Главная » Книги

Брилиант Семен Моисеевич - Микеланджело. Его жизнь и художественная деятельность, Страница 2

Брилиант Семен Моисеевич - Микеланджело. Его жизнь и художественная деятельность


1 2 3 4 5

ые дебюты вызвали расправу Торриджани; здесь он видел направленный на него кинжал. Он предпочел уклониться от борьбы и вернулся во Флоренцию.
   Главное палаццо Медичи во Флоренции уцелело, в нем оставались мать Пьеро, Клара, и жена, Альфонсина Орсини. Остальные дома, принадлежавшие этой фамилии, Микеланджело нашел разоренными. Народ после бегства Пьеро ворвался в эти дома, причем многие драгоценные произведения искусства, картины и книги, приобретенные Козимо и Лоренцо, стали жертвою исторического возмездия и поддерживали пламя в "кострах покаяния" Савонаролы.
   Могущество последнего достигло предельной высоты. В его руках были политика и управление, хотя он оставался по-прежнему лишь настоятелем церкви Сан-Марко.
   Карнавал 1495 года обратился в новый учрежденный им невиданный праздник. По улицам Флоренции двигались процессии детей; они несли в руках различные принадлежности "мирской суетности": маски, пестрые костюмы, парики, книги, картины, шкатулки с драгоценностями, карты, кости, мишурные украшения и пр. За детьми шли ряды девушек в белых платьях, протягивая к народу простые глиняные чаши за подаянием. Хор музыкантов, драбанты и многочисленная толпа с громким пением духовных гимнов замыкали шествие. Все это направлялось к площади Синьории, где несметные толпы ловили жадно слова Савонаролы. Он говорил о тиранах, развращающих народ играми и раздачей хлеба, чтобы скрыть свои стремления к деспотизму, грабежу и насилию. Он говорил о покаянии и исправлении жизни, а между тем огромные языки пламени охватывали пирамиду, сложенную из принесенных вещей, в числе которых было немало портретов первых красавиц Флоренции. Сейчас известно, что венецианские купцы предлагали Синьории 20 тысяч дукатов (около ста тысяч рублей) за содержимое этого костра. Сильнее пламени костра жгли сердца полные энтузиазма речи знаменитого, страстного и бескорыстного проповедника.
   Эти речи "демагога на религиозной почве" были по сердцу Микеланджело, но он не мог предаться им всецело. Любовь к искусству была в нем настолько сильна, что среди всех этих событий он искал лишь случая работать. Он не последовал за теми художниками, которые проклинали сами плоды своих прежних трудов, приносили их на костры и мучились угрызениями совести, как Лоренцо да Креди, друг Леонардо, делла Порта, после принятия монашеского сана получивший имя фра Бартоломео, архитектор Кронака и знаменитый Боттичелли.
   Нет, ни на минуту не усомнился Микеланджело в святости искусства, не поверил, что дьявольская сила способна положить на мрамор или полотно дивную печать красоты; но те помыслы и чувства, что укрепили в нем речи Савонаролы, мечтал он воплотить в холодном камне.
   О том, как мало гордый дух Микеланджело склонялся пред авторитетом, свидетельствует то, что он не остановился даже перед языческим сюжетом и сделал в это время из мрамора своего "Спящего амура". Опять ему суждено было встретить покровителя в лице Лоренцо Медичи в тот самый момент, когда это имя, казалось бы, не должно быть произносимо во Флоренции. Покойный Лоренцо не встал для него из гроба. Но в числе потомков Козимо были двое Медичи: Лоренцо и Джованни, которых Пьеро боялся и ненавидел. Они спаслись изгнанием от тюрьмы и жили во Франции. В свите Карла VIII вернулись они во Флоренцию и спокойно основались здесь, приняв фамилию Пополани. Этот Лоренцо заказал Микеланджело статую юного Иоанна Крестителя. Между тем Савонарола учредил во Флоренции народное собрание (Consiglio Grande), и, когда в прежнем дворце разрушены были комнаты и устроен зал на две тысячи человек, Микеланджело оказался в числе художников, призванных построить алтарь и украсить зал священной живописью и архитектурой.
  

 []

Микеланджело Буонаротти. Святое семейство с младенцем святым Иоанном (Тондо Дони). Флоренция, Уфицци

  
   В апреле или мае 1496 года он окончил "Амура" и по совету Лоренцо придал ему вид древнего, античного произведения, долго лежавшего в земле. Это удалось Микеланджело как нельзя лучше, как удавалось ему, по словам Челлини, решительно все, за что только он ни брался.
   Совет Лоренцо оказался также очень удачным, хотя и принес Микеланджело мало выгоды. Лоренцо взялся сам продать это произведение и отправил его в Рим.
   Там купил его кардинал Риарио и, уверенный в том, что приобретает антик, заплатил двести дукатов. Судя по дальнейшему поведению Риарио, он никогда не дал бы этой суммы неизвестному художнику лишь из любви к искусству.
   Мессер Миланезе, посредник в Риме, обманул Микеланджело, уверив, что получил 30 дукатов, которые и уплатил ему через своего банкира во Флоренции. Микеланджело еще не знал цены своему резцу. Слух о подделке "Амура" скоро распространился, как некогда было с копией портрета, и кардинал послал своего доверенного во Флоренцию разузнать, правда ли это и если - да, то кто мог создать такое совершенное произведение? Посланный стал говорить, что ищет скульптора для работ в Риме; когда же он пришел к Микеланджело, на которого ему указали, и увидел между прочим анатомический рисунок руки, сделанный художником на его глазах, то был совершенно поражен. На вопрос его, какие произведения успел сделать Микеланджело, последний сам назвал и "Амура". Римлянин в свою очередь открыл цель своего посещения и пригласил художника в Рим от имени кардинала, обещая ему обеспеченные заказы.
   Микеланджело согласился и 25 июня 1496 года вступил в Вечный город.
  
  

Глава IV

"La pietá"

   Микеланджело вступил в Рим юношей 21 года, но духом он был старше. Ум и характер его рано созрели под влиянием испытанных с детства тревог, волнений и бурь. Борьба с семейными традициями в самом нежном возрасте, зависть и злоба с первых шагов в искусстве, политические события, двор Медичи, смерть Лоренцо, нужда в доме отца, бедствия Флоренции, страстные речи Савонаролы, примеры необычайного гражданского мужества и рядом с этим низкие страсти и предательство - все видел, слышал и испытал сам Микеланджело. Он вырастал душою, тая в себе все возникающие в уме и сердце думы. Наконец, мощный талант проявился в статуе "Геркулеса". Это была первая законченная попытка гения, стремившегося к выражению в искусстве героических идей, - попытка, которая напоминает предание о самом Геркулесе, уже в колыбели задушившем двух змей.
   Величайшие гении Италии принадлежат Флоренции. Туда, по словам Вазари, стекались совершенствоваться все таланты; атмосфера ее была иная, отличная от остальной Италии. Но притягательной силы Вечного города она не могла уничтожить. Благодаря ореолу древнего величия Рим остается единственным городом в мире даже теперь. "Всякий другой город, - говорит Гримм, - можно представить себе возникшим из ничего, на песке или болоте. Рим, кажется, должен был существовать от века. Какая стихийная сила может унести здания, украшающие семь древних холмов! Париж, Лондон, Вену можно представить себе разрушенными землетрясением, но в Риме, кажется, камни сами должны встать в том же стройном порядке, и было бы противно законам бытия, если бы вершины Капитолия остались без храмов, дворцов и башен".
   Для художника, а тем более для скульптора особый интерес Риму придавали античные произведения искусства, украшавшие город и обогатившие его более чем когда-нибудь во времена Микеланджело и Рафаэля благодаря раскопкам.
   В первом письме к Лоренцо Медичи (Пьерфранческо) Микеланджело извиняется, что не все еще письма его передал, так как весь день занят был осмотром статуй. Это, конечно, естественно, но интереснее, быть может, то обстоятельство, что молодой художник совсем не потерялся среди этих богатств античного мира и прибавляет почти между прочим: "В самом деле, мне кажется, здесь есть прекрасные вещи". В устах другого эта фраза была бы просто возмутительна, в устах Микеланджело она была лишь сознательным, хотя и скрытым выражением собственной силы, и он доказал, что не безумная самоуверенность внушила ему эти слова. Не увлекаясь до самозабвения античными ярлыками, он тем не менее тщательно изучал все достойное внимания. Гениальным чутьем великий мастер улавливал огромную разницу в направлении античного искусства и современного ему. Древние видели везде и всюду нагое тело. Ежедневно в гимнастических упражнениях художник имел возможность наблюдать всевозможные положения и формы тела, движения мускулов, волнующиеся переливы линий: Зоркий глаз художника копировал живую природу. В эпоху Возрождения выдвинулась снова красота тела как элемент, необходимый в искусстве, но глаз художника должен был проницать одежду, улавливая законы этой красоты. Кроме того, идеи христианства породили иную красоту, выражение которой стали искать в образах Мадонны и Спасителя, в других библейских образах и в страданиях мучеников.
   Упорный и тайный труд в монастыре Сан Спирито (анатомирование трупов в то время легко могло возбудить обвинение в чернокнижии) заменил Микеланджело всегда доступную древним натуру, а изучение античных произведений дало понимание того равновесия - подчинения частей целому, - которое сообщало произведениям древних гармоническую красоту, невыразимо чарующую взор.
   Прекрасное мраморное изваяние, называемое "La pietá" ("Оплакивание Христа") остается до сих пор памятником первого пребывания в Риме и полной зрелости таланта двадцатитрехлетнего художника. Это дивное произведение искусства уже носит печать характера Микеланджело. Святая Дева сидит на камне, на коленях ее покоится безжизненное тело Иисуса, снятое с креста. Она поддерживает его рукою. Весь Рим был восхищен этим произведением. Вазари не находит слов для выражения восторга и удивления. По его словам, сами древние не знали такого совершенства; трудно поверить, что бездушному твердому камню можно придать такую безукоризненность форм, какой сама природа редко достигает в своем лучшем создании - человеке.
   Гипсовые слепки тела Иисуса были разосланы в различные школы и академии, так велико было совершенство в отделке мельчайших деталей. С другой стороны, под влиянием античных произведений Микеланджело смело отбросил все мистические традиции Средних веков в изображении религиозных явлений. Тело Христа и все произведение исполнены гармонии и красоты. Не ужас должна была вызывать смерть Иисуса, но лишь чувство благоговейного удивления перед великим страдальцем. Красота нагого тела много выигрывает благодаря эффекту света и тени, производимому искусно расположенными складками платья Марии.
   Создавая это произведение, Микеланджело думал о Савонароле, сожженном на костре 23 мая 1498 года в той самой Флоренции, которая его боготворила, на той площади, где гремели его страстные речи и где народ, для которого он жил и умирал, втыкал теперь гвозди между досками на пути мученика, шедшего босыми ногами к костру. Была минута, когда ветер отклонил в сторону пламя и верные друзья надеялись на чудо, но огненные языки с новой силой охватили костер, пока все не рухнуло разом, после чего самый пепел сожженного тела был брошен в реку Арно.
   Весть об этом "радостном" событии скоро долетела до Рима, причем папа Александр VI (Борджиа) со своими кардиналами и весь синклит свободно вздохнули. Отныне они могли безбоязненно свершать свои оргии; земля, казалось им, перестала колебаться под их ногами, и только тень Савонаролы порой являлась смущать их покой в ночных пирах, как тень Банко. Беспощадные огненные слова "мене, текел, фарес" исчезли со стен Ватикана. Та же весть настигла и поразила в самое сердце Микеланджело. Холодному мрамору передал он тогда свою горячую скорбь, и вечным заветом борьбы и протеста, вечным памятником затаенных страданий самого художника осталась "La pietá".
   В лице Иисуса, изображенного художником, находили даже сходство с лицом Савонаролы. Трудно судить об этом теперь. Гримм говорит, что лицо это представляет прекрасное соединение древневизантийского типа с благороднейшими чертами еврейского. Идея произведения, личность художника и обстоятельства времени так тесно сплелись, что возникло в общем нечто вполне совершенное. Кондиви считает Микеланджело с этого момента величайшим художником не только Италии, но и всего мира. Некоторые, однако, упрекали его в том, что Христос изображен в зрелом возрасте, тогда как Мария прекрасна и молода и нельзя поверить, что она мать его. Даже Кондиви - ученик Микеланджело - усомнился в правоте учителя. На это великий художник дал ответ, прекрасно рисующий его вдумчивый ум и наблюдательность.
   - Разве ты не знаешь, - возразил он несколько сухо, - что чистота помыслов лучше всего сохраняет свежесть тела и что скромные женщины долго сохраняют красоту и свежесть лица. Другое дело - ее Сын. В изображении его руководился я тою мыслью, что он вполне воплотился в образе человека и подвержен был всему, как всякий смертный, кроме греховности. Вот почему Иисус должен быть изображен старше того возраста, в каком он пострадал. Опыт и страдание состарили его преждевременно.
   Незамеченный в толпе, окружавшей мраморную группу, Микеланджело, по словам Вазари, услышал однажды, как на вопрос об имени художника один ломбардец сказал: "Разве вы не знаете автора? Да это наш Гоббо из Милана".
   Микеланджело задумчиво удалился.
   "Не годится, однако, чтобы мое создание, дитя моего ума и сердца, приписывали другому," - подумал он и, тайно забравшись с лампадой ночью в храм св. Петра, вырезал на мраморе свое имя. Так случилось, что на одном только этом произведении имя Микеланджело начертано его рукою.
   Взыскательный художник, единственный раз в жизни, быть может, довольный своим трудом, думал, что после создания этой группы его резец должны отличить всюду, и он не ошибся. С той поры достаточно стало увидеть его произведение, чтобы воскликнуть: "Микеланджело!"
  
  

Глава V

"Давид". - Соперничество с да Винчи.

   В Риме Микеланджело оставался четыре года. Кроме "La pietá", исполненной для капеллы французского короля в соборе св. Петра, относятся еще к этому периоду его "Вакх" и "Купидон". Неизвестно, в каком порядке следовали все эти произведения; но вероятнее, что "Вакх" предшествовал другим. В контракте по заказу "La pietá" один из свидетелей - Якопо Галли - обещает уже, что произведение это будет исполнено так, "как ни один из живущих ныне мастеров не может исполнить". "Вакх" находится теперь в национальной галерее Флоренции. Он изображен в виде юноши, нетвердо стоящего на ногах, с чашей вина в приподнятой правой руке. Помимо общего достоинства фигуры, Микеланджело прекрасно передал довольное выражение лица, отуманенного винными парами. Под влиянием последних глаза юноши несколько застыли, левая рука бессознательно опускается в корзинку с виноградом, которую держит маленький фавн, плутовски лакомясь ягодами. Хотя произведение это напоминает антики, Микеланджело не думал, однако, изобразить в нем божество, а только картину опьянения человека виноградным соком.
  

 []

Микеланджело Буонаротти. Вакх. 1496-1497 Флоренция, Национальный музей.

  
   В 1501 году Микеланджело вернулся во Флоренцию, которую любил как родину, хотя родился не в ней.
   Состояние города было тревожно. Со всех сторон грозили Флоренции враги ее свободы. Медичи скромно добивались лишь позволения жить в родном городе, но всем было понятно, что последует за их возвращением. Народ пришел в ярость, когда один гражданин вышел из народного собрания на площадь и сказал, что он не может присутствовать при том, как изменники предают свою родину - в "собрании" были друзья и родные Медичи. Чезаре Борджиа, властолюбивый и кровожадный сын папы Александра VI, коварно стал господином судьбы города, выманив для себя хитростью свободный пропуск через Тоскану. К счастью, он продал флорентийцам своего союзника Пьеро и за крупную сумму принял даже звание гонфалоньера Флоренции - главного начальника ее войск. Во Флоренции были еще мужественные граждане. Всем был памятен ответ Каппони на гневное восклицание Карла VIII, когда он со своею армией вступил во Флоренцию после изгнания Пьеро и под влиянием жены и матери последнего, ставя условием мира его возвращение, воскликнул: "Я прикажу трубить моим полкам!" "А мы заставим звонить наши колокола", - отвечал Каппони, разорвав контракт и удаляясь в сопровождении других граждан, молчаливо одобривших его поступок.
   И это напоминание о "колоколах" Флоренции было так внушительно, что король вернул его с лестницы обратно. Все же, однако, Флоренция изнемогала от борьбы партий, внутренних раздоров и внешних врагов и ждала освободителя.
   Как раз в это время Микеланджело получил возможность создать "Гиганта", идеальный образ Давида - юного победителя Голиафа.
   С очень давних лет во дворе церкви Санта-Мария дель Фьоре лежала огромная мраморная глыба. Некогда привезен был этот мрамор из Каррары и предназначался цехом ткачей, владевших церковью, для колоссальной статуи царя Давида, которая в числе других должна была украшать купол собора. Заказ был поручен более тридцати лет назад скульптору Агостино ди Дуччо, и статуя осталась в первой грубой обработке, незаконченной. Глыба имела девять футов высоты. Трудно было надеяться теперь выполнить первоначальную задачу. В это время вернулся из Испании флорентийский скульптор Сансовино, которого Лоренцо Великолепный отправил в Португалию на службу королю. Этот прекрасный художник брался выполнить статую, однако при условии, что он будет работать не над одним этим цельным куском, но сделает надставки. Микеланджело не мог упустить такого благодарного случая выказать всю мощь своего дарования. Он взялся из одной глыбы изваять цельное и совершенное произведение, без надставок и не уменьшая нисколько его величины, притом именно "Давида". Но не царя и не пророка задумал художник, а, как мы сказали, юного гиганта в полном расцвете молодых сил, в тот момент, когда герой почти на пороге отрочества мужественно готовился поразить врага своего народа. Он твердо стоит на земле, отклонившись немного назад, отставив правую ногу для большей опоры, и спокойно намечает взором смертельный удар врагу; в правой руке он держит камень, левой снимает с плеча пращу.
   16 августа 1501 года заключено было соглашение. Художник выговорил себе два года, считая от 1 сентября, причем он должен был получать содержание по шесть дукатов в месяц, и, сверх того, известную сумму предстояло определить "на совесть" по окончании работы.
   13 сентября в понедельник, рано утром, Микеланджело начал работу, изготовив для себя лишь небольшую восковую модель, которая хранится теперь в галерее Уффици.
   В конце февраля 1503 года почти оконченная статуя была осмотрена комиссией, и при этом художнику определили вознаграждение в 400 дукатов, то есть около двух тысяч рублей. В наше время такая цена может показаться ничтожной, но ведь деньги теперь стали дешевы.
   Микеланджело работал один над своим произведением. Тогда не было принято предоставлять ученикам всю работу до последней отделки. В особенности не терпел постороннего участия Микеланджело, ревнивая натура которого не допускала мысли, чтобы хоть частица его произведения заключала в себе чужой труд и вдохновение. Впрочем, в работе над "Давидом" почти немыслимо было участие чужой руки с первого же момента - так трудно было рассчитать все пропорции произведения, учитывая стеснительные условия. Микеланджело сам говорил, что в мраморе особенно трудно, почти невозможно исправлять ошибки, восстановить испорченное; многие его неоконченные и даже им самим разбитые произведения доказывают справедливость его мнения. Тем не менее "Давид" удался ему к удивлению и восторгу всех современников и потомства. Микеланджело так искусно воспользовался материалом, что на темени головы остались даже слабые следы той обработки, которую придал мрамору его давний предшественник. Беспокойства и волнения во Флоренции время от времени мешали правильной работе, и статуя была окончена лишь в 1504 году.
   25 января была созвана комиссия экспертов, художников и граждан, для решения вопроса о том, где поставить это колоссальное произведение, известное больше под названием "Il gigante". Сохранился протокол собрания, вводящий нас в огромную, прямо для "Давида" устроенную мастерскую, где среди лесов, инструментов и обломков камня красовалась в первый раз открытая и со всех сторон доступная глазу статуя. До этой минуты леса, на которых работал художник, были обтянуты полотном; он не допускал к себе никого во время работы.
   Голоса разделились. Одни были за то, чтобы установить "Давида" вместо "Юдифи" у входа во дворец Синьории или вместо "Давида" с мечом в руке, попирающего Голиафа, во дворе того же здания. Обе эти статуи - произведения Донателло.
   В пользу первого мнения приводилось то соображение, что статуя "Юдифи" вообще знаменует собой бедствия Флоренции, ее установка сопровождалась недобрыми явлениями. "И вот, - говорили, - времена во Флоренции все хуже и хуже, и даже потеряна Пиза". Много было еще спорных мнений; выступали Роселли, Боттичелли и другие. Джулиано да Сангалло указывал на ложи, окружающие стены дворца и предлагал разместить статую там, поскольку нежный мрамор не выдержит влияния открытого воздуха и перемен погоды. В числе экспертов был также гений, имя которого окружено сиянием вечной славы, Глава великой семьи, первый человек своего времени - Леонардо да Винчи. Микеланджело, по словам Вазари, в первый раз встретился здесь с этим великим человеком. Это не был удобный момент для дружеской встречи. Леонардо было тогда за 50 лет, он уже создал "Тайную вечерю" и "Мону Лизу" и уступал свой скипетр в скульптуре Микеланджело, в живописи - восходящей звезде Рафаэля. С другой стороны, он не сошел еще с поля славы, и Микеланджело, конечно, видел в нем соперника, мешавшего его возвышению. Ревнивый, страстный, мрачный и суровый характер последнего делал его раздражительным. Творцу "Давида" не понравилось мнение да Винчи, присоединившегося к Сангалло. Он видел в этом, быть может и не без основания, желание припрятать его произведение подальше.
   Пусть будет, что будет, пока же он требует для своего "Давида" места у входа в палаццо Синьории, и его желание было поддержано большинством. Здесь находились еще Граначчи, ближайший друг Микеланджело, Лоренцо да Креди и Филиппино Липпи, как и он - приверженцы Савонаролы, и другие.
   Архитектор Кронака, после сожжения Савонаролы на долю которого выпала печальная обязанность по приказу папы собственными руками перелить колокол монастыря Сан-Марко, вознагражден был теперь Синьорией: ему поручили установку "Давида".
   Он придумал леса особого устройства, внутри которых статуя слегка колебалась, подвешенная при помощи очень искусного узла. Это сооружение из 14 балок двигалось на колесах.
   14 мая вечером, при звуках "Ave Maria", статуя тронулась с места. Пришлось разобрать часть стены над воротами, чтобы пропустить ее. Передвижение длилось трое суток, с ночными перерывами. В статуе было 450 пудов весу. По ночам страже пришлось охранять ее, так как враги Микеланджело и противники его направления в искусстве старались повредить статую.
   18 мая достигли площади Синьории, и "Давид" занял свое место, на котором стоял в течение трех веков. Это было таким событием во Флоренции, что многие долго после того считали годы от его установки, и такое обозначение встречается в документах, не имеющих ничего общего с искусством. "Порицают то и другое в этой статуе, - говорит Гримм. - То "Давид" слишком велик для заключенного в нем содержания, то идея слишком мала для его величины, но к таким произведениям нужно хорошо приглядеться, вдуматься в них, чтобы понять всю их красоту". Столетия стоял "Давид" у стены темного, могучего здания, при входе, и пережил все судьбы Флоренции. Двинуть его с места, казалось, в самом деле значило бы вызвать дурные предзнаменования - и флорентийцы были правы, что долго противились его удалению, даже тогда, когда разрушительное время коснулось благородного тела прекрасного "Давида".
   В 1873 году пришлось перенести статую в Академию. Отлитая из бронзы копия стоит на прекрасной площади - пьяцца Микеланджело, в новой южной части города.
   Единственному сопернику да Винчи - Микеланджело не было в это время и 26 лет. Его "Давиду", по выражению современников, "удивлялись даже невежды". Были, однако, и знатоки, попадавшие впросак. Так, Содерини, гонфалоньер Флоренции, заметил, осматривая "Давида" в мастерской, что нос, кажется, немного велик.
   - О, это пустяки, - сказал добродушно художник, и, взяв резец и немного мраморной пыли, он сделал вид, что поскоблил мрамор.
   - Да, теперь прекрасно! - воскликнул Содерини. - Вы дали ему жизнь!
   - Он обязан ею вам, - ответил художник с глубокой иронией, которая осталась тогда незамеченной, но дошла до потомков.
   В Риме Микеланджело заключил договор с кардиналом Пикколомини. Он должен был исполнить 15 статуй для собора в Сиене, в том числе Христа, апостолов и святых. Он остановился на пятой фигуре и дальше не пошел, отдавшись "Давиду", несмотря на неприятности. Ничто не могло заставить художника пожертвовать идеей и грандиозным созданием. Его ожидала еще другая работа. Ценою его таланта Флоренция надеялась купить дружбу французского короля. Любимцу короля, маршалу Рогану, предназначалась в подарок бронзовая статуя, и Микеланджело обещал отлить другого "Давида", поражающего Голиафа. Своенравный художник не смущался, однако, понуканиями нетерпеливого маршала, и правители Флоренции принуждены были писать ему, что Микеланджело обещал, но что "с такого рода человеком никогда нельзя знать, когда захочет он исполнить". В то же время художником была сделана для Голландии стоящая теперь в церкви города Брюгге мраморная группа "Мадонна Брюгге" и другая Мадонна, писанная красками. Все это замечательные произведения. Последняя картина интересна в том отношении, что фон ее украшен не пейзажем, но прекрасными нагими детскими фигурами, никак не связанными с сюжетом. Они заменили цветы и птиц - обычное украшение, вполне отвечая характеру эпохи Возрождения.
   В 1504 году Флоренция стала ареной громкого турнира, имевшего огромное значение для искусства. Леонардо да Винчи и Микеланджело получили одновременно заказ расписать стены зала собрания. Да Винчи взял сюжетом победу флорентийцев над миланцами при Ангиари. Микеланджело остроумно выбрал сюжет, давший ему возможность выказать все совершенство рисунка, так как в том, что касалось красок, он не мог превзойти да Винчи. Он взял эпизод из войны с Пизой. Воины застигнуты врасплох во время купания. Они спешат оставить воду. Одни поспешно вооружаются, оборачиваясь назад, чтоб взглянуть, далеко ли еще неприятель, другие торопливо плывут, выбираясь на берег, причем многие в сумятице не могут найти своего платья или силятся натянуть одежды на мокрое тело. Все это дало возможность Микеланджело выказать такое мастерство в изображении нагого тела, показанного в самых разных положениях, что народ стекался к его картону, лучшие художники изучали его и копировали; друзья и враги сошлись в единодушном выражении восторга. Рафаэль оставил неоконченным заказ и вернулся во Флоренцию изучать эти картоны двух старших гениев, считая невозможным раньше приступить к своей знаменитой картине "Положение во гроб". "Пока был выставлен этот картон, - говорит Челлини о работе Микеланджело, - зал собрания был школою искусства. Хотя божественный Микеланджело создал потом памятник Юлию, но он никогда даже наполовину не достиг того совершенства, какое выказал в этом рисунке". Картон этот исчез в 1512 году. Говорят, что Бандинелли, искусный художник, но человек завистливый и с низкою душою, во время смуты в городе пробрался тайно в залу собрания и кинжалом изрезал в куски этот памятник гения. Бандинелли сам уцелел от руки Челлини, который его смертельно ненавидел, только потому, что при встрече с ним выказал неимоверный страх, и вспыльчивый, но великодушный Челлини счел недостойным себя убить этого труса. Челлини и Микеланджело... Как много общего в характере и в самом таланте этих двух сыновей золотого века, эпохи Возрождения! Первый разменял свой гений на мелочи, но его "Персей" дает ему право на родство с Прометеем XVI века. Характер его менее глубок, но весь он - чудный образец возрожденного человека. Единственный возможный соперник Микеланджело, он не завидовал его славе, но ценил его так, как только благородный талант может ценить другой, превосходящий его. Необузданный и нежный, колосс и дитя, жестокий мститель и добрая нянька, порывистый, страстный и тщеславный, бескорыстный лгун, потому что фантазия его работает неутомимо, он живет больше в мире воображаемом, чем действительном. "Я видел ее такою, какою не видел никто", - говорит он о Святой Деве, явившейся ему во сне, говорит о ней так, как будто он осязал ее руками. Он ругается с папой как извозчик и как дитя послушен отцу или другу. Микеланджело и Челлини - два родственных характера, два создания эпохи, в которых сильна одна господствующая черта века - сознание личности, индивидуальной свободы. В одном это сознание выражается в порывах необузданной силы, во вспышках фантазии, часто нелепых, иногда гениальных, в другом - в скрытой энергии и сдержанной воле, влагающих мощное содержание в каждый удар молота, в тончайший штрих его искусного резца.
  
  

Глава VI

Юлий II. - Гробница Юлия. - Бегство из Рима. - Статуя в Болонье.

  
   Свободный, пламенный, могучий и угрюмый,
   Как тяжко должен был томиться ты тогда,
   Как осаждали дух твой творческие думы,
   Громадные, как мир, - и жаждал ты труда.
  
   Кисть не была призванием Микеланджело. С радостью он оставил свой знаменитый картон, которому краски не могли прибавить славы, и поспешил в Рим на зов Юлия II, вступившего на папский престол в 1505 году. Юлий II жил и умер с мечом в руке, и он же благодаря счастливой звезде, давшей ему Рафаэля и Микеланджело, оставил вечный памятник Возрождения не только в истории, но на стенах Ватикана, в архитектуре собора Св. Петра и в других созданиях двух великих гениев. Как бы ни было,
  
   Но, гения создав, печется Провиденье
   О нем, как о своем ребенке милом мать,
  
   и историк может лишь подтвердить справедливость слов, обращенных к Микеланджело и относящихся также к Рафаэлю:
  
   Недаром близ тебя такого человека,
   Как папу Юлия, поставил в мире Бог,
   Внушив ему одно желанье: в память века
   Оставить по себе бессмертия залог.
   Лишь он бы мог тебе достойный дать треножник,
   Его же только ты исполнишь идеал.
   Иди ж к нему; уж он зовет тебя, художник! -
   И Микеланджело пред Юлием предстал.
  
   Савонарола умер, но слова его жили, и пророчества исполнялись одно за другим. За изгнанием Медичи последовала смерть папы Александра VI Борджиа. Смерть его была страшным и достойным возмездием. Он выпил отраву, приготовленную им для другого. Юлий II имел характер и достоинства, необходимые для того, чтобы снова упрочить расшатанную власть церкви. Железная воля и юношеская энергия, изумительная в его преклонном возрасте, влекли его к огромным предприятиям в политике и искусстве. Судьба отмерила ему немногие годы могущества, и он торопился наверстать ушедшее время. Браманте, Рафаэль, Микеланджело и другие должны были работать так, чтобы ни один час их жизни не пропадал для славы и величия его имени. Властолюбивый и непреклонный, он презирал препятствия и не терпел возражений. Юлий II и Микеланджело никогда не могли ужиться, но и не могли жить один без другого. "Немыслимо иметь дело с этим человеком", - восклицал папа с гневом, но гнев утихал, и он старался лаской и угождением привлечь художника к себе. Восклицание папы напоминает слова императора Николая о нашем славном Пушкине: "С поэтом нельзя говорить милостиво". Юлий II убеждался не раз, что и немилостиво нельзя говорить с таким "слугой", как Микеланджело.
   Вызвав из Флоренции великого скульптора, папа решил дать полный простор его гению и, не доверяя своим преемникам, задумал создать себе при жизни достойную гробницу. По замыслу Микеланджело, эта гробница должна была представлять собой грандиозный и величественный монумент с основанием в 30 футов длины, 15 ширины и не меньше 30 футов высоты. Сорок статуй, значительно превосходящих человеческий рост, должны украсить мавзолей, венцом которого явится группа, изображающая апофеоз его святейшества. Два ангела поддерживают арку; один из них смеется и радуется, что душа папы вознеслась в селения блаженных духов; другой должен плакать и сокрушаться, что мир лишился великого человека. С обеих сторон монумента четыре статуи победы, две мужские и две женские, попирают ногами рабов или бунтовщиков. Шестнадцать статуй, от семи до восьми футов каждая, представят добродетели и побежденные провинции, плененные папой; цепями прикованы они к гробнице того, чей меч попрал врагов Италии, чья воля уничтожила порок и вызвала расцвет искусства и талантов. Восемь колоссальных фигур встанут на страже мавзолея, образуя второй ярус. Наконец, два узких хода должны вести в глубину грандиозного сооружения, где в центре ротонды гениальный маэстро решил поместить саркофаг, хранящий прах Юлия II. Так, увлеченный величественным замыслом, красноречиво развертывал свой план Микеланджело пред человеком, о прахе которого шла речь. Но Юлий II не дал ему заметить мрачных мыслей, невольно его посетивших в эту минуту, и спокойно спросил, что будет стоить, по его мнению, все сооружение?
   - Сто тысяч скуди или около того, - отвечал художник.
   - Двести тысяч, если нужно, - сказал ему папа и этим без лишних слов показал, как был доволен его проектом.
   Он приказал ему немедленно отправиться в Каррару и заготовить мрамор. Микеланджело провел в Карраре восемь месяцев и там же предпринял первые работы, пока мрамор под его наблюдением перевозили в Рим. Располагая всеми средствами для создания того мраморного мира, о котором он мечтал, Микеланджело собрал теперь все свои силы и чувствовал себя полубогом. Его творческая мысль не знала границ, и, в то время как рабочие отрывали от гордой твердыни огромные глыбы мрамора, он сам, молчаливый, серьезный, осажденный гигантскими образами, остановил однажды взор на огромном утесе, величаво господствовавшем над морем, и думал:
   Что, если бы я свой резец могучий
   Вонзил в сию скалу, и стал бы сей утес
   Как грозный исполин над бездною...
   Да, эта мысль создать колоссальную статую, видимую далеко с моря, - не мимолетная мечта поэта. Она действительно овладела всем существом Микеланджело и сама по себе остается памятником стремлений этого гиганта, Прометея XVI века, похитившего у богов огонь святого искусства.
   "Сей бе исполин". Эти слова Книги Бытия справедливо относятся к нему, как и к тому царственному гению, мысль и железная воля которого двести лет спустя вызвали к жизни "из тьмы лесов, из топи блат" прекрасную столицу и дали новую жизнь великому народу.
   Не поэтический вымысел, но только поэтическое выражение мысли и стремлений Микеланджело заключают в себе и следующие строки, относящиеся к тому же замыслу:
  
   Сказал бы только я громаде сей предвечной:
   Живи - и вдруг бы ей далося бытие.
   И с именем Твоим, Создатель, бесконечно
   Вселенная на ней читала бы мое.
  
   Груды каррарского мрамора лежали на площади св. Петра в Риме. Юлий II приказал соединить коридором Ватикан с мастерской художника - он хотел быть сотрудником в работе, постоянно наблюдать за осуществлением своего замысла. Микеланджело ревностно работал, не замечая грозных туч, собравшихся над его головой. Посещения папы стали реже. Это мало огорчало художника, он был этому рад. Сам он по приказу Юлия имел свободный доступ в Ватикан во всякое время. Однажды пришел он просить денег для уплаты за привезенный мрамор, но во дворе Ватикана его остановили, не допустив к папе - он "занят".
   - Разве ты не знаешь, с кем говоришь? - спросил слугу случившийся при этом епископ. - Это Микеланджело, который всегда имеет доступ к его святейшеству.
   - Я знаю хорошо, - отвечал слуга, - но мне велено именно его не допускать.
   Удивление художника перешло в гнев. А когда такой человек, как Микеланджело, как приятель его Бенвенуто Челлини или другой подобный, - в гневе, для него не существует ничего святого ни на земле, ни в небесах.
   - Передайте папе, что он может искать меня, если я ему нужен, где ему угодно, только не в Риме.
   В тот же час продано его небольшое имущество, и на сильном коне он мчится во Флоренцию.
   Микеланджело еще довольно любезен.
   Челлини ссорится с папой и доводит святого отца до того, что тот грозит вышвырнуть его в окно. "Я было подумал, не лучше ли мне пуститься вниз по лестнице, но потом решился: я бросился на колени и стал тоже кричать, потому что его святейшество еще не угомонился", и так далее.
   Юлий II послал пять человек вдогонку за бежавшим художником: он вовсе не желал лишиться его услуг. План гробницы, правда, уже почти перестал занимать его, но только потому, что им овладел замысел более колоссальный. Отчасти сам Микеланджело был этому причиной. Его проект гробницы был так грандиозно задуман, что для мавзолея не хватало места в церкви Св. Петра, и Юлий решился расширить храм, закончив пристройку - "Трибуну", начатую еще папой Николаем V. Эта мысль родила вскоре другую - переделать весь храм Св. Петра и расширить его до грандиозных размеров, сделать его по колоссальности первым храмом в мире и таким образом возвестить людям величие католической церкви под скипетром его - Юлия II.
   Знаменитый архитектор Браманте создал план нового храма, который впоследствии увенчан был самим Микеланджело и увенчал, в свою очередь, славу его имени.
   Папские гонцы настигли его уже на территории Тосканы, и Микеланджело грозил ответить на насилие насилием. Тем не менее он дал им письмо к папе, в котором с горечью писал, что дальнейшее пребывание в Риме грозило создать для него гробницу раньше, чем он окончил бы свою гробницу папе. Впрочем, не один только случай в Ватикане вызвал его бегство: он видел, что папа охладел к его работе и что злоба и зависть решились его уничтожить. Юлий II несколько раз писал во Флоренцию к Содерини, надеясь грозными буллами и просьбами заставить Микеланджело вернуться. Он обещал ему полное прощение и прежнюю милость, уверял, что Микеланджело напрасно боится его гнева и т. п., но все было тщетно. Художник боялся не столько гнева папы, сколько злобы и зависти врагов, в том числе Браманте, очень близкого к Юлию II. Последний был, вероятно, главной причиной охлаждения папы к проекту гробницы и к самому Микеланджело. Браманте вызвал ко двору своего родственника Рафаэля и покровительствовал ему. Интриги и зависть были одной из самых темных сторон той поры. Прямой, честный и язвительно-остроумный Микеланджело был не по плечу коварным и корыстным придворным льстецам. Микеланджело не поддался и увещеваниям Содерини, когда последний заметил ему, что нежелание его вернуться в Рим может вызвать наконец ссору папы с Флоренцией, и просил его ехать, обещая защиту и покровительство. Он предложил художнику даже облечь его званием флорентийского посла и таким образом сделать личность его неприкосновенной. Микеланджело готов был покинуть совершенно Италию и бежать в Турцию, куда его приглашал султан, предлагая взяться за постройку моста. Огорченный разбитыми планами, Микеланджело выразил свое настроение в прекрасном сонете, обращенном к Юлию II. Он скорбит о том, что папа верит льстецам и завистникам, говорит, что он никогда не переставал быть ему верным слугой, более того, он сознает, что связь их неразрывна, что папа - солнце, лучи которого сияют в нем самом - Микеланджело, но желание его угодить Юлию, говорит он, не привело его ни к чему. Сонет кончается выражением печали о погибшем труде и вдохновении.
   Неожиданно наступила развязка всего эпизода. С мечом в руке явился Юлий в Болонью и покорил город. После этого первым делом он отправил новое письмо во Флоренцию - призыв Микеланджело. Последний решился наконец явиться, хотя, по его словам, чувствовал себя так, как будто на шее его была уже веревка. При нем были письма - официальное от имени Синьории и частное от Содерини к брату его, кардиналу Вольшерра. Содерини писал, между прочим, что с Микеланджело можно, в сущности, обо всем договориться. Стоит выказать ему ласку и любовь, и он создаст произведения, которые повергнут в изумление всякого.
   Склонив колено, стоял гордый Микеланджело пред папой, который сидел за обеденным столом, окруженный кардиналами и свитой. По приказу его святейшества слуги схватили художника, прибывшего в Болонью, и, не давая переодеться, привели во дворец. Папа сурово посматривал на него исподлобья, читая на его лице скорее недовольство, чем раскаяние. Пред святейшим отцом, но не пред лицом Юлия склонил он голову. Зависимость его от папы была не в награде, не в деньгах, но в жажде труда и славы.
   И Юлий II прекрасно сознавал, что на престоле своем он сам не менее зависим от коленопреклоненного художника. Это сознание и давало истинное величие благородному наместнику Петра.
   Никто из окружающих не смел предугадать решения папы. Лишь один добрый, но недалекий епископ обратился к папе со словами: "Святейший отец, простите этому человеку: он не знал, что делал... эти художники все - такой народ, все они, кроме своего искусства, ничего не понимают".
   Юлий не дал епископу закончить и, ударив его палкой, стал гневно кричать, как смеет он оскорблять художника, кто дал ему право говорить грубости тем, кого он, папа, уважает, и выгнал епископа из залы, назвав его невеждой. Таков характер эпохи.
   Счастливо излив свой гнев, Юлий II уже спокойно дал Микеланджело свое благословение, упрекнув его лишь в том, что тот ждал, пока он сам за ним не явился, и в тот же день стал советоваться с ним снова о своей гробнице и других работах.
   Все это произошло в 1507 году. Юлий II скоро оставил Болонью, но Микеланджело пришлось провести здесь больше года. По желанию Юлия он должен был в память завоевания Болоньи сделать статую папы и отлить ее из меди. Модель из глины была скоро готова и одобрена папой, но отливка с помощью мастеров, призванных из Флоренции, представила огромные трудности, так как статуя превышала человеческий рост, и много еще трудился художник над колоссальной медной фигурой после отливки. Какая энергия нужна была в то время, при несовершенном устройстве печей, для подобной отливки, мы знаем из рассказа Челлини об отливке его "Персея". Находчивость, изобретательность, умение все делать самому и, главное, неутомимая энергия, не признающая препятствий, - вот те черты, присущие Челлини и Микеланджело, которые ярко рисуют особенности эпохи Возрождения. Челлини на немногие деньги, остающиеся в его кошельке, покупает дрова и топит ими печь своего изобретения. Он помогает мастерам то там, то здесь, защищает мастерскую от огня, который грозит обрушить кровлю, и борется с ветром и дождем, охлаждающими печь.
   Больной и утомленный, ложится он в постель, страдая сильной летучей лихорадкой, изнемогая, несмотря на крепкое телосложение. Он отдает последние приказания ученикам и мастерам и, мнительный, как все очень здоровые люди, готовится умереть, не увидав своего произведения. Вдруг в лихорадке чудится ему голос, он слышит печальные слова: "Увы, Бенвенуто, твое произведение погибло". Тогда он вскакивает в бешенстве, одевается, кричит, как зверь, кидается в мастерскую и находит всех в унынии: пламя недостаточно сильно, металл сг

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 388 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа