Литература русского зарубежья. Антология в шести томах. Том первый. Книга вторая 1920-1925.
М., "Книга", 1990
<...> Настоящие записки не являются историческим исследованием, каждый тезис которого подтвержден и доказан документами, приведенными "мелким шрифтом". Почти три года я нес на своих плечах ответственность, сопряженную с званием представителя России. Я подвергался критике своих соотечественников в таких размерах, о которых и не снилось моим предшественникам на посту русского представителя в Англии. За последние 8 месяцев вместо поддержки, на которую я вправе был рассчитывать, я получал удары в спину из Парижа. Я поэтому не претендую на звание историка. Я рассказываю лишь то, что я видел, слышал, выстрадал и, худо ли, хорошо ли, выполнил. Степень интереса, который способен вызвать мой рассказ, зависит исключительно от степени доверия, им внушенного.
Будущий историк этого трагического периода, быть может, наиболее знаменательного по своему влиянию на дальнейшую судьбу англо-русских отношений, будет иметь в своем распоряжении не только дипломатические документы, но и английскую печать и парламентские отчеты. Вот к какому заключению он придет и подтвердит оное параллельными цитатами из большевистской газеты "Дейли геральд" и из парламентских отчетов: "Встревоженные исключительно благоприятною обстановкою для помощи русским национальным силам, создавшеюся в декабре 1918-го года, некоторые органы английской печати, а в особенности "Геральд" (бывший в то время еженедельником), начали агитировать за прекращение дальнейшей военной помощи России. "Теперь война кончилась, исчез предлог "общего врага". Надо прекратить посылку войск в Россию". С этим правительство немедленно согласилось. "Все союзные вооруженные силы должны покинуть Россию", заявил "Геральд". Северная область была эвакуирована, и английские войска были уведены из Закавказья в той мере, в которой это соответствовало ч_и_с_т_о б_р_и_т_а_н_с_к_и_м интересам. "Всякая помощь Колчаку, Деникину и Юденичу должна прекратиться", властным голосом потребовали "Геральд" и его приспешники. Заявление в этом смысле было вскоре сделано правительством в палате. "Мир и торговля с Россией и признание правительства Ленина ". Такова четвертая заповедь большевиствующих пророков в Англии. Мы вошли ныне в этот четвертый фазис английской политики по отношению к России".
Вышеприведенные строки - выдержка из моей статьи за подписью "Друг Англии" в еженедельнике "Новая Россия", издававшемся русским комитетом освобождения в Лондоне. Я не сомневаюсь, что историк подтвердит эти слова.
Я всецело отвергаю все стереотипные аргументы о "коварстве Альбиона", все подозрения в ненависти Англии к России и в стремлении продлить муку России с тем, чтобы ее ослабить и расчленить. Я убежден и ныне, что английский народ искренно расположен к России, понимает всю огромность жертв, принесенных ею на общее дело, и всю глубину ее теперешних страданий. "Томми Аткинс", жалевший "Фритца" более, чем ненавидевший "человеческое мясо для пушек" в руках Вильгельма И, не может ненавидеть Россию. От Томми Аткинса до высших генералов британская армия была другом России, быть может, более преданным, чем другие участники в общем деле.
Генералы Бриггс, Нокс, Хольман, Ханбери Вильямс... были и останутся друзьями России. Никогда не забуду следующего инцидента.
В день торжественного шествия союзных войск по улицам Лондона (тут были японцы, португальцы, но русских не было) я встретил генерала Ханбери Вильямса. С д_р_о_ж_ь_ю в г_о_л_о_с_е и с_о с_л_е_з_а_м_и н_а г_л_а_з_а_х этот типичный представитель корректности и холодности, свойственных англичанам, выразил мне симпатию и сказал: "Мне невыразимо больно видеть эту процессию, в которой нет русских войск. Я всем нутром своим чувствую, как это несправедливо и дурно".
Те, кто говорил, что им решительно все равно, голодает или нет Петроград (такое заявление было сделано князю Львову в ноябре 1928 года одним высокопоставленными лицом, холодная сухость которого произвела на князя потрясающее впечатление),- были в меньшинстве. Я верю, что в тот день, когда на улицах Лондона будут выкрикивать "последнюю новость", свержение большевиков, ликование п_у_б_л_и_к_и будет всеобщим. Там, где разочарованные или предубежденные русские люди видят "коварные" замыслы, враждебную предусмотрительность или сухой расчет, я вижу лишь... пустое место.
Разгадка этой, на первый взгляд непонятной покорности правительства влияния, враждебным России, заключается, на мой взгляд, в том, что за последние полтора года Английское правительство блуждало в потемках, не ведало, что творило, и потеряло всякую способность видеть дальше "интересов сегодняшнего дня". Чем это объясняется?
В 1917 и 1918 годах постоянно раздавался призыв: "Еще одно усилие! Россия сдалась. Россия больше нет. Но Америка с ними. Америка нас спасет. Нужны еще люди, еще деньги. Война стоит восемь миллионов фунтов в день. Мало хлеба, мало мяса, мало угля. Терпите, умирайте. Мы должны спасти Европу и самих себя от немецкого нашествия. Мы победим, и будет мир, свобода и благоденствие. Эта война положит конец войнам".
Победили. 11 ноября зазвонили в колокола... и немедленно стали разоружаться. Собрались в Париже и начали вершить судьбы мира. Вместо того чтобы заключить мир с Германией, стали производить на свет одного за другим мертворожденных выкидышей самоопределения. Юлий Цезарь, Вашингтон, Сократ, Наполеон не заслужили бы бессмертия, если бы в дни их земной жизни существовал кинематограф. Никто не может быть фотографирован, кинематографирован по 50 раз в день, улыбаться, морщиться, поднимать шляпу, спускаться с лестниц, влезать в автомобили... под ударами дюжины фотографических камер... и не возомнить себя бессмертным. "Большая четверка" в самом деле вообразила, что если она, подобно Иисусу Навину, скажет солнцу "Остановись!", оно немедленно же и остановится.
Была победа. Но мира, свободы и благоденствия не последовало. Растерянные победители с каждым днем с изумлением соображали, что "времена мирные" еще за горами и что плоды победы еще далеко не созрели. Запасы хлеба, угля и мяса не увеличивались по мановению волшебного жезла - "четырнадцати пунктов". Жить было труднее, чем прежде. Народ начинал сердиться. Немецкого милитаризма больше нет. Германский император, ненавистный символ всех зол своего времени, мишень для карикатуристов и сатириков - жалкий пленник в голландском замке,- окончательно забыт. А жить трудно. Герои, спасители отечества, не находят заработка. Их сестры и жены, зарабатывавшие по десять фунтов в неделю на заводах для изготовления снарядов,- уволены. А жизнь дорожает. Все это вызвало крик: "Экономия". Правительство должно считать каждый грош. Армию надо сократить. Лишних чиновников надо уволить. Не надо могущественного флота. Мы думали, что сдерем с немцев последнюю шкуру,- и вдруг оказывается, что платить они не могут, потому что мирный договор лишил их возможности быстро "встать на ноги". Все это вызывало раздражение в массах.
Такова была психология, которою ловко воспользовалась большевистская пропаганда, кликнувшая клич, столь понятный рядовому обывателю: "Помощь России связана с расходом. А у нас нет лишних денег". Поэтому, как бы мы ни сочувствовали страданиям наших русских друзей, мы помочь им не можем. Это было лейтмотивом пропаганды.
Мы находим этот лейтмотив и в иных кругах. Только две из держав Согласия н_е_п_о_с_р_е_д_с_т_в_е_н_н_о заинтересрваны в судьбе России: Англия и Франция. Другие или слишком далеки, или слишком незначительны (я исключаю Японию, которая "слушает да ест"). Франция противится плану англичан мириться и торговать с Совдепией. Из Лондона раздается голос: "А вы готовы посылать войска и тратить деньги для спасения России? Когда доходит до дела, до "вынь и положь",- вы к нам. Извините - мы больше не можем".
И н_е м_о_г_у_т. В этом-то и горе. Общественное мнение в этом убеждено длительной пропагандой. Оно теперь раздражено и разочаровано и не хочет думать о тех гибельных последствиях, которые неминуемо повлекло бы за собою торжество большевизма. Общественное мнение - не допустить новых "жертв" для спасения России. Напротив, оно жаждет, чтобы Англия поживилась русским сырьем. Настало время, когда не принципы или устарелые политические соображения, а "сырье" является путеводною звездою, направляющею волхвов с кинематографическим ореолом бессмертия. "Сырье - это ultima ratio {Последний довод (лат.).} международных отношений, в особенности же отношения Англии к России.
В июне 1919 года я старался объяснить Омскому правительству, которое продолжал осведомлять о событиях и о течениях в правительстве и общественном мнении, что следует окончательно оставить надежду на помощь со стороны Английского правительства в размерах, соответствующих нашим потребностям. Я поэтому заявлял, что надо перестать попрошайничать и постараться поставить все вопросы о материальной поддержке на чисто деловую почву. Было ясно, что наши потребности будут расти по мере продвижения белой армии. Я считал, что следует войти в непосредственные сношения с английскими и американскими фирмами. Мы могли бы платить "ценностями" за получаемые ценности. Этого Омск никак понять не мог. Мой совет и в этом случае, как и во всех прочих, вызывал возражения из Парижа. Правительство Колчака ответило: "Мы получаем снабжение от Английского правительства". У меня опускались руки!
В середине 1919 года ясно обнаружилась основная причина, долженствовавшая неминуемо привести к краху "белого" движения.
Обнаружилось, что ни одна из "белых" организаций не способна установить в тылу армии элементарные условия экономического оздоровления и политического мира, без которых невозможно было надеяться на поддержку армии населением и на сопротивление большевистской пропаганде. Для достижения этих условий требовалось также усилие со стороны наших бывших союзников, не военное, а чисто коммерческое, на которое и они уже были неспособны в силу внутренних обстоятельств, ясно сознаваемых государственными людьми. То, что в небольшом масштабе произошло на северо-западе - переход от красного террора к грабежам и разорению белыми,- повторилось в грандиозных размерах в Сибири, а позднее и на юге России.
С середины 1919 года я потерял всякую надежду на победу Колчака.
Работа моя становилась невыносимо тягостна. Еженедельно приезжали из Парижа друзья, предупреждавшие меня, что со дня на день должен прибыть в Лондон назначенный Сазоновым мой заместитель.
Наконец, 9 сентября Е. В. Саблин передал мне следующее письмо от С. Д. Сазонова:
"Уже во время моего последнего пребывания в Лондоне" (в июне) я обратил ваше внимание на то, что отсутствие почти всякого общения между вами и английскими правящими кругами создает положение, весьма вредно отражающееся на русских государственных интересах. В настоящее тяжелое время личное влияние наших представителей за границей должно иметь особенно важное значение, так как им должно в известной мере восполняться временное умаление авторитета России в международных сношениях.
Не считая возможным долее нести ответственность за создавшееся положение в Лондоне, я принужден поручить советнику посольства Е. В. Саблину принять от вас управление посольством".
Сазонов писал мне "совершенно доверительно"!.. Такова сила старых привычек. Человеку, пробывшему в Париже 8 месяцев (в момент написания письма) министром иностранных дел Омского и Екатеринодарского правительств и н_и р_а_з_у н_е в_и_д_а_в_ш_е_м_у ни Клемансо, ни Вильсона, ни Ллойд Джорджа, которые принимали Чайковского и (кажется) князя Львова, казалось бы, надлежало с опаскою касаться вопроса о восполнении временного умаления авторитета России "Личным влиянием представителей"! Не мне судить о том, насколько это удалось моему заместителю.
Я благодарен Сазонову. Послав меня в Норвегию (откуда я подал в отставку, когда убедился в полной невозможности там работать на пользу России), он избавил меня от тяжелого испытания. С моим отъездом из Лондона почти совпала смерть Колчака и прекращение всякой помощи России со стороны англичан. Мне таким образом не пришлось вторично, как в 1917 году, представлять "бывшее правительство". Разница заключалась в том, что в 1917 году мы верили в б_у_д_у_щ_е_е правительство. В 1919-м мы это будущей правительство отпевали. Тогда Литвинов входил к англичанам с заднего крыльца. Теперь Красин подъезжает к "парадному" ходу дома, в котором живет Ллойд Джордж.