Раевский Николай Алексеевич - Добровольцы

bsp;    Перед тем, как лечь спать, старший офицер молча курил. Потом сказал мне:

   - А что, если правда.

   Мы оба отлично знаем, либо неправда, либо конец. За Юшунью ровная степь и ни единого окопа до самого моря.

   Разделись и подполковник задул лампу. В темноте долго вижу красный уголек его папиросы. Я один. В крайнем случае могу застрелиться. У него на базе семья. Приехал навестить. Через два дня должен вернуться на фронт.

   Никогда не видел этой физиономии. Офицер. Бледный, бородатый. Кажется, нетрезв. Свечка в руке дрожит. Чего доброго, закапает меня стеарином.

   - Сейчас же вставайте!.. Отступление... К утру велено быть в Сарабузе.

   Одеваюсь. Мои теплые вещи в обозе. Ждать его не будем. Придется ехать в чем есть. Дамы укладывают свои чемоданы. Алеша несет желтую лакированную коробку. Мороз, как будто, меньше. Ворота открыты. Солдаты-обозники грузят на подводы мешки с овсом и мукой. Никто не ругается. Работают спокойно и быстро...

   В комнате собрались все: три офицера, три дамы, красноармеец Алеша, Гаврилов, солдаты-обозники. У жены подполковника на руках годовалая дочка. Все готово. Перед отъездом сели. Дай нам Богкогда-нибудь вернуться.

   В степи тихо. Мороз на самом деле полегчал. Слегка щиплет уши, но можно не слезать с подводы. Девочка не простудится. Завернута в одеяло и плед. Дамы и Алеша поочередно держат ее на руках. Телеги смазаны. Не скрипят. Катятся ровно по наезженной дороге. В темноте крики и стук колес. Еще какая-то колонна. Всадник в бурке обгоняет нас и сразу пропадает. Сижу рядом с Гавриловым и еле вижу его лицо.

   Шоссе почти пусто. Белая извилистая полоска между серо-коричневых холмов. Ни снега, ни зелени. Мертвая трава, скрюченные бурые листья на дубах и кое-где темные шары омелы. Солнца нет. Тихо. Когда проходит автомобиль, пыль сразу оседает. Едем быстро. Шесть подвод. Груза мало. Боевые части, кажется, еще все позади и дорога свободна.

   Вот и Симферополь. Метелки пирамидальных тополей. Белые минареты. Сзади бледно-голубой плоский Чатырдаг. Аэродром. Машины аккуратными рядами. Часовых нет. Теперь все равно. Хоть бы кто-нибудь догадался поджечь. Мешок с мукой около шоссе. Другой, третий. Рассыпан овес. Перевернутая двуколка со сломанной оглоблей. Была паника. И тяжелую гаубицу бросили. Стоит в поле вместе с передком. Никому не нужна. Даже затвор не вынули. Только чехлы сняты. Они хорошей английской кожи. Еще пригодятся.

   Гаврилов завернулся в бурку, мигает воспаленными веками и упорно молчит.

   Три экипажа. Конвой. Фуражки нашей дивизии. Едут крупной рысью. Обгоняют нас. В передней коляске генерал Турков. Полулежит. Ноги закутаны пледом. Лицо желтое. Отставший конвоец просит закурить.

   - Что с начальником дивизии. Ранен?

   - Никак нет, заболели. Вроде, как тиф.

   Вечереет. С обеих сторон шоссе густые сады. Ряды яблонь с обмазанными известью стволами, высокие груши, миндаль. Все голое, все по-зимнему мертвое. Одна ежевика жива. Красные листья, фиолетовые, темно-зеленые.

   Останавливаемся мало. Наскоро накормили лошадей и опять рысим. За один день проехали больше половины Крыма. Воздух стал мягким. Почти нет мороза. Иногда между деревьями видим железную дорогу. Один за другим идут поезда. На крышах и на площадках люди в защитном. Даже на паровозах темно-зеленые пятна. Шоссе по-прежнему пусто. Симферополь, должно быть, проехали. Фронт позади.

   ...Сады обратились в две черных стены. Застава на шоссе. Приказано до рассвета никого дальше не пропускать. В горах зеленые. Утром обозы пойдут под охраной боевых частей. Старший офицер отводит поручика в сторону. Долго о чем-то говорят. Возвращаются к подводам.

   - Имейте в виду, господин полковник, - за последствия не отвечаю. Вы предупреждены.

   Трогаемся. Одна из наших дам внезапно превратилась в племянницу генерала Туркова. Приказано, как можно скорее, доставить в Севастополь, и поэтому мы поедем ночью через Мекензевы горы. Если зеленые не убьют, и если будут пароходы, на какой-нибудь да попадем. Самое главное, пораньше.

   - А ведь тепло стало.

   - Только кажется. Премся все время в гору, вот и вспотели.

   - Разве от леса бывает такой запах, когда мороз. Подождите... Сидорчук, есть мороз или нету?

   - Никак нет, господин поручик. Тут совсем климат другой.

   - Господа, вслух не разговаривать!

   Идем пешком. И здоровые, и больные. Только девочка с матерью на подводе. Подъем крутой. Нужно, чтобы у лошадей хватило сил до Севастополя. Мы одни. Бесконечная гора, кустарник со всех сторон. Если нападут зеленые, пулемет тут не много поможет. Пахнет прелыми листьями и сыростью. Шуметь не смеем, а кругом тихо до жути. Где-то только булькает ручей. Гаврилов тяжело сопит. Не привык ходить по горам.

   - Так вот, дорогой мой, кончаются наши русские приключения.

   - Печально кончаются, господин капитан... Столько людей уложили, и все зря...

   Рассвет. Тихий, радостный, теплый. Серо-розовые поля, розовые лица и в проснувшемся небе розовый огонь. Лошади идут шагом. Зеленые на нас не напали. Не то не заметили, не то совсем их не было. Старший офицер опять курит папиросу за папиросой. Скоро Севастополь.

   - Море!

   Далекое, бледное. Город и бухты в тумане. Где-то там транспорты. А, может быть, их и нет... Тогда осталось жить очень недолго. Подполковник решил уйти в горы. Я болен и ни в какие горы не пойду. Сергей Гаврилов тоже. Лучше сразу. Хватит.

  

  

   Еще рано. На Нахимовской площади много теней, а свет утренний. Золотистый, спокойный и колонны пристани, точно высечены из темного топаза. У входа в гостиницу Киста неподвижное георгиевское полотнище. Флаг главнокомандующего. На море штиль. В бухте даже ряби нет. Голубая слепящая скатерть. Где-то часто и неровно стучат паровые краны. Иногда воют сирены миноносцев и от них на площади гулкое эхо.

   Вдоль решетки Приморского бульвара строятся юнкера-донцы. Поправляют голубые бескозырки, подтягивают белые лакированные пояса. И портупеи у них белые. За плечами винтовки. Конная сотня выравнивает лошадей. Лязгают копыта. Трубачи пробуют инструменты.

   Дальше ехать нельзя. Поперек площади оцепление. Велено несколько минут подождать.

   Мужики-подводчики и лодочники стоят, снявши шапки. Офицеры и солдаты держат под козырек. Перед строем юнкеров главнокомандующий. Сирены молчат. Каждое слово слышно.

   - Вы исполнили свой долг до конца и можете с высоко поднятой головой смотреть в глаза всему миру. Человеческим силам есть предел. Нас не поддержали, и мы истекли кровью. Когда мы уйдем на чужбину, здесь не раз вспомнят об улетевших орлах, но будет поздно... Доблестные атаманцы, дорогие мои орлы! В последний раз на родной земле... за нашу гибнущую родину, за великую... за бессмертную Россию... ура!

   Стараюсь запомнить все. Гнедую лошадь, которая испугалась и пробует вырваться из строя, вздрагивающий подбородок Сергея Гаврилова, густые тени на памятнике Адмиралу Нахимову, мостовую, гостиницу Киста. Все.

   Юнкера вложили шашки в ножны. Привязывают коней к решетке Приморского бульвара. Сейчас оцепление расступится, и мы пойдем дальше, к каменной лестнице влево от колонн. Только главнокомандующий и адмиралы имеют право отваливать от главной пристани.

   Начальник базы на всякий случай опросил солдат, не желает ли кто остаться в Севастополе. Желающих нет. Колонна тронулась и опять замерла. Мимо нас быстрыми шагами идет генерал Врангель. Он без оружия, серое пальто застегнуто на две нижних пуговицы. Лицо еще бледнее, чем прежде. Измученное. Очень спокойное.

   В городе выстрелы. Близко. Главнокомандующий с адъютантом повернули как раз туда. Никто не смеет остановить и всем страшно. На Нахимовской площади так тихо, что ясно слышно мерное звяканье шпор. Старший офицер говорит мне шепотом:

   - Вот идет генерал, проигравший войну, а мне хочется встать перед ним на колени.

  

  

   Уключины поскрипывают. Гребем вдвоем с поручиком. Лодочник на руле. Из солдат ни один не умеет. Шлюпка тяжелая. Уместились в одну, да еще чемоданы и груда мешков. Кто еще знает, будут ли кормить на пароходе, а у нас на несколько дней хватит своего. Мука, сало, мясо. Только хлеба совсем мало.

   Жарко. Сняли шинели, расстегнули френчи, и все-таки пот ест глаза. Точно по пруду плывем. Подполковник закуривает, не прикрывая спички. Говорят, если погода не изменится, катера и те пойдут в открытое море.

   - Господа, куда же мы, наконец, едем?

   - Туда, куда повезут.

   - Хорошо бы, в Африку...

   - Чего это вам вдруг захотелось?

   - Ну все-таки, интересно... Ехать, так ехать. Представляете себе - лагерь где-нибудь под пальмами, солнце вовсю и никаких тебе товарищей...

   "Херсон" еще почти пуст. На спардеке хоть в теннис играй. Пары разведены. Угля до Константинополя хватит. Опреснители работают. Груза никакого. Уже все успели разузнать. Караул с пулеметом у трапа. В машинном отделении часовые-офицеры. Пока все в исправности, но довольно горсти песку, и мы не дойдем и до Константиновской батареи. Механики, правда, надежные. Все больше студенты-политехники, и им так же нужно уйти, как и военным.

   Дамы разложили свои вещи на нижних нарах в офицерском трюме. Я тоже обозначил место. Положил томик Фламмариона. Долго возил его в кармане шинели и все не было времени прочесть. Теперь, кроме этого томика и свертка с грязным бельем, никаких вещей. Те, которые в обозе, наверное, пропадут. Хорошо еще, что френч и брюки почти новые, а в ботинках нет дыр.

  

   1931

  

  

  

  

   {1}  Последний день белого Новороссийска (англ.)

   {2}  "Император Индии" (англ.). На этом английском линкоре генерал барон П. Н. Врангель прибыл 22 марта 1920 г. из Константинополя в Севастополь, чтобы принять командование Вооруженными силами Юга России (прим. Н. М.)

   {3}  Витковский Владимир Константинович (1885-1978) - генерал-майор, начальник Дроздовской дивизии. Организатор эвакуационной работы в Крыму в этот период. Автор воспоминаний "В борьбе за Россию" (1963). Скончался в Паоло-Альто вблизи Сан-Франсиско США.

   {4}  Слатин Илья Ильич (1845-1931) - известный русский дирижер, пианист, педагог.

   {5}  Убит незадолго до эвакуации из Крыма (прим. авт.).

   {6}  Жлоба Д.Б. (1887-1931) - командир первого конного корпуса и конной группы в боях против Русской армии генерала П.Н. Врангеля

   {7}  Стационер (фр. Stationaire) - судно, постоянно находящееся на стоянке в иностранном порту.

   {8}  Правда ли, что вы скоро пойдете на Екатеринослав? (нем.)

   {9}  Добровольцы (нем.)

   {10}  Невозможно (нем.)

   {11}  Войдите (нем.)

   {12}  - Поздравляю, господин капитан! - Спасибо большое, а с чем все-таки? - Большая победа... Со мной папа прислал вам газету (нем.).

   {13}  - Вы спите без рубашки... Это очень практично - наши люди тоже спят так же (нем.)

   {14}  Кривошеин Александр Васильевич (1857-1921) - премьер-министр правительства в Крыму.

   {15}  Настоящее имя начальника Дроздовской дивизии - Туркул Антон Васильевич (1892-1957). В эмиграции в 1935 г. основал Русский национальный союз участников войны и возглавил его. Умер в Мюнхене, похоронен во Франции. Автор книги "Дроздовцы в огне" (1948).

   {16}  Разрыв шрапнели при ударе о землю (авт.).

   {17}  Вагон-ресторан (англ.)

   {18}  Солонина (англ.)

   {19}  Автор имеет в виду самоубийство начальника Марковской пехотной дивизии генерала А.Н. Третьякова (1877-1920). После неудачных боев в Заднепровье он был отрешен П.Н. Врангелем от должности и назначен комендантом крепости Керчь. Застрелился 14 октября, погребен в Севастополе.

   {20}  Из пленных, прикомандированных к батарее (прим. Н. М.)