Горбунов-Посадов Иван Иванович - Сострадание к животным и воспитание наших детей

  

   Каждый из нас составляет только одну частичку того великого, таинственного, вечного, бесконечного целого, которое мы называем Жизнью. Кроме нас самих, жизнь проявляется в миллионах окружающих нас живых существ. Каждое из этих существ, каждое из малейших из них, имеет все, совершенно равные с другими созданиями, права на свет, воздух, пищу, на свет любви и тепло дружбы, на общее внимание и участие, на все, для чего дано ему бытие.

   Чем глубже сознание у человека, чем человечнее его сердце, тем сильнее чувствует он братское единство своей жизни со всем этим миром жизней, тем полнее признает человек права всякого живого существа и тем более их уважает, тем с большей чуткостью относится он к жизни каждого из существ, тем больше стремится он содейство­вать счастью каждого и избегать, насколько только возможно, всего, что может причинить какому бы то ни было живому созданию несчастье или страдание.

   Это чувство глубокой братской связи со всем миром жизней, это чувство справедливости и симпатии ко всякой жизни и уважения к ее правам есть одно из высших чувств чело­века. Без него человек - только получеловек. Рождающиеся из этого чувства внимание, симпатия и сострадание, уважение ко всем живым существам и называют "человечностью", то есть таким свойством, которое должно выражать самую основу, самую истинную природу человеческой души.

   Одной из главных задач всех великих пророков че­ловечества, всех "человечнейших" мыслителей и поэтов было будить своею проповедью это чувство в тех, которые еще не сознали его, расширять его в тех, в которых оно еще слишком узко, и обличать и бороться против всего, что стремится подавить или исказить это чувство в человечестве. Все такие пророки, мыслители и художники старались и стараются воздействовать на человека в том смысле, что­бы научить его, помочь ему, заставить его переноситься душою в центр жизни других существ, заставить его жить жизнью не своею одной, а жизнью всего окружающего его живого мира, перестрадывать его страдания и радоваться его радостям, бороться и трудиться ради общего блага, забывая в этом широком чувстве и на этом общем пути свои личные желания, ставя выше всех других своих стремлений общее счастье, служение общему началу жизни.

   Видя, что большинство страданий в мире происходят не столько от стихийных бедствий, сколько от тех существ, которые заставляют страдать других от своей нравствен­ной и умственной нечуткости, от своего рода душевной слепоты, мешающей им видеть и чувствовать единство свое со всем живым миром, препятствующей их сердцу биться одним пульсом с жизнью окружающих их существ,- видя это, проповедники человечности направляли и направляют все силы своей любви, своего разума, гения на то, чтобы про­будить спящие в душах семена общей симпатии, чтобы снять катаракты с душевных глаз, чтобы сломить душевные перегородки и соединить воедино замкнутые и оторванные друг от друга темнотой, слепотой, предубеждениями, стра­стями живые ключи жизней.

   Большинство апостолов человечности, в своем стремлении вызвать в людской душе всеобъемлющую симпатию и чувство всеобщей справедливости, не ограничивало ее одним кругом человеческих личностей, но стремилось направить ее и на мир всех других существ, которыми мы окружены повсюду и существование множества которых самым тесным образом связано с нашим существованием.

   Из глубочайшей еще древности мы слышим голос одного из величайших представителей человечества, учащий людей благоговение пред жизнью каждого существа, пред жизнью, которую всякий может отнять, но никто не может вновь да­ровать, пред жизнью, которая есть чудный дар неба, драгоценнейший для всех, даже для самых считающихся ничтож­нейшими из ничтожнейших существ. Сквозь бесконечность нескольких тысячелетий слышим мы великую проповедь Буд­ды о том, что жизнь была бы бесконечным счастьем для всех, если бы в сердцах людей, захвативших себе влады­чество над природой, жило милосердие, проповедь о том, как прекрасна была бы земля, если бы все живые существа были связаны любовью, если бы благодатный мир царил между людьми, и зверями, и птицами, и всем живущим в мире,- слышим его призыв к тому, чтобы сердца людей были ми­лостивы ко всем, кто дышит дыханием этой скоропреходящей жизни, ко всем, связанных одною цепью радостей и страданий.

   То же самое, в различной форме, выражают гуманисты последующих времен. Вот что говорят некоторые из них:

   "Разве можно назвать любовью такое чувство, которое не простирается на все живые существа без исключения?"

   "Справедлив только тот, кто добр, а нельзя быть добрым к одному созданию, не будучи таковым же и к другим".

   "Так как один и тот же Творец поселил животных, как и нас, в этой земной юдоли для служения Ему, то, стало быть, они, как и мы, члены Его семьи и потому имеют права на дружбу и уважение с нашей стороны".

   "Бог, сотворивший животных, желает, чтобы человек их любил. Каждое из них наделено своей, большей или меньшей, долей разума и души, - признайте это! Во взгляде их просвечивают смутные проблески разума. Не душите этот зародыш просветления, предвозвестника света и бессмертия. Уважайте его. Цепь из тысячи звеньев соединяет человека с насекомым: не разрывайте этих звеньев, - ни ближайшее к вам, ни дальнейшее, ни промежуточное, ибо все они свя­заны с Богом".

   И, наконец, современный нам известный русский естество­испытатель говорит:

   "Любовь не только к человечеству, но и ко всему живому,- даже ко всему, что входить в состав вселенной,- вот высшее проявление благороднейшего свойства нравственно разви­того человека".

  

   И мы видим среди мира людей, глубоко исполненных этого благоволения к живым существам. Мы видим людей, с величайшим вниманием, нежностью, любовью обращаю­щихся со своими сотрудниками - домашними животными, видим людей, полных симпатии ко всему животному миру. Все увеличивается число людей, из уважения к правам животных на жизнь и из сострадания к ним, из желания прекратить бесчеловечную резню их ради поедания их человеком, отказывающихся навсегда от мясной пищи. Мы видим страстных прежде охотников, оставивших навсегда огромное для них удовольствие охоты, благодаря проснувше­муся сознанию бесчеловечности всякого отнятия жизни. Мы встречаем людей, полных бесконечной благодарности к животным, которые разделяют их тяжелую трудовую долю, людей, которые, влача едва-едва сами тяжкое существование, лишают сами себя необходимого, чтобы накормить и получше устроить работающее на них животное.

   Чувства таких людей прекрасно выражены в стихотворении Некрасова "С работы":

   - Здравствуй, хозяюшка! Здравствуйте, детки!

   Выпить бы. Эки стоят холода!

   "Ин ты забыл, что намедни последки

   Выпил с десятником...

   - Ну, не беда!

   И без вина отогреюсь я, грешный,

   Ты обряди-ка Савраску, жена;

   Поголодал он весною, сердечный,

   Как подобрались сена.

   Эк я умаялся!.. Что, обрядила?

   Дай-ка горяченьких щец.

   "Печи я нынче, родной, не топила,

   Не было, знаешь, дровец".

   Ну, и без щей поснедаю я, грешный,

   Ты овсеца бы Савраске дала.

   В лето один он управил, сердечный;

   Пашни четыре тягла.

   Трудно и нынче нам с бревнами было

   Портится путь... Ин и хлебушка нет?

   "Вышел, родной... У соседей просила,

   Завтра сулили чем свет!"

   - Ну, и без хлеба улягусь я, грешный,

   Кинь под Савраску соломы, жена!

   В зиму-то вывез он, вывез, сердечный,

   Триста четыре бревна.

  

   Примеров такого отношения к животным не мало встречает каждый из нас в своей жизни.

   "Врожденное добродушие и жалость свойственны характеру нашего народа,- пишет г. Лисовский, - эту черту подметил еще гениальный Пушкин, нарисовавший в повести "Дубровский" удивительный тип кузнеца Архипа, принимавшего де­ятельное участие в поджоге дома, чтобы погубить в нем ненавистных ему приказных, но с жалостью смотревшего на появившуюся на крыше' кошку.

   "- Чему смеетесь, бесенята? - сердито заметил он мальчишкам, хохотавшим при виде обезумевшей от ужаса кошки.- Бога вы не боитесь! Божья тварь погибает, а вы радуетесь!

   "И Архип отважно полез на крышу пылавшего дома и спас кошку.

   "Ту же высокую дань великодушия принес в 1897 г. в городе Проскурове унтер-офицер 33 драгунского Изюмского полка Семен Юрко, бросившийся в пылавшую конюшню, чтобы спасти своего коня, и там погибший вместе с ним".

  

   Но, наряду с такими, доходящими до полного самопожертвования, проявлениями симпатии ко всем живым существам, окружающий нас мир полон страданьями животных по вине человека, полон проявлениями человеческого бездушия, жестокости к животным, доходящих до самого ужасного зверства.

   Сколько-нибудь стесняющиеся еще с другими человеческими существами люди дают здесь полный простор, полную волю самым отрицательным сторонам своей природы, самым низменным, самым эгоистичным, насильническим, зверским своим инстинктам и страстям.

   Сознание связи со всеми живыми существами, признанье того, что это сознанье единства со всем живущим (и вытекающее из него уважение ко всякой жизни) есть высшая отличительная черта настоящего человека, сознанье этого входит чрез­вычайно медленно в жизнь людей, и в жестокости к животным соперничают между собою люди с сознанием, притупленным от тягчайшей работы и борьбы за жизнь в тяжелейших условиях с людьми самой тонкой, казалось бы, культуры

   Неуважением к праву животных на жизнь, к праву их на хоть какую-нибудь долю свободы, на вниманье, на милосер­дное отношение к ним, неуважением этим люди прони­каются с детства, впитывая это с ранних дней из окру­жающей их атмосферы, приучаясь смотреть на животных сначала как на игрушку, потом как на машину, созданную лишь для удобства и для удовлетворения прихотей человека, как на вещь, с которой человек вправе делать все, что ему угодно.

   В то время, как в области людских отношений (хотя бы в области сознания все больших и больших кругов людей) совершается прогресс, в смысле, провозглашается равенства прав всех людей на все духовные и материальные блага мира, прав всех на жизнь в широком смысле слова, в то время, когда среди людей все усиливается защита прав слабых и малых, в области отношения людей к животным царит в массах одно лишь первобытное право сильного и хитрого, и в сознании этого права воспитываются поколения за поколениями.

   Вот почему мы окружены морем страданий животных, происходящих от бездушия и жестокости к ним людей, от полного попрания людьми всех прав животных не только на счастье в этом мире, но даже на сколько-нибудь переносимое в нем существование.

   Чтобы напомнить себе то, что происходит в этой области, заглянем хоть слегка в мартиролог мучений, создаваемых для животных людьми.

  

   Припомним, прежде всего, то, что делается с теми животными, которым человечество так бесконечно обязано,- с лошадьми и рогатым скотом, которые, будучи приручены человеком, явились такими драгоценными товарищами-сотруд­никами человека во всей тяжкой борьбе его за жизнь, десятки тысяч уже лет способствовавшими и способствующими существованию человечества, помогающими ему в добывании изготовлении всего необходимого для жизни человека, кормя­щими и одевающими его, способствовавшими великим переселениям народов и поискам отдельными людьми лучших условий существования.

   Припомним, как зачастую обращается человек с этими животными, способствовавшими общению и соединению людей и народов, служившими всему прогрессу человеческой жизни, всей цивилизации человечества,

   Казалось бы, самою священною обязанностью человека, на которого всю жизнь работают эти кроткие, долготерпеливые создания, должна была бы быть постоянная благодарная о них забота, внимание, любовное обращение с ними, забота об их здоровье и удобствах.

   И взамен этого, обращаясь, например, к судьбе вернейшего друга человека - лошади, о преданности, доходящей до самопожертвования, и любви которой к человеку сложено столько трогательных сказаний, мы видим, что в большинстве случаев жизнь, устраиваемая людьми для этих существ, какая-то сплошная каторга, в самых тяжких, безбожных условиях.

   Существа, требующие тепла, сухости, чистоты, света, хорошего воздуха, содержатся в большинстве случаев в помещениях холодных или удушливо жарких, сырых, темных, полных удушливой вони от редко убираемого навоза и за­стаивающейся мочи, которые, разлагаясь, заражают воздух, причем помещения эти не проветриваются или, напротив, устроены бывают так, что животные заболевают от сквозняка.

   Уход за лошадьми в большинстве случаев самый небрежный гнилой, замерзший, заиндевевший корм, дурная, болотная вода или слишком холодная вода, кормление на замерзших пастбищах, опой горячих лошадей студеной водой, окорм невыстоявшейся лошади овсом, купание в холодной воде, нечищение кожи, вызывающее у нее всевозможные бо­лезни, оставленье без промывания глаз лошади после долгой езды в облаках едкой пыли, следствием чего бывает по­теря зрения лошадью, и т. п.

   Затем привычное, самое безобразно-небрежное отношение к тому, что составляет первое условие для успешной работы лошади,- к удобству упряжи: скверная, неряшливо сделанная, отвратительно пригнанная, давящая, жмущая и трущая уп­ряжь,- скверные седла, седелки, хомуты, заскорузлые под­брюшники, непродетые сквозь шлевки подпруги, варварски подтянутые чересседельники и т. д., причиняющие разные повреждения кожи, подкожной клетчатки, мышц, даже сухожилий и костей. Эти постоянно бередимые ссадины, опухоли, язвы, раны составляют постоянные явления. На них зачастую не обращается вовсе никакого внимания, пока лошадь не разбали­вается так, что на ней невозможно уже работать.

   Такое же возмутительное отношение и к другому важней­шему условию работы лошади - к хорошей, правильной ковке ног и вообще уходу за ногами лошади, плохие деревянные или земляные полы, с неменяющейся подолгу подстилкой и потому гнилые, пропитанные грязью, вызывающей разные бо­лезни ног и всего тела; затем невежественная, небрежная, прямо безобразная подчас ковка, причиняющая такие болезни копыт и всей ноги, которые зачастую, будучи запущены, делают лошадь навсегда калекой. Но портятся ноги не одними неумелыми и невежественными кузнецами, загоняющими гвозди так, что повреждаются мясистые части ноги; заболевают ноги еще от опоя, причем больные ноги не лечатся во­время, и лошадь пропадает; портят лошадиные ноги и отвратительными дорогами и мостовыми России, составляю­щими общественное преступление над животными.

   А самая работа лошади, часто невыразимо тяжкая, дающая ей только несколько часов покоя ночью, а иногда и этого не дающая,- работа, в которой зачастую совершенно не счита­ются ни с каким состоянием здоровья лошади!

   А тяжесть, взваливаемая на лошадь без всякого соображения с ее силами - самая великая мука несчастной мученицы! Наши дороги и улицы полны надрывающимися под тяже­стью лошадьми. Особенно мучаются они в глубоких колеях ужасных наших дорог или выбоинах и ямах городских мостовых, на крутых подъемах или спусках, в гололедицу, в снегах, в песках или вязкой глинистой грязи!

   Эти вереницы телег с кучерами, ленящимися слезать время от времени с телеги, чтобы оскрести грязь, огром­ными комьями наставшую на колеса и увеличивающую тя­жесть на несколько пудов, эти прохожие, глазеющие на ло­шадь, бьющуюся в тяжком месте, и не догадывающиеся подойти взяться сообща за спицы и помочь бедному созданию; эти вереницы ломовых, взлезающих на воза с тяжелою уже кладью, едущих подчас чуть не вскачь с тяжелым грузом; эти обозы с лошадьми, везущими тяжелую кладь и привязанными арканами, накинутыми на шею спереди, к передним возам...

   Вереницы несчастных рабов человека, - после долгого, тяжкого трудового дня, который весь, может быть, с утра и до ночи они провели в работе с заиндевевшей шерстью, мерзнувшие порою по нескольку часов у кабаков, в которых пьянствуют забывшие их хозяева!

   И в награду за все это вечно свистящий кнут, осыпающий жестокими ударами зад, спину, бока, ноги лошадей, которых бьют и по животу, и по голове и ремнем кнута, кнутом и палкою, и кнутовищем со связанным на нем в узел кнутом.

   Некоторые мучители доходят в своей жестокости до последнего предела. Один из писателей, писавших в защи­ту животных, говорит, что в "правлении общества покро­вительства животным хранятся кнуты с гвоздями, прово­лочными жгутами, рыболовными крючками, колючей прово­локой, с шильями и иголками, вправленными в кнутовище с утонченно варварским искусством". Все это отобрано обществом у истязателей.

   Всюду кругом если не жестокость, то преступное равнодушие к мукам животных, причем в том и другом оди­наково повинны, как мы уже сказали, люди с чувствами, притуплёнными в тяжком труде, тяжкой борьбе за су­ществование, и люди так называемых утонченных нервов, люди так называемые культурные, воспитанные, образованные.

   Если из встречных на улице мужиков порой кто-нибудь все же ввяжется помогать, - или поднимать, или распрягать упав­шую на улице и бьющуюся в упряжи лошадь, или вытаски­вать застрявший воз, то зато культурные господа равнодушно пробегут мимо, не желая пачкать руки и платья и компроме­тировать себя таким делом, как поднятие бьющейся ско­тины или вытаскивание воза.

   Да, кроме того, кто же из нас, образованных людей, научен таким вещам? Кто может распрячь и запрячь ло­шадь, и т. п.

   И мы бежим поскорее мимо этого неприятного зре­лища в те конторы, школы, университеты, департамен­ты, для сиденья в которых нас только и вырастили и образовали.

   Закутавшись в теплую шубу, культурный седок спешит скорее на вокзал или в театр в гололедицу, наняв извоз­чика с условием, чтоб он ехал скорее. Извозчик бьет спотыкающуюся лошадь, а седок ругается и велит ехать скорее, то есть, еще сильнее бить измучившееся животное и рисковать, чтобы разбились его ноги или все оно, упавши, за­шиблось. Или целая компания культурных молодых людей, пользуясь жадностью извозчика, который так или этак должен привезти хозяину строго определенную сумму дневного заработка, вваливается в пролетку и, весело балагуря, заставляет замотанную лошаденку тащить их несколько верст по отвратительной мостовой.

   А сколько раз в гололедицу или снежную метель, когда лошади конки надрываются, втаскивая вагон на уличных подъемах или таща его по заиндевевшим рельсам и зава­ливающему путь снегу, приходилось видеть, как одинаково безучастно относятся к надрывающимся там, на холоде и снегу, животным набитые в вагоне пассажиры, - и какой-нибудь икающий кулак с красным, лоснящимся лицом, бы­чачьей шеей, с соловыми, пьяными глазами, пригнавший, мо­жет быть, убивать гурт скота на столичную бойню, и интеллигентного вида господин с изящным портфелем, и наряд­ная в мехах барыня, и студент с пачкой книг, и де­вушка-курсистка, углубленная и тут в вагоне в чтение, может быть, какого-нибудь социального трактата, излагающего новую систему переустройства мира на началах братства, ра­венства и свободы, - никому из них не приходит в голову вылезти из вагона на несколько минут, чтобы облегчить муку лошадей,- и только после нескольких увещаний (если попадется человек помнящий о животных, или кондуктор обратится, когда вагон перестает уже совсем двигаться) пассажиры покидают, наконец, на время с досадой свои теплые места.

   Наши дни - это дни перехода от конного движения к элек­трическому. Можно горячо желать повсеместной замены конок и омнибусов трамваями, можно бесконечно радоваться, что с этою переменой исчезнет столько страданий животных, но глубоко печально и постыдно то, что люди входят в электрический век почти такими же нравственными варварами каменного века, какими были наши далекие предки, знавшие одно только право дубины над всеми остальными Божьими созданиями.

   Конки сменяются трамваями, но зато в "центрах цивилизации" с тою же торжественностью продолжается дикая заба­ва - скачки и бега с бешено несущимися дикарями-жокеями, где мучаются, калечатся и убиваются на смерть прекраснейшие лошади ради тщеславия и жадности их владельцев и азарта толпы, бьющейся на заклад о судьбе этих несчастных жертв людской пустоты и дикости.

   На этих бегах, кроме завзятых спортсменов, пшютов и т. п., вы увидите среди толпящихся около тотализаторов (из-за которых был уже ряд разорений и самоубийств) пред­ставителей культуры всех, так сказать, родов оружия, кон­чая кадетами и гимназистами, развращающихся здесь азартом и картинами мучительства благороднейших животных ради человеческой прихоти.

   Здесь собираются любители лошадей! Но может ли, например, человек, мало-мальски не любовно, а элементарно чело­вечно относящийся к лошади, позволить себе такие, например, вещи, как обрезать хвост у лошадей ради своих нелепых представлений о лошадиной красоте, а главное, ради того, чтобы на его скакуна пялила глаза уличная толпа? Ведь только грубые варвары могут лишать животное того орудия, которое дано ему, чтобы защищаться от мучительных для него укусов насекомых.

   Мучения четвероногих друзей человека начинаются часто уже с раннего детства, иногда в утробе еще матери, когда к ма­тери, несущей в себе дитя, не проявляется никакого особого внимания, когда за нею нет никакого особого ухода, когда ее насилуют в работе, когда ее худо кормят, когда ее заставляют работать последнее время пред родами. Все это, ко­нечно, тяжело отражается на жеребенка, который часто роди­тся при таких условиях хилым, неправильно развившимся. Все это, как и плохое устройство конюшни, неправильности наклона ее пола, холод с пола, грязь, ушибы, объедание вредными для лошади в это время кормами, пастьба во время сильной росы или во время инея и т. д., - все это ведет к преждевременному скинутию жеребенка или же к тяжелым родам, в которых погибает или уродуется жеребенок, или погибает его мать, а иногда и оба вместе. Родившийся же благополучно жеребенок очень страдает от человеческого невнимания, благодаря отсутствию правильного ухода, неправильному кормления, дурному помещению, не­брежному, грубому с ним обращению, тогда как жеребенок, как и ребенок, требует крайне внимательного, заботливого к себе отношения. Сколько жеребят гибнут от отсутствия внимания или остаются на всю жизнь недоразвившимися, жалкими созданиями, на которых за это с усиленною силою падает жестокость их владельцев. Иногда мать надолго разлучают с жеребенком, следствием чего бывает то, что жеребенок околевает, а у матери пропадает молоко, и она тоже гибнет.

   Тяжек, а иногда ужасен бывает и конец этих великих страстотерпцев.

   Я помню, когда мне первый раз сказывали про живо­дерни, где с живых лошадей сдирают шкуры, мне казалось, что я слышу страшную, чудовищную сказку. А между тем это был распространенный способ снимать шкуру лошади легчайшим образом для лучшей выделки из неё различных предметов для нашего обихода. И способ этот до сих пор прак­тикуется, как говорят, во многих губерниях. Вот что рассказывает об этом известный покойный натуралист наш профессор И. П. Вагнер:

  

   "Я шел по лесистому оврагу,- рассказывает автор. - Теплый летний ветерок навеял на меня какой-то тяжелый, удушливый запах. Здесь, должно быть, падаль, подумал я, и только что сделал несколько шагов, как вдруг передо мною открылась ужасная картина. Несколько конских скелетов ярко белели среди кустов лесной зелени. Впереди виднелся труп свежеободранной лошади, весь в крови. Стая ворон с криком поднялась из оврага; несколько собак с окровавленными мордами пробежало по скату. И вдруг ободранный труп лошади ожил... Несчастная страдалица приподняла окровавленную голову и оскалила зубы. Не веря глазам, я сделал несколько шагов вперед. Действительно, передо мною лежала живая, совершенно ободранная лошадь. Она вздра­гивала всеми мышцами своего кровавого тела, страшно ворочала воспа­ленными глазами и скрежетала зубами. Каше-то глухие, дикие стоны вы­летали из ее горла. Не помня себя от ужаса, я бросился дальше от этого места. Пораженный неслыханной жестокостью, я инстинктивно шагал, не зная, где и как, и опомнился уже только тогда, когда подошел к воротам дома. У ворот сидело несколько человек.

   - Что это у вас,- вскричал я,- живых лошадей обдирают? Там, в овраге, лежит живая ободранная лошадь!

   - А, это ничего,- равнодушно отвечали мне, - у нас тут живодерня. Из деревень сюда ведут лошадей шкуры обдирать. Здесь и склады шкур. Купцы наезжают.

   - Да как же можно с живой лошади шкуру драть!- вскричал я.

   - Отчего же? Можно. Легче снимать. Шкура потная, теплая, сама от­стаете. Потому что кто же станет с дохлой лошади шкуру драть? Шкура пристанет к костям, ее и ножом не возьмешь, попортишь. А коли с свежей да потной - духом сдерешь".

  

   Но люди не довольствуются и этими мучениями животных. Они впутывают их в свои собственные страшные человеческие бойни, называющиеся войнами. Они заставляют эти кротких существ участвовать во всех зверствах, во всех страшных преступлениях войны. Мучаясь сами, люди мучают, может быть, еще сильнее своих коней в огромных переходах под палящим солнцем, на жестоком морозе, под непрестанным ливнем, в снегах, в песках, в болотах, мучая их грязью, голодом, мириадами слепней и оводов, тяжестью обозов и, более всего, тяжестью главных орудий своих убийств - пушек. И, наконец, наряду с гекатомбами человеческих тел, люди покрывают ноля человеческого братоубийства массами лошадиных тел, растерзанных гранатами, пулями, штыками и саблями, с расстрелянными ногами и спинами, с вывороченными внутрен­ностями...

   Я остановился особенно подробно на бедствиях и страданиях лошади, чтобы показать, как преступно относится человек к существу, которому так бесконечно обязано чело­вечество.

   Но такую же, беспрестанно, если не жестокость, то преступ­ную небрежность проявляете человек по отношению к дру­гому животному-благодетелю человечества - к корове, к этой кормилице человечества, вскормившей-вспоившей мириады лю­дей, к этой второй матери человечества, которой огромная часть людей обязана продолжением своей жизни, своим здоровьем, своими силами.

   Всегдашнее внимательнейшее, любовное, разумное, правиль­ное попечение об этом драгоценнейшем для всех нас животном должно было бы быть нашею священною нравствен­ною обязанностью и первым разумным практическим правилом обращения с ним.

   А, меж тем, мы видим беспрестанно совершенно обрат­ное,- мы видим грубое, скотское, невежественное, пагубное для здоровья животного обращение, и невежественный уход, благодаря которым так много страдает корова и так много болезненно тяжко гибнет коров и телят, погибающих жертвой человеческой неблагодарности, невежества и грубости.

   Заглянув в обстановку, окружающую огромное боль­шинство этих друзей человечества, мы увидим скверные помещения, отвратительные зачастую хлева, какие-нибудь дровяные сарайчики, в городе, где корове негде повернуться. В хлевах мы найдем неправильно устроенные ясли, сы­рость стен и земли, отсутствие проветривания, которое так необходимо для чистоты крови у животного, сквозняки, грязь в хлеву, сырость от мочи. Настилка зачастую подолгу не переменяется, навоз не вывозится. Все это делает пребывание коровы в хлеву крайне вредным для ее здоровья, а часто и губительным для ее жизни.

   Еще тяжелее отзывается на этом вскармливающем наших детей, кротком, милом, терпеливом существе, гнилой, заплесневевший корм, гнилые травы, влекущие за собою му­чительное воспаление желудка и кишок, скверные водопои, иногда даже с навозной жижей. Тяжело сказывается отсутствие всякого правильного . кормления, которое должно составлять первое правило для людей, держащих коров. Часто и любят, и жалеют корову, и стараются побольше накормить ее, а приносят непоправимый вред, давая неподходящий корм, давая его не в меру и т. д.

   При болезнях скота повсюду полное невежество, полное незнание, чем помочь, и это при недоверии к ветеринарам, при условии, что до ветеринара иногда несколько десятков верст. Научиться же самым элементарным сведениям в этой области негде, не у кого. Народная школа не занимается такими вещами, считая их ничего не стоящими в сравнении с ятями и ерами. Чтений и бесед по этому предмету тоже нигде почти не ведется,- ни в заброшенной деревне, ни в городе.

   Особенно мучительно часто проходит для коровы самое трудное и важное время ее жизни - время стельности и появления на свет ее ребенка. В такое время должно бы осо­бенно сказаться внимание к корове столь обязанного ей че­ловека. И, вместо этого, в это самое трудное для коровы время человек большею частью не окружает ее никакой ра­зумной заботой, а в иных случаях обращается с коровой в это время с самой безобразной небрежностью.

   Стельные коровы зачастую, например, помещаются в хлеву с таким скатом пола, который влечет за собою преждевременное скидывание теленка. Сырость, грязь, сквозняк, скверный корм, дурной водопой, столь вредные для животного и в обыкновенном его состоянии, становятся пагуб­ными для стельной коровы, и сколько их гибнет от таких условий.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Еще больше гибнет в тяжелых мучениях стельных коров (и детей их) от отсутствия всякого уметя подать пра­вильную, умелую помощь во время родов. Если в отношении помощи при появлении на свет человеческих даже младенцев у нас царит тьма невежества, то в отношении к окружающим домашним животным подобное невежество является всеобщим почти явлением.

   Порою же подается только такая невежественная помощь в виде самых варварских приемов, от которой корова если и не умирает, то остается на всю жизнь искалеченной в самых нежных частях своего организма.

   Жизнь теленка с момента появления его находится в по­стоянной опасности, благодаря возмутительному невежеству господина его - человека. Множество, например, телят заболевают и порою погибают от болезни крови, называемой суставоломом телят, происходящей от загнивания пуповины новорожденного теленка, благодаря тому, что пуповина не была обеззараживающе промыта при его рождении, и в нее проникли микробы из хлева.

   С первых же шагов с теленком обращаются в боль­шинстве случаев совершенно неумело. Новорожденного часто кладут около мокрой, холодной стены. Для теленка, как и для каждого ребенка, необходимы сухость, чистота, свет, чистый воздух, а, меж тем, огромное множество телят проводят все свое детство в сыром, тесном углу, где грязи так много и соломы так мало, что несчастным телятам приходится лежать на холодном, сыром навозе, утопать в навозной жиже, да еще около дырявых стен, откуда страшно дует.

   Поят телят часто совершенно неумело: то слишком теплым, то слишком холодным, часто перекармливают, отчего телята страдают от поносов и легко простужаются. Кормят их, когда они подрастут, тоже без толку, не заготовляя для них хорошего сена и другого, усвояемого ими, здорового для них корма.

   Посуду, из которой поят телят, моют редко,- отсюда, разные заболевания желудка и кишок теленка.

   При заболеваниях телят проявляется еще большее неве­жество и следствие его - гибель множества из них.

   Множество телят, родившись крепкими, здоровыми, хиреют, вянут и пропадают,- всего больше от поноса, как и дети, в то время как знание элементарнейших сведений об уходе за ними могло бы спасти их и поставить на ноги. В то время, когда человек нянчится со своим ребенком, заброшенные дети того существа, которое выкормило, может быть, уже несколько детей человека, вянут и гибнут в сырости, холоде и нечистоте.

   Природа мстит за такое преступное попрание человечности и разумности. Тяжкие условия жизни скота, происходящие от небрежности человека, вызывают такие смертоносные заболевания скота, которые от скота проникают в людей, подта­чивая и губя их жизни. Множество заболеваний людей чахот­кою происходит через заражение людей через коровье мо­локо туберкулезом рогатого скота. Яд, усиленное развитие которого обусловливается отвратительными условиями содержания скота, вливается мстящей природой в кровь детей чело­века.

   К этому надо прибавить еще болезни всякого рода, передаваемые через плохо проваренное мясо умерщвляемого боль­ного скота.

   А грязное содержание коров, грязные соски, мучительное, неумелое выдаивание, грязь и поэтому зараза при доении и т. д... В деревне, конечно, корова, от которой берется мо­локо для вашего ребенка (если вы и не постоянные ее обита­тели), перед вами налицо. Вы можете осмотреть ее или по­казать сведущему человеку, и если уход за нею плох, то как-нибудь вмешаться в это дело. Но если это не делается и там, то еще более не делается в городе, где молочница живет, может быть, через квартал или несколько кварталов от вас, а, может быть, и за городом. Мы посылаем к врачу кормилицу, которая кормит наших детей (если только мы позволяем себе ради вскормления своих детей от­нимать мать у другого ребенка), но до коровы-кормилицы нам нет никакого дела. Пускай валяется в грязи и сырости. Нам принесут молоко, мы заплатим - и кончено.

   В столицах же еще устраивается так, что даже при желании не доберешься до той коровы, которая кормит твое дитя, потому что молоко свозится из тысячи неведомых нам мест, сливается в один, так сказать, огромный бассейн огромных молочных складов и оттуда растекается по артериям столицы.

  

  

   Бросим теперь взгляд на жизнь других рогатых благо­детелей наших - быков.

   И известная художница Роза Бонер в своих картинах, и известный французский поэт Пьер Дюпон, и украинский мужик в своих песнях воспевают быков - этих верных, могучих товарищей, помощников земле­дельца, миллионы которых, как и миллионы лошадей, на­прягая свои силы, вспахивают и удобряют великую ниву земли, готовя пищу для сотен миллионов человеческих существ, перетаскивают мириады пудов тяжестей и после смерти своей служат еще нам своею кожею, рогами, копы­тами, шерстью.

   В награду же за это, во множестве случаев, волы переносят столько жестокостей, столько мучительных побоев, столько страданий от скверно пригнанного ярма, натирающего шею своими палками, производящего ссадины, опухоли, переходящие в мучительные раны на шее терпеливого четвероногого богатыря, с печально-тупым взглядом покорно сносящего все обиды от своего поработителя. Выражение "ярмо" стало издавна обозначением тяжкого рабства.

   Обычная распространенная у нас грубейшая, мучительная для животных, конструкция ярма теперь чуть ли не такова же, как 1000 лет тому назад. Говорят, за границей изобре­тена простая сравнительно, но гораздо более улучшенная конструкция ярма. Но кому у нас дело до того, чтобы разведать о такой конструкции и широко распространить ее, наглядно осведомит о ней в тех полосах России, где вол является главным пахарем земли? Никому нет дела до облегчения страданий миллионов существ, напряженно трудящихся для блага человечества.

   Огромнейшей же части быков выпадает в тысячу раз более ужасная судьба. Человек разводить их только для того, чтобы убить. Я не стану останавливаться здесь долго на ужасах колоссального убийства, совершающегося каждый день вокруг нас. Укажу на страшную картину бойни в "Первой ступени" Толстого тем, кто не читал почему-либо этой великой защитительной речи в защиту прав всех живых существ, укажу на эту картину всем, кто хочет, не пряча голову в песок, как страус, прямо взглянуть в глаза всему тому, что совершается каждый день в зданиях боен, пропитанных кровью, бесконечно льющейся для того, чтобы человек мог съесть за столом кусок трупа взрослого быка, барана или детские трупы зарезанных телят или ягнят, представляющих особенно лакомый кусок. К большим городам по всему земному шару постоянно гонятся миллионы животных, испытывающих тяжкие страдания при перевозке в духоте и тесноте железнодорожных вагонов, особенно же при перевозке морем в ужасных для них корабельных трюмах и загородках.

   Вспомните прекрасное произведение Пьера Лота "Viande de boucherie" в книге "Le livre de la pitie et de la mort", опи­сывающее с такою силою эти страдания. Вспомните отвратительные, часто встречающиеся на улицах города, сцены пе­ревозки телят и ягнят со связанными ногами и бьющимися о железные скобы телеги головами.

   Но, ставя выше всего удовольствие своего языка и своего желудка, мы приучаем себя и наших детей равнодушно смотреть на всякие подобные зрелища, так же как на кровавые части трупов, зияющие из мясных, на висящих там зарезанных телят, перешибленных птиц, зайцев с кро­вавыми пятнами, на все это ужасное, отвратительное зрелище, равнодушное отношение к которому культивирует зверя в человеке.

   Следуя по этому пути, нравственное чувство человека атрофируется до того, например, что убиваются овцы для того, чтобы содрать с нерожденного еще ягненка мех, считающийся самым ценным.

   Есть, как известно, домашнее животное, которое человек держит и разводит даже исключительно только для того, чтобы убивать его. Я говорю о свинье. И за то, что человек держит ее только для того, чтобы убивать, и, обыкновенно, уби­вать самым зверским образом, он считает себя вправе обращаться со свиньей хуже всех домашних животных, пре­зирать ее, держать ее в самых отвратительных помещениях, в отвратительной грязи, где ее заедают иногда черви.

   Слова "свинья", "свинство" стали ругательством у людей, которые сами в отношении этих презираемых животных проявляют только одно бесчеловечнейшее зверство.

   Никогда не изгладятся у меня из памяти страшные, раздирающие душу вопли свиньи, которую резали раз в моем детстве на соседнем с нами дворе. Я помню, как бежал я от них в ужасе далеко-далеко, а страшные крики уже замолчавшего в это время, истекши кровью под ножом мясника, животного, казалось мне, все неслись и неслись за мною.

   Никто вокруг меня тогда никогда не говорил о жестокости убийства животных, но я смутно, всем своим, чистым еще тогда, детским сердцем почувствовал, что совершается преступление.

   Но окружающая среда сгладила потом остроту впечатления, и ярко вспыхнувшее чувство, одно из тех чувств, которым мы должны были бы глубоко радоваться и лелеять их в душе нашего ребенка, было надолго, на многие годы, совершенно задавлено во мне.

   Самые огромные избиения свиней совершаются, как известно, перед Пасхою. Есть что-то чудовищно-нелепое в том, что для дней, яко бы посвященных воспоминаниям о Великом Учителе любви и милосердия, совершается буквально океан самой ужасной жестокости над миллионами Божьих созданий.

   Впрочем, вся обстановка этих дней Светлого праздника есть сплошное поругание христианского духа. Весь практически обиход этих праздников почти для всей христианской массы свелся к пьянству и обжорству, ради которого совершаются мириады убийств животных, как будто первая заповедь кроткого Учителя есть не любовь, а призыв к убийству, к умерщвлению жизни, к гигантской гекатомбе кровавых жертв. Люди, считающие себя последователями Учителя любви, Учителя жизни, согласованной с основами высшего разума, не могут придумать ничего лучшего, как чествовать Его столами, переполнен­ными бутылками с отравляющими разум и сердце человека ядами и блюдами с кусками зарезанных тварей Божьих.

   Самая мысль о том, что какие-то существа бились в ужасных предсмертных муках ради их удовольствия, не приходит в голову людям, приглашающим отведать "нашего окорочка", "нашей индеечки" и радующимся, когда гость находит их великолепными.

   Это составляет всю высшую радость, высшую гордость христиан в дни памяти их Учителя!

   Таким же священным обычаем и идеалом, каким яв­ляется для "христиан" иметь на Пасхе жирные куски .заре­занной свиньи, на Рождестве для миллионов из них является иметь зарезанного гуся.

   И ради этого начинается задолго до дня Рождества Христова самое колоссальное убийство птицы по всем углам нашей страны.