Витте Сергей Юльевич - Царствование Николая Второго. Том 2. Главы 46 - 52.

гловитов спросил Родзянко: "Что это, угроза?" На это Родзянко ответил: "Нет, предупреждение).

   В собрании октябристов было выдвинуто имя сенатора Трусевича, как лица, которому должно быть поручено расследование этого дела. Об этом Родзянко тоже сообщил Щегловитову, который сказал, что и он думал об этом кандидат. Так ли это или нет, но во всяком случае Трусевичу поручено расследование этого дела. В газетах, говорил затем Гучков, сообщалось также, что в Киеве состоялось соглашение между националистами и октябристами. Это не совсем так. Во-первых, в Киеве не были все представители обеих партий, а присутствовавшие, конечно, не могли брать на себя смелости решать за всю партию. Действительно, на могиле Столыпина октябристы и националисты объединились больше в общем чувстве скорби по поводу утраты Столыпина, но никаких решений и обязательств принято не было. Несомненно одно, что октябристы пойдут теперь с националистами по всем вопросам, по которым они могут идти совместно, например, по финляндскому вопросу. Но это совместное хождение будет только до известного предела. Например, в вопросе о церковно-приходской школе, если националисты не пожелают подчинить ее светской власти, октябристы за ними не пойдут; также разойдутся националисты с октябристами и по вероисповедному вопросу.

   В заключение Гучков благодарил членов партии, собравшихся сегодня. Собрание аплодисментами подтвердило свою солидарность с заявлениями Гучкова о совместной тактики националистов и октябристов.

   Сегодня же вечером со скорым поездом Гучков уехал в Петербург.

  

  

   А. И. Гучков прислал нам письмо, в котором просить заявить, что заседание центрального комитета Союза 17 октября в Москве было закрытое, представители печати на нем не присутствовали и этим, очевидно, объясняется, что сообщение нашего московского хроникера о произнесенных г. Гучковым речах совершенно не соответствует истине.

  

  

  

   Граф С. Ю. Витте просит нас напечатать нижеследующее:

   В "Новом Времени" от 15 сего сентября, в отделе "В обществах и собраниях" помещен отчет о заседании центрального комитета союза 17 октября. В этом отчете говорится, что будто бы А. И. Гучков в своей речи, между прочим, сказал следующее: (Следует цитата из приведенного выше отчета от слов "первый раз Гучков..." до слов "Все это дало настолько близко и настолько известно, что оратор не счел нужным о нем распространяться"),

   В этом изложении содержится целый ряд сведений и утверждений, несоответствующих истине.

   {530} 1. Графом Витте в совещании, о котором идет речь, были приглашены следующие общественные деятели: Д. Н. Шипов, которому был предложен пост государственного контролера; А. И. Гучков, которому был предложен пост министра торговли; князь С. Н. Трубецкой, которому был предложен пост министра народного просвещения; князь Урусов, которому предполагалось предложить пост министра внутренних дел, и М. А. Стахович, которому ничего не было предложено, так как он сразу заявил графу Витте, с которым находится до ныне в самых дружественных отношениях, что желает баллотироваться в члены Государственной Думы и потому не считает удобным принять какой либо правительственный пост, остальные же лица, в том числе и А.И. Гучков, не отказывались принять портфелей и только ставили некоторые условия. Bcе эти деятели, кроме князя Урусова, были известны графу Витте, князь же Урусов был рекомендован ему, на пост министра внутренних дел князем А. Д. Оболенским. Кроме вышеуказанных лиц и графа Витте в сказанном совещании принимал еще участие только князь А. Д. Оболенский.

   2. Из предварительных, до совещания, объяснений с князем Урусовым графу Витте сделалось известным, что князь совсем не знаком с организацией и функциями русской секретной полиции, и потому ему не был предложен пост министра внутренних дел. По той же причине граф Витте не мог последовать совету совещания принять самому, оставаясь председателем совета министров, этот пост. Во время совещания князем А. Д. Оболенским был также предложен на пост министра внутренних дел саратовский губернатор П. А. Столыпин. Некоторые из присутствовавших отнеслись к этому предложению сочувственно: двое заявили, что Столыпина не знают; один заявил, что, насколько ему известно, Столыпин в своих действиях и мнениях не определенен и изменчив. Граф же Витте на это предложение никак не реагировал, никакой депеши Столыпину не давал и не предполагал давать, находя, что предлагаемый кандидат не может занять место министра внутренних дел, не будучи знаком с некоторыми частями министерства и, главным образом также, как и князь Урусов, не будучи совсем знаком с организацией и функциями русской секретной полиции. Поэтому граф Витте на пост министра внутренних дел с самого начала совещания предложил П. Н. Дурново и настаивал на этом предложении, сознавая всю ответственность, которая на нем лежит, в случае катастрофы по неопытности министра внутренних дел, - подобной той, которая произошла в Киеве и которая могла иметь еще неизмеримо более ужасные последствия, не произошедшие не вследствие распорядительности и опытности министра внутренних дел, а по Божьей милости.

   Если подобная катастрофа оказалась возможной через пять лет после оставления графом Витте поста председателя совета и после засвидетельствования "успокоения", то тем паче их графу Витте следовало опасаться во время полной смуты конца 1905 и первой половины 1906 годов, когда граф Витте был премьером.

   3. В первом заседании совещания между графом Витте и вышеупомянутыми общественными деятелями последовало принципиальное согласие по всем главным вопросам, за исключением вопроса о назначении министра внутренних дел. Граф Витте настаивал на назначении Дурново, а общественные деятели, за исключением князя Урусова, высказывались против этого назначения. Князь Урусов убеждал своих коллег по совещанию, в виду трудного {531} момента и невозможности медлить, согласиться на назначение Дурново и, с своей стороны, чтобы показать пример, заявил, что готов принять пост товарища Дурново по министерству. Вследствие такого разногласия заседание совещания было отложено на несколько часов. В следующем заседании Шипов, Гучков и кн. Трубецкой заявили, что они не могут войти в министерство, где будет Дурново, а граф Витте заявил, что он сожалеет, что лишается столь почтенных коллег, но не может отказаться от назначения Дурново.

   Поэтому образование министерства с общественными деятелями не состоялось и Дурново был назначен, но только управляющим министерством внутренних дел, хотя графом Витте был представлен в министры. Товарищем Дурново одновременно был назначен князь Урусов, а о назначении Лопухина товарищем министра внутренних дел не было ни в совещании, ни вне его и речи. Лопухин не мог входить в предположения графа Витте уже потому, что он был правой рукой В. К. Плеве.

   4. Заявления, будто бы сделанные г. Гучковым в сказанном заседании, о том, что граф Витте был негласным вдохновителем правой группы членов Государственного Совета и лидера ее Дурново, "его друга", безусловно ошибочны. Всем членам Государственного Совета правой группы это отлично известно. Граф Витте ни в правой и ни в какой иной группе не состоял и не состоит. С Дурново у него сохранились хорошие личные отношения, но вследствие разномыслия по многим принципиальным вопросам они виделись редко и избегали деловых разговоров. В частности по делу о миссии в Японии граф Витте не принимал никакого участия, и все это дело проходило в его отсутствие. По делу о штатах морского министерства граф Витте указал на точный смысл законов так, как он их понимал, когда составлял. Правительство же Столыпина толковало эти законы в смысле ограничительном по отношению власти Монарха, а затем, когда Его Величество не одобрил это толкование, то то же правительство в исключительном порядке растолковало те же законы в смысле значительно более широком, нежели их комментировал граф Витт. По делу о земствах в западных губерниях, граф Витте и многие члены правой группы совершенно по различным и даже противоположным мотивам высказались против предложения правительства - и граф Витте до сих пор держится убеждения, что принятое решение породит массу недоразумений и толков.

   От редакции. Сообщение А. И. Гучкова о том, что отчет нашего хроникера о речах, произнесенных в заседании центрального комитета союза 17 октября, не соответствует истине, графу С. Ю. Витте известно.

  

  

  

   М. г. В No 12765 Вашей уважаемой газеты помещено письмо графа С. Ю. Витте с возражением против некоторых мест того доклада (кстати, с большими искажениями переданного в газетах), который был сделан мною {532} в заседании центрального комитета союза 17 октября. В общем граф Витте излагает правильно ход дела с первой попыткой образовать правительство, как тогда называлось, из "общественных деятелей", и не вступает ни в какие противоречия с той версией, которая была сообщена мною в моем докладе. Однако, встречаются подробности, которые представляют известный интерес, но, за давностью времени, или запамятованы графом Витте, или сохранились в его памяти в искаженном виде. И не мудрено: ведь среди той кипучей работы по постройке новой России на основах манифеста 17 октября, которой, казалось, был поглощен новый председатель совета министров, те переговоры, которые он вел с группой общественных деятелей, представляли для него небольшой эпизод, который мог и не сохранить отчетливого следа в его памяти. Внимание его собеседников было более пристально и могло оставить более резкий отпечаток в их воспоминаниях об этих событиях.

   Главным пунктом разногласия в переговорах явился, действительно, вопрос о замещении поста министра внутренних дел. Граф Витте с самого начала весьма категорически высказал, что единственным его кандидатом на этот пост является П. Н. Дурново (тогда товарищ министра, заведывавший полицией).

   Главным доводом в пользу этого кандидата выставлялось его близкое знакомство с делами полиции, охраны, борьбы с революционными партиями: "он держит в руках все нити". Собеседники графа Витте не менее категорически возражали против этой кандидатуры. Возражения их имели в виду не столько политическую, сколько моральную фигуру кандидата. ведь политическая физиономия господина Дурново в то время еще мало обрисовалась, а я лично имел некоторые веские данные, чтобы считать будущего борца против революции не столь непримиримым реакционером, каким, он, видимо, перейдет в потомство. Я имел основание считать его достаточно гибким и покладистым, чтобы сделаться верным слугою всякого политического порядка, лишь бы этот порядок был прочен. На основании этих данных я легко мог себе представить господина Дурново в качестве министра внутренних дел при том конституционно-монархическом строе, который был заложен манифестом 17 октября, правда, при условии, чтобы этот строй был вне посягательств.

   Повторяю, главные возражения против этой кандидатуры относились к нравственной личности кандидата, к событиям из его прошлого, между прочим и к тому происшествию, которое нашло себе характеристику в одной Высочайшей отметке. Горячим защитником кандидатуры господина Дурново явился, действительно, князь С.Д. Урусов, впоследствии член первой Государственной Думы. "Дурново лучше, чем его репутация", - говорил нам этот защитник, который и поступил вполне последовательно, согласившись идти к господину Дурново в помощники, в то время, как другие собеседники наотрез отказались сделаться его коллегами.

   Может быть, не изгладилась из памяти графа Витте еще одна подробность этого эпизода. Был момент, правда, непродолжительный, когда он уступил своим собеседникам и отказался от своего кандидата. Все описываемое происшествие имело место сейчас же после манифеста 17 октября, когда царствовала самая широкая, я бы сказал, необузданная свобода печати. Председателю совета министров было доложено, что в распоряжении некоторых редакций имеется ужасающий материал разоблачений из прошлого его кандидата, что громовые статьи готовы в наборе и ждут только появления указа {533} о назначении нового министра, чтобы вылить ушаты грязи и на него, и на все правительство, принявшее ответственность за такое назначение.

   То, чего не могли достигнуть наши доводы в томительные дни длящихся переговоров, то в миг было достигнуто призраком скандала. Надо отдать справедливость графу Витте, что общественное мнение всегда представлялось ему силой, с которой следует ладить и за которой стоит ухаживать. Кандидатура господина Дурново пала, и тогда-то начались поиски новых кандидатов. Впервые тогда для меня прозвучало имя П. А. Столыпина.

   Граф Витте прав: имя это было названо князем А. Д. Оболенским, который очень горячо отозвался о выдающихся способностях саратовского губернатора. Кое кто подтвердил, кое кто отозвался незнанием. Определенно помню: отрицательного отзыва, о котором пишет граф Витте, никто не делал. Вероятно, граф Витте впадает невольно в весьма естественную ошибку, перенося свое позднейшее отрицательное суждение о личности покойного председателя совета министров на тот момент первого знакомства с самым именем его.

   В это же время всплыла и кандидатура господина Лопухина, бывшего директора департамента полиции при Плеве, а впоследствии эстляндского губернатора. Лопухин был назван князем Е. Н. Трубецким, который, в качестве его двоюродного брата, мог, конечно, лучше других судить о степени пригодности его к роли руководителя нашей внутренней политики. Кандидатура эта была, однако, можно сказать, одним взмахом устранена самим графом Витте, который напомнил о трусливом поведении эстляндского губернатора, позорно капитулировавшего в дни свобод в Ревеле. Позднейшая печальная история бывшего директора департамента полиции только подтвердила справедливость отрицательного к нему отношения графа Витт.

   Вскоре однако произошла новая перемена. При возобновлении переговоров граф Витте заявил собеседникам с прежнею категоричностью, что он не может обойтись в своем кабинете без П. Н. Дурново. Нам оставалось только предостеречь в последний раз против той злосчастной точки зрения, в силу которой в основу выбора лица для руководства нашей внутренней политикой и, следовательно, в основу всей этой политики, ставились интересы охраны, политического сыска и борьбы с крамолой. Нам казалось, что при всей важности этих задач, они не должны заслонить собой ту необъятную область вопросов внутренней политики, которая при нормальных условиях должна бы составлять главное содержание деятельности государственной власти.

   В частности, возвращаясь к личности будущего министра внутренних дел, я говорил графу Витте: "Призывая к власти нас, людей с воли, вы ищете не хороших техников, не хороших ведомственных министров. Среди ваших чиновников вы найдете на эти роли людей лучше нас. Вам нужны общественные деятели, которые принесут с собой, как бы авансом, в кредит, известную долю общественного доверия со стороны тех кругов, которые они представляют. Если бы мы, уступая вашим доводам, согласились стать коллегами господина Дурново, общественное мнение в миг развенчало бы нас, мы потеряли бы общественное значение, а, следовательно и всякую цену для вас. В таком случае возьмите ведомственных министров: они вам более подходящи".

   Переговоры были прерваны. Кабинет составился при участии П. Н. Дурново. Граф Витте, как видно, остался вполне доволен своим выбором, но и мне также не приходится раскаиваться в своем поведении.

   {534} Трудно возражать против последней части письма графа Витте, в которой он отрицает свои связи с правым крылом Государственного Совета и теми реакционными, внепарламентскими кругами, которые вели такую упорную и, теперь надо признать, такую успешную борьбу с покойным председателем совета министров.

   Был ли граф Витте вдохновителем этого похода? При настоящем состоянии наших исторических источников это трудно доказать документально, но для тех, кто, как а, стоял вблизи политической сцены последнего времени, была ясно видна та опытная, искусная рука, которая из-за кулис расставляла фигуры и дергала марионетками. Во всяком случае, общность конечной цели - борьба против нового политического строя, общность ближайших тактических задач, в числе которых первой являлось устранение того лица, которое было убежденным сторонником этого строя и стояло поперек дороги всяких реакционных политических экспериментов, эта общность являлась результатом, если не сговора, то внутреннего сродства. А что приемы борьбы у этих единомышленников были разные, то кто же не знает, что своеобразная личность графа Витте избегает действовать шаблонами и ходить проторенными путями?

   Тяжкое время пережито нами. И пережито ли? На этом, сравнительно коротком периоде нашей истории, начиная с войны, сколько скопилось ошибок, преступлений, тяжких ответственностей. А сама война и ее причины, ее течение, ее исход... Разве победа была так невозможна? Разве нашу несчастную армию, истекавшую кровью, разве ее поддержали? Много явилось теперь "спасателей" отечества. Из всех щелей и нор выползают они. А где они тогда были? Ведь, как известно, этих "спасателей" всегда является тем больше, чем меньше отечество нуждается во спасении. Многие из них тогда еще не решили, по какую сторону баррикады стать, "не знали, желать ли им побед нашей армии". Суд человеческий уже опоздал, суд истории не наступил.

   А перед этим судом покойный Петр Аркадьевич Столыпин явится с иным титулом, чем титул министра полиции.

  

  

  

   Вследствие отказа редакции "Нового Времени" поместить полностью мое письмо в редакцию, прошу вас напечатать его в вашей газет.

   Только что получил "Новое Время" от 27 сего сентября, в котором помещено письмо А. И. Гучкова по моему адресу.

   Прежде всего напоминаю, в чем дело.

   В "Новом Времени" появилось подробное изложение речи, произнесенной многоуважаемым А. И. Гучковым в Москве по поводу возмутительного убийства П. А. Столыпина, - причем в этой речи многократно говорилось обо мне. На другой день в той же газете была помещена маленькая заметка, что А. И. Гучков просить заявить, что речь его была передана неверно и некоторые места изложения не соответствуют истине и но что именно из напечатанной обширной речи соответствует истине и что нет, об этом {535} умалчивалось. Так как большинство того, что было напечатано относительно меня, именно и не соответствовало истине, то я почел нужным дать разъяснения, которые были напечатаны в "Новом Времени", от 25 сего сентября.

   А. И. Гучков ныне признает, что мои разъяснения в общем изложены правильно, а, следовательно, многие факты в речи А. И. Гучкова, т а к, как они были переданы в "Новом Времени", не соответствуют действительности. "Но встречаются подробности, говорит А. И. Гучков, которые представляют известный интерес и которые запамятованы графом С. Ю. Витте". Какие это подробности?

  

   "Главным пунктом разногласия (в совещании с общественными деятелями), говорит А. И. Гучков, явился, действительно, вопрос о замещении поста министра внутренних дел. Граф Витте с самого начала высказался, что единственным его кандидатом на этот пост является П. Н. Дурново (тогда товарищ министра внутренних дел, заведывающий полицией)" (sic!). "Главным доводом в пользу этого кандидата выставлялось его близкое знакомство с делами полиции, охраны, борьбы с революционными партиями: "он держал в руках все нити". "Собеседники графа Витте (кроме князя Урусова), не менее категорически возражали против этой кандидатуры". Далее А. И. Гучков говорит: "может быть, не изгладилась из памяти графа Витте одна подробность этого эпизода. Был момент, правда, непродолжительный, когда он уступил своим собеседникам и отказался от своего кандидата". "Ему было доложено, что в распоряжении некоторых редакций имеется ужасающий материал из прошлого его кандидата, что громовые статьи готовы в наборе и ждут появления указа о его назначении, чтобы вылить ушаты грязи на него, и на все правительство, принявшее ответственность за такое назначение".

   Вот это есть первая подробность, которая мною запамятована...

   В совещании с общественными деятелями, как я уже писал, я выставил единственного кандидата (по тому времени) на пост министра внутренних дел - П. Н. Дурново, и высказал тогда же доводы к такому моему бесповоротному решению. Но доводы эти были несколько иные, нежели те, которые изложены выше. А. И. Гучков или запамятовал, или ему не было известно, что Д. И. Дурново, хотя тогда и был товарищем министра внутренних дел, но не заведывал полицией и не имел к ней касательства, а потому я никак не мог указывать на это обстоятельство в пользу моего кандидата. П. Н. Дурново заведывал полицией в качестве директора департамента при министрах внутренних дел - графе Толстом и Иване Николаевиче Дурново, затем был сделан сенатором. Потом, через несколько лет, он был приглашен на пост товарища министра внутренних дел Д. С. Сипягиным и оставался на этом посту при Сипягине, Плеве, князе Святополк-Мирском и Булыгине, но не при одном из этих министров не заведывал полицией, и не имел в ней прямого касательства, а заведывал почтами и телеграфом. При А. Г. Булыгине всею полицией, на особых правах, заведывал генерал Трепов, а ближайшими его помощниками были директор департамента полиции, ныне сенатор, Гарин, а его действительным помощником - Рачковский.

   В это ужасное время смуты и неурядицы, после 17 октября, я и принял пост председателя совета министров и собрал совещание с некоторыми общественными деятелями, которым было предложено войти в {536} мое министерство. Доводы, которые я им тогда представлял в пользу моего решения представить на пост министра внутренних дел П. Н. Дурново, были следующие. Я высказал, что у нас со времени уничтожения при графе Лорис-Меликове третьего отделения, к сожалению, заведывание всею, как секретной, так и наружной полицией соединено с обширнейшим министерством внутренних дел. Что на пост министра внутренних дел нашлись бы лица, которые удовлетворили бы всех присутствующих в совещании, но между ними нет лица, которому известны организация и функции русской секретной полиции. В настоящее время, говорил я, разъединить полицию от министерства внутренних дел, что необходимо сделать в будущем, невозможно, хотя бы уже потому, что это даст повод кричать, что после 17 октября прежде всего восстановили ненавистное в свое время III-е отделение. С другой стороны, смута охватила всю Империю, а потому, по лежащей на мне ответственности за безопасность Царствующего Дома и за жизнь граждан Российской Империи, а считаю необходимым, чтобы министр внутренних дел, вступающей в управление в момент революции, мог бы сразу взять в руки весь полицейский аппарат и с надлежащей компетентностью им управлять: дабы не было Азефов, Богровых и других многочисленных, по выражение погибшего министра внутренних дел. "идейных добровольцев", к которым он причислил также "Казанцева", и которые расплодились тысячами за последнее время. Для того, чтобы назначить на пост министра внутренних дел человека, которому сейчас же придется принимать решительные меры в области полиции, а не учиться и ссылаться на других, мне приходится выбирать, говорил я, или из сотрудников и учеников В. К. Плеве, или из сотрудников генерала Трепова, или предложить пост министра внутренних дел П. Н. Дурново, человеку твердому, решительному и знающему организацию русской секретной полиции.

   Вот какие доводы в пользу выбора П. Н. Дурново мною были представлены, - выбора, который мною был бесповоротно решен до совещания, а потому я думаю, что А. И. Гучкову показалось, что во время совещания был не продолжительный момент, когда я отказался от своего кандидата. Но, во всяком случае, был ли такой момент, или нет, это такая подробность, которая едва ли имеет какое-либо значение для дела.

   В заключение своего изложения рассматриваемого эпизода, А. И. Гучков замечает: "Переговоры были прерваны. Кабинет составился при участии П. Н. Дурново. Граф Витте, как видно, остался вполне доволен своим выбором, но и мне не приходится раскаиваться в своем поведении".

   Я действительно остался доволен своим выбором в том отношении, что во время полнейшей смуты, когда я находился во главе правительства, не было такой поразившей весь мир своими сказочными особенностями катастрофы, которая произошла в Киеве, не было покушений не только на лиц Царствующего Дома, но и на более или менее видных деятелей и проч. и проч., а между тем, в мое время также не было института исключительного порядка смертных казней, установленного и получившего, так сказать, право гражданства во время расцвета 3-ей Государственной Думы, то есть расцвета "нового политического строя", - по выражению А. И. Гучкова, такого применения смертной казни, о котором не мечтали до 17-го октября и во время моего премьерства даже самые крайние реакционеры. Если же замечание А. И.  Гучкова {537} о моем полном довольстве выбором относится до течения общей политики того времени, то я разошелся с тем течением политики, которое явилось после некоторого времени моего премьерства и к которому склонился и П. Н. Дурново, а потому, собравши Государственную Думу, я просил Государя Императора оказать мне милость и сложить с меня председательствование в совете министров.

   Другая подробность, на которую указывает А. И. Гучков, как на такую, которую я запамятовал, касается того, что в сказанном совещании никто не высказался о предложенном на пост министра внутренних дел П. А. Столыпине отрицательно, - между тем, я сказал, что один из присутствовавших в совещания заявил, что "насколько ему известно. Столыпин в своих действиях неопределителен и изменчив". Смею утверждать, что это не я запамятовал. Я не считаю себя в праве в печати указать, кто именно из уважаемых членов совещания, видный общественный деятель, высказал отрицательное мнение о Столыпине, но если А. И. Гучкову угодно, ему лично я это напомню.

   Наконец, в речи А. И. Гучкова, напечатанной в "Новом Времени", говорилось, будто бы я был негласным инспиратором правых членов Государственного Совета и их лидера П. Н. Дурново, в их выступлениях против покойного премьера. Я заявил, что это безусловно неверно, что, я уверен, подтвердить громадное большинство моих почтенных коллег всех партий Государственного Совета. Теперь А. И. Гучков говорит, что ему трудно возражать против моего отрицания. так как он, конечно, никаких доказательств к своему утверждению, что я был вдохновителем правых членов Государственного Совета, их лидера П. Н. Дурново и "реакционных, внепарламентских кругов" не имеет, но для него, "стоявшего близко к политической сцене последнего времени, была ясно видна та опытная, искусная рука, которая из-за кулис расставляла фигуры и дергала марионетками". "Во всяком случае, общность конечной цели - борьбы против нового политического строя, общность ближайших тактических задач, в числе которых первой явилось устранение того лица, которое было убежденным сторонником этого строя и стояло поперек дороги всяких реакционных политических экспериментов, эта общность явилась результатом, если не сговора, то внутреннего сродства" (моего и реакционеров).

   Итак. А. И. Гучков не может представить никаких доказательств моих инспираций, а только это его догадки, его политическое чутье. Против такой аргументами трудно возражать. Я, с своей стороны, заявляю, что никогда, ни прямо, ни косвенно ни с к е м ни в какие конспирации против несчастного П. А. Столыпина я не входил - и что никто не в состоянии представить доказательства противного. Это ни что иное, как полицейско-политическая легенда, уже давно пущенная, отчасти из боязни моего престижа и, главным образом для того, чтобы дискредитировать своих противников.

   Всему свету известно, что новый строй был провозглашен манифестом 17-го октября 1905 года и очерчен законами, изданными в согласии с этим манифестом, когда я стоял во главе Императорского правительства. Всему свету не менее известно мое исключительное и ответственное участие в создании этих актов, установивших "новый политически строй". От тех {538} убеждений, которые я тогда смел смелость у счастье высказать моему повелителю Государю Императору, я никогда не отказывался, а в о с п о м и н а н и е о б этом наполняет н ы н е мою жизнь и составляет мою гордость. Известно, что правые реакционеры относятся ко всему, что было сделано 17-го октября и во время моего премьерства, вполне отрицательно, и свою ненависть к этим актам, обыкновенно, переносят на мою личность. Так как я не привык, без доказательств кого-либо заподозревать, а тем паче оглашать об этих заподозреваниях, то, с своей стороны, уверен, что реакционеры, полагающие, что нужно 17-ое октября уничтожить, думают вполне искренно. Я их мнения. не разделяю, нахожу, что то, к чему они стремятся, будет гибельно для Царя и моей родины, но их мнение я понимаю: оно искренно и ясно.

   Но о каком "новом строе" говорить А. И. Гучков, за который будто бы погиб убежденный сторонник этого строя? В чем сохранились начала 17-го октября, воплощенные во время моего премьерства в законы, вслед затем опубликованные? Об этом, если писать, то нужно писать томы.

   Но я утверждаю, что в новом обновленном строе, защитником которого теперь является А. И. Гучков, сохранился лишь труп 17-го октября, что под флагом "конституционного режима" в последние годы лишь указывали пределы Царской власти, но свою собственную власть довели до неограниченного абсолютного и небывалого произвола Для меня такие прогрессисты не более симпатичны, чем искрение, прямые, реакционеры. На эту тему, по моему особливому участию в 17-ом октябре, я не могу говорить спокойно. Об этом, как правильно замечает А. И. Гучков, скажет история...

  

   В заключение же приведу следующее. Реакционеры, с одной стороны, и приверженцы погибшего премьера, с другой, возбуждают во мне те же чувства, которые я испытывал, посещая в последнее время "revues" на злободневные темы во французских театрах. Когда на сцене похитители снимают Джиоконду и оставляют вместо нее старую стену, то зрители волнуются и огорчаются, когда же похитители снимают Джиоконду и вместо нее на старую стену вешают поддельную Джиоконду, с накрашенными ланитами и обведенными глазами, то зрители возмущаются и выходят из себя...

  

  

   Биарриц, 30 сентября 1911 года