Черкасов Александр Александрович - Из записок сибирского охотника

  

  

   Служа въ Нерчинскомъ краѣ, въ округѣ Кар³йскихъ золотыхъ промысловъ, я познакомился съ купцомъ Кириловымъ, который въ то время жилъ по сосѣдству въ упраздненномъ Шилкинскомъ сереброплавильномъ заводѣ, имѣлъ свой домъ. лавочку и торговалъ разными разностями, начиная съ дегтя и кончая помадой.

   Мѣстная интелигенц³я прозвала его "типомъ". И дѣйствительно, это былъ типъ, да еще такой своеобразный къ которому трудно подобрать подходящ³й дубликатъ. Сибиряки такихъ людей зовутъ самородками.

   Кириловъ былъ смуглый брюнетъ, средняго роста, широковатъ въ плечахъ и вообще костистъ; съ перваго взгляда чуялось что человѣкъ этотъ какъ будто не принадлежитъ къ общему типу зажирѣвшихъ купцовъ, но чѣмъ-то отдѣляется и отъ мѣщанскаго сослов³я. Одѣвался онъ тоже какъ-то по своему - не то по-русски, не то по-нѣмецки, и снизу отъ него несло дегтемъ, а сверху либо пачулями, либо куняевскою помадой. Говорилъ онъ не торопясь, дребезжащимъ басомъ, въ нотахъ котораго во время душевныхъ волнен³й проскакивалъ то звонк³й фальцетъ, то перекатистое гудѣн³е самыхъ толстыхъ струнъ контробаса. Ходилъ онъ тихо, нѣсколько въ развалку, и немного присѣдалъ въ колѣняхъ. Всѣ его движен³я были точно разчитаны такъ чтобы лишн³й разъ не повернуться. Складъ рѣчи ровенъ. обдуманъ,- лишняго не услышишь, какъ и не увидишь на его сер³озномъ лицѣ ничего не выражающей, пустоцвѣтной улыбки слащавыхъ людей. А между тѣмъ, надо было послушать этого остроумнаго человѣка, когда онъ разговорится по душѣ и когда изъ него польется такая своеобразная рѣчь что невольно хотѣлось бы записывать,- что ни слово, то и рубль. Тутъ и глаза это, и улыбка бывало такъ своеобразно освѣтятъ всю физ³оном³ю что невольно залюбуешься имъ.

   Кириловъ былъ охотникъ тоже по-своему, то цѣлый годъ не возьметъ въ руки ружья, то зарядитъ такъ что шляется за промысломъ чуть не каждый день.

   Охотничье оруж³е его составляли неизвѣстной работы старинный одноствольный дробовикъ и громадная винтовка, едва ли не временъ Ермака Тимоѳеевича.

   Бывало спросишь его.- Что же это вы ходите съ такою стариной и не заведете себѣ чего-нибудь новенькаго, хорошенькаго?

   - А зачѣмъ же мнѣ новенькое-съ, коли старое хорошо. Вотъ еслибъ Агличане знали что у Кирилова въ Сибири есть такое оруж³е которое бьетъ безъ промаха, навѣрное пр³ѣхали бы въ Шилку (заводъ) посмотрѣть на диковину.

   И точно, какъ дробовикъ, такъ и винтовка его били умопомрачительно. Сколько разъ я просилъ его дать мнѣ выстрѣлить изъ нихъ хоть по цѣли, но всегда получалъ такой отвѣтъ:

   - Зачѣмъ же-съ? Вѣдь я вашими хорошими ружьями не любопытствую; ваши дорог³я, на аглицкой мази поустроены, а мои простые - деготкомъ попахиваютъ.

   - Такъ вѣдь я ихъ не испорчу, Семенъ Трифонычъ.

   - Знаю что не испортите, только мнѣ тятенька не велѣлъ; а вотъ промышлять поѣдемте, если желаете.

   Пришлось и поохотиться съ нимъ. Разъ ѣздили за утками и за гусями, а два раза промышляли въ горахъ за косулями.

   Вотъ тутъ-то мнѣ и довелось вдѣть диковинный бой этихъ самопаловъ. Еслибъ я не видалъ этого своими глазами, никому бы другому не повѣрилъ. Кириловъ нерѣдко билъ гусей изъ своего дробовика простою "самодѣлкой" (дробью своего приготовлен³я) саженъ на сорокъ и билъ такъ что пораженная птица никогда не трепыхалась, а какъ хватитъ, такъ точно она и жива никогда не бывала - словно громомъ пришиблена. Косуль-же на высокихъ горахъ Кириловъ доставалъ изъ винтовки саженъ за полтораста, и звѣрь либо тотчасъ падалъ мертвымъ, либо ложился подранкомъ и не уходилъ съ мѣста.

   Такого хладнокров³я, какъ у Кирилова на охотѣ, я никогда не встрѣчалъ; а его терпѣн³ю нельзя было не удивляться. Онъ по цѣлымъ часамъ скрадывалъ, напримѣръ, гусей или косуль и никогда, по крайней мѣрѣ при мнѣ, не пугалъ ихъ; причемъ, конечно, помогала ему дальнобойность его самопаловъ. За то онъ отнюдь не позволялъ себѣ скрадывать дичь въ тѣхъ случаяхъ когда приходилось идти на авось. Положимъ что это прямой разчетъ каждаго хладнокровнаго охотника, но какъ утерпѣть и не попробовать хотя бъ и на авось...

   - А зачѣмъ же-съ и время терять? говаривалъ онъ.

   Но часто случалось и такъ что по моему мнѣн³ю нечего было и думать чтобы скрасть дичь; а Кириловъ сообразитъ мѣстность, попроситъ тебя остаться на извѣстной точкѣ, на виду у дичи, а самъ пойдетъ или поползетъ скрадывать, и глядишь его трудъ увѣнчается успѣхомъ. Это не что иное, какъ знан³е характера дичи и умѣнье сообразить въ данную минуту и направлен³е вѣтра, и мѣстныя услов³я. Словомъ, нельзя было не учиться у него особой смекалкѣ, терпѣн³ю и завидному хладнокров³ю...

   Однажды, въ концѣ пятидесятыхъ годовъ, мнѣ довелось ѣхать изъ города Нерчинска, чрезъ большое Бянкинское село, въ Нерчинск³й заводъ. Надо замѣтить что станц³я изъ села Бянкина довольно большая - не менѣе тридцати съ чѣмъ-то верстъ,- и на дорогѣ приходится переѣзжать высок³й и лѣсистый хребетъ, гдѣ на длинномъ подъемѣ нерѣдко бывали въ мое время ужасные грабежи и проѣзжающихъ, и почтъ, случались неоднократно и уб³йства. Этотъ лѣсистый кряжъ горъ носитъ и донынѣ назван³е Борщевскаго хребта, а въ обыкновенномъ разговорѣ зовется просто Борщевкой.

   Поднимаясь длиннымъ тянигусомъ въ гору, на многихъ крутизнахъ ямщики по необходимости везутъ шагомъ, и вотъ въ этихъ-то пунктахъ чаще всего и бываютъ несчаст³я или, точнѣе сказать, нападен³я. Зная впередъ о предстоящемъ долгомъ пути, я приготовился было спать, но колотливая дорога такъ била мой тарантасъ что я никакъ не могъ уснуть меня частенько перебрасывало изъ одного угла въ другой.

   - Ну и дорожка! сказалъ я, закуривая папиросу.

   - Бѣда, баринъ, чистое убойство, никакъ нельзя и днемъ тутъ поторопиться, а не только ночью; еще хорошо хоть мѣсяцъ-то свѣтитъ, проговорилъ обернувш³йся ко мнѣ ямщикъ, досталъ изъ пазухи трубку, набилъ тютюномъ и попросилъ у меня огонька.

   - У тебя, ваше благород³е, есть съ собой оборона? спросилъ онъ.

   - Есть и ружье, и револьверъ; а что?

   - Да вишь, баринъ, мѣсто-то здѣсь страховитое; сколько разъ и на моей памяти пошаливали...

   - Да, здѣсь это не долго, дѣйствительно мѣсто самое удобное для разбоя - и концовъ не найдутъ.

   - А вотъ, баринъ, поѣдемъ черезъ мостикъ, ручеекъ такой выпалъ изъ хребта, такъ тутъ такая штука случилась!... Года два тому назадъ пр³ѣхалъ къ намъ въ Бянкино купецъ Кириловъ изъ Шилкинскаго завода, такой несуразный, Семеномъ Трифонычемъ зовутъ.

   - Ну, ну, знаю я его; черномазый, басомъ говоритъ.

   - Вотъ, вотъ, онъ самый и есть!

   - Ну такъ что же?

   - Да, вишь, пр³ѣхалъ онъ къ ночи и требуетъ лошадей, а въ ту пору по этимъ мѣстамъ разбойничалъ злодѣй Дубровинъ, что съ каторги бѣжалъ, и сколько онъ грѣха понадѣлалъ, сколько народа побилъ и ограбилъ, а поймать никакъ его не могли. Не разъ доводилось увидать варнака проклятаго, вотъ и побѣгутъ на коняхъ, а онъ, окаянный, увернется въ лѣсъ, только и видѣли; да такъ затянется что и найти не могутъ; поищутъ, поищутъ, да съ тѣмъ же и домой пр³ѣдутъ.

   - А вѣдь я и его зналъ, онъ при мнѣ и въ каторгѣ былъ; такой большой, толстый мужикъ, красивый. Содержался на Средне-Кар³йскомъ промыслѣ, оттуда и бѣжалъ весною.

   - М-мъ! ну, баринъ, большой-то онъ большой, а каковъ на обличье - не знаю, потому видѣлъ я его ночью.

   - Ну хорошо, такъ что же Кириловъ-то?

   - Да что, требуетъ коней, да и шабашъ! Ужь сколько отговаривали его и смотритель, и мы, ямщики, молъ нельзя ѣхать, ваше почтен³е, боязно! - "А чего, говоритъ, бояться? этакъ всякаго бѣглаго въ Сибири трусить, такъ и ѣздить не слѣдуетъ, сиди себѣ дома". Какъ мы ни бились, уговорить не могли, заладилъ одно: запрягай, да запрягай - ну и запрягли; а очередь-то моя была, мнѣ и довелось его везти въ самую полночь; по счастью моему, хоть ночь-то свѣтлая была,- вотъ какъ сегодня...

   - Что жь онъ въ своемъ тарантасѣ ѣхалъ или въ почтовомъ?

   - Какое въ своемъ - нѣтъ; а вотъ въ такомъ же почтовомъ, какъ и этотъ. Напился на станц³и чаю, закусилъ, да и собрался. Сталъ я перетаскивать вещи его, и вижу что у него никакой обороны нѣтъ, а потому поопасился самъ, да и пихнулъ подъ сидѣнье топоръ, такъ на всяк³й, молъ, случай.

   - Такъ неужто и пистолета съ нимъ не было?

   - Какъ есть ничего, одинъ чемоданишко, потникъ, да двѣ перовыя подушки. Я какъ отъѣхалъ верстъ десять, оглянулся, а онъ спитъ, какъ убитый, только храпитъ, да мычитъ съ просонья. Сначала-то я думалъ что онъ пьяный; а чего! говорятъ онъ и вина-то совсѣмъ не пилъ. Вотъ я ѣду, да и поглядываю во всѣ стороны - и такъ мнѣ стало что-то жутко; оборотился я, да и давай будить этого купца, тыкалъ, тыкалъ кнутовищемъ и едва его добылъ - такъ крѣпко уснулъ. "Ты, говоритъ, что, дуракъ этакой, уснуть не даешь"?- "Да ты, молъ, не спи, ваше почтен³е! тутъ мѣсто худое, обороны у тебя нѣтъ, а смотри чтобы чего-нибудь не случилось!"- "Ну, а что можетъ случиться? ты, говоритъ, я вижу хуже бабы! точно тебя зудъ забираетъ, уснуть не даешь". Только онъ это проговорилъ,- смотрю, а у самаго мостика стоитъ человѣкъ, да такой матерящ³й, и машетъ дубиной. Я хотѣлъ проскочить мимо, понуждаю коней, я онъ, окаянный, сталъ посредь дороги, да какъ закричитъ: "стой!" Ну, баринъ, такъ я тутъ испугался что у меня вожжи вывалились изъ рукъ, сердце захолонуло, въ глазахъ потемнѣло, и я ту же минуту остановилъ лошадей, соскочилъ съ козелъ, да и убѣжалъ за кусты.

   "- Куды ты, баба ямщицкая!" кричитъ это мнѣ Кириловъ, а я притаился, да и сижу за кустомъ, просто онѣмѣлъ! Такъ испугался что никогда со мной ничего такого не случалось. Вотъ и слышу опять.

   "- Кто ѣдетъ?

   "- А тебѣ что за дѣло? таково спокойно и не торопясь говоритъ Кириловъ, привсталъ съ мѣста и замоталъ вожжи на дужку бесѣдки, а въ это время разбойникъ-то и подошелъ къ самому тарантасу; ну, баринъ, тутъ у меня сердце точно точно перехватило, вотъ, молъ, сейчасъ полыснетъ это ножомъ, куда я тогда дѣнусь?

   "- Какъ что за дѣло? Да ты знаешь кто я? грозно таково говоритъ душегубецъ-то.

   "- И знать не хочу, да и не спрашиваю кто ты, отвѣтилъ Кириловъ.

   ,,- Я, говоритъ, Дубровинъ!

   "- Эка штука что ты Дубровинъ! А я купецъ Кириловъ, Семенъ Трифонычъ.

   "Засмѣялся разбойникъ,- купецъ Кириловъ, да еще Семенъ Трифонычъ, велика птица!

   "- А ты что за синица! такъ знаешь ловко передразнилъ въ свою очередь купецъ этого самаго разбойника.

   "- Ну, коли купецъ, такъ значитъ и деньги есть?

   "- Есть, да не про твою честь! Самъ добывалъ какъ тебя не знавалъ, вотъ что!

   ,,- Да ты что, господинъ купецъ, алтынный рубецъ, шутишь что-ли?

   "- Я-то, братъ, не шучу, а вотъ ты такъ лѣаешь одинъ на двоихъ и не знаешь того что я тебя давно бы могъ застрѣлить какъ собаку, да видишь, не хочу этого, понялъ?

   "- А ты, говоритъ, господинъ купецъ, не понялъ того что я бы тебя давно ужь на ножъ посадилъ коли бъ ты мнѣ по душѣ не пришелся.

   "- Ну, это еще кто кого... А ты бы попросилъ по чести, если что нужно, вотъ я бы тебѣ и далъ, а то кричишь: "Стой! Кто ѣдетъ?" да еще бахвалишься и рѣчи ведешь непристойныя, думаешь испугать. Нѣтъ, голубчикъ, я не изъ трусовъ, а вотъ коли я тебѣ по душѣ, такъ брось ножъ, да и побратуемся честнымъ манеромъ; вотъ если ты осилишь, то я тебѣ и отдамъ что у меня есть.... А то ты на запуги берешь, думаешь что я струшу!...

   "- И смѣшной же ты, Семенъ Трифонычъ! еще впервые такого вижу; ну-ка выходи, да давай брататься, коль охота пришла.

   "- А вотъ постой! говоритъ спокойно Кириловъ ,- дай прираздѣться.

   "- Раздѣнься, раздѣнься! А мнѣ такъ и этакъ ладно, говоритъ Дубровинъ, а самъ такъ и хохочетъ.

   "Вотъ думаю, баринъ, гдѣ бѣда-то пришла: вѣрно сѣдокъ-то у меня съ перепугу рехнулся; не знаю что мнѣ и дѣлать: то-ли бѣжать, то-ли Богу молиться. а самъ такъ и трясусь.

   - Однако, братъ, все это ты врешь! сказалъ я ямщику.

   - А вотъ, баринъ, убей меня Господь на семъ мѣстѣ если я тебѣ совралъ хоть въ единомъ словѣ! проговорилъ ямщикъ, снялъ шапку и перекрестился.- Коли ты Кирилова знаешь, такъ спроси его самъ про это дѣло, вотъ и увѣришься. Такъ вотъ вишь, ваше благород³е, Кириловъ-то вылѣзъ изъ повозки, встряхнулъ этакъ плечами, да и говоритъ.- "Ну, давай, Дубровинъ, побратуемся!

   "Взялись они въ охапку и стали ходить,- вотъ и такъ, вотъ и этакъ,- но другъ друга уронить не могутъ. А у меня сердце замираетъ, самого потягивать стало - такъ бы кажется и помогъ Кирилову, да боюсь и пошевелиться; только трясусь отъ зарности, да гляжу что будетъ, а при лунномъ-то с³ян³и мнѣ все и видно что у нихъ дѣется. Вотъ слышу который-то изъ нихъ пыхтитъ, а который - не знаю, различить не могу, то-ли Дубровинъ, то-ли Кириловъ.

   "- Нутка бей подъ ногу! говоритъ купецъ.

   "- А, братъ, нѣтъ! изловить хочешь, ну-ка ты вотъ ударь! отвѣчаетъ разбойникъ, а самъ все перебираетъ за опояску.

   "Вотъ они значитъ ходили-ходили, ничего другъ съ другомъ подѣлать не могутъ; и подъ ногу ужь бились, а все ничего, только гудитъ какъ ударитъ...

   "А тутъ я и слышу, Дубровинъ говоритъ громко таково.

   "- Ну, братъ, Семенъ Трифонычъ, сконфузилъ ты меня такъ что хоть въ землю готовъ провалиться; никому я и въ каторгѣ не поддавался, а тебя осилить не могу, давай разойдемся!

   "- Ну что жь, давай! а то пожалуй еще походимъ, и мнѣ не охота поддаться.

   "- Нѣтъ, братъ, довольно! я ужь присталъ маленько, да и путь мнѣ далек³й, а ты - ничего, да и въ тарантасѣ поѣдешь...

   "- Я, говоритъ, ничего; хоть и еще столько же, вотъ вспотѣлъ немного, это отъ того что давно уже не барывался, а ты вотъ не хвастай! сказалъ Кириловъ, отошелъ отъ Дубровина и сѣлъ на приступъ у повозки, а Дубровинъ сначала походилъ, помахалъ руками и присѣлъ на дорогѣ на травку.

   "Ну, думаю, теперь что у нихъ будетъ? Вотъ смотрю, Дубровинъ снялъ съ себя крестъ, да и говоритъ:

   "- Хоть ты и осрамилъ меня, Семенъ Трифонычъ, а пришелся мнѣ по душѣ, вѣкъ тебя не забуду и будемъ мы съ тобой крестовые братья... Давай помѣняемся съ груди крестами, согласенъ? Не обидь и не гнушайся тѣмъ что съ Дубровина!"

   "- Давай, братъ, давай! и Господь не гнушался разбойникомъ, а мнѣ и подавно.

   "Тутъ Кириловъ растегнулся, снялъ съ себя крестъ, поцѣловалъ и отдалъ Дубровину, а тотъ принялъ отъ него и отдалъ свой. Значитъ, тутъ же и размѣнялись, поцѣловались и оба, надѣвая, перекрестились.

   "- Дай Богъ чтобъ этотъ самый мой крестъ напомнилъ тебѣ, Дубровинъ, что Спаситель простилъ, яко Богъ, покаявшагося на крестѣ и распятаго съ Нимъ разбойника, говоритъ ему Кириловъ...

   - А ты грамотный? перебилъ я разкащика.

   - Грамотный, баринъ, только не шибко, сказалъ мнѣ ямщикъ:- а что?

   - Да такъ, я это вижу, потому и спросилъ; а ты продолжай что дальше у нихъ было.

   - Да что, ваше благород³е, было? Дубровинъ выслушалъ этого купца, да и говоритъ: "Охъ, нѣтъ! Семенъ Трифонычъ, мнѣ не будетъ прощен³я и на томъ свѣтѣ, а Спасителя тутъ нѣтъ чтобы сейчасъ покаяться, да и умереть тутъ же.

   "- Слушай-ка, братъ Дубровинъ, говоритъ ему на это купецъ.- Спаситель вездѣ и все это слышитъ, если твое раскаян³е идетъ отъ сердца; а ты брось-ка свои разбои, явись въ управлен³е и покайся во всемъ что ты творилъ. Вѣдь повинную голову и мечъ не сѣчетъ, а земной нашъ Богъ, Государь Александръ ²², милостивъ.

   "- Вѣрно ты говоришь, Семенъ Трифонычъ, еслибы такъ оно было; но вѣдь до царя далеко, а судить-то меня станетъ не онъ. Нѣтъ не пойду, а стану пробираться домой, тамъ у меня и жена, и ребенокъ остались, жалко!

   "- Ну, коли такъ, ступай съ Богомъ, и вотъ тебѣ отъ меня на дорогу.

   "Тутъ Кириловъ вынулъ какую-то бумажку и подалъ Дубровину, но вѣдь онъ, баринъ, не взялъ, а отдалъ ее назадъ, да и говоритъ:

   "- Нѣтъ, Семенъ Трифонычъ, не возьму я съ тебя ни единой копѣйки, а буду помнить до конца своей жизни. А вотъ, если есть у тебя водка, то дай хоть стаканчикъ, чтобы душу согрѣть отъ братней подачки.

   "- Нѣтъ, говоритъ, водки у меня нѣту, а вотъ коньякъ есть, его я беру на всяк³й случай.

   "- Ну,все едино, давай хоть этого зелья.

   "Тутъ Кириловъ всталъ, сходилъ въ сакъ-валяжъ, досталъ бутылку, откупорилъ, налилъ во что-то и подалъ; а потомъ досталъ подорожниковъ и всѣ сколько ихъ было вытряхнулъ Дубровину въ шапку.

   "- А ты, крестовый братецъ, говоритъ Дубровинъ,- испей сначала самъ, а потомъ ужь и мнѣ подай. Вотъ такъ, будь здоровъ и счастливъ!

   "Потомъ, значитъ, выпилъ и Дубровинъ, и только-что сталъ закусывать, на хребтѣ зазвякали колокольчики.

   "- Ѣдетъ кто-то! надо разставаться! сказалъ Дубровинъ.

   "- А что за бѣда? Кому какое дѣло съ кѣмъ я стою! только вотъ ямщика-то нѣтъ, это неловко. Такъ давай, братъ, простимся и ступай съ Богомъ!

   "Тутъ, баринъ, они оба поклонились другъ дружкѣ въ ноги и поцѣловались.

   "- Я вѣдь не тебя караулилъ, а долженъ былъ ѣхать кабачный повѣренный, да видно не судьба, пришлось съ тобой познакомиться, промолвилъ Дубровинъ.

   "- Это воля Господня! сказалъ купецъ,- Онъ тебя отъ грѣха избавилъ.

   "- Пожалуй что и такъ! А ты, говоритъ, вотъ что, Семенъ Трифонычъ, исполни мою послѣднюю просьбу и дай слово что исполнишь...

   "- Хорошо, исполню, коли могу.

   "- Сдѣлай такую милость, не сказывай никому что мы съ тобой видѣлись, побратались и крестами помѣнялись - поколь мы живы; а какъ услышишь что Дубровинъ померъ, ну тогда воля твоя! Только дай обѣщан³е отслужить по мнѣ панафиду и помянуть раба такого-то," а имя-то, баринъ, я и не дослышалъ.

   "- Хорошо, все это я, говоритъ, исполню, если только самъ переживу тебя; вотъ какъ бы ямщикъ не выдалъ!

   "- Нѣтъ, онъ съ перепугу-то убѣжалъ въ лѣсъ, а либо на станц³ю; но вѣдь ты его догонишь, и какъ увидишь, сдѣлай такъ чтобъ и онъ не болталъ, а я сегодня же уйду отсюда и никого трогать не стану вотъ тебѣ на это рука живаго Дубровина. Прощай же, говоритъ, Семенъ Трифонычъ, и не поминай лихомъ, а я тебя вѣкъ не забуду... Вонъ, ѣдутъ!... Прощай!...

   "Тутъ, баринъ, я видѣлъ какъ Дубровинъ взялъ свой мѣшокъ, ножъ, дубину, снялъ шапку, поклонился Кирилову, поцѣловался и почти бѣгомъ скрылся съ дороги въ лѣсъ. Маленько погодя и я подошелъ къ повозкѣ.

   "- Кто тутъ? спрашиваетъ Кириловъ.

   "- Да я, ваше почтен³е, ямщикъ.

   "- А, это ты! а я думалъ что ты съ перепугу-то убѣжалъ на станц³ю.

   "- Нѣтъ, я все время сидѣлъ вонъ за этимъ кустомъ.

   "- Такъ ты, братъ, значитъ все видѣлъ и слышалъ?

   "- Какъ не слыхать, вѣдь близко! Только сначала-то я шибко испужался, а потомъ ничего, обтерпѣлся.

   "- Ну ладно, Господь сохранилъ насъ всѣхъ. А вотъ если ты все видѣлъ и слышалъ, то будь другъ и дай мнѣ честное слово что ты никому ничего не скажешь, а я подарю тебѣ за это пятитку. Хорошо?

   "- Хорошо, молъ, Семенъ Трифонычъ! Изволь, буду молчать, а съ меня довольно и того что наглядѣлся как³е люди бываютъ на свѣтѣ..."

   - Ну постой, голубчикъ! А какъ же ты не держишь своего слова и разказываешь мнѣ про все это дѣло? сказалъ я ямщику.

   - Теперь, баринъ, ничего; потому что Дубровина уже нѣтъ на свѣтѣ; онъ вѣдь, говорятъ, на Карѣ (Кар³йск³е золотые промыслы) на этихъ же годахъ умеръ на каторгѣ"...

   Тутъ я вспомнилъ что дѣйствительно Дубровина гдѣ-то поймали, привели оборотнемъ (обратно) въ каторгу и судили еще въ то время когда я служилъ на Верхне-Кар³йскомъ золотомъ промыслѣ.

   Возвратившись изъ Нерчинскаго завода, я нарочно побывалъ въ Шилкинскомъ и видѣлъ Кирилова; а затѣмъ вскорѣ же собрался съ нимъ на охоту на козьи "солянки", въ окрестностяхъ Шилкинскаго завода. Кириловъ и тутъ поступилъ не такъ какъ обыкновенно дѣлаютъ промышленники: онъ взялъ съ собой не винтовку, а свой знаменитый дробовикъ и зарядилъ его жеребьями.

   Мы усѣлись въ разныя засадки (сидьбы), и лишь только стало смеркаться, ко мнѣ тихо подошелъ большой козелъ; но я, боясь испугать, не допустилъ его до солянки, а потому и выстрѣлилъ изъ винтовки саженъ за пятьдесятъ. Пуля попала въ шею, сломала позвонки и животное тутъ же сунулось мертвымъ. Довольный успѣхомъ, я завернулся въ крестьянскую шинель, приткнулся въ уголокъ сидьбы и сталъ задремывать. Было уже довольно поздно, и ночная тьма окутывала всю окрестность, какъ вдругъ меня разбудилъ ужасный гулъ кириловскаго самопала. Долго громогласное эхо ходило по всей нагорной тайгѣ и, замирая постепенно, наконецъ смолкло, а затѣмъ наступила такая тишина, что я снова какъ-то невольно предался всесильному сну, и только предъ солновсходомъ меня разбудилъ Кириловъ.

   - Хорошъ охотникъ! сказалъ онъ смѣясь.

   - А что?

   - Да я подходилъ къ вашей солянкѣ, а отъ нея ускакала козлуха; значитъ, сударь, проспали.

   - Проспалъ, батюшка, проспалъ, каюсь; а вы кого это такъ хватили что вся тайга ходенемъ заходила?

   - Матку убилъ, да такъ ловко что тутъ же и растянулась.

   - Далеко стрѣляли?

   - Нѣтъ, саженъ за восемь; и теперь тамъ лежитъ.

   - А вѣдь вы совершенно правы что на солянки берете дробовикъ, потому что вблизи онъ жеребьями дѣйствуетъ лучше пули и цѣлить ночью несравненно удобнѣе.

   - А вы этого и не знали?

   - То-то не зналъ.

   - А вы кого стрѣляли?

   - Гурана (козла).

   - Убили?

   - Убилъ.

   - Ну и слава Богу! такъ давай-то стащимъ его на мѣсто, да и станемте чай пить, а то я что-то замерзъ маленько.

   Мы взяли козла и отправились къ табору, а затѣмъ туда же принесли и козлуху.

   За чаемъ я разказалъ Кирилову о своей поѣздкѣ чрезъ Борщевск³й хребетъ и просилъ его подтвердить все что я слышалъ отъ ямщика.

   Долго онъ не сознавался въ этой истор³и, но когда я сказалъ ему что теперь уже нечего скрывать этотъ случай, потому что Дубровина нѣтъ въ живыхъ, а я все знаю, Семенъ Трифонычъ, прослушавъ очень внимательно мой разказъ со словъ ямщика, подтвердилъ все это и только въ нѣкоторыхъ мѣстахъ кое-что исправилъ и нѣсколько добавилъ.

   Кириловъ тутъ же взялъ съ меня слово что я не стану говорить, а тѣмъ болѣе объ этомъ писать по крайней мѣрѣ лѣтъ десять. Слово я исполнилъ, и вотъ только теперь пришлось разказать этотъ не совсѣмъ заурядный случай.

   Вскорѣ Семенъ Трифонычъ скончался почти неожиданно, и я слышалъ будто бы его послѣдняя земная просьба состояла въ томъ чтобъ его непремѣнно похоронили съ тѣмъ крестомъ котораго онъ ни на минуту не снималъ со своей груди. Крестъ этотъ онъ мнѣ показывалъ секретно отъ своихъ въ тотъ день когда я былъ у него въ послѣдн³й разъ, послѣ описанной охоты. Это большой мѣдный крестъ, очень грубой работы съ вычеканеннымъ Распят³емъ. Тогда Кириловъ носилъ его еще на томъ самомъ "гайтанѣ" на которомъ онъ былъ и на груди разбойника.

  

  

   Съ 1859 года по 1861 я былъ управителемъ Алгачинской торной дистанц³и Нерчинскаго края. Въ мое вѣдѣн³е входили собственно Алгачинск³й рудникъ, въ селен³и котораго находилось главное управлен³е дистанц³ей и гдѣ жилъ главный управляющ³й, то-есть въ то время я, и знаменитый въ свое время Акатуевск³й рудникъ, исторически прославивш³йся по содержан³ю въ его казематахъ тяжкихъ преступниковъ и политическихъ ссыльныхъ.

   Эти рудники и самыя ихъ селен³я по просту назывались сокращенно Алгачи и Акатуй. Послѣдн³й находился въ тридцати пяти верстахъ отъ Алгачей, въ шестнадцати отъ Александровскаго завода и былъ расположенъ въ очень угрюмой, горно-лѣсистой мѣстности. Рудникъ этотъ во всей широкой каторгѣ не пользовался доброю славой, а напротивъ, носилъ на себѣ особую печать мрачнаго заточен³я, которой боялась вся клейменая брат³я. Не даромъ посидѣвшихъ въ казематахъ этого рудника называли Акатуевцами, и этотъ терминъ былъ такъ многозначителенъ что сразу давалъ общее понят³е о той личности которая удостоилась такой клички.

   Совсѣмъ другое представлялъ рудникъ Алгачинск³й, расположенный хотя и въ горахъ, но уже выходящихъ изъ сумрачныхъ лѣсовъ Даур³и и прилегающихъ къ границамъ открытой степной мѣстности. Въ большомъ селен³и Алгачей мирно ютились семьи довольно зажиточныхъ горнорабочихъ, и только встарь были небольш³я тюрьмы, гдѣ содержались болѣе или менѣе легк³е преступники. Въ мое же управлен³е тутъ казематовъ уже не было и только разваливш³еся ихъ фундаменты напоминали о томъ что вотъ, молъ, тѣ мѣста гдѣ бывали огороженныя палями тюрьмы и гдѣ клейменые люди несли свой тяжк³й крестъ, побрякивая желѣзными кандалами.

   Алгачи расположены между довольно высокими безлѣсными горами и широко раскинулись по двумъ долинамъ орошаемымъ небольшою горною рѣченкой и маловоднымъ ключикомъ. Съ юга прилегаютъ широк³я степи, а съ запада, сѣвера и востока подходятъ лѣсистые кряжи горъ, которые далеко уходятъ въ предѣлы Даур³и и въ нѣкоторыхъ пунктахъ принимаютъ характеръ сибирской тайги, гдѣ водятся дик³я козы и всегдашн³е жители такихъ вертеповъ - медвѣди.

   Когда-то бывали въ этомъ районѣ изюбры, сохатые (лоси) и аргали (горные бараны); но въ мое время ихъ уже тутъ не встрѣчалось, и только въ памяти старожиловъ оставались предан³я о томъ что ихъ отцы и дѣды не рѣдко убивали этихъ звѣрей чуть не за огородами. Бродя по лѣсамъ прилегающимъ къ Алгачинскому руднику, я нѣсколько разъ находилъ черепа, кости и рога этихъ животныхъ, но уже потрухш³е, поросш³е мхомъ и ясно говоривш³е о томъ что эти представители сибирской фауны жили здѣсь давно.

   Но и въ описываемое мною время на долю охотниковъ оставалось все-таки не мало дичи разнаго сорта: въ окрестностяхъ Алгачей было множество зайцевъ, толуевъ (Lepus tolaia), каменныхъ рябчиковъ (сѣрыхъ куропатокъ), тетеревей, лисицъ, волковъ, горностаевъ, хорьковъ (колонковъ) и громадное количество тарбагановъ (байбаковъ, порода сурковъ); въ степяхъ, кромѣ того, встрѣчались степныя куры (дрохвы), журавли, и по рѣчкамъ разныя породы утокъ, стаи пролетныхъ гусей, а въ окрестныхъ горахъ дик³я козы. Въ лѣсахъ попадались рябчики, глухари (рѣдко) и водились дик³я кошки, рыси и медвѣди.

   Было надъ чѣмъ отвести душу, такъ что я, проживъ въ Алгачахъ три года, вдоволь натѣшился охотой и есть чѣмъ вспомянуть мнѣ прожитое время, какъ охотнику. Полагаю что такихъ удобныхъ мѣстъ для охоты немного по всей Руси православной. Надо замѣтить что, перечисляя мѣстную фауну, я не упомянулъ о бекасахъ, куликахъ, перепелкахъ, кроншнепахъ и мелкихъ звѣркахъ, которые нерѣдко попадали подъ выстрѣлы и пополняли пробѣлы иногда неудавшейся охоты за болѣе цѣнною дичью.

   Въ самомъ Алгачинскомъ селен³и моими хорошими товарищами по охотѣ были мой деньщикъ Михайло Кузнецовъ, братъ моей жены Прокоп³й Ивановъ Кругловъ и сослуживецъ оберъ-штейгеръ Алексѣй Ефимовичъ Соловьевъ, а изъ близьлежащаго казачьяго селен³я Манкечуръ - казаки Григор³й Лончаковъ, Степанъ Первушинъ и Епифанъ Шваловъ; всѣ трое настоящ³е промышленники и удалые звѣровщики, особенно первый, котораго по его удачѣ называли просто Гришкой и нерѣдко величали "моргеномъ", что на мѣстномъ туземномъ д³алектѣ означаетъ первостатейнаго охотника, великолѣпнаго винтовочника и безстрашнаго звѣровщика.

   Жива въ такомъ охотничьемъ гнѣздѣ, я полевалъ чуть не каждый день, и только ненастная погода или служба задерживали меня дома. Чаще всего я отправлялся на охоту съ Михайлой и съ Соловьевымъ, и почти не было случая чтобы мы возвращались съ охоты съ пустыми руками, несмотря на то что нерѣдко ходили въ ближайшихъ окрестностяхъ и отлучались на короткое время.

   Однажды, взобравшись на окружающ³я долину горы, мы долго преслѣдовали хитраго толуя, который жилъ почти постоянно на одномъ мѣстѣ и уже нѣсколько разъ оставлялъ насъ съ носомъ, но въ этотъ разъ какъ-то прозѣвалъ и былъ срѣзанъ мною на очень большомъ разстоян³и. Празднуя эту побѣду, мы усѣлись на вершинѣ безлѣсной горы, вытащили изъ кармана небольшую фляжку, выпили по рюмочкѣ, закусили ватрушками, закурили и тихо разсуждали о разныхъ разностяхъ; разговоръ незамѣтно перешелъ на рудникъ, и Соловьевъ, какъ истый любитель горнаго дѣла, говорилъ, что ему крайне хотѣлось бы побывать въ заброшенныхъ стариками работахъ рудники чтобы полюбоваться богатствомъ серебристыхъ рудъ и познакомиться съ прежнимъ веден³емъ горныхъ работъ, но что онъ одинъ боится и не смѣетъ этого сдѣлать безъ моего дозволен³я. Этотъ интересный разговоръ задержалъ насъ совершенно незамѣтно на горѣ довольно долгое время, и мы досидѣли до того что начало смеркаться.

   Посмотрѣвъ подъ гору, я вдругъ увидалъ что по долинѣ пади, между небольшими кустиками, громадный волчище гонитъ во всю свою прыть сѣраго толуя. Сначала, растерявш³йся заяцъ, вѣроятно застигнутый врасплохъ, бѣжалъ не бойко и чуть не попался въ лапы сѣрому куму, но потомъ вдругъ наддалъ и пошелъ такъ улепетывать что только снѣжная пыль струйкой вилась позади его, а куманекъ видимо отставалъ. Поперекъ бѣга животныхъ, "въ сугонь", какъ говорятъ Сибиряки, тянулась полевая поскотина, отдѣлявшая кусты и сѣнокосный лугъ отъ выгона.

   Мы не спускали глазъ и любовались, дѣлая разныя предположен³я о финалѣ этой охоты.

   - Охъ, однако, у поскотины-то онъ его сцапаетъ! сказалъ Соловьевъ.

   - Не знаю, врядъ-ли, потому что волкъ много отсталъ и толуй успѣетъ увернуться.

   Странное дѣло! какъ я ни жалѣлъ спасающагося зайца, но въ этомъ случаѣ мнѣ хотѣлось чтобъ охота звѣря увѣнчалась успѣхомъ. Надо было видѣть всю смекалку и хитрость волка, когда онъ, несясь во всю прыть, выгадывалъ разстоян³е, бралъ на перерѣзъ и перескакивалъ черезъ небольш³е кусты, мѣшавш³е его прямому направлен³ю.

   Мы уже молча впивались глазами въ эту живую картину и слѣдили за каждымъ моментомъ гона. Но вотъ толуй, какъ по землѣ летящая птичка, скоро достигъ поскотины, моментально проскочилъ между жердями городьбы, свернулъ налѣво за кусты и полетѣлъ къ нашей горѣ, а сѣрый кумъ, добѣжавъ до того мѣста гдѣ проскочилъ заяцъ, вдругъ остановился и понуро посмотрѣлъ подъ жердь поскотины, какъ бы прячась отъ насмѣшливаго глаза.

   - Что взялъ? гаркнулъ Соловьевъ и невольно захлопалъ въ ладони.

   - Ухъ! у-ухъ! закричалъ и я въ догонку не солоно хлѣбавшему волку; онъ, услыхавъ наши возгласы, сначала остановился, посмотрѣлъ прямо на насъ съ такою ужимкой какъ будто послалъ намъ сто чертей за нашу насмѣшку, и затѣмъ, еще болѣе пригнувшись, побѣжалъ вдоль городьбы.

   Пока мы спускались съ горы, прошли кусты и выбрались ни дорогу, совсѣмъ уже смерклось; но мы, зная всѣ скоротки, не торопились, подвигались къ дому потихоньку и всю дорогу толковали о томъ, какъ бы въ самомъ дѣлѣ пробраться въ старыя работы рудника и осмотрѣть ихъ рудныя богатства.

   - А ты вотъ что сдѣлай, Ефимычъ, приготовь все необходимое къ этому походу и потолкуй со стариками которые прежде работали въ рудникѣ и помнятъ работы.

   - Хорошо; я ужь объ этомъ думалъ и, признаться, говорилъ съ нѣкоторыми стариками.

   - Ну, что же они толкуютъ?

   - А то и толкуютъ что теперь въ верхн³е горизонты не попасть, ихъ завалило; а нижн³е затоплены водой.

   - Да это, братъ, и мы съ тобой знаемъ, а ты вотъ разыщи-ка старые планы и посмотри расположен³е проработокъ чтобы была возможность хоть сколько-нибудь ор³ентироваться при осмотрѣ.

   - Хорошо, я посмотрю въ архивѣ чертежи и поспрошу старика штейгера Терентьева, нѣтъ ли у него какихъ-нибудь плановъ.

   Вспомнивъ старика Терентьева, не могу не остановиться на этой замѣчательной личности. Въ мое время, этотъ дѣдушка насчитывалъ себѣ около ста трехъ лѣтъ и не разъ говорилъ что онъ служилъ "вѣрой и правдой двумъ царицамъ и четыремъ императорамъ". Въ 1860 году Терентьевъ былъ еще настолько бодръ что бойко ходилъ и исполнялъ почти всѣ домашн³я работы. Онъ очень любилъ меня и часто захаживалъ ко мнѣ "побалагурить", какъ онъ выражался.

   Бывало подойдетъ къ моему дому дѣдушка, а я увижу его въ окно, возьму да и спрячусь куда-нибудь за дверь, за шкафъ, либо улягусь на кровать и закроюсь съ головой одѣяломъ. Вотъ онъ взойдетъ въ комнату, помолится на образа, постучитъ костылемъ и, не видя меня, кричитъ:

   - Бари-инъ! ты гдѣ-ѣ?

   Я молчу.

   - Э-эй, бари-инъ! ты гдѣ? куда захоронился? Постой, я те найду, пучеглазаго!

   И пойдетъ старикъ искать по комнатамъ, заглядывая во всѣ углы и ощупывая висящее платье, такъ какъ былъ уже слабоватъ зрѣн³емъ. За то какъ онъ, бывало, радовался, какъ найдетъ меня и уцѣпится костлявыми пальцами!

   Достойно замѣчан³я и то что совсѣмъ пожелтѣвш³й дѣдушка Терентьевъ, при такой глубокой старости, сохранилъ всѣ зубы и ослабѣлъ только зрѣн³емъ, а ходилъ и даже бѣгалъ еще такъ что однажды я, при всей своей прыти, не могъ убѣжать отъ него "взадпятки", подзадоривъ его "сбѣгать въ бѣги", съ тѣмъ услов³емъ что онъ долженъ бѣжать обыкновеннымъ порядкомъ, а я задомъ напередъ. Видя предъ собой надувающагося старика, съ костылемъ въ рукахъ, съ развѣвающеюся пожелтѣвшею бородой, и одолѣваемый смѣхомъ, я не могъ выиграть съ него пари на разстоян³и пятидесяти саженъ... Да, завидная старость, при такомъ здоровьѣ, силѣ и сохранившейся памяти!..

   Общая молва свидѣтельствовала что въ свое время Терентьевъ былъ порядочнымъ "осилкомъ", и самъ онъ разказывалъ что ему разъ довелось задавить однѣми руками матераго волка, который бросился на него, попавъ въ капканъ обѣими передними ногами.

   Терентьевъ неоднократно говаривалъ мнѣ про свою молодость и передавалъ что въ прежн³е годы парни до двадцати лѣтъ ходили лѣтомъ въ длинныхъ пропускныхъ рубахахъ, босикомъ и не носили шароваръ.

   - Я, баринъ, до двадцати пяти лѣтъ не зналъ как³я так³я женщины, а бывало съ дѣвушками же вмѣстѣ купаюсь на рѣчкѣ, да дурю какъ ребенокъ; посажу какую-нибудь, ужь почитай невѣсту, на закорки, да и тащу ее въ воду, и она ничего, только визжитъ, да хохочетъ... А нынѣ что? Другаго отъ земли не видно, а ужь туда же. Я до пятидесяти лѣтъ не зналъ вкуса водки и губъ не мочилъ, а теперь чего? Погляди-ка на молодяжникъ - одинъ срамъ! тьфу! И говорить-то грѣшно о нихъ, право такъ! Однако скоро м³ру конецъ и все это передъ антихристомъ!..

   Проживя въ Алгачахъ три зимы, я никогда не видалъ Терентьева въ шубѣ. Онъ и въ это время года ходилъ въ одной крестьянской шинели и только въ больш³е морозы надѣвалъ сверху другой зипунъ. Бывало скажешь ему что вѣдь онъ можетъ простудиться...

   - Нѣтъ, не "простыну", баринъ! Вѣдь тепло еще, а шуба-то дѣтямъ годится.

   А какое тепло, другой разъ градусовъ около сорока и на его спинѣ по зипуну сядетъ толстый бѣлый куржакъ (иней), а самъ старикъ поалѣетъ словно красный самоваръ и отъ него вялитъ паръ отъ усиленной ходьбы по морозу.

   Однажды съ Терентьевымъ произошелъ довольно кур³озный случай. Находясь на коронной службѣ, онъ былъ старшимъ штейгеромъ и управлялъ рудникомъ. Вдругъ, совершенно неожиданно, пр³ѣхалъ горный начальникъ всего Нерчинскаго края, полковникъ Родственный. Осмотрѣвъ рудникъ, онъ пошелъ въ обогатительную фабрику, но замѣтя въ ней разсохш³еся штосгерды, остался недоволенъ и налетѣлъ на Терентьева; тотъ, какъ нижн³й чинъ, долго вѣжливо оправдывался и называлъ его полковникомъ и вашимъ высокоблагород³емъ, а когда начальникъ не принялъ въ резонъ оправдан³й и обругалъ его старымъ дуракомъ, то взбѣленился и Терентьевъ, отскочилъ отъ него, замахалъ руками и почти закричалъ на своего грознаго начальника:

   - Что ты, что ты, пучеглазый! да развѣ они эки были съ первоначала? Вѣдь ты видишь что засуха стоитъ, а фабрика не дѣйствуетъ, вотъ и разсохлись! И тебя разсушитъ, такъ замочить можно. Пучеглазый, такъ пучеглазый и есть!...

   Родственный, выслушавъ эту тираду, сначаля разсердился и велѣлъ Терентьева посадить подъ арестъ, полагая что старикъ выпилъ; но узнавъ что слово "пучеглазый" составляетъ поговорку старика, безъ которой онъ не Терентьевъ, приказалъ тотчасъ же освободить его и долго смѣялся, разказывая какъ его въ Алгачахъ распекъ чудакъ штейгеръ.

   Старикъ Терентьевъ ужасно не любилъ когда къ нему приставали школяры съ этимъ эпизодомъ и всегда ругался, а то такъ и костылемъ щелкнетъ не на шутку.

   Въ 1862 году Терентьевъ скончался въ самую Пасху, легъ отдохнуть на "лѣнивку" и тихо уснулъ на вѣки...

   Послѣ нашего разговора съ Соловьевымъ о попыткѣ осмотрѣть старыя работы рудника, прошло не менѣе двухъ мѣсяцевъ; зима стояла въ полномъ разгарѣ. Вотъ, однажды, долго прозанимавшись вечеромъ, я не захотѣлъ ужинать и, отпустивъ Михайлу, улегся спать.

   Странный мнѣ приснился сонъ.

   Рано утромъ будто пришелъ я въ обширную рудничную свѣтлицу, въ которой всѣ люди готовились къ раскомандировкѣ по работамъ. Самое здан³е свѣтлицы состояло какъ бы изъ громаднаго манежа, освѣщеннаго по длиннымъ стѣнамъ большими окнами; въ одной изъ короткихъ стѣнъ были входныя двери, а въ другой такой же стѣнѣ помѣщались тоже двери, но уже выходныя и надъ ними возвышался довольно большой балконъ огороженный крѣпкими перилами. Балконъ устроенъ будто бы для того чтобы на него всходили заправители рудника и оттуда, видя всѣхъ людей, дѣлали перекличку и распредѣлен³е рабочихъ. Въ короткой стѣнѣ, надъ всходными дверями помѣщенъ образъ, предъ нимъ горитъ лампада; а вдоль длинныхъ стѣнъ, подъ окнами, устроено пропасть верстаковъ, на которыхъ должна сортироваться малолѣтками руда.

   Войдя въ эту свѣтлицу, я встрѣтилъ оберъ-штейгера Соловьева, помощника управляющаго округомъ, капитана Ивана Алексѣевича Комарова, и управляющаго округомъ, Юл³я Ивановича Эйхвальда, который поздоровавшись со мной пригласилъ и меня на балконъ. Всѣ четверо вошли мы на это возвышен³е, и предъ моими глазами открылась довольно эффектная картина: масса народа всѣхъ в