Главная » Книги

Алданов Марк Александрович - Фукье-Тенвиль

Алданов Марк Александрович - Фукье-Тенвиль


1 2


Марк Алданов

Фукье-Тенвиль

    
   Публикуется по изданию: Алданов М. Сочинения. Кн. 2: Очерки.
   М.: Изд-во "Новости", 1995. с. 241-277.
   Первая публикация - газета "Последние новости", Париж, март-апрель 1938 г.

I.

   О революционном трибунале Французской революции человек, имевший к нему близкое отношение, сказал: "В нем все было преступно, вплоть до председательского колокольчика". То же самое можно, разумеется, сказать о "Военной коллегии Верховного суда СССР". Естественно, что московский процесс вызывает в памяти дела того трибунала. Сходство, однако, преувеличивать не надо: оно преимущественно психологическое и бытовое.
   Литература о "чрезвычайном уголовном суде, образованном в Париже 10 марта 1793 года" и более известном под названием революционного трибунала, велика. Главное изложено в старом шеститомном труде Анри Валлона. Назову еще книги Кампардона, Дюнуайе и двух смертельных врагов: Ленотра и Флейшмана1. Но и эти, и другие историки, конечно, использовали лишь небольшую часть документов, сохранившихся в Национальном архиве. Число этих документов исчисляется на десятки, а то и на сотни тысяч. Останется ли такое же обилие материалов от праведных трудов Ульриха и Вышинского? Не думаю. Сами они воспоминаний, вероятно, не напишут, как не написал их ни один из деятелей французского революционного трибунала: не до того было, и хвастать было нечем, и, главное, конец пришел так быстро, так неожиданно (это вполне может случиться и с деятелями "Военной коллегии").
   От главного героя революционного трибунала, от прокурора Фукье-Тенвиля, осталось немногое: очень неполный сборник (вернее, конспект) двадцати его обвинительных актов (остальные еще не напечата-
   _________________________________
   1. Гектор Флейшман написал целое исследование об "искажениях и плагиатах" Ленотра.

241

  
   ны); три записки, написанные им в тюрьме в свою защиту; один старый мемуар, составленный им задолго до революции (в 1776 году); пометки на полях бесчисленных документов архива. В 1828 году на аукционе в Париже известный коллекционер Вальферден купил за 322 франка 20 сантимов мебель, утварь и некоторые бумаги знаменитого прокурора. Еще через 80 лет неизвестный любитель приобрел за 2200 франков подлинник распоряжения о его казни. Сравнительно не так давно, в 1870 году, в столетнем возрасте скончалась последняя подсудимая революционного трибунала, госпожа де Бламон. Она была приговорена к смерти в 1794 году; вследствие ее беременности казнь была отсрочена - Робеспьер пал до того, как она разрешилась от бремени; ее спасло девятое термидора. С ней ушел последний человек, видевший своими глазами "самого кровавого из деятелей революции, залитого кровью тысяч неповинных жертв".
   Фукье-Тенвиль родился в 1746 году в деревне Эру-эль, вблизи Сен-Кантена. Отец его был не то очень богатый крестьянин, не то не очень богатый помещик. Как многие мелкопоместные землевладельцы того времени, он имел претензии на знатность и подписывался "Фукье де Тенвиль, сеньор Тенвиля, Фореста, Эруэля и других мест". Частицу "де" пристегивал к своей фамилии в пору монархии, даже в начале революции, и будущий прокурор парижского революционного трибунала. Так, впрочем, поступали и другие деятели той эпохи, не исключая Робеспьера и Сен-Жюста. Часто поступали так и разбогатевшие люди в других странах: многие нынешние немецкие, голландские, шотландские аристократы стали "фонами", "ванами", "маками" в восемнадцатом веке, в порядке несколько самочинном. Отношение к этому было благодушное: дело житейское. Еще сравнительно незадолго до того при французском и при испанском дворах серьезно обсуждался вопрос, может ли король носить парик, сделанный из волос человека, не принадлежащего к дворянскому сословию: не унизит ли это и не осквернит ли его особу? Но в обществе уже говорили о "породе" иронически. Вольтер и Бомарше делали свое дело; оба они, кстати сказать, тоже поль-

242

  
   зовались дворянской частицей, с точно таким же правом, как Фукье-Тенвиль.
   О молодости будущего революционного деятеля нам почти ничего не известно. Он рано потерял отца; с матерью был в отношениях не очень нежных. Учился он в хороших школах, затем поступил на службу к известному в те времена судебному деятелю Корню-лье, 28 лет от роду получил разрешение вести самостоятельно дела1 и купил должность прокурора в Шатле.
   Так называлась низшая судебная инстанция Парижа. Учреждение это было сложное и громоздкое. Механизм его действия нам теперь нелегко понять. В Шатле состояло 55 советников, 13 "людей короля" (имевших право говорить ему при представлении: "Sire, nous sommes vos gens"2), 48 комиссаров, 235 прокуроров, 385 конных приставов и т.д. Прошло то время, когда Омер Талон говорил Людовику XIV: "Ради славы короля мы, прокуроры, должны быть не рабами, а свободными людьми. Достоинство короны измеряется качествами людей, которые ей служат". Во второй половине XVIII века прокуратура общественного значения не имела. Должность прокурора считалась почетной, приносила немалый доход в виде пошлин от дел и при продаже расценивалась довольно дорого. Фукье-Тенвиль за нее заплатил 32.400 ливров. Часть этих денег ему дала мать; другую часть он достал взаймы. Вскоре после этого он женился на своей дальней родственнице, за которой получил шесть тысяч ливров приданого. Брак был приличный, но не блестящий.
   Фукье-Тенвиль очень нравился женщинам. Он был недурен собой. Современники отмечают его "статную фигуру, густые черные волосы, высокий лоб", "взгляд острый, проницательный, беспокойный и весьма изменчивый". Один из современников, Дезессар, довольно известный в XVIII веке издатель, бывший в молодости адвокатом и, вероятно, хорошо
   _________________________________
   1. При этом ему, по наведении о нем справок, было выдано свидетельство "de bonne vie, moeurs, conversation et religion catholique, apostolique et romaine" (о добродетельной жизни, добром нраве и верности римской апостольской католической церкви (фр.) - Пер. ред.).
   2. "Государь, мы ваши люди" (фр.).

243

  
   знавший Фукье-Тенвиля1, пишет о нем: "Он особенно любил балерин, щедро раздавал им деньги и, по слухам, не раз из-за них познавал горькие плоды разврата".
   Жила семья прокурора не богато, но и не бедно. Ленотр где-то откопал описание обстановки их квартиры из пяти комнат, за которую Фукье-Тенвиль платил 1200 ливров в год. Тут книжные шкафы розового дерева, диваны и кресла, крытые утрехтским бархатом, два ломберных стола, стол для игры в триктрак и т.д. В воскресенье уезжали за город с друзьями, с родными, с детьми - у них было много детей. Брак все же был не очень счастлив, по-видимому, из-за супружеской неверности Фукье-Тенвиля. Через шесть лет жена умерла; друзья обвиняли мужа в том, что он свел ее в могилу. Но, кажется, ничего, кроме его "измен", они в виду не имели.
   Несколькими месяцами позднее Фукье-Тенвиль женился вторым браком на молодой девице из небогатой дворянской семьи. Не много мы знаем и о второй его жене; известно только, что она была бесконечно предана мужу и сохранила ему верность до его страшного конца. Приданого за ней было десять тысяч наличными и "платья, белья, вещей, рухляди" на тысячу двести ливров. Поразительно число деловых бумаг, описей, инвентарей, протоколов, остающихся от рядовых французов: мы знаем в точности (Ленотр), сколько сорочек, шелковых и шерстяных чулок, вееров было у жен Фукье-Тенвиля, - многое такое хранится в Архиве вместе с трагическими документами, о которых мне придется говорить дальше.
   Второй брак был как будто счастливее первого. Впрочем, образцовым мужем Фукье-Тенвиль не стал. Больше о нем в ту пору, кажется, ничего сказать нельзя. Он вел, главным образом, мирные гражданские дела, но, работая в Шатле, видел, конечно, всякое. С уголовными преступниками там не церемонились. До нас дошли описания тюрем, истязаний, пыток, тщательно регламентированных читавшими Вольтера чиновниками. Историки революционного
   _________________________________
   1. Он об этом не упоминает, но Дезессар писал вскоре после казни прокурора, когда о знакомстве с пим лучше было не распространяться.

244

  
   трибунала описывают лишь последний период в жизни Фукье-Тенвиля. Следовало бы для беспристрастия упомянуть и о той школе жестокости, которую он прошел в Шатле.
   Несмотря на свойственные ему трудолюбие, энергию, знание дела, репутация у него была в прокуратуре неважная. Что именно ему ставилось в вину, неизвестно. Но Фукье-Тенвиля не любили и не считали "своим". Некоторые виды французской магистратуры и в наше время проникнуты духом корпоративным, традиционным и иерархическим. Государственный совет, кассационный суд или счетная палата во Франции и теперь представляют собой учреждения аристократические и довольно замкнутые. В пору монархии прокуратура, основанная в XIV веке, была, несмотря на продажу должностей, настоящей кастой. Вероятно, Фукье-Тенвиль был для нее и недостаточно богат. Он зарабатывал довольно много, добился выделения ему некоторой части отцовского наследства, однако вечно нуждался в деньгах. Прослужил он прокурором девять лет. Затем, по неизвестным причинам, продал свою должность приблизительно за такую же сумму, за какую ее приобрел.
   Черта в психологическом отношении любопытная. Этот человек, отправивший на эшафот французскую королеву, издевавшийся над ней во время ее судебного процесса, ежедневно отправлявший на казнь самых знаменитых и высокопоставленных людей Франции, до конца своих дней сохранил что-то вроде благоговейного отношения к деятелям старой прокуратуры. Он, быть может, и ненавидел этих людей, девять лет смотревших на него свысока, но как будто признавал в них существа особой породы. "Le Parquet!"1 Так называлось когда-то в залах французских судов место между столом судей и адвокатской скамьей, отводившееся королевским прокурорам. Слово это, отмененное революцией, но сохранившееся в фигуральном смысле до наших дней, в глазах Фукье-Тенвиля было до конца его жизни окружено ореолом. Думаю, что и в истории нашей революции можно было бы найти сходные трагикомические явления.
   _________________________________
   1. Совр. - "Прокуратура!" (фр.)

245

  
   Расставшись с Шатле, он стал заниматься какими-то неопределенными делами, по-видимому, частной адвокатской практикой. Репутация у него и тут была нехорошая. Нет, однако, никаких оснований считать Фукье-Тенвиля нечестным человеком в денежном отношении. В пору, когда он был одним из самых могущественных людей революционной Франции, взяток он не брал. Говорили, что его можно было подкупить другим: сохранились рассказы, будто женщины отдавались ему, чтобы спасти своих близких от эшафота. Но в продажности его, кажется, никогда не обвиняли и враги. Умер он совершенным бедняком - без гроша, в самом буквальном смысле слова.
   Революция застала его уже немолодым человеком. Фукье-Тенвилю шел сорок четвертый год - по тем временам чуть только не старость: почти все знаменитые деятели революции были значительно его моложе. По принятому и тогда выражению, он "примкнул к революции с энтузиазмом"1. В действительности ни на какой энтузиазм этот холодный, замкнутый, загадочный человек был, думаю, не способен. Примкнул он к революции потому, что к ней примкнули почти все. Фукье-Тенвиль не был ни баловнем, ни жертвой старого строя; но ему, как почти всем, старый строй очень надоел.
   Он говорил, что "участвовал в штурме Бастилии". Может быть, и привирал: ружье, пика, топор были для него вещи самые непривычные, - где уж было человеку на пятом десятке лет штурмовать парижскую крепость. Если бы он в самом деле ее штурмовал, то прославился бы тотчас; между тем в первые три года революции о Фукье-Тенвиле ничего слышно не было. По-прежнему он занимался неопределенными делами и нуждался еще больше прежнего. Первое упоминание о нем в протоколах якобинского клуба я нашел лишь в 1793 году (заседание 12 марта, т. V, стр. 84).
   10 августа 1792 года монархия Бурбонов пала. Дантон стал министром юстиции, Камиль Демулен - генеральным секретарем министерства. Через десять дней после этого Фукье-Тенвиль вспомнил, что состо-
   _________________________________
   1. Дезессар это отрицает.

246

  
   ит с Демуленом в родстве, и написал ему письмо с просьбой о каком-либо месте. "Вы знаете, что я отец большого семейства и что я беден, - писал он. - Мой 16-летний сын, понесшийся (добровольцем) к границе, стоил и стоит мне немалых денег. Надеюсь на вашу давнюю дружбу и на вашу любезность. Остаюсь, дорогой родственник, ваш смиренный и покорный слуга Фукье, юрист" ("homme de ]oi").
   Если он счел нужным при подписи указать свою профессию, то, вероятно, и родство, и "давняя дружба" были не слишком близкими. Однако просьба его была исполнена - эта любезность стоила Демулену головы. Мыс ль о революционном трибунале уже "носилась в воздухе". Тацит говорил (и тот же Демулен цитировал его изречение): "Только глупые деспоты прибегают к мечам: настоящее искусство тирании заключается в том, чтобы вместо мечей пользоваться судьями".

II.

   В начале 1793 года, вскоре после казни Людовика XVI, военное положение Франции резко изменилось к худшему: в Бельгии, в Голландии революционные войска начали терпеть неудачи в борьбе с могущественной коалицией. Одновременно вспыхнуло восстание в Вандее. Начинались уличные волнения в городах. "Франция превратилась в осажденную крепость", - сказал Барер.
   В этих условиях член Конвента, протестантский пастор Жанбон Сент-Андре, бывший капитан корвета. будущий барон Наполеоновской империи, предложил создать "для борьбы с изменниками, заговорщиками и контрреволюционерами" суровый чрезвычайный суд. Поддержал это предложение знаменитый юрист Камбасерес, будущий принц и герцог Пармский, главный автор ныне действующего во Франции законодательства. За чрезвычайный суд стоял и Давид, - нет такого злого дела в истории Французской революции, к которому не имел бы близкого отношения этот великий художник. Жирондисты решительно возражали, быть может, предчувствуя, что и им не

247

  
   миновать нового суда. "Вы хотите создать инквизицию!" - воскликнул один из них. Конвент колебался. Пламенная речь Дантона решила дело: революционный трибунал был создан. Ровно через год тот же Дантон сказал в тюрьме: "В этот день по моему настоянию был создан революционный трибунал - прошу прощения у Бога и у людей!.." Через три дня ему отрубили голову.
   "Il у a telle accusation qu'il faut commencer par l'exécution"1, - говорил кардинал Ришелье. По сходным соображениям некоторые французские историки и теперь оправдывают создание революционного трибунала. Луи Блан прямо писал, что в той политической обстановке он был государственной необходимостью. "Военная коллегия Верховного суда СССР" и этого сомнительного оправдания ни в какой мере иметь не будет: советская Россия войн не ведет, и, уж во всяком случае, с 1921 по 1933 год ей никакая внешняя опасность не грозила.
   В СССР суд был образован очень просто. Сталин, слава Богу, знает свою немногочисленную "Военную коллегию": знает и "армвоенюриста" Ульриха, и "корвоенюриста" Матулевича, и "диввоенюриста" Иевлева, и государственного обвинителя Вышинского. Французский революционный трибунал был создан в порядке случайном и, надо сказать, довольно бестолково. Избирались судьи и присяжные Конвентом, членам которого и было предложено называть имена кандидатов. Кто хотел называл кого хотел, - вероятно, выкрикивал первое приходившее в голову имя казавшегося ему подходящим человека. Затем происходило голосование: люди, очевидно, голосовали на веру, совершенно не зная, за кого голосуют. Так как большинство членов Конвента были провинциалы, то и называли они чаще всего провинциалов, своих земляков. Неизвестно было, согласятся ли принять должность избранники, и, действительно, очень многие отказались. Бывало и так, что предлагавший не знал адреса своего кандидата; многих избранных потому не удалось известить о выпавшей на их долю чести; возможно, что некоторые из них умерли, не узнав, что
   _________________________________
   1. "Вина его такова, что нужно начинать с казни" (фр.).

248

  
   они были избраны судьями или присяжными революционного трибунала. Во всем этом была первобытная наивность, совершенно несвойственная советским учреждениям.
   "Общественным обвинителем"1 был избран некий фор, получивший 180 голосов. Он отказался. За ним по числу голосов (163) следовал Фукье-Тенвиль. Он не отказался. Если судить по цифре голосовавших за него членов Конвента, бывший прокурор Шатле теперь уже был довольно известен в парижском политическом мире. Еще за несколько месяцев до того фукье-Тенвиль, по протекции Камиля Демулена, был назначен в уголовный суд, созданный для разбора дел, связанных с переворотом 10 августа. Суд этот просуществовал недолго: почти все подсудимые погибли во время сентябрьских убийств 1792 года.
   Вероятно, Фукье-Тенвиль с первых дней всячески старался проявлять рвение. Это было ему необходимо. У него были грешки: работа в Шатле, дворянская частица, оказавшаяся в новых обстоятельствах не радостью, а горем. Кроме того, однажды, за несколько лет до революции, Фукье-Тенвиль ни с того ни с сего написал оду в честь Людовика XVI. Она заканчивалась словами:
  
Sous Fautorité paternelle
De ce prince, ami de la paix,
La France a pris une splendeur nouvelle,
Et notre amour égale ses bienfaits2.
  
   "Наша любовь к нему равна его благодеяниям"! Этот стих в устах человека, отправившего на эшафот вдову и сестру короля, производит впечатление и теперь, через полтораста лет. Думаю, что ни один великий поэт так не сожалел о неудачном, случайно напечатанном, недостойном его пера произведении, как скорбел об этих стишках новый прокурор революционного трибунала. Никто ему о них не напоминал, но добрые люди помнили. Вот ведь и г. Вышинскому до
   _________________________________
   1. "Accusateur public" (общественный обвинитель) (фр.) - таково было официальное наименование прокурора. Вышинский тоже называется "государственным обвинителем".
   2. Под отеческой властью
     Этого миролюбивого короля
     Франция приобрела новый блеск,
     Наша любовь к нему равна его благодеяниям (фр.).

249

  
   поры до времени не напоминают о его отнюдь не большевистском прошлом. Однако и он, верно, понимает, что на Лубянке добрые люди все, все помнят. Может быть, потихоньку на всякий случай составляют и "досье"?
   "Чрезвычайный уголовный суд", вскоре принявший и официально название революционного трибунала, за время своего существования не был чем-то однородным и постоянным. Почти все в нем менялось: и законы, которые он применял, и характер его судопроизводства, и состав судей, заместителей, присяжных, и степень суровости приговоров. В этом отношении наша революция вполне напоминает французскую. Я описывал в свое время, по личным воспоминаниям, благодушный "революционный трибунал", заседавший в 1918 году в Петербурге, в великокняжеском дворце, судивший графиню С.В. Панину, Л.М. Брамсона, других общественных деятелей и чаще всего приговаривавший подсудимых к "общественному порицанию". Нельзя не признать, что этот суд весьма мало напоминал нынешнюю "Военную коллегию".
   Французский революционный трибунал никого не присуждал к общественному порицанию и в первое время своего существования. Он начал со смертного приговора. Молодой роялист Гюйо де Молан был арестован 12 декабря 1792 года в Бур де ла Эгалите (так назывался тогда Бур ла Рэн); у него нашли два паспорта и роялистскую кокарду. В ту пору еще действовал упомянутый выше уголовный суд, предшественник революционного трибунала. Вероятно, этот суд приговорил бы подсудимого к нескольким годам тюрьмы. Но на свое несчастье, Гюйо де Молан возбудил ходатайство об отсрочке процесса; вероятно, думал, что не сегодня-завтра "чепуха" кончится и восстановится нормальная человеческая жизнь. Ходатайство его было уважено, скоро тот суд перестал существовать, и дело перешло на рассмотрение революционного трибунала! Гюйо де Молан был приговорен к смертной казни.
   Существовал в 1793 году журнальчик "Карающий меч", теперь большая библиографическая редкость.

250

  
   Его редактор, некий дю Лак, человек, по-видимому, не вполне нормальный, посещал систематически заседания суда, провожал осужденных на место казни и затем все описывал в своем издании, на обложке которого изображена была гильотина. Этот дю Лак оставил нам описание первого разбиравшегося в революционном трибунале процесса. По его словам, когда судьи вынесли смертный приговор, все заплакали: и они сами, и присяжные, и публика. "Mais bientôt fintérêt puissant, l'intérêt sacré de Ja Republique ont séché, ont tari les pleurs..."1 Гюйо де Молан был казнен. Слезы были, конечно, крокодиловы. Верно, однако, то, что в первое время революционный трибунал соблюдал видимость правосудия. Подсудимым давалась возможность защищаться, вызывались и выслушивались свидетели защиты, дело обсуждалось внимательно, часто выносились оправдательные приговоры. Потом все совершенно изменилось, и революционный трибунал превратился, по выражению Олара, в "бойню".
  

III.

   На месте укрепления, воздвигнутого Юлием Цезарем на берегу Сены, столетиями строился дворец французских королей, впоследствии ставший Дворцом правосудия. Писатель XIV века, описывая этот дворец, говорит, что "в нем правосудие ученых докторов исполняет восторга и умиления людей невинных и праведных. Но много тоски и горя приносит оно людям злым и нечестивым".
   Революционный трибунал занял два главных зала этого знаменитого дворца, с которым связана вся история Франции. Первоначально он обосновался лишь в так называемой Grand'chambre2. Это был огромный, плохо освещенный тремя окнами зал, считавшийся в течение нескольких столетий одной из главных достопримечательностей Парижа. На стене висело "Распя-
   _________________________________
   1. "Но вскоре священные и важнейшие интересы Республики осушили и истощили эти слезы..."(фр.)
   2. На этом месте, теперь совершенно неузнаваемом, заседает в настоящее время первая камера гражданского суда (Grand'chambre - Верхняя палата (фр.). - Пер.ред.).

251

  
   тие", приписываемое то Дюреру, то Ван Эйку. Новый хозяин, Фукье-Тенвиль, изменил в зале не очень много: поставил, кажется, бюст Брута, повесил "Декларацию прав человека" и велел устроить для публики шедшие ступенями скамейки. Затем, по мере расширения деятельности трибунала, к нему отошла и вторая достопримечательность дворца: зал св.Людовика, в котором слушались самые громкие уголовные и политические дела французской истории, от процесса трупа Жака Клемана1 до дела об ожерелье королевы.
   Кроме двух главных залов, трибунал занял множество других комнат. Кабинет Фукье-Тенвиля находился в башне Цезаря, по-видимому, в той комнате, которая была кабинетом Людовика Святого2. Речи же свои, в том числе и речь против Марии Антуанетты, он произносил на том месте, где Людовик XIV сказал: "Государство - это я!" Вероятно, эти исторические воспоминания доставляли общественному обвинителю Фукье-Тенвилю удовольствие, которого лишен государственный обвинитель Вышинский.
   Были, разумеется, отдельные комнаты у председателя революционного трибунала, у судей, у присяжных. Председателем в первое время был Монтане, тоже бывший королевский чиновник. Потом его заменили другие лица. Менялись и присяжные. Преобладали среди них, особенно под конец, простолюдины: плотники, лакеи, парикмахеры, портные; но были и образованные люди, ученые, как доктор Кабанис, аристократы, как маркиз Антонель, человек любопытный, или другой маркиз, Монфлабер, всегда, впрочем, выступавший под революционным псевдонимом "Dix aout"3 (по дню падения монархии). Был некоторое время присяжным заседателем 23-летний ученик Давида Франсуа Жерар, впоследствии кавалер чуть ли
   _________________________________
   1. Монах Жак Клеман, заколовший в 1589 году Генриха III, был, как известно, на месте преступления убит телохранителями короля. Во Дворце правосудия судили его мертвое тело.
   2. В топографии дворца разобраться чрезвычайно трудно. Эта комната в XVIII веке служила буфетом для судей. В буфете соседней башни была камера пыток. Что помещается в настоящее время в этих комнатах, не могу сказать. Кажется, в первой - кабинет директора тюрьмы Консьержери.
   3. Десятое августа" (фр.).

252

  
   не всех императорских и королевских орденов Европы, наполеоновский барон и любимый портретист Людовика XVIII, который называл его "самым умным человеком Франции". Знаменитый художник очень не любил вспоминать о том, что имел отношение (впрочем, весьма недолгое) к революционному трибуналу, отправившему на эшафот родню всех его будущих заказчиков и поклонников. Биографы барона Жеpapa тоже избегают упоминаний об этом. Но из песни слова не выкинешь.
   Должно быть, юного художника соблазнило жалованье присяжных. Они получали по 18 ливров в сутки - на эти деньги тогда еще можно было хорошо жить. Фукье-Тенвилю был назначен большой оклад: 8000 ливров в год. Кажется, значительная часть этих денег уходила на вино. Не будучи пьяницей, ненавидя пьяниц, прокурор в ту пору сам стал пить. Без вина обойтись ему было бы трудно. Уж очень много "тоски и горя приносил он людям злым и нечестивым".
  

IV.

   По утрам в коридорах революционного трибунала обычно появлялся осанистый человек, в темном, на все пуговицы застегнутом сюртуке и в цилиндре, - едва ли не он и ввел в моду эту шляпу (впрочем, отличавшуюся по форме от нынешнего цилиндра). Во Дворце правосудия его все знали в лицо - и, должно быть, при его появлении отшатывались в сторону. Это был, по мрачно каламбурному выражению Демулена, le représentant du pouvoir exécutif1: парижский палач Шарль Анри Сансон, приходивший за инструкциями к Фукье-Тенвилю.
   Он принадлежал, как известно, к семье палачей итальянского происхождения, "работавшей" в Париже с 1688 года. Все известные уголовные и политические преступники Франции за два столетия, от Картуша до Ласенера, от шевалье де ла Барра до Лувеля, были казнены членами семьи Сансонов. При старом строе члены этой семьи получали очень большое жа-
   _________________________________
   1. "Представитель исполнительной власти". Другой смысл: "Представитель власти по казням" (фр.).

253

  
   лованье (16 тысяч ливров в год) и пользовались некоторыми непонятными привилегиями: так, например, имели фамильный склеп1 в церкви св. Лаврентия. Но народ относился к ним с ужасом (кажется, и теперь относится так к Дейблерам). Поэтому правительство в 1709 году запретило им жительство в Париже: они поселились за городской чертой. Это были люди отверженные, водившие знакомство только друг с другом; сыновья парижского палача женились на дочерях палачей провинциальных. Иногда Сансоны отдавали сыновей под вымышленными фамилиями в школы, но, если дело выяснялось, детей из школы выгоняли. Так было и с Шарлем Анри Сансоном. Он еще в отрочестве с ужасом убедился, что всякая другая дорога в жизни для него закрыта, что ему придется стать палачом, подобно отцу и дедам. По отзыву немногих знавших его людей, Шарль Анри, в молодости пытавший и колесовавший осужденных, а на старости их гильотинировавший (пытку отменила революция), был "чрезвычайно добрый, кроткий, привлекательный человек", щедро раздававший милостыню тем бедным, которые им не гнушались. Тон, одежда, манеры у него были в высшей степени джентльменские, и со своими клиентами он всегда бывал изысканно любезен: так, отвозя Шарлотту Корде на эшафот, предостерегал ее от толчков телеги и советовал сидеть не на краю, а посередине скамейки2.
   Революция пыталась несколько облегчить положение этих отверженных людей, вероятно, исходя из мысли, что если можно пользоваться их услугами, то нельзя относиться к ним как к зачумленным. Член Конвента Лекинио, находясь в миссии в Рошфоре, публично обнял палача и пригласил его к себе на обед. Сорока годами позднее сын Шарля Анри, последний палач из рода Сансонов, часто появлялся в
   _________________________________
   1. Склеп этот был уничтожен лишь весьма недавно, из-за необходимости провести центральное отопление.
   2. После казни Людовика XVI редактор журнала "Политический термометр" Дюлор поместил (в номере от 13 февраля 1793 года) довольно гнусный рассказ о подробностях казни. Сансон, отрубивший голову королю, возмутился и прислал длинное письмо в редакцию с j| опровержением: " ...в действительности Капет вел себя на эшафоте вполне достойно". Это письмо, появившееся в номере 21 февраля, - единственное, кажется, печатное произведение Сансона: приписываемые ему мемуары - подделка.

254

  
   театрах (где неизменно вызывал сенсацию), принимал в своем особняке байронических лордов, которым показывал гильотину, был хорошо знаком с Бальзаком, с Александром Дюма и не раз обедал с ними у писателя Аппера, очень щеголявшего дружбой с парижским палачом. Бальзак и Дюма расспрашивали последнего Сансона о его "ощущениях во время работы", об их "семейных традициях" и т.д.
   Фукье-Тенвиль не шел так далеко, как Лекинио: не обнимался с палачом, не звал его в гости, но поддерживал с ним корректные отношения. Сансон приходил к нему, повторяю, за указаниями: сколько будет клиентов? У палача были только две повозки, на каждой помещалось человек семь или восемь. Между тем иногда приходилось казнить сразу 50 - 60 осужденных. В таких случаях Сансон нанимал добавочные извозчичьи телеги: платил по пятнадцати франков и оставлял на чай пять. На процессе Фукье-Тенвиля товарищ прокурора Камбон спросил его: "Как же вы могли заказывать с утра телеги, не зная, сколько человек будет приговорено к смертной казни?" На этот неудобный вопрос Фукье-Тенвиль, видимо, ничего не мог ответить и только пробормотал: "Это было из-за недостатка телег"1. Камбон не настаивал.
   В самом деле, настаивать не приходилось: конечно, Фукье-Тенвиль мог заранее с достаточной точностью сказать, сколько будет по каждому делу смертных приговоров. Под конец деятельности революционного трибунала присяжные, судьи и прокурор стали друг для друга своими людьми (хоть иногда выходили и нелады). Встречались они постоянно в буфете трибунала: почти все выпивали, некоторые очень крепко. Можно сказать, если не с уверенностью, то с большой вероятностью, что в буфете Фукье-Тенвиль сообщал присяжным, кого надо приговорить к смертной казни. Сансон приходил за инструкциями к нему, а сам он являлся за инструкциями к Робеспьеру.
   Спешу сделать оговорку: Фукье-Тенвиль категорически это отрицал. В своей защитительной записке он утверждает, что был на дому у Робеспьера только
   _________________________________
   1. Buchez et Roux, t. 34, p. 310.

255

  
   один раз. Не сомневаюсь, что это неправда: его у диктатора неоднократно встречали заслуживающие доверия люди. Но, в сущности, это дела не меняет: прокурор не отрицал, что постоянно бывал по делам в Комитете общественного спасения, где встречал и самого Робеспьера, и его ближайших сотрудников.
   С внешней стороны конструкция власти во Франции была в пору террора сходна с нынешней советской: вместо революционного трибунала в СССР есть Военная коллегия, вместо Комитета общественной безопасности (ведавшего полицейскими делами) - ГПУ, вместо Комитета общественного спасения - политбюро1. Конвенту, правда, никакое советское учреждение не соответствует - не сравнивать же с ним ЦИК или Верховный Совет. Но в 1794 году и Конвент был порабощен диктатурой: как оба комитета, он до поры до времени послушно выполнял волю Робеспьера. Поэтому по существу довольно безразлично, от кого получал инструкции Фукье-Тенвиль: непосредственно ли от диктатора или от его слуг в комитетах. Не подлежит ни малейшему сомнению, что под конец своего существования революционный трибунал превратился в несложную, удобную, быстро действующую машину для истребления врагов "вождя". То же самое происходит теперь в Москве. Историки со временем выяснят, как именно передавались сталинские инструкции Ульриху и Вышинскому. Будет прослежен весь путь, заканчивающийся в подвале на Лубянке. Найдется, быть может, и нечто такое, что напомнит историку сцену появления во Дворце правосудия человека в темном костюме, вот только цилиндра, наверное, не будет: "нравы меняются".

V.

   Часто приходится слышать по поводу московских процессов: "В пору Французской революции ничего
   _________________________________
   1. По существу, разумеется, разница огромна. Комитет общественного спасения вел борьбу со всем миром, проявил в этой борьбе необыкновенную энергию и добился победы на всех фронтах. Ненавидевший революцию Жозеф де Местр видел .чудо" в деятельности этого комитета. Какое уж тут сравнение с политбюро. Да и во всем вообще дурном, в сов. революции по сравнению с французской "то же самое, но неизмеримо хуже".

256

  
   подобного не было". Это верно лишь отчасти. Верно то, что в большинстве подсудимые Французской революции вели себя гораздо мужественнее, чем показываемые на суде в Москве люди (мужественных ведь там не показывают). Невозможно и сравнивать с картинами московских процессов поведение в революционном трибунале Шарлотты Корде, королевы, жирондистов, Дантона, столь многих других людей, казненных в 1793-1794 годах. Однако вели себя мужественно далеко не все. Не все мужественно и умирали.
   Что поддерживало людей, погибших в пору террора во Франции? Обобщать тут ничего нельзя. Готовились к смерти разные люди по-разному. Многие искали и находили утешение в религии. Напротив, Анахарсис Клоотс, "личный враг Иеговы", тоже умерший очень мужественно, в свою последнюю ночь больше всего огорчался по тому поводу, что некоторые из осужденных "сохранили веру в бессмертие души", и всячески старался их разубедить: никакого бессмертия не будет, завтра от нас решительно ничего не останется. Немалое число казненных перед смертью впали в апатию: жалеть не о чем. Попадались и "эпикурейцы", притом довольно неожиданные. Герцог Орлеанский, Филипп Эгалите, голосовавший в Конвенте за казнь своего родственника, Людовика XVI, и ненадолго его переживший, велел перед смертью принести себе самого лучшего шампанского1, выпил бутылку или две и взошел на эшафот с совершенным бесстрашием, - это признавали и роялисты, ненавидевшие его гораздо больше, чем Робеспьера: "жил как собака, а умер, как подобает потомку Генриха IV".
   Что до "признаний", то власти их в ту пору, по общему правилу, не добивались или добивались не очень усердно. Это в особенности относится к Фукье- . Тенвилю. Свою роль он понимал совершенно правильно: его обязанность заключалась в том, чтобы истреблять людей, неугодных лицам, которым принадле-
   _________________________________
   1. Осужденные, у которых были деньги, могли получать с воли за свой счет какие угодно блюда и вина. У королевы денег не было, но ей властями отпускалось на стол 15 ливров в день. Сохранился счет с перечислением подававшихся ей к обеду блюд: "суп, вареное мясо, овощи, цыпленок (или утка), пирог, десерт".

257

  
   жала власть. Он работал день и ночь (спал 3 - 4 часа в сутки), но преимущественно потому, что подсудимых у него бывало всегда очень много. Над каждым же из них в отдельности, за редкими исключениями он головы себе не ломал: не все ли равно, в чем обвинить Робеспьерова врага? Обвинительные акты Фукье-Тенвиля в большинстве очень кратки и составлены совершенно небрежно1. Говорил он тоже чаще всего недолго: иногда не более пяти минут.
   Говорил обычно резко и грубо. В этом отношении Вышинский весьма его напоминает. Едва ли московский прокурор читал речи своего французского предшественника: их в отдельном издании нет, и разыскивать их приходится в весьма редких изданиях, которых в России, пожалуй, и не достанешь. Тем не менее сходство очень велико - жаль, что недостаток места лишает меня возможности привести параллельные цитаты. Некоторые подробности последнего московского процесса в этом отношении прямо поразительны. Напомню только один инцидент, случившийся на утреннем заседании 9 марта. Вышинский неожиданно (без всякого отношения к делу: допрашивался эксперт проф. Бурмин) обращает внимание суда на то, что "при аресте Розенгольца у него был обнаружен в заднем кармане брюк зашитый в материю маленький кусочек сухого хлеба, завернутый в обрывок газеты, и в этом кусочке хлеба - листок с рукописной записью, который оказался при осмотре записью молитвы". Розенгольц поясняет, что этот листок положила ему в карман жена, "на счастье". Следуют гневно-иронические вопросы Вышинского: "И вы несколько месяцев носили это "счастье" в заднем кармане?" - "Вам было сказано, что это семейный талисман, на счастье?.." - "И вы согласились стать хранителем талисмана?"2 Отсылаю читателей к старым книгам Дезессара (T.V, стр. 148 и 160), Валлона (т.1, стр. 336): они там найдут совершенно такую же сцену. У подсудимой обнаружена "эмблема" - сердце, пронзенное стрелой, с надписью: "Jesus miserere
   _________________________________
   1. Небрежно ол и писал: его рукописи полны грубых ошибок и описок.
   2. "Известия", N 10 марта 1938 года.

258

  
   nobis"1. Фукье-Тенвиль разражается гневно-иронической тирадой; говорит, что у многих контрреволюционеров находят такого же рода эмблемы.
   Признаний он не требовал, к физическим пыткам никогда не прибегал, моральными пытками, угрозой родным допрашиваемого пользовался редко (об этом дальше). Зато к подсудимым по особо важным делам иногда подбрасывал "барашка" - так назывался тогда человек, сажавшийся на скамью подсудимых по соглашению: его обязанность заключалась в том, чтобы возводить на своих товарищей по процессу разные нелепые обвинения. В деле Эбера, например, "барашком" был некий врач Лабуро2. После падения Робеспьера в бумагах диктатора оказались доклады, которые посылал ему этот человек. На последнем московском процессе "барашком", по-видимому, был подсудимый Бессонов, приговоренный к 15 годам тюрьмы. Есть основания думать, что он так долго в тюрьме сидеть не будет.
  

VI.

   Передо мной в Национальном архиве две папки документов, под общим номером W 389. Многие из этих документов нигде никогда напечатаны не были; едва ли за 144 года их целиком прочли два или три человека. Папки относятся к одной из самых мрачных драм французского террора. В те времена молва называла эту драму "красной мессой" или "делом красных рубашек". Официальное название было: "Преступление Сесили Рено и ее сообщников". Историки, уделяющие этой трагедии иногда не более двух-трех строк, обычно называют ее "делом об иностранном заговоре". Остановлюсь на деле потому, что оно характерно для работы Фукье-Тенвиля; другая причина - зловещее сходство с тем, что творится теперь в Москве. Жуткое впечатление производят эти пыльные, пожелтевшие документы, писанные или подписанные Робеспьером, Фукье-Тенвилем, еще другими
   _________________________________
   1. "Иисус, сжалься над вами" (лат.).
   2. Procès instruit et jugé au Tribunal révolutionnaire centre Hebert et consorts, Paris, de 1'Imprimerie du Tribunal révolutionnaire, 1'an Il de la République Française, p. 139.

259

  
   людьми, окончившими свои дни на эшафоте полтора века тому назад.
   4 прериаля II года (23 мая 1794 года), в 9 часов вечера, во двор дома, в котором жил Робеспьер, вошла миловидная1 20-летняя девушка. Небольшой двор этот хорошо известен интересующимся историей парижанам - я не раз его осматривал в то время, когда в нем еще почти ничего не изменилось по сравнению с 1794 годом. Диктатор жил у столяра Дюпле, в домике, стоявшем в глубине двора. Проникнуть к Робеспьеру было неизмеримо легче, чем к Сталину, но все же не так просто. Дочь столяра ответила обратившейся к ней посетительнице, что "неподкупного" нет дома. Молодая девушка вдруг раскричалась: представитель народа всегда обязан принимать приходящих к нему людей!
   В доме на улице Оноре, внушавшем тогда ужас всему Парижу, к крику и протестам не привыкли. Находившиеся во дворе "друзья Робеспьера" (по-видимому, его телохранители), Буланже и Дидье, задержали девушку и повели ее в Комитет общественной безопасности - ГПУ того времени. По дороге она им заявила, что при старом строе к королю можно было входить свободно. - "Значит, вы за короля?!" Но привожу, с сохранением орфографии, эту часть рапорта Буланже и Дидье: "Nous lui avons demandé sile aimeré mieux avoiur un roi, ele nous repons quele verseré tous sont sens pour ans avoir un et que setois sont opinions et que nous aitions des tirans"2. Назвалась она Сесиль Рено. В Комитете ее обыскали и нашли при ней два крошечных ножика. Комитету свалилась с небес манна: "Покушение на Робеспьера!"
   Из текста первого допроса Сесили Рено:
   - По каким причинам вы явились к представителю народа Робеспьеру?
       - Я хотела поговорить с ним.
       - По какому делу?
   _________________________________
   1. "Ей было дано природой одно из тех пикантных лиц, которые лучше красоты", - говорит Дезессар, вероятно, видевший Сесиль Рено.
   2. "Мы спросили ее, эа короля ли она, она нам ответила, что

Другие авторы
  • Вязигин Андрей Сергеевич
  • Аскоченский Виктор Ипатьевич
  • Ландсбергер Артур
  • Юрковский Федор Николаевич
  • Беранже Пьер Жан
  • Плавильщиков Петр Алексеевич
  • Чарторыйский Адам Юрий
  • Гольц-Миллер Иван Иванович
  • Тассо Торквато
  • Горчаков Михаил Иванович
  • Другие произведения
  • Герцен Александр Иванович - Шарлотта Корде
  • Палицын Александр Александрович - Послание к Привете, или Воспоминание о некоторых русских писателях моего времени
  • Шулятиков Владимир Михайлович - О культе природы в современной лирике
  • Филиппсон Людвиг - Людвиг Филиппсон: биографическая справка
  • Терентьев Игорь Герасимович - Стихотворения
  • Тан-Богораз Владимир Германович - На мертвом стойбище
  • Елисеев Григорий Захарович - Елисеев Г. З.: биографическая справка
  • По Эдгар Аллан - Разговор между Эйросом и Хармионой
  • Панаев Иван Иванович - Она будет счастлива
  • Фигнер Вера Николаевна - Запечатленный труд. Том 1
  • Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
    Просмотров: 750 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа