Венюков Михаил Иванович - О современном состоянии современных сил и средств Японии и Китая

   Проследив это росписание по карте, вы видите, мм. гг., что дислокация в северной Маньчжурии, нам пограничной, следует трем главным направлениям. Исходя из общего центра, Гирина, эти три направления расходятся. Одно ведет лас на восток, к устью Тумень-улы, т.е. к северной оконечности Кореи и южной наших теперешних земель в южно-усурийском крае. Важность этого стратегического пути легко понять из конфигурации наших владений между реками Суйфуном и Тумень-улою, представляющих узкую полосу, где однако заключены наши лучшие гавани, и из того, что дорога от Нингуты через Хунь-чунь к морю есть главнейший путь для сбыта произведений юго-восточной Маньчжурии заграницу. Другое направление следует на северо-восток от Гирина, по Сунгари, главному водяному пути, к Маньчжурии и, наконец, третье идет также вдоль большой реки Нонни и потом переходит по кратчайшим расстояниям к Аргуни и Амуру. Если бы очень искусному европейскому стратегу предложить составить самую выгодную дислокацию для обороны Маньчжурии и для перехода из нее к наступательным действиям, он не сделал бы лучшей: такова была проницательность Кхан-си, известного соперника Петра Великого. Кроме сухопутных сил в Маньчжурии, есть еще флотилия джонок в Айгуне, Мергене, Цицикаре и проч.; но эти суда находятся в жалком виде. Мне самому случалось наблюдать амурские джонки в 1858 году: в них можно было видеть насквозь через оба борта. Служба их более транспортная, чем военная. О заведении речных пароходов на Сунгари и Нонни китайцы еще не думают. Это, вероятно, случится лишь тогда, когда англичане, уже прочно утвердившиеся в Нючуанском порте и делающие быстрые экономические завоевания в южной Маньчжурии, перейдут в северную, т.е. пожелают снабжать берега Сунгари и Амура своими товарами, в подрыв нашим, хотя, нужно признаться, что мы и сами не успели еще завести торговлю на Сунгари, да еще в придачу допустили преобладание китайских. торгашей на собственных приамурских рынках, например в Благовещенске, в Константиновской и т. д.

   Для ближайшего ознакомления с Маньчжурией, которая, без сомнения, есть лучшее из средне-азиатских владений Китая и важнейшее для нас, я хотел бы распространиться о ней гораздо более; но время мне остающееся слишком коротко, чтобы я мог приводить больше подробностей. Перейду поэтому к соседней на западе Монголии и замечу прежде всего, что значительная часть ее, именно юго-восточная полоса, вдоль Хингана и великой стены, в настоящее время уже утратила прежний характер страны, занятой исключительно варварами-номадами. Напротив, китайская эмиграция обратила ее в местность с господствующею земледельческою промышленностью и тем превосходно парализовала опасность, которая издревле грозила Срединному Царству от соседних монголов. Княжества, или, так называемые, аймаки, между северным изгибом Желтой реки и местом слияния Сунгари и Нонни теперь содержат массы оседлых пришельцев из собственного Китая, под влиянием которых и сами монголы частью взялись за соху. Даже и там, где этого не случилось, номады стали мягче, привыкли к некоторым удобствам, доставляемым культурою, и отчасти привязались к Китаю, если не нравственно, потому что монгол всегда презирает китайца, то экономически. Часть монголов, у самой великой стены, именно чахары, зачислена даже в восьми-знаменное войско, т.е. приравнена маньчжурам, надежнейшей защите Пекина с севера. В крайней к юго-востоку Монголии, в области Чэн-дэ-фу, китайский император имеет свою загородную резиденцию, где еще в 1860 году он спасался от англичан и французов. И ратовавший против последних князь Сан-ко-лин-син имел под своею командою, главным образом, южно-монгольские ополчения. Но по мере того, как из этого уголка Монголии мы будем подвигаться на север и запад, природа, а с нею и жители страны, становятся все более и более неприязненными. Номадов тут сдерживает в покорности Китаю лишь крайняя бедность их, да политика родственных связей и религиозного влияния кутухт и далай-ламы, которые все на жалованье у пекинского двора. Особенно на севере, близ нашей границы, в так называемой Халхе, ненависть монголов к Китаю жива. Халха, нужно заметить, не была завоевана китайцами, но подчинилась им добровольно, из страха чжунгарского царства, которое в XVII и XVIII веках существовало именно в тех местах, где теперь образуются мусульманские владения дунганей; но китайцы не получили права в ней водворяться иначе как в небольшом числе торговых слобод, да и то без семейств. Халха притом подчинена не множеству мелких князьков, с которыми принцип divide et impera (разделяй и властвуй) находит, легкое приложение: нет, она состоит из четырех больших ханств, которых владельцы ¹¹ располагают значительным числом людей. Явись между ними человек с воинственными наклонностями, и они могут напомнить, до некоторой степени, времена Чингизхана, которого первоначальное поприще было именно здесь. Привязанность их к китайскому императорскому дому очень условна, и воспоминания о политической независимости, о диком могуществе, глубоко потрясают их души. Я говорю это по опыту, мне хорошо известному. Когда в 1850 годах шло занятие Амура и можно было опасаться столкновения с Китаем, одному из наших соотечественников удалось говорить с монгольским амбанем-бейсэ в Урге о восстановлении независимости его народа от Срединного Царства - глаза монгола сверкали, и от внутреннего волнения он едва мог говорить. И такое отношение северных монголов к Китаю засвидетельствует, конечно, всякий, кто бывал в этих местностях. Напрасно китайцы дали известную долю самостоятельности северным монголам, установив у них народные сеймы в Улясутае: это была жалкая комедия, которую номады хорошо понимали и которая не скрыла от них жадности и самовластия китайской бюрократии. Трудно, мм, гг., сказать, что теперь может статься с Халхою, когда с запада приближается к ней огонь восстания. Мы уже знаем, что изменники из монголов-халхасцев десятками казнятся в Урге; но едва ли одни казни и даже одни китайские войска в состоянии будут удержать эту страну во власти пекинского сына неба, Повидимому, без нашего содействия не обойдется, и это будет рационально, потому что бурятское население в Забайкалье одноплеменно с населением Халхи, имеет ту же религию и хранит те же воспоминания о прошедших судьбах и о диком величии.

   От общих указаний на состояние юго-восточной Монголии и Халхи я мог бы теперь перейти к западу; но позвольте, мм. гг., прежде сказать несколько слов о Монголии вообще. Она простирается от верховьев Желтой реки до берегов Аргуня и от великой стены до южных предгорий Алтая. В этих пределах ее протяжение можно определить в 90,000 квадратных миль; но, несмотря на такую огромность страны, общее число монголов едва ли превосходит два миллиона душ. Это, следовательно, народ сильный не числом, а возможностью волноваться, грабить и уходить безнаказанно в свои пустыни. Конечно, с тех пор как Россия стала прочной ногой в Сибири, можно быть уверенным, что явления в роде чингизхановых нашествий стали невозможны; но за всем тем не только прочно покорить, но и держать в узде монголов трудно. Напрасно китайское правительство дает чины князьям, делает им подарки, чтобы вызывать их в Пекин, на поклоны к себе: оно само открыто сознается, что действительная его власть, например в Хухуноре или даже в Гоби, на севере от Желтой реки, почти ничтожна. И доверять китайской географии, которая дает подробности организации монголов под китайским владычеством, простирающейся, например, до того, что указано, сколько сотен откуда должно выходить на войну, могут только такие оптимисты, каким был наш почтенный синолог Иакинф, наслово веривший китайским официальным данным. Все, чем выражается действительное подданство монголов китайскому богдыхану, есть служба полицейская (в Урге, Кяхте и пр.) и караульная по границе с Россией; да и то она исполняется монголами лишь потому, что они находятся под надзором китайских местных властей, и потому что самая служба выгодна, давая возможность или брать взятки, или торговать с русскими.

   Восточная, северная и средняя Монголия и Хухунор, составляющие большую часть этой страны, населены совершенно однородным племенем, монголами собственно; а если и есть небольшие исключения, в роде баргу-бурят и элютов близ берегов Аргуни и Хуан-хэ, то исключения ничтожны по своему числу. Не то придется сказать про западную часть великой средне-азиатской степи, подвластной Китаю. Тут хребты Небесный, Алатау, Тарбагатай, Алтай, Танну, избороздив почву во многих местах, послужили причиною довольно большого разнообразия и в этнографии страны, подобно тому, как это мы видим, например, на Кавказе, в Турции и т. п. Не менее трех основных рас живет в этих местностях: на севере, у верховий Енисея - финно-турецкая, в средине, от Алтая до Тянь-шаня - монгольская, калмыцкой ветви, и на юге, за Тянь-шанем и отчасти в отклонах его - турецкая, уйгурского колена. К этим туземцам "западного края" китайское правительство прибавило еще в течение XVIII и XIX столетий, многочисленных переселенцев из Срединного Царства и из Маньчжурии. Вся эта пестрота казалась в Пекине вернейшим средством к удержанию края во власти, к тому, чтобы в нем не было определенной господствующей национальности. Для вящего достижения цели, многие тысячи туземцев были уведены на восток, многие сотни тысяч умерщвлёны поголовно на месте. Но все было неудачно. Этнографическая пестрота получилась, а государственного единства с преобладанием китайского элемента нет. И также, попрежнему, обитатели верховий Енисея - сойоты, урянхи, дархаты - остаются сойотами, урянхами и дархатами; также различные отрасли калмыцкого народа - дурботы, элюты, торгоуты и т. д. переносятся с своими шатрами вдоль степи, чуждаясь китайских оседлостей. Я не говорю уже про народы турецкой расы, оседлых малобухарцев, дунганей и кочевых киргизов: эти варвары всегда оставались в живой оппозиции Китаю уже потому, что они мусульмане, а китайцы язычники, и что пекинскому правительству не удалось ни наградами, ни ласками привлечь их вождей или же открытой войной и коварством их истребить в конец.

   Коснемся сначала северной половины западного края. Она образует то, что в географиях принято называть Чжунгариею, и что в частности состоит: а) из Илийского края; b) из так называемой северной тянь-шанской линии, от Баркуля и Урумци до Чугучака, ныне разрушенного; с) из калмыцких земель по верхнему Иртышу; d) из калмыцких же гористых и частью лесистых земель по южно-алтайским отклонам, и е) наконец из земель полу-земледельческих, полу-охотничьих финских племен в бассейне верхнего Енисея. Весь этот обширный и разноплеменный край до последних событий управлялся китайцами из трех главных центров: Урумци, Кульджи и Улясутая, где были расположены китайские войска. Но владычество Китая было тут почти фиктивным, за исключением узких полос у подножия гор, где довольно хорошее орошение почвы давало возможность водворить ряд китайских земледельческих, торговых и военных колоний. Все туземное население едва-едва повиновалось китайским властям, часто предаваясь бунтам и грабежам. Особенно илийский бассейн, куда, однако, пекинское правительство переселяло и китайцев, и туркестанцев, и даже маньчжуров, всегда был центром инсурекционных движений. Эти движения повторились и теперь, когда восстание охватило весь запад Небесной Империи, и вероятно надолго, если не навсегда, отторгло от нее Чжунгарию. Восстание это родилось, к северу от Тянь-шаня, в начале 1860-х годов и ныне привело частью к образованию мелких ханств, как в Кульдже, частью к анархии, царствующей в степи на север и восток отсюда. Знамя инсурекции было поднято мусульманами, и жертвами ее стали не только китайские правительственные лица и войска, но так-же земледельческие и правительственные выходцы из Срединного Царства. Около 14,000 последних бежали в наши пределы; другие были истреблены. От поселений маньчжуров, солонов и сибо почти ничего не осталось. Города Урумця, Кульджа, Чугучак и др., лежащие среди взволнованного края и имевшие китайские гарнизоны в особенно устроенных крепостях, были взяты 30-го октября 1870 года; ту же участь испытал Уля-сутай, главный город северной Монголии, а теперь дунгане грозят Урге.

   Ниже я скажу, как незначительны были военные силы Китая в западном крае вообще, т.е. в Чжунгарии и Туркестане, и как, следовательно, малы были шансы успеха китайцев с самого начала восстания, несмотря на то, что, конечно, еще в 1862 году, по словам цзяньцзюней, в Кульдже и Урумци, все обстояло благополучно; теперь же перейду к беглому очерку, соседнего Чжунгарии с юга, восточного Туркестана. В 1857 году там началось серьезное волнение, произведенное мусульманскими туземцами турецкой расы, которые пожелали восстановить свою независимость и выдвинули на первое время вождем свирепого и невежественного Валихана-тюря, потомка прежних владетелей Кашгара. В это время, именно в 1858 году, туда был послан наш агент Чокан-Валиханов, молодой офицер из киргизов. С его поездки утвердилось у нас мнение, что восточный Туркестан имеет большое население, что-то в роде б, 10 и даже 30-ти миллионов душ, что следовательно, это страна, могущая образовать сильное государство. Это, мм. гг., положительная ошибка. Кто бывал в Средней Азии тот знает, что места годные под селения находятся там лишь в узких полосах под горами, как, например, у нас в заилийском крае. В Алтышаре эти, полосы должны быть особенно узки, потому что он лежит у южных покатостей Небесных гор иссушаемых солнцем и совершенно Лишенных лесов даже вблизи снежной линии. Легко понять, что полоса в каких-нибудь 5-8 верст шириной хотя бы и в 1,500 верст длины, ее может вмещать более двух или 2 1/2 миллионов душ. И в самом деле по новейшим свидетельствам очевидцев, даже в знаменитом Кашгаре, важнейшем городе Туркестана, есть едва ли каких-нибудь 20,000 душ вместо предполагавшихся 70-90,000. Поэтому говорить о возможности образования тут сильного государства не стоит труда; но образование государства опасного соседям здесь очень возможно, потому что добраться до Туркестана откуда бы то ни было - из Китая, из Индии или из России - нелегко через высокие горы, а влияние политическое на соседние части России и Китая обеспечено для владельцев восточного Туркестана единоплеменностью и единоверием киргизов и других средне-азиатских племен. Китайцы хотя и понимали эту опасность, особенно после бунта 1820-х. годов, но не умели отстранить ее, вследствие конечно, того, что часто сменяемые вонные начальники немогли хорошо всмотреться в истинное состояние края, да и ни о чем больше не думали, как брать взятки и писать в Пекин что все обстоит благополучно. Восстание сначала ограничивалось одним Кашгаром и соседними ему городами; потом, мало по малу распространилось на Яркент, Аксу и, наконец, в последние годы на всю южную подгорную полосу Тянь-шаня, до самого Хами. Китайцы были отовсюду выгнаны, и для них ничего более не осталось как высылать новые армии через, степь, про которую их собственная государственная географии говорит, что она "населена злыми духами", потому что целые караваны иногда засыпаются песком По всей вероятности, возвращения их в Туркестан и не случится особенно после того, как восстание приобрело единого и официального главу в лице Якуб-бека, коканского проходимца, утвердившегося в Кашгаре и простирающего свои виды не только на восточный Туркестан, но и на Чжунгарию. Революция туркестанская находит притом сочувствие в одном неумолимом и могущественном сопернике Китая - в Англии, которая через Индию и Кашемир посылает в Яркент оружие, подобно тому, как это она делает через Афганистан с Бухарою и Хивою. Единственным благоприятным выходом из трудного положения для Китая было бы содействие наше, удар с севера на свирепого и уже враждебного нам Якуб-бека. Эту печальную обязанность нам, вероятно и придется исполнить, хотя бы из чувства самосохранения и сознания своих интересов в ближайшем будущем. Если же смотреть вдаль, то подобный удар на возникающее у пределов наших мусульманское государство, под влиянием Англии, есть для нас необходимост. Только позволительно желать не завоевания страны, в которой средним числом можно построить одно селение на какие-нибудь 500-700 квадратных миль, и которая, следовательно, была бы нам в убыток, а лишь искоренения в ней элементов, враждебных спокойствию в Средней Азии, А затем я готов сказать, что если уж нужно водворить в Туркестане владычество какой-нибудь большой державы, то пусть это будет снова Китай, которого интересы тождественны с нашими в Средней Азии, и которого дружба по этому самому надежна и притом доказана двухвековым миром. Некоторую услугу китайцам мы уже и сделали, выслав в мусартский проход, между Аксу и Кульджею, отряд, который, прерывает военную связь туркестантских инсургентов с илйскими; но это еще не все. Необходимо, по крайней мере, занять еще Урумци, чтоб, как выразился один из просвещенных наших администраторов в этих краях, ударить дунганское восстание в лоб и дать возможность китайцам придти из-за Гоби и найти готовый опорный пункт.

   Остановимся, мм, гг., на этих политических данных относительно средне-азиатских владений Китая и обратимся к собственно-военным подробностям относительно всего степного края, причисляемого на картах к Небесной Империи. Я уже упомянул, что силы китайцев были тут всегда невелики; в самом деле, если рассмотреть росписание отрядов в Монголии, Чжунгарии и Турксетане и исключить илийский оазис, то откроется, что на каждые 100 квадратных миль было едва ли 20 солдат, и притом каких? плохо-вооруженных, недисциплинированных, дурно содержимых и приобыкших более заниматься торговлею и земледелием, чем военным искусством. Вот это росписание в том виде, как оно было до начала дунганского восстания:

	Маньчжуров	Китайцев.
Улясутай	50	и 240	580 цзянь-цзюнь в улясутае
Кобдо	50	" 240

   Илийский край, под начальством цзянь-цзюня в Кульдже:

Маньчжуров	7,064	Всего более 14,000, расположенных по городам, селениям и постам (в частности, в Чугучаке 1,300 человек). Элюты суть туземцы, малонадежные.
Солонов	1,105
Сибо	1,017
Чахаров	1,794
Элютов	3,411

   Тянь-шанские лини, северная и южная; цзянь-цзюнь в Урумци:

Урумцы	3,456
Баркуль	1,111
Куча	1,110
Турфан	582
Карашар	293
Аксу	65	маньчжуров и 400 китайцев.
Уш	140	" " 650 "
Кашгар	331	" " 626 "
Янгисар	80	" " 196 "
Яркент	212	" " 650 "
		Всего около 10,000 "

   Значительная часть этих людей была размещена малыми партиями на постах и, следовательно, могла быть всегда захвачена инсургентами, как то и случалось в действительности. Число таких постов было, например, около Кашгара 16, около Яркента 16, около Аксу 12 и проч. Кроме того, хотя солдаты почти все считались конными, но по большей части не имели лошадей; а между тем, в степях конница - необходимость: иначе неприятеля не настигнешь. У нас, когда гонялись за Кенисарою, то посылали казаков даже о-дву-конь; китайцы же едва ли и половину своего воинства могли посадить на седло, Порядочной артиллерии, ракетных команд, подвижных магазинов и т. п. также, разумеется, не было. Крепостцы, в которых содержались гарнизоны, были ничтожны в фортификационном смысле.

   Этим я мог бы, мм. гг., заключить нашу сегодняшнюю беседу, если бы, желая дать хотя общее, но, по возможности, всестороннее понятие о соседних нам частях Китая, не чувствовал надобности утрудить внимание ваше некоторыми подробностями топографическими, именно о дорогах, ведущих из Срединного Царства к нашей границе. Я уже заметил, что по этим дорогам скорее можно ожидать движения от нас в пределы подвластных Катаю земель, чем обратно; следовательно, тем любопытнее нам знать эти пути. Общее их свойство, на которое я хотел бы обратить особенное внимание ваше, состоит в том, что чем они восточнее, тем удобнее для движения войск (за редкими исключениями), ибо, с удалением на запад, Средняя Азия становится все пустыннее и пустыннее. Вот эти дороги:

   1. От устья Тумень-улы чрез Хунь-чунь к Нингуте и оттуда в Гирин, дорога колесная, хотя, по -китайскому обычаю, плохая; проходит долинами между гор и частью по горам, богатым лесами. Население вдоль дороги оседлое, хотя негустое.

   2. От устья Суйфуна вдоль по этой реке и потом через горы в Нингуту: те же особенности.

   3. От устья Мурени вдоль по этой реке опять в Нингуту, вьючная дорога, с редким населением.

   4. От берегов Усури по рекам Шибхулипу, Думани и Нору - тропинки, ведущие в Сань-син.

   5. От станицы Михайло-Семеновской на Амуре по Сунгари до Гирина - путь удобный для пароходов. От устья Хурхи можно ехать в Гирин и прямо, сухим путем, по населенной стране, колесною дорогою. По Хурхе в Нингуту есть только лодочный путь.

   6. От Айгуна через Мергень, Цицикар, Бедунэ в Гирин же - почтовая дорога, хорошо населенная и теперь нам подробно известная.

   7. От Айгуна через Цицикар же или Бедунэ прямо к Пекину, через восточно-монгольские аймаки - колесные пути.

   8. С Аргуни, именно от Цурухайту, плохая колесная дорога, по горам и лесам в Мергэнь.

   9. Оттуда же, и такая же, хотя и считающаяся от Хайлара почтовою, дорога в Цицикар.

   10. С Аргуни же, именно от Абагайту, мимо озер Далай и Буир и потом вдоль последних отклонов Хингана - дорога степная, но еще богатая водою и травами.

   11. От караула Цаган, Улуевскою степью, через Кэрулюн и потом почти прямо по меридиану - кратчайшая дорога из наших владений в Пекин; относительно травы и воды, впрочем, менее удобная, чем предидущая.

   12. Дорога с верхних частей Онона через верхние же части Кэрулюна и потом степью в Ду-ши-кхэу и далее в Пекин - вьючная, бедная вфлою, на севере и юге гористая.

   13. Кяхто-калганские пути, через Ургу, в числе трех или четырех, все вьючные, бедные водою и травами. По нужде можно иметь двухколесные повозки, но не тяжелые, ибо много песков. Особенно почтовая дорога на Саир-усу и длинна, и богата песчаными степями.

   14. Вьючная тропинка из Тункинского края на озеро Косогол и оттуда по реке Селенге.

   15. Вьючная дорога из Минусинска через Саян и Танну в Улясутай. Воды, травы и дров в северной половине довольно; южная степь, впрочем, тоже не безводная.

   16. От караула Суок, на Алтае, в Кобдо и Улясутай, дорога гористая, степная и нам хорошо известная.

   17. Вьючная дорога с поста Чингистая на Черный Иртыш.

   18. Вьючные же от озера Зайсана по Черному Иртышу в Кобдо.

   Все четыре последние дороги в Улясутае выходят на одну, идущую далее, к станции Саир-усу и Калгану. Это самые длинные степные пути, которые никогда не будут важными в торговом отношении, как бы того желали некоторые. Войска по ним могут ходить только мелкими партиями и лишь с вьючным обозом.

   19. От развалин Чугучака на Кур-кара-усу, Урумци и Хами дорога степная, но в большей части протяжения удобная для езды на колесах и более населенная, чем все предидущие, за исключением NoNo 5-го и 6-го.

   20. Дороги из Семиреченского края через проходы в горах Алатау: Уйген-таш вьючная и Алтын-имель - плохая колесная.

   21. Из Верного и укр. Илийского в Кульджу вдоль подгорий и по степи - три пути вьючных и даже колесных.

   О путях через Небесный хребет я не буду распространяться, потому что все они плохие горные тропинки и лежат скорее в наших владениях, чем в китайских, а потому не принадлежат к предмету наших бесед.

  

  

   1. См "Военный Сборнике" 1871 г. No 8.

   2. Из европейских синологов занимались собиранием сведений о военных силах Китая главнейше Уэд, Дерби и наш о. Иоакинф. По разновременности их работ самые данные их не сходятся, как то и естественно. Следующая таблица переведена с китайского Уэдом, теперешним английским поверенным в делах в Пекине.

   3. Цян-фын-ин, передовой корпус составляет часть пекинского гарнизона состоит из маньчжуров и монголов, выборных из всех 8-ми знамен. В Пекине содержит караулы у ворот дворца, а в походе составляет авангард

   Ху-кьюн-ин - манчжуры и монголы всех 8-ми знамен, стрелки и кавалеристы в Пекине служат за рассыльных, а не войне за фланкеров.

   Мао-ки-ин - самый многочисленный корпус при нем хозяйственные управления всех 8-ми знамен.

   Кян-чжуи-ин - легкий корпус которого назначение быть впереди штурмовых колон и служит проводниками.

   Хо-хи-ин- артиллеристы из всех 8-ми знамен; на половину в Пекине на половину вне его.

   Бу-кью-ин - жандармы, пешие из самых здоровых потомков прислуги новых маньчжурских завоевателей.

   Юань-мин-юаньская - дивизия состоит из людей всех 8-ми знамен и всех 3-х наций (манчжуров, монголов и китайцев).

   Подробности и дислокации войск в Чжили и Манчжурии будут приведены в обозрении северных окраин китайской империи, пограничных с Россиею.

   4. Из 10,000 ружей, полученных от России. 2,000 были оставлены в Калгане, три в Сюань-хуа-Фу; но где находятся теперь вооруженные ими войска я не знаю; вероятно сражаются против магометан.

   5. Но сухие топографические описания гор, дорог, городов и т. п. находяться в изобилии

   6. До декабря 1869 года их было сделано всего 300 штук, и несколько тысяч гладкоствольных ружей.

   7. Можно прибавить, что, не ограничиваясь морем, англичане ищут проложить в Китай сухопутную дорогу из Индии. Капитан Купер уже несколько лет пытается пройти с Буремпутера на Ян-цзе-Кин, где расстояние всего 350 или 400 верст.

   8. Заметим, что настоящие сведения о маньчжурских войсках в Шень-цине резко различаются от помещенных в Военно-Статистическом Сборнике и взятых у о. Иакинфа, который повидимому смешал провинцию Шень-цин с городом Шень-цином, т.е. Мугденом. Но они весьма близко подходят к обнародованным в 1857 г. профессором Васильевым, у которого я, для избежания ошибок, заимствовал орфографию собственных имен, несколько иную чем у г. Дерби, которому обязан таблицею. Впрочем, и сведения г. Васильева не во всем сходны с настоящими, конечно по случаю разновременности китайских источников, из которых они почерпнуты... То же нужно разуметь и про две остальные провинции.

   9. При войсках в городе Гирине находятся в небольшом числе речные джонки.

   10. Которые считаются храбрейшими солдатами в Китае и все искусные стрелки-звероловы.

   11. Тусету-хан, Цецен-хан, Джасакту-хан и Соин-ноин.

  

   Текст воспроизведен по изданию: О современном состоянии современных сил и средств Японии и Китая по данным 1869-1870 годов. Публичные чтения в академии генерального штаба // Военный сборник, No 9. 1871

  

   текст - Венюков Д. 1871

   сетевая версия - Тhietmar. 2009

   OCR - Николаева Е. В. 2009