисите - Свидание Госпожи Жанлис с Вольтером

   (Разумѣется, что это свидан³е было очень давно; но описан³е его напечатано въ нынѣшнемъ году Французской Библ³отеки. Нѣтъ нужды замѣчать, какъ оно любопытно... Госпожа Жанлисъ еще въ молодыхъ лѣтахъ бросила перчатку великой тѣни фернейскаго мудреца и сражается донынѣ съ его славою. Не мудрено, что онъ является здѣсь не въ свѣтлыхъ лучахъ, а въ нѣкоторомъ затмѣн³и!)

  

   Я провела девять часовъ съ Господиномъ Вольтеромъ: вотъ достопамятный день, который долженъ быть подробно описанъ въ журналѣ путешественницы! Разскажу просто все, что видѣла и чувствовала.

   Получивъ вѣжливый, любезный отвѣтъ Господина Вольтера, я вдругъ начала безпокоиться.... мнѣ пришло на мысль все, что разсказываютъ о людяхъ, которые въ первый разъ бываютъ въ Фернеѣ. Обычай требуетъ, чтобы они - особливо же молодыя женщины - приходили въ восторгъ, блѣднѣли, и даже падали въ обморокъ, видя Господина Вольтера; надобно броситься къ нему въ объят³я, искать словъ и не находить ихъ, плакать, быть въ замѣшательствѣ, въ изступлен³и, живѣйшей страсти... Таковъ законъ для фернейскихъ представлен³й! Г. Вольтеръ привыкъ къ этому; скромность и самая почтительная вѣжливость должны казаться ему наглою грубост³ю или безсмысл³емъ; а я отъ природы застѣнчива и холодна съ людьми незнакомыми, никогда не могу хвалить въ глаза тѣхъ, съ которыми не имѣю дружеской, короткой связи; мнѣ кажется, что хвала бываетъ въ такомъ случаѣ похожа на лесть, противна нѣжному вкусу и даже оскорбительна. Однакожь я рѣшилась - естьли не восхищаться, естьли не плакать, то по крайней мѣрѣ не быть отмѣнно странною и смѣшною; рѣшилась вытти изъ своего обыкновеннаго характера простоты, скромности и молчаливости.

   Я выѣхала изъ Женевы въ такое время, по своему разсчету, чтобы пр³ѣхать въ Ферней къ самому обѣду; но часы мои ушли впередъ и, къ сожалѣн³ю, обманули меня. Всего безразсуднѣе и грубѣе пр³ѣзжать рано къ обѣду тѣхъ людей, которые умѣютъ заниматься и пользоваться утромъ. Я вѣрно стоила Господину Вольтеру одной или двухъ страницъ; но утѣшаюсь мысл³ю, что помѣшала ему только шутишь надъ Религ³ею или писать неблагопристойности: потому что онъ уже не сочиняетъ трагед³й. Желая искренно понравишься славному человѣку, который согласился принять меня, я нарядилась и была вся въ цвѣтахъ и въ перьяхъ; горестное предчувств³е говорило мнѣ, что не могу ничѣмъ инымъ полюбиться! Дорогого старалась увѣрять себя въ велич³и Вольтерова таланта; повторяла въ мысляхъ стихи изъ Ганр³ады и трагед³й его; однакожь чувствовала, что естьли бы онъ и не унизилъ дарован³й своихъ множествомъ вредныхъ сочинен³й, а писалъ единственно великое и безсмертное, то и въ семъ случаѣ, видя старца фернейскаго, могла бы только удивляться ему въ безмолв³и. Не чудно изъявлять пламенную ревность ко славѣ Героя, избавителя отечества; потому что всякой, безъ дальняго ума, можетъ цѣнить так³я дѣла, и благодарность оправдываетъ живое изъявлен³е усерд³я; но объявляя себя страстнымъ обожателемъ Автора, человѣкъ берется судить его талантъ, долженъ говорить ему объ сочинен³яхъ, разсуждать, умничать: а какъ все это неприлично въ молодости, особливо для женщины!... Со мною былъ Нѣмецъ, Г. Оттъ, который возвращается изъ Итал³и; онъ знающъ въ живописи, а мало разумѣетъ въ Литтературѣ, худо говоритъ по-французски и не читалъ ни строки Вольтеровой; но, слыша объ его славѣ, пылаетъ восторгами и былъ внѣ себя, приближаясь къ Фернею: Я завидовала его чувствительности и хотѣла бы занять ее. Мы проѣхали мимо церкви, и видѣли на вратахъ надпись: Вольтеръ соорудилъ сей храмъ Богу! Эта надпись есть или ужасная насмѣшка или странная несообразность съ философ³ею хозяина. Наконецъ подъѣзжаемъ къ дому, и выходимъ изъ кареты. Господинъ Оттъ внѣ себя отъ радости. Въ первой, не очень свѣтлой комнатѣ онъ видитъ картину и кричитъ: ахъ! это Корредж³о! Мы подходимъ ближе, и глазамъ нашимъ представляется славная картина Корредж³ева. Г. Оттъ въ изумлен³и: какъ можно поставить такую драгоцѣнность въ передней комнатѣ!... Входимъ въ залу: нѣтъ ни одной души!... Между тѣмъ я примѣтила въ домѣ то безпокойство, которое обыкновенно, бываетъ слѣдств³емъ неожидаемаго и непр³ятнаго посѣщен³я. Лакеи казались изумленными; колокольчики звенѣли; люди бѣгали; затворяли, отворяли двери.... Я взглянула на стѣнные часы въ залѣ, и съ горест³ю увидѣла, что ошиблась, пятидесятью минутами: это увеличило мою неловкость. Г. Оттъ примѣтилъ на другой сторонѣ залы большую картину. Богатыя рамы и честь украшать Гостиную комнату заставили насъ думать, что она драгоцѣнна. Бѣжимъ и видимъ съ изумлен³емъ - совершенную трактирную вывѣску, гадкую живопись, представляющую Господина Вольтера, какъ святаго, въ лучахъ славы, окруженнаго семействомъ Каласа и попирающаго ногами своихъ непр³ятелей: Фрерона, Помпиньяна и другихъ, которые раззѣваютъ широк³е рты и страшнымъ образомъ кривляются. Г. Оттъ досадовалъ на дурную живопись, а я на дурную мысль. Какъ можно поставить это въ залѣ? сказала я. А Корредж³о въ лакейской? примолвилъ Г. Оттъ. - С³я картина выдумана и написана Женевскимъ маляромъ, который подарилъ ее Г. Вольтеру; но странно, что хозяинъ, имѣя вкусъ, могъ выставить на показъ такую глупость. - Наконецъ двери отворяются; выходятъ Госпожа Денисъ и Сен-Ж*, и сказываютъ мнѣ, что Г. Вольтеръ скоро будетъ. Госпожа Сен-Ж*, очень любезная, поселилась на все лѣто въ Фернеѣ. Она называетъ Г. Вольтера: мой философъ; а онъ ее: моя бабочка. На шеѣ у нее висѣла золотая медаль, которую я сочла знакомъ Орденскимъ; но вышло, что это награда за искусство стрѣлять, полученная ею отъ фернейскаго Генерала. Такое искусство очень важно для женщины! Она предложила мнѣ итти въ садъ: на что я съ радост³ю согласилась, чувствуя себя въ такомъ холодномъ расположен³и, что мнѣ страшно было увидѣть хозяина. Госпожа Сен-Ж* привела меня на террассу, откуда видны горы и озеро, но гдѣ, къ нещастью вкуса, сдѣлали крытую алею. Чтобы наслаждаться симъ великолѣпнымъ зрѣлищемъ, надобно смотрѣть сквозь маленьк³я отверст³я, въ которыя не могла пройдти голова моя. Сверхъ того крытая алея такъ низка, что я безпрестанно зацѣплялась за вѣтви своими перьями; а нагибаясь, всякую минуту наступала себѣ на платье; спотыкалась, драла юбки свои, и не могла со вниман³емъ слушать Госпожи Сен-Ж*, которая, будучи мала ростомъ и одѣта легко, по-деревенски, шла свободно и говорила очень пр³ятно. Я спросила у нее въ шутку, не осердился ли на меня Г. Вольтеръ за то, что въ заглав³и письма моего было поставлено Août, а не Auguste {Такъ Вольтеръ писалъ имя Августа мѣсяца.}? "Нѣтъ, отвѣчала она: однакожь онъ замѣтилъ, что вы пишете не его орѳограф³ей {Онъ ввелъ новое правописан³е.}." - Наконецъ намъ сказали, что Г. Вольтеръ въ залѣ. Я такъ устала и была въ такомъ замѣшательствѣ, что хотѣла бы летѣть назадъ въ Женевск³й трактиръ свой.... Госпожа Сен-Ж*, судя обо мнѣ по своимъ чувствамъ, схватила меня за руку и потащила въ домъ. Заглянувъ въ зеркало, я къ великой горести увидѣла волосы свои измятые, перья изломанныя, и готова была - заплакать; остановилась, оправила уборъ свой, вооружилась твердост³ю и пошла. Входимъ въ залу - и Г. Вольтеръ стоитъ передо мною!... Госпожа Сен-Ж* велѣла мнѣ поцѣловаться съ нимъ, сказавъ съ любезною шуткою: онъ не разсердится! Я подошла съ важност³ю и съ видомъ почтен³я, которое должно имѣть къ великимъ талантамъ и къ старости. Г. Вольтеръ поцѣловалъ мою руку... Не знаю, отъ чего эта обыкновенная ласка или, просто, учтивость тронула меня; но мнѣ лестно было дать руку Господину Вольтеру, и я сама поцѣловала его отъ добраго сердца, сохранивъ однакожь видъ холодной скромности. Надобно было представить ему Господина Отта, которой съ восторгомъ услышалъ имя свое, сказанное великому философу, и выхвативъ изъ кармана двѣ картинки, написанныя имъ въ Римѣ, поднесъ ихъ нашему хозяину. Къ нещастью, на одной изъ сихъ картинокъ былъ изображенъ ²исусъ младенцемъ: это служило поводомъ для Господина Вольтера изъявить свое невѣр³е грубымъ образомъ и ни мало не остроумно. Согласно ли съ правилами гостепр³имства и даже благопристойности шутить надъ святынею въ присутств³и молодой женщины, которая не выдавала себя за вольнодумку, и которую онъ въ первый разъ видѣлъ у себя въ домѣ?.. Я съ досадою оборотилась къ Госпожѣ Денисъ, чтобы не слушать дяди ея. Онъ перемѣнилъ матер³ю, начавъ говоришь объ Итал³и и художествахъ, такъ, какъ объ нихъ пишетъ, безъ вкуса и знан³й. Я сказала словъ десять, изъявляя, что несогласна съ нимъ. Ни прежде, ни послѣ обѣда не упоминалось о Литтературѣ: Господинъ Вольтеръ конечно думалъ, что такой разговоръ не могъ быть занимателенъ для женщины, которая не показывала желан³я блистать умомъ. Однакожь онъ былъ учтивъ въ отношен³и ко мнѣ.

   Сѣли за столъ, и Г. Вольтеръ во время обѣда ни мало не старался быть любезнымъ: онъ безпрестанно сердился на людей своихъ и кричалъ такъ громко, что я нѣсколько разъ вздрагивала; зала очень звонка и голосъ его раздавался въ ней какъ сильной громъ. Меня предувѣдомили объ этой странности, столь необыкновенной въ хорошихъ домахъ; она есть ничто иное, какъ дурная привычка, и люди его ни мало не боялись такого ужаснаго крика. Послѣ обѣда, зная, что я люблю музыку, Г. Вольтеръ заставилъ племянницу свою играть на клавесинѣ. Игра ея напоминаетъ вѣкъ Лудовика XIV, и притомъ не съ блестящей стороны. Въ ту минуту, какъ она закрыла ноты, вбѣжала въ комнату прекрасная дѣвочка лѣтъ осьми и бросилась на шею къ Г. Вольтеру, называя его папенькою; онъ; принялъ ласки ея съ любезною нѣжност³ю, и видя удовольств³е, написанное на моемъ лицѣ, сказалъ мнѣ, что эта дѣвочка есть дочь Корнелевой внуки, выданной имъ за мужъ. Какъ бы трогательна была для меня эта минута, естьли бы я не вспомнила его примѣчан³й на великаго Корнеля, столь жестокихъ и несправедливыхъ отъ зависти!... Въ Фернеѣ ежеминутно возбуждаются въ душѣ несогласныя чувства, и противныя воспоминан³я безпрестанно охлаждаютъ удивлен³е.

   Пр³ѣхали гости изъ Женевы, и хозяинъ предложилъ мнѣ осмотрѣть Ферней; велѣлъ заложить карету, и мы сѣли четверо: онъ, племянница его, Госпожа Сен-Ж* и я. Г. Вольтеръ показалъ мнѣ домики, имъ построенные, и всѣ его благодѣтельныя заведен³я. Тамъ онъ долженъ быть славнѣе, нежели въ своихъ книгахъ: вездѣ видны умъ съ благотворительност³ю, и трудно вообразить, чтобы рука, написавшая столько ложнаго, насмѣшливаго и злаго, могла сдѣлать такъ много добраго и великодушнаго. Онъ показываетъ эту деревню всѣмъ гостямъ, но съ любезною пр³ятност³ю; говоритъ о дѣлѣ своемъ съ великимъ простодуш³емъ, разсказываетъ все подробно, но безъ малѣйшаго тщеслав³я, и я не знаю въ семъ подобнаго ему человѣка. Возвратясь, мы говорили съ удовольств³емъ и съ живост³ю о томъ, что видѣли. Я просидѣла до самой ночи. Г. Вольтеръ уговаривалъ меня остаться у него еще на день; но мнѣ хотѣлось возвратиться въ Женеву.

   Всѣ бюсты и портреты Г. Вольтера очень сходны, но ни одинъ художникъ не могъ представить глазъ его. Я воображала ихъ огненными: они въ самомъ дѣлѣ чрезмѣрно умны и блестящи; но сверхъ того въ нихъ есть нѣчто кроткое и милое. Душа Заиры совершенно видна въ глазахъ его: жаль, что улыбка и смѣхъ, хитрые и коварные, измѣняютъ въ немъ это любезное выражен³е чувствительности! Онъ имѣетъ видъ дряхлости, и кажется еще старѣе отъ готической одежды своей. Голосъ у него дикъ и проницателенъ; онъ же всегда кричитъ, хотя и не глухъ. Когда нѣтъ рѣчи о Религ³и и непр³ятеляхъ его, то Вольтеръ говоритъ просто, безъ всякой надменности, и слѣдственно (имѣя такой великой умъ) бываетъ очень любезенъ. Мнѣ показалось только что ему несносно противорѣч³е; какъ скоро съ нимъ не согласишься, онъ начинаетъ досадовать. Нѣтъ сомнѣн³я, что Г. Вольтеръ забылъ свѣтск³я обыкновен³я, которыя прежде были ему столь извѣстны. И мудрено ли? къ нему ѣздятъ люди единственно для того, чтобы осыпать его похвалами; все, что скажетъ, есть законъ и свято; все лежитъ у ногъ его, и самыя излишности, безразсудныя и смѣшныя, кажуся ему теперь обыкновенными знаками уважен³я. Самые Короли не бывали никогда предметомъ такого чрезмѣрнаго ласкательства. Глубокое почтен³е не дозволяетъ входить съ ними въ разговоръ; ихъ присутств³е велитъ молчать, и лесть при Дворѣ обязана быть скромною, обнаруживаясь единственно тонкимъ образомъ. Въ Фернеѣ я видѣла ее безъ всякаго покрова и во всей грубости; кому она въ семъ видѣ можетъ нравиться отъ привычки, у того вкусъ долженъ непремѣнно испортиться. Вотъ отъ чего самолюб³е Господина Вольтера столь раздражительно и малѣйшая критика такъ жестоко, оскорбляетъ его! Не давно онъ былъ крайне огорченъ въ душѣ своей. Императору надлежало ѣхать мимо Фернея. Г. Вольтеръ, надѣясь угостить знаменитаго путешественника, приготовилъ стихи и спектакль; къ нещастью, всѣ это знали. Императоръ проѣхалъ, не велѣвъ ему сказать ни слова. Приближаясь къ Фернею, одинъ изъ его сопутниковъ спросилъ, увидится ли онъ съ Вольтеромъ? Нѣтъ, отвѣчалъ сей Монархъ: я его знаю - слово колкое и благоразумное! Оно доказываетъ, что ²осифъ умѣетъ по книгамъ судить о Писателяхъ.