Гончаров Иван Александрович - Иван Савич Поджабрин

он видно было, как ей подавали карету. Наконец он осмелился сделать ей робкий и почтительный поклон. Ему ласково кивнули головой, и Иван Савич был вне себя о радости.

  - Авдей, - сказал он, - знаешь что? знатная барыня поклонилась мне сегодня; она всякий раз ласково смотрит на меня; значит, я ей нравлюсь. Как ты думаешь? а?

  - Не могу знать.

  И Маша подтвердила ему, что у ее барыни только и разговора, что об его барине.

  - Всё меня расспрашивает о нем, - сказала она, - богат ли он, есть ли у него экипаж, сколько людей? а я почем знаю... знаю, мол, только, что у него двое людей - Авдей да Иван - вот и всё. Какая, право, чудная! я ведь по парадной лестнице не хожу: где ж мне его видеть? Да что ж, в самом деле, твой барин нейдет покупать лошадь? коли хочет, вот бы и познакомился.

  Иван Савич, пока Маша говорила это, гладил бакенбарды.

  Утром он посмотрел лошадь. Она была стара и разбита ногами. Он поторговался с кучером, но не согласился в цене и вечером послал Авдея просить у знатной барыни позволения видеться с ней, в твердом намерении не покупать лошади, а только завязать знакомство.

  Сильно билось его сердце, когда он подошел к ее двери. "Страшно как-то с знатными! - думал он, осматриваясь и поправляясь, - что-нибудь не так сделаешь, беда, засмеют!.." Он позвонил чуть-чуть слышно. Человек доложил и потом, откинув занавес у дверей, впустил его в залу. Зала была обита белыми обоями с светло-дикими арабесками. Ничего лишнего. По стенам дюжины две легких, грациозной формы стульев белого дерева. Два огромных зеркала, у окон - те прекрасные корзины на тумбах, о которых говорила Маша, да великолепные драпри, которые он сам видел с улицы. В гостиной было всё богаче, роскошнее. Темная резная мебель. На столе бронза, часы на мраморном пьедестале, несколько картин, два или три бюста, вазы.

  Иван Савич прошел гостиную и остановился в нерешимости, идти или нет далее. Всё было тихо. В следующей комнате чуть-чуть виден был свет от лампы.

  "Как я войду? - думал он, - ну, как она там... того... что-нибудь такое... почивает?"

  Вдруг послышался шорох, будто шелкового платья. Кто-то пошевелился, и опять всё замолкло. Иван Савич сделал два раза "хм! хм!" и кашлянул. Вдруг там позвонили... Он обрадовался и вошел. Долго он искал глазами обитательницы этого будуара и не находил, пока наконец явившийся по звонку человек не навел его на путь.

  - Не надо. Поди! - послышалось из-за зелени.

  Человек ушел.

  Иван Савич прошел до камина и там, на полукруглом диване, обставленном трельяжем, отыскал невидимку. Она была, по-видимому, лет двадцати. Густые, темно-каштановые волосы спускались по вискам до половины щеки и прикрывали уши. Голубые глаза, маленький нос и еще меньше рот, свежесть лица - всё это ослепило Ивана Савича. Он уж не мог разобрать, в чем она была и как она сидела, - ничего.

  Он почтительно поклонился.

  - Наконец я у вас... - начал он робко, - неужели это правда? я как будто во сне.

  Ему молча показали другой конец дивана.

  "Вот как обрезала! - подумал Иван Савич, - ни слова! не то что Анна Павловна: та сейчас стала кокетничать и заговорила. А эта... о, да тут надо осторожно".

  Она продолжала молчать. Иван Савич должен был опять заговорить. Он потерялся.

  - Я насчет лошадки... - начал он чуть слышно, - пришел справиться... извините, что я... беспокою...

  Больше у него не шло с языка, как он ни старался, точно как будто ему зашили рот.

  - Да, мне человек сказывал, - отвечала она небрежно, - что вы хотите купить лошадь. Она не подходит под масть прочим моим лошадям, оттого я и велела ее продать.

  - Кучер ваш говорит, что вы просите семьсот рублей... это очень...

  - Дешево, хотите вы сказать? - перебила она еще небрежнее, - что ж делать! лошадь не стоит больше. Может быть, вам надо дороже и лучше... вы не церемоньтесь. Мне стоит сказать одно слово своим знакомым: графу Петушевскому, князю Поскокину, они бы сейчас избавили меня от этой лошади, лишь бы сделать мне удовольствие.

  Иван Савич струсил.

  - Точно-с, - начал он, - вы изволите правду говорить... Я не имею чести быть вашим знакомым; но, чтоб сделать вам удовольствие...

  У него занялся дух; он на минуту остановился собраться с силами. Она выразительно посмотрела на него.

  - Но, чтоб сделать вам удовольствие, - повторил он, - я... я... готов...

  Она кивнула слегка головой и улыбнулась.

  - Вы очень любезны! - сказала она.

  Иван Савич ободрился. "Каково же, - подумал он, - ай да Ваничка! ловко, брат! Что скажет Вася? как же ей деньги отдать? ведь, чай, самой нехорошо. О! выдумал, выдумал еще ловчее!"

  - Кому прикажете деньги отдать? - спросил он уже довольно твердым голосом.

  - Если они с вами, то потрудитесь бросить их вон в ту рабочую корзинку; а если нет, то пришлите.

  Иван Савич положил деньги в корзинку и стал раскланиваться.

  - Куда же вы? - спросила она, - вы были так любезны. Я еще не успела поблагодарить вас; останьтесь пить чай со мной. Я вас не пущу.

  Она взяла у него шляпу из рук и поставила с другой стороны подле себя. Она сделалась разговорчива и оставила небрежный тон.

  - Садитесь поближе. Расскажите мне, давно ли вы здесь живете, чем вы занимаетесь?

  - Я живу здесь четыре месяца, бываю в театре-с, читаю-с.

  - Что вы читаете?

  - Всё философические книги.

  - А!

  "Говорить ли ей, что мы кутим? - подумал Иван Савич, - нет! что я! Боже сохрани! ведь это не Анна Павловна".

  - Вы изволите тоже читать книги? - спросил он, глядя на этажерку, уставленную книгами.

  - Да, как же.

  - Какие-с, позвольте спросить?

  - Больше французские: теперь читаю "La duchesse de Chвteauroux".1} Вчера мне подарили прекрасный кипсек. Достаньте вон ту книгу.

  Он проворно вскочил, взял книгу и подал ей. Она подвинулась к столику и открыла книгу.

  - Посмотрите, какие гравюры. Да сядьте со мной рядом, поближе... еще...

  Иван Савич сел, как она желала, - и смутился.

  "Вот как вольно знатные обходятся, - думал он, - как принято у них; а мы чинимся между собой. Прямые мещане! Завтра за обедом расскажу нашим. Что скажет Вася? Чай, удивится, не поверит! "Эк куда, скажет, залез!" Надо осмотреть хорошенько, как убрано, чтобы пересказать нашим".

  - Где же еще другая книга? - сказала знатная дама и позвонила. - Вели Маше, - сказала она вошедшему лакею, - принести из спальни книгу: она там на столике лежит.

  При слове "Маша" у Ивана Савича забилось сердце. Вскоре послышались ее шаги. Она вошла, взглянула - и побледнела. Книга выпала у ней из рук.

  - Что ты валяешь книгу? - сказала барыня. - Испортишь переплет. Да что ж ты стала? Подойди сюда! разве ты не видала у меня людей?

  Маша тихо подошла и, склонив голову, еще тише пошла назад.

  А Иван Савич забыл и Анну Павловну, и Машу, и всех на свете. Знатная дама с минуты на минуту делалась всё любезнее и любезнее. Время незаметно прошло до одиннадцати часов. Он стал прощаться.

  - Приходите ко мне, как только будет у вас свободное время, - сказала она, - я всегда дома. Когда мы покороче познакомимся, то придумаем, как проводить вечера.

  Тут человек пришел с докладом, что граф Лужин приехал.

  - Проси. Прощайте, до свидания, - сказала она с дружеской улыбкой, подавая Ивану Савичу руку.

  В зале он столкнулся с адъютантом, который опрометью вбежал в будуар. Иван Савич услышал звонкий поцелуй.

  "Вот как знатные целуются! - сказал он сам себе. - А как поздно у них приезжают гости: у нас так спать ложатся. Мещане!"

  У своих дверей Иван Савич услышал, что кто-то будто плачет. Он посмотрел - и что же? в темном углу, опершись на перила, горько рыдала Маша.

  - Что ты? что с тобой? - спросил он.

  - Что с тобой!.. - всхлипывая, говорила она, - еще спрашиваете: что с тобой? Не грех ли вам так обижать бедную девушку?

  - Как обижать?

  - Обманывать! Сказали, что вы камердинер, что любите меня, а сами барин!

  - Так что же?

  - Как что! Сами к барыне пришли. Известно, барин не станет любить простую девушку...

  - Ведь это не мешает тебе бывать у меня.

  - Не мешает! Рассказывайте! Я видела, как вы близко с ней рядом сидели да шептались...

  Она зарыдала. Иван Савич махнул рукой и пошел прочь.

  - Постойте, - сказала она, - возьмите ваши деньги: я от барина не хочу! Вот сорок пять рублей: пять рублей я истратила.

  Она вынула из кармана ассигнации, бросила их на лестницу и исчезла.

  Иван Савич так был поглощен впечатлением от свидания с знатною барыней, что тотчас же забыл о Маше. Он машинально поднял ассигнации и пошел.

  - Ну, брат, Авдей, вот прелесть, вот дама, так могу сказать!

  - Неужли-то, сударь, у вас и с ней уж дошло до чего-нибудь этакого?

  - Тc! тише, тише! - с испугом сказал Иван Савич. - Ты с ума сошел! ведь это не Анна Павловна. Ты этаких и не видывал. Ах, если бы... да нет!

  - Что ж лошадь-то, сударь?

  - Купил!

  - Неужли? - сказал Авдей, - такого одра! Да что вам в нем? Вот деньги-то сорите! А что дали?

  - Семьсот рублей.

  - Господи, воля Твоя: да за нее двести рублей нельзя дать; а за семьсот рублей вы бы пару знатных лошадей купили.

  - Зато не познакомился бы с знатной барыней! - сказал Иван Савич. - Звала к себе как можно чаще.

  - Экая лихая болесть, прости Господи, знатная барыня! Знатно же она вас поддела! Семьсот рублей: шутка!

  - Оно обошлось дешевле, - сказал Иван Савич, - вот Маша отдала назад сорок пять рублей - стало быть, в шестьсот пятьдесят пять рублей. Ну, не хочет так как хочет!

  Иван Савич явился в собрание своих друзей с торжественным лицом. Его походка, все движения были величавы. Он тихо вошел, молча отвечал на их приветствия и молча сел за свой прибор, ожидая вопросов.

  - Что это у тебя такая физиономия сегодня? - спросил офицер.

  - Да, в самом деле: ты как будто награду получил, - заметил чиновник. - И в белых перчатках!

  - Нет, так, ничего! - небрежно отвечал Иван Савич. - Сейчас был с визитом.

  - У кого это, позволь спросить?

  - Помните, я вам говорил, - начал Иван Савич, сморщив лоб, - о той знатной даме... что живет у нас во втором этаже?..

  - Неужли у нее? - спросил Вася.

  Иван Савич молча кивнул головой.

  - Каков! а! Ах, черт его возьми! и туда забрался! тьфу! Он плюнул.

  - В самом деле, ты не врешь? - спросил офицер.

  - Послушай! - сказал Вася, подсев к нему, - уж если ты меня тут не познакомишь, мы, брат, после этого больше не друзья!

  - Нельзя ли местечка через нее выхлопотать? Вот бы вспрыски-то были!

  - Ах ты, жуир, - начал другой, - а! мало тебе! Ты и знати спуску не даешь: баронесса! каково!

  - Поздравим, поздравим! - закричал офицер. - Чего спросить, креман или клико? Надо, братец, вспрыснуть, воля твоя: баронесса!

  - Тс! господа, господа! - заговорил серьезно, с испугом Иван Савич, - если вы станете кричать, я сейчас уйду. Ведь это не какая-нибудь Анна Павловна. Кругом нас множество народу, а вы кричите. Может быть, тут кто-нибудь из знатных есть; а у ней что ни вечер, то князь, то граф! услышат - и мне и вам достанется! Я вам по-дружески сказал, а вы и пошли... Надо, господа, знать тон, приличия, как с кем обращаться!

  Все струсили и начали говорить шепотом.

  - Ну а Маша что? Изменил, злодей! - сказал Вася.

  - Фи! Неужли ты думаешь, что я к Маше питал что-нибудь такое?.. Да и что вы рано принялись поздравлять: ничего нет, а может быть, и не будет. Мне и подумать-то страшно об этом. Это так, лестное знакомство: я там, может быть, сойдусь с хорошими людьми: выиграю по службе, а не то чтобы... А вы уж сейчас и нa-поди!..

  - Да, да, толкуй! знаем мы тебя! - сказал офицер. - Нет уж, брат, если ты куда забрался, так будет твое. Ловок, злодей: да как это ты?..

  - Как же... ловок... - говорил Иван Савич с улыбкой. - Куда мне!.. Эй! человек! четыре бутылки клико сюда!

  Иван Савич продолжал являться к баронессе церемонно, во фраке, отодвигался почтительно, когда она слишком близко садилась или подходила к нему, вскакивал с места, когда она вставала, и едва осмеливался дотронуться до ее руки, когда она ему ее подавала.

  Он кое-как успокоил и Машу, сказав ей, что она в этом знакомстве не должна опасаться ничего, что он ходит к баронессе затем, чтоб только посидеть, поговорить, провести вечер. Маша покачала головой и не сказала ни слова, только вздохнула. Он отдал ей назад пятьдесят рублей и прибавил еще столько же.

  - Вот лошадь-то опять обошлась не в семьсот, а в восемьсот рублей! - заметил Авдей.

  Лошадь кое-как сбыли за двести рублей извозчику.

  Уж с месяц посещал Иван Савич баронессу, но не позволял себе ни малейшего намека на любовь, или, как он говорил, на что-нибудь такое. А между тем она ему очень нравилась. Он у ней иногда сиживал по целому дню, обедал, даже ужинал. Сервировали прекрасно, стол был отличный, вино чудесное. Иногда там бывала сестра баронессы, такая же хорошенькая, как она сама, и две-три приятельницы, еще лучше ее... По вечерам бывали мужчины, принадлежащие к порядочному кругу. Приезжали они очень поздно, сидели долго. Иван Савич редко видел их, потому что он в это время уходил, когда они являлись.

  Однажды он сидел у баронессы один.

  - Послушайте, - сказала она тем же небрежным тоном, каким говорила в первом свидании, - дайте мне две тысячи рублей, я вам возвращу дня через три.

  Иван Савич смутился. Ему совестно было признаться, что у него нет дома такой суммы.

  - Я получу пять тысяч не прежде, как недели через три, - сказал он, - а теперь... у меня... нет... дома.

  - Верно, вы можете у кого-нибудь занять... - продолжала баронесса, - мне надо завтра утром эту сумму. Если б можно было ждать до вечера, я взяла бы у графа Судкова. Но, зная вашу любезность, я обращаюсь к вам.

  - Конечно-с, - сказал Иван Савич, - я постараюсь завтра утром... даже теперь... но оставить вас...

  - Подите... подите... я вас не держу. Если достанете сегодня, будем вместе ужинать.

  Иван Савич занял у приятеля на честное слово и привез. Его поблагодарили продолжительным нежным пожатием руки и влажным взглядом... Между тем срок платежа пришел и прошел, но денег не отдавали. Иван Савич стал беспокоиться, но напомнить не смел. Ему прислали деньги от родных, и он заплатил долг.

  Один раз он хотел было напомнить, и, только заикнулся, ему зажали рот хорошенькой ручкой. Он нежно поцеловал ее и затрепетал от радости.

  Раз вечером он был в театре. По возвращении домой Авдей сказал ему, что Маша два раза приходила с запиской от баронессы. Явилась сама Маша. Она подала маленькую записочку и стала у дверей. Баронесса звала его ужинать, говоря, что у нее собрались граф Лужин, князь Поскокин, еще секретарь иностранного посольства, ее сестра и две приятельницы.

  - Авдей! бриться! мыться! одеваться! скорей приготовь фрак да синий бархатный жилет с золотыми узорами! - закричал Иван Савич.

  - Вы пойдете? - робко спросила Маша.

  - Разумеется, а что?

  - Не ходите, - сказала она печально.

  - Это что за новости? Отчего так?

  - Мне что-то сердце недоброе вещает. Вы там что-нибудь... вы оставите меня.

  - Какие пустяки! Авдей, одеваться!

  - Я без вас жить не могу... - сказала встревоженная Маша, взяв его за руку, - не ходите!

  - А я без тебя могу! - сердито закричал Иван Савич, отдернув свою руку. - Вот еще!

  - Я вас так люблю... - сказала она робко, почти шепотом.

  - Это очень глупо - любить! - говорил Иван Савич, намазывая голову помадой.

  - Что ж мне делать, я не виновата!

  - И я не виноват, что не люблю тебя.

  - Что вы обижаете девчонку-то? - сказал Авдей, - ведь и она человек: любит тоже.

  - Любит! - сказал еще сердитее Иван Савич, завязывая платком бакенбарды. - Всякая тварь туда же лезет любить! Как она смеет любить? Вот я барыне скажу. Зачем она любит?

  - Не могу знать! - отвечал Авдей.

  Иван Савич оделся и ушел. Маша села на кресла и долго смотрела кругом, потом горько заплакала.

  Авдей вынул зелененькую четырехугольную бутылочку в плетенке, подошел к свечке, налил рюмку и поглядел на свет.

  - Эти господа думают, что у них у одних только есть сердце, - сказал он, отпивая из рюмки, - по той причине, что они пьют ликёру! А что в ней? дрянь, ей-богу, дрянь! и горько и сладко; тем только и хорошо, что скоро разбирает! Не хочешь ли маленько испить? авось пройдет!

  Маша потрясла головой.

  - Напрасно! - сказал Авдей, выпив всю рюмку и подошедши к ней. - Полно тебе, глупенькая: есть о чем плакать! разве не видишь, какой он пустоголовый? Вишь ведь как разбросал всё тут! Плюнула бы на него, право! Эй! перестань, говорю.

  Он жесткой рукой отер ей слезы и погладил по голове.

  - Ну Бог с ним! - сказала уныло Маша и задумчиво побрела домой.

  Маленькая столовая баронессы была ярко освещена огромным канделябром. Там был буфет красного дерева, горка с фарфором и хрусталем, раздвижной стол и больше ничего. Когда Иван Савич подходил к дверям, из столовой слышались пение, крик, смех; говорило несколько голосов. Вдруг человек поспешно пронес мимо его бутылки. "Эге! да здесь никак кутят! - подумал Иван Савич, - а говорят, знатные не кутят!" Он отворил двери и остановился. За столом, прямо против дверей, сидела сама баронесса. Она была удивительно хороша. Глаза блистали огнем, какого он не замечал прежде, румянец пылал ярче, на губах блуждала улыбка и, казалось, обещала долго блуждать. Шея и плечи были обнажены, грудь сильно поднималась и опускалась. Лицо, костюм, движения, громкий, одушевленный разговор - всё показывало, что она была достойною председательницею пира. Подле баронессы был пустой стул. Далее сидела ее сестра. Подле нее, облокотясь рукой на спинку ее стула, почти лежал граф Лужин с бокалом в руке. Он ей говорил что-то тихонько. Она хохотала... Напротив их, отворотясь к столу боком, сидел князь Поскокин, высокий мужчина с черными бакенбардами. По левую ее сторону секретарь посольства что-то живо бормотал другой приятельнице баронессы, интересно бледной и задумчивой женщине.

  - А! - сказала баронесса, увидев Ивана Савича. - Где вы пропадаете? мы не хотели садиться без вас за стол; да вот князь уверил, что вы уж не будете...

  - Виноват! - примолвил князь. - Я знал, что мы просидим долго и что вы во всяком случае подоспеете.

  - Помилуйте, ваше сиятельство, ничего! - отвечал Иван Савич, раскланиваясь почтительно на все стороны.

  - Садитесь скорее, полноте раскланиваться! - нетерпеливо закричала баронесса. - Я вам берегла место подле себя. Целуйте же ручку! да будьте живее. Ах, Боже мой! вы ни на что не похожи. Будьте как дома, без церемонии.

  - Я и так... - сказал Иван Савич и, не кончив фразы, сел на стул.

  - Messieurs, - сказала баронесса гостям, - рекомендую вам monsieur Поджабрина, отличного молодого человека.

  - Очень рад! - сказал князь, не поворачивая головы.

  Граф молча кивнул ему и шепнул что-то на ухо своей соседке. Та захохотала, а Иван Савич покраснел. Дипломат, открыв немного рот, смотрел с любопытством, как Иван Савич кланялся, говорил и как сел.

  - Где же ваше вино? Monsieur... monsieur... - сказал граф.

  - Меня зовут Иван Савич. Про какое вино, ваше сиятельство, изволите спрашивать?

  - Нет, не нужно! - перебила баронесса. - Эти господа, - сказала она Ивану Савичу, - сделали мне своим посещением приятный сюрприз, и всякий привез свое вино. Они думали, что и вы знаете...

  - Позвольте-с... я сейчас... - сказал Иван Савич и с салфеткой побежал в переднюю, чтобы послать за вином.

  - Ваше здоровье, милая Амалия! - закричал через стол князь и выпил бокал.

  - Меrci, - отвечала соседка графа. - И я пью ваше.

  И выпила свой бокал одним духом.

  - Ради Бога, не пейте за мое: я и так не знаю, что со своим здоровьем делать! - сказал князь. - Ничто не помогает убавить этой массы. - Он указал на свое тучное тело. - Да, я предвижу, - продолжал князь, - что мое здоровье убьет меня.

  - Побольше вот этих подвигов, - сказал граф, указывая на бутылку, - и ты убьешь его.

  - Le comte vient de dire quelque chose de drфle? n'est-ce pas? 2} - сказал дипломат своей соседке.

  - И! для меня это ни больше ни меньше как гимнастическое упражнение, как моцион, - отвечал князь, - я знаю, что нынешний вечер прибавит мне два года жизни.

  - Счастливец! а я как выпью лишний бокал, на другой день голова трещит, - заметил граф, - никак не могу пить.

  И выпил. И все выпили.

  - Еще вина! - сказал князь человеку, отдавая бутылку.

  - А вы что ж не пьете? monsieur... monsieur... - говорил князь, обращаясь к Ивану Савичу.

  - Monsieur Поджабрин, - подсказала баронесса.

  - Как? - спросил князь.

  - Поджабрин.

  Князь взглянул на графа, тот в ответ чуть-чуть пожал плечами.

  - Меня зовут Иван Савич! - отвечал Поджабрин.

  - Да! Иван Савич, в самом деле, что ж вы не пьете? у вас всё тот же бокал! - заметил резко граф, - если это так продолжится, вы - mille pardons 3} - будете здесь лишний.

  Иван Савич смутился, не успел проглотить куска дичи, залпом выпил бокал и закашлялся.

  - Я, ваше сиятельство, не прочь! - сказал он, - я буду пить-с, я тоже люблю жуировать. Жизнь коротка, сказал один философ.

  - Qu'est-ce qu'il dit? 4} - спросил дипломат у соседки.

  - Стыдитесь, monsieur... monsieur... - начал князь.

  - Иван Савич, - подсказал Поджабрин.

  - Стыдитесь, Иван Савич! дамы выпили по пяти бокалов, а вы еще один.

  - Он догонит! - закричала баронесса. - Извольте, милый сосед, пить сряду пять бокалов. Я буду вашей Гебой.

  Она схватила бутылку и стала лить...

  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  - Monsieur... Шене! - сказала баронесса через минуту, - вы обещали нам спеть куплеты Беранже. Прошу не забывать.

  - Mais il n'y a pas de piano ici, 5} - отвечал дипломат.

  - Оно в соседней комнате: мы велим отворить двери и придвинуть его поближе сюда.

  Отворили двери и придвинули фортепиано. Француз запел...

  Князь повторил refrain. 6}

  - Браво, браво, Шене! - закричал он. - Что за дьявол этот Беранже! пожил и других учит жить: да чего больше? пить, любить, обманывать друг друга: тут вся история и философия рода человеческого.

  - Как ты глуп сегодня, князь, со своим Беранже, -заметил адъютант. - Посмотри, соседка твоя дремлет...

  - Если она заснет, - заметил граф, - ты, князь, отвечаешь за нее: откуда хочешь возьми женщину, а то кадриль не полна - хоть сам надевай юбку.

  - C'est joli, 7} - сказал дипломат, - ah! ce comte! 8}

  - Славная идея! нарядить князя дамой! - решила баронесса.

  - Право, так! - закричал граф.

  - Весело! ей-богу, весело! - громко сказал опьяневший Иван Савич. - Вот кутят так кутят!

  - Que veut dire 9} кутят? - спросил дипломат.

  - Что? - спросил граф.

  Иван Савич струсил.

  - Весело, ваше сиятельство, говорю я, - отвечал он.

  - Его бы тоже не мешало нарядить дамой, - сказал князь, указывая на пустой стул, но желая указать на Ивана Савича. - Он будет похож на твою тетушку, граф, на Настасью Федоровну. Согласны, monsieur... monsieur... monsieur...

  - Иван Савич! - подсказал он. - Очень хорошо, ваше сиятельство, почему не согласиться. Кутить так кутить!

  Принесли ночные чепцы, кофты, скинули фраки, жилеты и нарядились.

  - Браво, браво! - кричали все, хлопая в ладоши.

  - Если бы бакенбарды долой, - сказал граф, - ты, князь, был бы совершенной женщиной, только не княгиней, а пуассардкой. А вы, Иван... Иван...

  - Иван Савич, - договорил Поджабрин.

  - Иван Савич, вы... ах, знаешь, князь, он точно очень похож на мою тетушку! ха! ха! ха! право, она!

  И оба с князем, указывая на Ивана Савича, хохотали и кричали: она! она!

  - Да, в самом деле! - сказал князь, - ну, ты, граф, не будешь теперь так повесничать перед ее подобием.

  - Жизнь коротка! надо жуировать! - неистово закричал Иван Савич в кофте и в юбке.

  Никто ничего не понимал, и постороннему нельзя бы было разобрать ничего. Все хохотали, глядя друг на друга.

  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  На другой день было прекрасное осеннее утро. Иван Савич проснулся, хотел открыть глаза и не мог. Голова была налита как будто свинцом. Наконец мало-помалу он поднял веки... Пробило двенадцать часов. Иван Савич тихонько встал, подошел к зеркалу - и отскочил: на нем кофта, ночной чепец...

  - Ого! как кутнули! - сказал он. - С нашими так никогда не удавалось; этакой рожи у меня еще не бывало!!.

  Он покачал головой.

  - Что скажут наши? Лучше не говорить им... Он провел рукой по волосам, надел свой фрак и пошел...

  Идучи по лестнице, он встретил какую-то женщину под вуалью. Она с девкой шла вверх. Девка сказала барыне какое-то замечание на его счет...

  - Кто это? - спросила барыня.

  - А жилец, что под нами живет, - отвечала девка. - На них и праздника нет. У баронессы, слышь, целую ночь такой пир был...

  - Под праздник-то!

  В это время дверь захлопнулась.

  - Авдей! - сказал Иван Савич, - дай мне рюмку ликеру да разбуди меня к обеду.

  - Ликёры нет, вся вышла! - отвечал Авдей.

  - Как вышел! еще третьего дня там оставалось.

  - Вы выкушали последнюю рюмку.

  - Когда?

  - В последний раз.

  - Смотри: уж не ты ли, друг?

  - Стану я этакую дрянь пить! - сказал Авдей и плюнул. - Я еще отроду никакого вина не пивал.

  - Кто это над нами живет? - спросил Иван Савич.

  - Не могу знать!

  - Узнай!

  Иван Савич долго не являлся к баронессе. Наконец через неделю он отправился к ней. Там он застал ее сестру и Жозефину.

  - А! сосед! - сказала баронесса, - что это вас так давно не видать? Я хотела посылать за вами...

  - Я, баронесса, теперь в нужде, - перебил ее Иван Савич, - и пришел просить вас: не возвратите ли вы мне мои деньги?..

  - Деньги?..

  Она с изумлением посмотрела на него.

  - Да, две тысячи рублей, что вы у меня заняли.

  - Я заняла! Опомнитесь! неужели вы еще не протрезвились? Напротив, я хотела спросить вас, скоро ли вы мне отдадите семьсот рублей за лошадь?

  Иван Савич остолбенел.

  - За лошадь? - повторил он.

  - Да, за лошадь.

  - Я не шучу, баронесса! - сказал он.

  - И я нет, - отвечала она.

  Он посмотрел на нее серьезно, она на него тоже. Он пошел вон. Сзади его раздался дружный предательский хохот трех красавиц.

  - Неблагодарный! каков! - послышалось вслед за тем.

  Иван Савич хлопнул дверью и пошел к себе.

  - Не поискать ли нам другой квартиры, Авдей? - спросил он.

  Авдей перепугался.

  - Помилуйте, сударь! - воскликнул он, - еще полугода нет, как здесь живем. Где сыщешь такую квартиру? Удобство всякое: и сарай особый, и ледничек от хозяина дают, и соседи хорошие, а уж соседки - и говорить нечего...

  - Да... нечего и говорить!.. - повторил, пожимаясь, Иван Савич.

  Через несколько дней он опять на лестнице встретил ту же женщину под вуалью.

  - Кто это там вверху живет? узнал ли ты? - спросил он Авдея.

  - Барышня живет какая-то. Такая смирная, словно никого нет: ни стукнет, ни брякнет.

  - Так она барышня? Узнай хорошенько, кто она.

  Авдей узнал и сказал, что барышня живет с девушкой и с кухаркой, тихо, скромно, что ее не слыхать, что в гостях у ней бывают всё женщины и т. п.

  - Как бы побывать у нее?

  - Не могу знать.

  - Не могу знать! Это немудрено. А ты моги... Послушай-ка! не пахнет ли здесь как будто дымом?

  - Нет-с! - сказал Авдей, поворачивая нос во все о стороны, - не пахнет.

  - Ну как не пахнет? слышишь?

  - Нет-с, не слышу - не пахнет.

  - Наладил одно: не пахнет! Если я говорю пахнет, так, стало быть, пахнет.

  - Не пахнет... - сказал Авдей, нюхнув еще.

  - Да именно пахнет: это, должно быть, сверху прошло! Узнай-ка поди. Долго ли до пожара? Да нет, постой! я сам узнаю.

  Он отправился вверх.

  - Ну, пошел! - ворчал Авдей, - уродится же этакой!..

  И махнул рукой.

  Иван Савич вошел в переднюю верхней жилицы. Там никого не было. Налево был маленький коридор, который вел, по-видимому, в кухню. Иван Савич остановился. Оттуда раздавался довольно приятный голосок.

  - Не надо мне петуха! - говорил голосок. - Зачем ты петуха купила? Я тебе велела курицу купить; а это, видишь, петух! всё по-своему делаешь!

  - Да мужик-то знакомый, матушка, - отвечал другой голос, - наш ярославский. Пристал: купи да купи; петушок, говорит, славный.

  - Не хочу я петуха: петухи жестки!

  - И нет, матушка, этот еще молоденький, словно цыпленочек.

  Иван Савич решился проникнуть дальше. Появление его произвело значительный эффект.

  - Ах! - закричала барышня, закутываясь одной рукой в большой желтый платок, а другой держа петуха. - Что вам угодно? кто вы таковы?

  - Я-с... мое почтение... я живу здесь под вами...

  - Что ж вы, милостивый государь, ходите по чужим квартирам? - начала она, пряча под платок руку с петухом. - Вы думаете, что я беззащитная девушка, без покровителя, что меня можно всякому обидеть? Извините, вы ошибаетесь! Позвольте вам сказать: у меня есть кому вступиться, и я не позволю... За кого вы меня принимаете? с какими намерениями?

  Иван Савич перепугался. Он забыл, зачем пришел.

  - Извините-с... -начал он, -я... только пришел спросить... вот извольте видеть... мне... того-с...

  - Что того-с? На, Устинья, курицу... Что ж ты не возьмешь?

  - Ведь это петушок-с? - робко спросил Иван Савич.

  - А вам что за дело? вы почему знаете?

  - Я слышал от человека, что ваша кухарка ошибкой купила петушка... не угодно ли поменяться на курочку?

  - Какая дерзость! - воскликнула барышня, пожимая плечами, - Боже мой! до чего я дожила за мои грехи! За что Ты меня так караешь? Как вы осмеливаетесь говорить мне такие речи? Вы пришли обижать меня? Что ж это такое...

  Она начала плакать.

  - Позвольте, сударыня, - сказала кухарка, - они за делом пришли: может, у них в самом деле куплена курица, - вот бы и поменялись! А почем изволили платить?

  - Нет-с... позвольте... я объясню вам настоящую причину, - сказал Иван Савич. - Я пришел спросить... У меня, извольте видеть, вдруг запахло дымом... Так столбом и ходит по комнатам. Я думал, не от вас ли...

  Барышня и кухарка подняли носы кверху и стали нюхать во все стороны. С ними для компании нюхал и Иван Савич.

  - В самом деле пахнет! - сказала встревоженная барышня, - уж не пожар ли? поди-ка сбегай к верхним жильцам.

  - Ах, мои матушки! так глаза и ест! Чего доброго: долго ли до греха? - сказала Устинья и побежала.

  - Постой, постой! Что ж ты нас оставляешь одних? - закричала барышня в испуге. - Что скажут? Ах, Боже мой! Уйдите!..

  - И, матушка! ничего! барин хороший, - сказала Устинья и ушла.

  - Помилуйте... - начал Иван Савич.

  Он не знал, что сказать, и стал застегивать сюртук; а она перебирала бахрому своего платка.

  - Давно здесь изволите жить? - спросил он потом.

  - Давно. Я еще с покойным папенькой жила здесь. Слава Богу! про нас никто не может недоброго слова сказать. Вот сегодня в первый раз незнакомый мужчина пришел без позволения...

  - Если б я знал, каким образом достигнуть этого драгоценного позволения, - начал Иван Савич, смиренно опустив глаза в землю, - я бы ничего не пощадил...

  - Я никого почти у себя не принимаю, - сухо сказала она, - кроме сестры с мужем, крестного и его племянников...

  - О, я уверен!.. Я пришел единственно насчет дыму... Но, признаюсь, поговоривши с вами несколько минут... невольно хочешь видеть вас чаще...

  - У вас и без меня есть знакомство... я видела однажды, как вы вышли от баронессы, - сказала она колко и с достоинством.

  - Баронесса! О! - с жаром начал Иван Савич, - я давно с ней не знаком. Если б вы знали, как я был обманут наружным блеском...

  Он стал ей рассказывать, что с ним случилось. Она презрительно качала головой. Когда он хотел описывать пир, она замахала рукой.

  - Ради Бога, перестаньте! перестаньте! - закричала она, обидевшись, - что вы? Помните, с кем говорите! За кого вы меня принимаете? Я вас не понимаю...

  Иван Савич замолчал.

  - Так две тысячи рублей и пропали? - спросила она потом с любопытством.

  - Пропали-с.

  - И еще семьсот рублей?

  - Да-с... нет-с, пятьсот рублей только: ведь я лошадь продал за двести рублей.

  - Какая жалость! Какая мерзавка! - сказала она, - как терпят таких тварей? И вот необходимость принуждает и честную девушку жить под одной кровлей с такой бесстыдницей!

  Она концом платка отерла глаза.

  - Так вы больше с ней не знакомы?

  - Нет-с. Да если б и был еще знаком, то довольно услышать от вас одно слово, чтоб прекратить...

  - Благодарю вас за комплименты, - перебила барышня сухо, - только я их никогда не слушаю. Стало быть, у вас большое жалованье, - спросила она, помолчав, - что вы можете по две тысячи рублей бросать?

  - Жалованье? У меня нет жалованья-с.

  - Как нет?

  - Так-с. Мне не дают.

  - Не дают! Как же смеют не давать?

  - Так-с. Я не получаю.

  - Стало быть, сами не хотите?

  - Нет-с, я бы, пожалуй... да не положено...

  - Для чего же вы служите?

  - Из чести-с.

  - Чем же вы живете?

  - Своим доходом, - сказал он.

  - А! у вас есть свои доходы! - примолвила она. - Как это приятно!

  Тут Устинья пришла сверху и сказала, что дыму нигде не оказалось.

  Иван Савич стал раскланиваться.

  - Извините, что потревожил вас... - сказал он. - Если б я имел надежду на позволение видеть иногда вас... я бы почел себя счастливым...

  - Это позволение зависит от моего крестного папеньки, - сказала она, - если им угодно будет позволить принимать вас по четвергам, когда у меня собираются родные, тогда они дадут вам знать; а без того я не могу... И притом вы должны обещать, что никогда, ни словом, ни нескромным взглядом, не нарушите приличий... Обо мне, слава Богу, никто не может дурного слова сказать...

  - О, клянусь! - сказал Иван Савич и ушел.

  - Авдей! ведь верхняя-то жилица недурна, - сказал он, воротясь к себе, - только немного толстовата или не то что толстовата, а у ней, должно быть, кость широка! Не первой молодости. Как ты думаешь?

  - Не могу знать!

  - А какая неприступная! просто медведь.

  Прошла неделя. От крестного папеньки не приходило никакого известия. Ивана Савича так и подмывало увидеться с жилицей. Но как?

  - Как бы это сделать, Авдей? - спросил он.

  - Не могу знать... Да позвольте, сударь, - сказал он, желая угодить барину, - никак дымом пахнет... - И нюхнул.

  - Э! стара штука! ты выдумай что-нибудь поновее. А! я выдумал. Постой-ка, я пойду, - сказал Иван Савич и отправился вверх.

  Он тихонько отворил дверь.

  - Кто там? - послышалось из комнаты.

  Он молчал.

  - Кто там? - раздалось громче.

  - Это я-с, - сказал он тихо.

  - Да кто я-с? разносчик, что ли? Ах! не нищий ли уж?

  В зале послышалось движение, и барышня выбежала в переднюю.

  - Ах, это опять вы? - сказала она.

  - Я самый-с.

  Она была уже не в утреннем капоте и не в папильотках, как в первый раз, а в черном шелковом платье, со взбитыми локонами. В одной руке держала не петуха, а маленькую собачку, в другой - книжку. Собачонка так и заливалась-ла