Давыдова Мария Августовна - Роберт Шуман. Его жизнь и музыкальная деятельность

лючению, что Шуман по большей части "дремлет". Его мысли, напротив того, находились в постоянном возбуждении, и если казалось, что Шуман не принимает никакого участия в разговоре, то огонь, которым вспыхивал его взор, когда что-нибудь в беседе ему особенно нравилось, показывал, с каким интересом он следил за всем, что происходило вокруг него.

   Молчаливость Шумана происходила также отчасти от его крайней застенчивости, и впоследствии болезненное состояние мозга выразилось в затруднении речи. Шуман говорил обыкновенно беззвучно, отрывистыми фразами, как будто разговаривая с самим собой. Василевский пишет о нем, что "он не умел разговаривать об обыденных вещах и повседневных событиях, так как пустая болтовня была ему противна, а в разговор о важных, интересных предметах он пускался очень неохотно и редко. Надо было ловить счастливую минуту. Когда же она являлась, то Шуман становился по-своему красноречив и поражал меткими, из ряда вон выходящими замечаниями, освещавшими с известной стороны необыкновенно ярко обсуждаемый предмет. Но лишь немногим близким лицам своего интимного кружка Шуман оказывал такую милость, в большинстве же случаев, часто с ними видясь, он не затевал никаких разговоров". Генрих Дорн, его бывший учитель теории, рассказывает следующее: "Когда я после долгих лет разлуки снова свиделся с Шуманом в 1843 году, то у него, по случаю дня рождения жены, был музыкальный вечер. Среди присутствующих находился Мендельсон; мы не успели сказать друг другу ни слова, приходили все новые и новые поздравители. Когда я уходил, Шуман сказал мне с сожалением в голосе: "Ах, нам совсем не пришлось поговорить". Я стал утешать его и себя, что приду другой раз и прибавил смеясь: "Тогда мы вволю намолчимся". "О, - возразил он тихо и краснея, - так вы меня не забыли!""

   Шуман далеко не был меланхоликом, хотя находил, что в меланхоличных ощущениях лежит какая-то притягательная и укрепляющая сила для фантазии; но он пишет матери: "Если я иной раз так тих, то не принимайте меня за недовольного или меланхолика; я мало говорю, когда погружен в какую-нибудь мысль, книгу или душу". При всей своей нелюдимости Шуман, однако, любил посещать то общество, в котором он мог себя чувствовать нестесненным, хотя и не был тем, что принято называть "светским" человеком. "Я охотно вращаюсь в порядочных и избранных кружках, - пишет он, - коль скоро они не требуют от меня ничего другого, кроме простого, вежливого обхождения. Льстить и беспрестанно кланяться я, конечно, не в состоянии и не владею всеми светскими тонкостями". Его обращение с людьми отличалось необыкновенной простотой, задушевностью и ласковой приветливостью, которой он умел совершенно очаровать посетителя. В основании его характера лежало благородство, серьезность и необыкновенная скромность; честность взглядов соединялась с прямотой и искренностью суждений; он ненавидел все, что "не от внутреннего влечения". Будучи женихом Клары, Шуман с необыкновенной прелестью подготавливает ее к своим "недостаткам". "Иной раз тебе придется иметь много терпения со мной и даже меня бранить. У меня много недостатков, но меньше, чем прежде. Один у меня - невыносимый: это, что я людям, которых больше всего люблю, стараюсь часто доказать свою любовь тем, что делаю им назло. Так, например, передо мной давно лежит письмо для ответа. Ты мне скажешь: "Милый Роберт, ответь, пожалуйста, на это письмо, оно давно лежит". Ты думаешь, я сделаю? Нет, я найду тысячу любезных извинений. Еще я хотел бы сообщить тебе кое-что о своем характере: как часто меня нельзя понять, как часто самые искренние выражения любви я принимаю холодно и именно тех, которых люблю больше всего, обижаю и отталкиваю. Часто мне приходится упрекать себя за это, так как я признателен в душе за всякое внимание, понимаю всякий взгляд и малейшее движение в душе другого; и все-таки так часто грешу в словах и поступках. Но ты сумеешь меня понять и простишь наверно, так как у меня не злое сердце и я люблю все доброе и прекрасное от глубины души".

   Шуман был примерный сын, нежный муж и отец. Своих детей он горячо любил, но не умел проявлять своей привязанности: встречая детей на улице, он останавливался, следил за ними некоторое время, потом говорил: "Ну, вы мои милые крошки!" - и продолжал свой путь. К товарищам он относился с необыкновенным дружелюбием, идеальным доброжелательством; готов был всегда выдвинуть их, помочь им словом и делом; никогда чувство зависти не омрачало его чистой души и мысли ни на мгновение не останавливались на интриге. Только назойливых и нахальных он умел устранять с милой иронией. Обыкновенно спокойный и сдержанный, Шуман выходил из себя, когда в его присутствии отзывались дурно о близких ему людях. Однажды, в 1848 году, его посетил один знаменитый артист, который имел неосторожность острить не особенно лестно о Мендельсоне. Шуман слушал некоторое время молча, но вдруг поднялся, схватил элегантную фигуру гостя за плечи и произнес взволнованным голосом: "Милостивый государь, кто вы такой, что позволяете себе так говорить о Мендельсоне!" И вышел из комнаты.

   В тех случаях, когда недоразумение выходило по вине самого Шумана, он умел необыкновенно мило загладить свой проступок. Во время своего управления оркестром в Дюссельдорфе он очень рассердился на одного из музыкантов, своего друга Василевского, за его замечание насчет неверности темпа. Поглядев на него несколько секунд в упор сверкающим взором, Шуман сказал с удивлением: "Я совсем не понимаю, чего вы хотите". Василевский обиделся, сказался больным на концерте и некоторое время избегал встречаться с Шуманом. Дней через восемь в его дверь раздался тихий стук. Он пошел поглядеть, кто бы это мог быть. Перед ним стоял сам маэстро Шуман, приветливо улыбаясь. Последовали несколько неловких минут, когда не знаешь что сказать. Наконец Шуман, войдя в комнату, прошептал доверчивым, искренним голосом:

   - Где же вы были так долго?

   - Здесь, в Дюссельдорфе.

   - О нет, - возразил он, - вы, верно, уезжали.

   - Сохрани Бог, - ответил Василевский, - я все время не покидал города.

   - Нет, нет, - повторял он сердечно добрым, шутливым тоном, - вы, конечно, путешествовали, - и протянул ему руку.

   Мир был восстановлен.

   Шуман не любил, чтобы ему мешали во время работы. Во избежание помех он или запирался в своей комнате, или прибегал к очень оригинальным мерам для удаления посетителя. Как-то друг его, Крэген, приехав в Дрезден, хотел с ним повидаться. Подойдя к его дому, он услышал звуки фортепиано, доносившиеся из комнаты Шумана, и тем увереннее дернул звонок. Но дверь не открылась. Он позвонил второй и третий раз, дверь все оставалась закрытой. Наконец распахнулось маленькое окно, из него выглянул сам Шуман, ласково кивнул ему и сказал:

   - А, Крэген, это вы? Меня нет дома!

   Вслед за этим закрыл окно и исчез.

   Шуман был высокого роста и крепкого сложения. До болезни в осанке его отражалось благородство, спокойствие и достоинство. Он обыкновенно сидел облокотившись на стол, подпирая голову рукой и не переставая курил небольшие, тоненькие сигары, которые называл "маленькими чертиками". Ходил он медленно, почти неслышно ступая, иногда без всякой причины на цыпочках. С болезнью вся фигура его приняла вид угнетенный и подавленный.

   Таков был Шуман. "Мудрым как змий и чистым как голубь" рисуется нам по его письмам и по отзывам друзей этот великий музыкант и редкий человек. Слова, сказанные им о Шуберте, могут послужить лучшим заключением его собственной биографии: "Пусть будет он именно тот, кому мы еще и еще раз мысленно пожмем руку. Не горюйте о том, что рука эта уже давно охладела и не может вам ответить, а подумайте лучше, что если есть на свете люди, подобные тому человеку, о котором мы только что говорили, то жизнь наша еще имеет цену. Но смотрите, чтобы вы, так же как он, всегда оставались верны себе, то есть тому высшему, что в вас вложено десницей Бога".

  

   1. Wasielewski. Robert Schumann. - Leipzig, 1880.

   2. Wasielewski. Schumanniana. - Leipzig, 1883.

   3. F. G. Jansen. Die Davidsbündler. - Leipzig, 1883.

   4. Pih. Spitta. Ein Lebensbild R. Schumann's. - 1882.

   5. R. Batka: Schumann. (Universal Bibl. Nfc 2882).

   6. Jugendbriefe von R. Schumann. (Clara Wieck).

   7. R. Schumann's Briefe. Neue Folqe (von Jansen).

   8. Robert Schumann. Schriften über Musik und Musiker.

   9. Brendel. Geschichte der Musik.

   10. Христианович. Письма о Шопене, Шуберте и Шумане.