Сологуб Ф. Творимая легенда. Кн. 2.
М., "Художественная литература", 1991.- (Забытая книга).
- Я считаю, что у нас было только три последовательных декадента... - сказал как-то Сологуб в разговоре на литературные темы.- Гиппиус, я и - он назвал еще одно имя, не сохранившееся теперь
в моей памяти.
В одну из последующих встреч, кажется у меня, когда Федор Кузьмич говорил, приблизительно, на такую же тему, я не удержался и дал в точный тон его словам реплику в том смысле, что он является последовательным декадентом.
Рука Сологуба, медленно поднимавшаяся с папиросой ко рту,- дрогнув, остановилась на полпути, а выражение лица его, за секунду перед тем иронически-добродушное, стало вдруг холодно-надменным.
- Из чего же вы это заключаете? - протяжно произнес он, кольнув меня из-за очков быстрым взглядом своих острых, слегка прищуренных глаз.
(Кому из знавших покойного поэта не был знаком этот короткий и острый - почти ощущаемый физически - боковой взгляд!)
Покалываемый время от времени такими взглядами, я повторил в общих чертах то, что слышал от него по этому поводу несколько дней тому назад.
- Ну, так что же все-таки из этого следует?- экзаменаторски-холодным тоном спросил Сологуб.
- Да ведь вы и сами, Ф. К., говоря недавно с нами об этом, охарактеризовали себя именно так... Вы помните?
- Сущность декадентства заключается в том...- медленно начал Сологуб, и затем,- запрокинув голову и вглядываясь расширенными глазами куда-то вверх, перед собой,- (жест, связанный обыкновенно с длительностью речи, а иногда обозначавший и недовольство собеседником),- он, бесстрастно и размеренно, изложил структуру этого литературного направления,- но уже без всякого на этот раз приложения ее к себе.
За долгое время моего знакомства с Сологубом мне не раз приходилось быть свидетелем (а иногда и участником) случаев, подобных описанному выше. Поэт,- как мне по крайней мере казалось,- почти не допускал, чтобы в его присутствии кто-нибудь мог определительно высказываться о его творческом лике. Слова эти могли быть самыми хвалебными, могли быть цитатой из печатного о нем отзыва, могли быть - наконец - даже повторением его собственных слов... Безразлично: они все равно были бы оспорены, или облиты высокомерным холодом. Знать Сологуба, а также судить и высказываться о нем - мог только сам Сологуб!
Впрочем, он и не скрывал того, что знал себе цену и что цену эту он считал - по заслугам - высокой.
- А когда я захочу прочесть хорошие стихи,- сказал он однажды в Детском Селе с эстрады, открывая вступительным словом вечер писателей, в котором и сам - в качестве автора - участвовал,- я обыкновенно беру с полки одну из своих книг... так как я знаю, что встречу там именно хорошие стихи.
И сказано было это самым обыкновенным "сологубовским" тоном: спокойно и слегка высокомерно. Он ничего не утверждал, не бросал никакого вызова, он просто доводил об этом до сведения аудитории...
Между прочим: кому другому удалось бы произнести такую фразу "безнаказанно"? В самом благополучном случае она вызвала бы смех. Но в устах Сологуба подобное заявление казалось совершенно естественным: высказывание такого рода правды находилось в гармоническом и полном соответствии со всем обликом писателя.
Что касается разговоров о методах и процессах своего творчества, то здесь, как известно, Сологуб был почти совсем замкнут. Приоткрывался он в этом отношении исключительно редко и в высшей степени сдержанно. В большинстве случаев - короткий и уклончивый ответ на вопрос, высокомерно выдержанная пауза и - отвод беседы в другое русло...
И тем удивительнее и ценнее было услышать от него то, что я услышал 29 июня 1925 г.
За отсутствием оснований для каких-либо гордых провидений, а вместе с этим и не обладая требующейся выдержкой характера,- я не принадлежу к числу тех счастливцев, которые ведут так наз<ываемые> "дневники"... Но в этом случае я почел себя обязанным записать свою с ним беседу.
Вот моя запись, сделанная через несколько минут после того, как мы расстались, т. е. тогда, когда в памяти были еще ярки не только точное содержание слов Сологуба, но даже самые обороты и интонации его фраз.
"29/VI. 25. Предвечерье. Детское Село.
Сейчас вернулся от Сологуба и весь нахожусь под впечатлением услышанного от него.
Началось довольно обычно: со стихов. Он зачитал мне все целиком превосходные свои "Басни", затем я прочел своего "Домового". Это полу шуточное стихотворение собственно и послужило толчком.
Сказав несколько чрезвычайно лестных для меня слов, Сологуб вдруг весело и лукаво блеснул в мою сторону глазами.
- А вы не знаете, как я однажды "этим" напутал В<ячеслава> И<ванова>?- (он назвал одного из крупнейших поэтов-символистов).
Я знал в общих чертах случай, который имел в виду Сологуб, но слышал об этом не от него, а потому и ответил отрицательно.
- Это было в 1906 г. Я жил тогда на Васильевском острове, в Андреевском училище. Зашел ко мне раз В. И. перед тем, как отправиться куда-то в гости. Ну, вот поговорили мы с ним на такие темы, и ушел он от меня совсем расстроенным. Вдруг поздно вечером приходят ко мне: "Где В. И.? Куда вы его девали?" - "Не знаю. Был и ушел".- "Да ведь он к нам не приходил!" - Пожимаю плечами. "Посмотрите - говорю - дома"...Что же оказалось? Вернулся В. И. от меня прямо домой, лег, зарылся с головой в одеяло - и никого не хотел видеть!
Сологуб залился довольным смехом. "Залился", конечно, "по-сологубовски", т.е.- сощурив в щелочки глаза, полуоткрыв рот и приподняв плечи - стал медленно и беззвучно сотрясаться корпусом.
От шуток разговор незаметно сдвинулся в плоскость серьезного.
- Для меня лично бывает часто достаточно, чтобы температура крови повысилась на 2-3 градуса...- медленно, словно вспоминая, говорил Сологуб, постукивая гонкими, нервными пальцами по желтой коробке своей неизменной "Невы".
- Вот, например, недавно... я чувствовал себя нездоровым. Температуры не мерял, но знал, что она высока. И вот мною в течение 36-ти часов владел какой-то епископ... Он был из светских, был широко образован... знал что и как говорят и в салонах, и в монастырях... он знал и новые языки, и древние... даже древнееврейский. Он являлся в частные дома и там завладевал всеобщим вниманием... Он говорил проповеди после церковных служб,- всегда приспособляясь к составу слушателей... Он читал и говорил какие-то длинные молитвы на древнееврейском языке... Это было трудно...
- Почему же - епископ, и вдруг на древнееврейском?- спросил я.
- Не знаю. Да... это было трудно. Около него находился служка...
Хотя в эти дни Сологуб и чувствовал себя относительно здоровым, но дыхание его все же было коротким и, в связи с этим, он говорил несколько конспективными, отрывочными фразами.
- Для многого - надо просто сильно сосредоточиться...- продолжал Федор Кузьмич после довольно продолжительной паузы.- Уйти из времени...
Снова продолжительная пауза и тихое постукивание по папиросной коробке.
- Такой уход из времени у меня бывает часто. Первый раз я ощутил его, будучи 8-милетним мальчиком... Я бежал куда-то через Николаевский мост... и вдруг почувствовал, что мысли у меня как-то слишком быстро несутся вперед... мысли и образы... один за другим... Меня это удивило и раздражило. Я стал стараться задерживать их и осознавать... Делать так, чтобы каждая такая мысль дала мне возможность в нее всмотреться. И вот тут впервые я как бы вышел из времени...
Я. - А связывались ли такие ощущения с процессом творчества?
Сол.- Здесь тоже... Вы чувствуете иногда, что вот, вдруг - в голове словно бы звякнул какой-то звоночек... И вот - вы отделились от настоящего. от времени... Вот тут - (он провел ребром руки поперек стола) - действительность, а тут - уже другое: то, что внутри вас... И вы рассказываете именно то, что внутри вас... и поэтому часто не можете сказать иначе, как говорите. Ведь это же только и именно то, что было... Что же тут можно сделать? В одном из моих рассказов говорится о том, как Христос превращал воду в вино... И я пишу, что две женщины смотрели на это, как курсистки на научный эксперимент... За это сравнение я принял много порицаний, даже брани... Но - ведь иначе сказать я не мог.
Я.- Вы никогда не записывали чего-ниб<удь> подобного тому, что сейчас мне рассказываете? Ведь это же имеет громадное значение для работы над вопросами вашего творчества!
Сол.- Кое-что близкое к этой теме я высказывал, когда писал о "мечтах и действительности".
Я.- Я имею в виду именно внутреннюю сторону творчества...
Сол.- Нет. Я вообще боюсь углубляться в самоанализ. Этого не надо... Все равно, как я не люблю пристально всматриваться в людей, и никогда, или - точнее - почти никогда не выводил в моих вещах живых, существующих людей... Эти люди тоже там, внутри меня. А потом, вообще... первое впечатление, первый взгляд - вот человек! А дальше - нет!.. Это глупости, что с человеком надо пуд соли съесть, чтоб его узнать! Вот тут-то именно он тебя и обманет...
Профиль Сологуба опять собрался в "гримасу веселого смеха" и беззвучно закачался на сине-зеленом фоне окна.
- Тут-то он тебя и обманет! - повторил Сологуб, поворачивая ко мне лицо, на котором была теперь маска обыкновенного старческого добродушия с веселой хитрецой.
- Да ведь это кому как дано - видеть и определять людей!
Сологуб снова стал серьезен.
- Это тоже началось у меня с детства. Было мне тогда лет 9. Мы с маленькой сестрой шли за какими-то покупками. И вот, на углу Садовой и Апраксина двора сидел старый еврей-торговец... Он предлагал нам свой товар, и сестре очень хотелось именно у него истратить наши гроши... Но я взглянул - и вдруг с несомненностью почувствовал, что - не надо... что он - обманщик!
Постепенно разговор перешел к самому процессу творчества Сологуба.
Сол.- Здесь сначала - как зерно... Вот из зерна вышла береза, цветок и т.п., но вначале именно было зерно, и из него, из зерна, выросло... Не взята глыба, из которой, отбивая куски, вытачивают вещь, а выращивается зерно...
- А как же, Ф.К., в "Творимой легенде"...- не удержался я, намереваясь сказать известные строки о том, как поэт берет кусок жизни, и творит из нее легенду.
Сологуб сразу насторожился и, повернувшись, кольнул меня глазами.
Я поспешил погаснуть, пробормотав - "впрочем, конечно, это другое дело"... или что-то в этом роде: стало страшно, что неосторожный вопрос спугнет исключительное настроение поэта...
Но, к счастью, Сологуб уже "разговорился" и моя "смелость" не имела последствий.
- Да... И часто,- продолжал он опять спокойно, укладывая руки параллельно на ручки кресла и устремляя взгляд на карниз стены перед собой,- и часто самые, казалось бы, неподходящие вещи дают этому зерну нужные соки... Часто во время работы я читаю самые случайные книги... и вдруг - там, в какой-ниб<удь> астрономии, в чужом рассказе, в газетной статье - какая-то капля сока для моего зерна...
Я.- Таким образом - вы должны мало вычеркивать?
Сол.- Почти ничего. Больше прибавляю. Откуда же взяться тому, что можно сократить? Набросан скелет,- все на одной странице... И вот - слово разрастается в строку, строка - в страницу... Кости обрастают мускулами, кожей... вот, даже - волоски на коже... Разумеется, выбираешь, что писать, ведь всего не напишешь! Ну,- при этих условиях что же можно вычеркнуть? Отрезать кусок кожи? мяса? Прибавить - да: это иное дело... это бывает надо то в одном месте, то в другом...
Он замолчал, словно бы не окончив фразы, причем по интонации его последних слов и по некоторым движениям мне стало ясно, что говорить больше на эти темы он не будет.
- Скажите, Ф. К.,- рискнул я. все-таки предложить заключительный вопрос:- вот такого рода "уход из времени" бывает у вас только при работе над прозаическими вещами, или и при стихотворчестве тоже?
- Нет, отчего же только при прозе?..- проговорил Сологуб уже как бы с оттенком недовольства в голосе.- И в стихах... Только тут, разумеется, выбор труднее и техника труднее,- потому что больше законов ремесла..."
...а через несколько дней я снова записывал о встрече и беседе с Сологубом.
Bor текст этой второй записи:
"Ночь с 4-5 июля 1925 г. Детское Село.
Когда я уходил последний раз от Сологуба, он взял с меня обещание читать на ближайшем открытом собрании Детской Секции Союза {Лен<инградское> Отд<еление> Всер<оссийского> Союза Писателей. (Примеч. В. И. Аненеского-Кривича.)}.
Сегодня я читал. Сологуб, который на собрании председательствовал, был как-то очень в духе - (если вообще данный обычный термин приложим к настроениям этого особенного человека) - и даже, т<ак> с<казать>, "публично" шутил. Так, напр<имер>, когда я произнес в заглавии одной своей вещи имя Лала, он взял меня за руку и громко спросил: "А почему же вы не поясните слушателям - кто такая Лала?" - "Мне кажется, это не имеет значения..." - возразил я.- "Нет следует..." - настойчиво проговорил Сологуб, не отпуская моей руки.- "Лала,- обратился он к публике,- это очень маленькая девочка, дочь автора... Очень маленькая. Но не смотря на свой возраст она - уже... внучка Иннокентия Анненского!.." - и, сейчас же запрокинув голову и приподняв плечи, он беззвучно заколебался в своем "сологубовском" веселом смехе.
Обратно возвращались вместе - встретились на вокзале. Сологуб был, по-прежнему, "в духе",- хотя теперь уже несколько по-иному: он был важен и благосклонен. В полутемном вагоне последнего поезда почти никого не было, и казалось, что та последняя беседа о его творчестве еще не закончена...
После короткого обмена впечатлениями о сегодняшнем собрании, разговор перешел к вопросам построения прозаических вещей.
- Когда пишешь сложную вещь,- говорил Сологуб,- необходимо совершенно ясно видеть план... местности, дома,- всего! Вот, напр<имер>, когда я писал "Заклинательницу змей"... Там в разное время в дом светит луна... значит, надо точно определить, каков может быть свет луны в данные дни и часы именно в этих комнатах... т.е.- вот сегодня в таком-то часу луна освещает такую-то стену, а другая - в тени, ну, и т. дал. А при большом романе нужен еще и свой календарь. Разумеется, в романе может и не быть указано, что это произошло 17-го мая,- но вы-то, когда пишете, имеете в виду, что данное событие случилось именно в этот день. А в зависимости от этого определяются и последующие события...
В дальнейшем, говоря о "Мелком бесе", Сологуб вновь указал, что ему было необходимо руководствоваться точным планом.
- Да и вообще это нужно - чертить план. Необходимо уже для того, чтобы не ошибиться...
- А то вдруг...- заколебался он корпусом,- нанимает кто-ниб<удь> извозчика... а потом окажется, что это всего-то за два дома... а он еще платит полтинник!
- Вот так и в "Мелком бесе"...- продолжал Сологуб "отколебавшись".- Надо точно знать по какому-ниб<удь> источнику: какие цветы когда цветут, что может здесь расти под забором, что в клумбах... когда именно и что цветет на огороде...
Я.- Не секрет - какой именно город вы имели в виду в "Мелком бесе"?
Сол.- Так, средний маленький городишка северной России...
Я.- А фамилии ваших действующих лиц вы сами выдумываете?
Сол.- Да. П_е_р_е_д_о_н_о_в - конечно - переделанное С_п_и_р_и_д_о_н_о_в. Хотя модель носила другую фамилию...
Я.- Если можно, Ф. К.. - какую?
Сол.- (после некоторой паузы и отвернувшись к окну) Страхов.
Я.- А что модель - могла прочесть ваш роман?
Сол.- Он сумасшедший...
Я.- Т. е. больше чем Передонов?
Сол.- Да.
За окном мелькнула первая станционная постройка. Сологуб сейчас же поднялся.
- Ну, мы, кажется, приехали... Фраза прозвучала коротко и высокомерно. Он прекращал беседу, он и то сказал слишком много!.."
VII. 1928
Детское Село.
Анненский-Кривич Валерий Иннокентьевич (1880-1936) - поэт, сын Иннокентия Анненского, автор воспоминаний об отце, о Вс. Иванове и др.
Две записи.- Текст - ЦГАЛИ, ф. 5, оп. 1, ед. хр. 37. лл. 23-33 (автограф). Публикуется впервые.
Стр. 250. "Басни" - неопубликованный цикл сатирических стихотворений Сологуба 20-х гг.- ИРЛИ, ф. 289, оп. 1, ед. хр. 35. ...прочел своего "Долгового".- Стихотворение Анненского-Кривича. Место публикации неизвестно. Включено в раздел "Куртина" рукописной книги Анненского-Кривича "Старые стены", где датировано "ночь с 15-16 февр. 1924 г. Царское Село".- ЦГАЛИ, ф. 5, оп. 1, ед. хр. 33, лл. 51 об.- 53. ...В<ячеслава> И<ванова>?- В подготовительных материалах к публикуемому тексту имя Иванова было названо полностью.
Стр. 251. ...вдруг почувствовал, что мысли у мстя как-то слишком быстро несутся вперед...- Ср. в подготовительных материалах к "Творимой легенде": "Триродову кажется, что все свершается страшно медленно (а он быстро т<ак> ч<то> исчезает) - - или страшно быстро (а он медленно т<ак> ч<то> обморок).- ИРЛИ, ф. 289, оп. 1, ед. хр. 532, конв. 1.
Стр. 252. В одном из моих рассказов говорится о том, как Христос превращал воду в вино...- Имеется в виду рассказ "Претворившая воду в вино" (1908).
Стр. 255. Страхов Иван Иванович (1853-1898) - преподаватель русского языка в великолукском городском училище, где Сологуб работал с 1885 по 1889 г. Подробнее о прототипах "Мелкого беса" см.: Улановская Б. Ю. О прототипах романа Ф. Сологуба "Мелкий бес".- Русская литература, 1969, No 3.