Горбунов-Посадов Иван Иванович - Сострадание к животным и воспитание наших детей

городе.

   Городским жителям кажется иногда крайне затруднитель­ной, а то и вовсе невозможной, организация для детей в городе каких-либо, например, наблюдений над миром животных,- особенно же в разгаре, так сказать, городской жи­зни, зимой, когда животный мир совершенно пустеет. Но это только так кажется людям, не привыкшим к наблюдениям над жизнью животных, не интересовавшимся ими, не углубившимся в жизнь животных. Конечно, зимняя жизнь животного мира гораздо скупее и труднее для наблюдений, но целый ряд наблюдений может делаться и зимой в городе: жизнь зимующих птиц в парках, бульварах, садах, палисадниках, на улицах ,на площадях (особенно, например, около рынков), домашняя и дворовая жизнь кошек, собак, зимняя жизнь кур, посещения конюшни, коровников (теми, у кого нет в городе лошади и коровы), наблюдения над насекомыми, спящими в деревьях, в окнах и т. д., С весны же и в городе открывается обширное поле для наблюдений над пробуждающимся миром мелких и крупных живых существ в воздухе, в садах, парках, бульварах, на улицах, на берегах реки и в ее воде и т. д., не го­воря уже о жизни животных в самой квартире, на дворе, не говоря уже о загородных экскурсиях, которые будут непременно неоднократно совершаться семьями, серьезно заинте­ресовавшимися природоведением и гуманитарною стороною воспитания детского ума и сердца.

   Что касается до практических работ детей для животных, то в городе легко выполнимо и зимою многое из того, что мы говорили об уходе за собакой, кошкой (лошадью, коро­вою,- где они есть, - для старших детей), о заботах о дво­ровой птице (куры, голуби), устройство собачьих будок, голубятен, кормовых столиков, весной искусственных гнездовий и т. д. Летом же, понятно, поле деятельности для всего этого еще гораздо больше и разнообразнее.

   Но,- увы! - не только в городе, но и при выезде на дачу,- где, безобразно испорченный городской "культурою", дачная поселения все же окружает, хотя и подрубленная обыкновенно, подпорченная вандализмом дачников, но все же живая при­рода,- городские семьи умеют оставаться глухи и немы к окружающей природе. Иногда только какой-нибудь шальной ма­лый или старый с ружьем в руке пойдет в лес или поле бить ни с того, ни с сего птиц или же ловить неизвестно зачем бабочек. А меж тем, полюбившие природу, заинтересовавшиеся ею, люди могли бы найти уже здесь обильный материал для живого, интересного и поучительного общения с живым миром.

   О деревне уж и говорить нечего. Там только надо глядеть в оба и слышать всеми ушами. Там все только зовет к себе наблюдателя, исследователя, любителя - малого и боль­шого. Там крестьянской детворе и юношеству нужен только друг, который помогал бы разобраться в громадном мате­риале, предлагающемся деревенскою природою, товарищ, ко­торый помог бы наблюдение останавливаться больше на самом существенном, помогал бы лучше понять, уяснить жизнь животного и растительного мира, - словом, содействовал бы, сколько только мог, более близкому единению детей с ним.

   Этим другом мог бы быть, например, народный учитель. Он мог бы быть первым товарищем детей в их экскурсиях по окрестным Полям, лесам, прудам, озерам и рекам, товарищем в их исследованиях и наблюдениях.

   Он мог бы переносить потом обсуждение этих наблюдений и в стены школы, совместно с детьми подводя им итоги, вызывая их на выводы, обобщения, записывание, зарисовывание ими их наблюдений и т. д.

   Учитель мог бы явиться первым товарищем в разных практических работах для животных, указанных нами, вы­зывая в детях интерес, аппетит к ним, помогая орга­низовать их в школе и, где возможно, и дома, соображая с ребятами, как что лучше устроить, деятельно работая на ряду с ними для этого и топором, и пилой, и рубанком, орга­низуя для наблюдений школьную пасеку и т. д.

   При этом, однако, учитель должен стараться всегда во всем вызывать елико возможно больше собственного детского почина, самодеятельности.

   Если в школьной среде пробудятся такие интересы, в ней может образоваться прекрасная почва для школьной кооперации с целью изучения жизни животных и покровительства им. И какая живая, интересная работа может идти в такой кооперации, где дети, вместо союза вредителей, разрушителей, мучителей, убийц образуют, из себя союз деятельных исследователей, защитников, работников для блага животных!

   Детских союзов покровительства животным имеется довольно много в Англии, Голландии, Франции, Германии, Швеции.

   Особенно же много детских обществ "Милосердия животных в североамериканских Соединенных Штатах. Первое такое общество образовалось в Бостоне в 1888 г.; теперь кружков "Милосердия" в Соединенных Штатах свыше 10.000.

   Инициатором детских союзов покровительства животным в Финляндии явился известный финский поэт Топелиус, основавший при содействии многих учителей и учительниц так называемый "Майский союз", в котором состоит несколько тысяч юных членов.

   Деятельность всех этих союзов представляет собою глу­боко светлое явление. Но задачи этих союзов, обыкновенно, не так широки, как нам казалось бы желательным для школьных коопераций подобного рода: выполняя с большим или меньшим успехом задачу защиты животных, существующее союзы почти не занимаются, с доступной для детей серьез­ностью, изучением их жизни и мало вводят в свою дея­тельность личный детский ручной труд для животных, а меж тем только гармоничное, крепкое соединение всех этих элементов может придать таким детским кооперациям полную жизнеспособность и интерес для детей и вызвать их на оживленную деятельность.

   У нас предпринимались кое-где попытки таких школьных союзов, которые получили название "Майских союзов", - вероятно, в честь майского расцвета природы, но число попыток такого рода было до сих пор ничтожно. Причиной этого являлось, между прочим, и равнодушие народных учи­телей к этому делу.

   Существовавшие до сих пор майские союзы представляли собой, сколько нам известно, случайное явление. Создавались они не из дружного соединения в таком деле детей одной школы и займа постепенно, может быть, и нескольких школ, объединяющихся для такой работы, но возникали, боль­шею частью, по инициативе лиц, стоявших вне школы. По­этому союзы являлись школьной пристройкой, а не органическим произведением школы как маленькой общины, объеди­ненной в деятельных симпатиях к живому миру.

   Пора народным учителям самим взяться за это дело, поняв всю важность его в воспитательном и образовательном отношении.

   И какая живая душевная связь соединить учителя с учеником в этом общем, хорошем, интересном деле, ка­кое оживление вызовет оно в жизни школы, как сблизит оно учителя с детьми на почве общего интереса и общей заботы!

   Совместные наблюдения над жизнью домашних животных и какая возможно практическая работа для них, так же как и наблюдения и работа для таких вольных животных, как, например, певчие птицы, могут начинаться с первых лет школьной жизни. В старших же отделениях народной школы совместные наблюдения над жизнью, устройством и уходом за домашними животными могут принять (имея в виду под­готовленность в этом отношении почвы у крестьянских детей) вполне, сравнительно, серьезный характер.

   Мы не говорим, что народный учитель может или должен дать старшим ученикам какой-либо цикл знаний по элемен­тарному скотоводству, гигиене животных и т. п. Но он может дать толчок пробуждению в них интересов, желания искать, учиться, думать работать в этом направлении. Конечно, учителю самому надо наблюдать, изучать, раздо­бывать сведения, учиться, для того, чтобы быть в этом вопросе полезным ребятам, с которыми он работает. Но на то он и деревенский учитель, чтобы работать над тем, что особенно важно для деревенских ребят. Если учитель посвятит этому хотя небольшой уголок своего времени, но будет работать в нем серьезно, одушевленно, заражая своим отношением к животным учеников, он, мне кажется, многое может сделать.

  

  

  

  

  

  

   Немыслимо, чтобы сколько-нибудь порядочная школа не да­вала старшим ученикам самых элементарных понятий о первой помощи раненому, задыхающемуся, утопающему. Также может она дать старшим детям и несколько первоначальных сведений о первой помощи животным. В деревенской жизни, окруженной жизнью животного мира, всегда предста­вятся случаи наглядно продемонстрировать простейшие приемы перевязки раны, сломанной лапы, крыла и т. п. Затем, например, принимая во внимание, как часто плохая упряжь причиняет лошадям ссадины, могущие превратиться в раны, нетрудно показать крестьянским подросткам простейшие спо­собы помощи в подобных случаях, -например, какую-нибудь подкладку в хомутине, выше и ниже седла, из кусочков мягкого сукна или войлока и т. д. Ничего не может быть проще таких вещей, а меж тем он могут преду­предить мучительные страдания животного.

   "Так вы хотите взвалить на учителя обучение скотоводству? Так вы хотите, чтобы в сельской школе, где не успевают выучиться как следует грамоте, детей обучали скотолечению?" Но я не боюсь этих возражений. Для нас все новое является каким-то жупелом, для нас вся школьная работа сводится к уткнутию носа в книгу или тетрадку, а вот, оказывается, в некоторых лучших американских школах давно уже знакомят детей с подачей помощи пострадавшим животным.

   Инициатором ознакомления детей с подачей помощи пострадавшим животным в Америке была несельская учительница, а учительница одного из самых больших городов Северной Америки - г-жа Свифт, "которой, как говорит об этом один из американских журналов, пришла в голову прекрасная мысль не только воспитывать в детях отвращение к мучениям животных, но и приучать школьников к облегченно тех страданий или болезней живых тварей, которые приходится замечать у них. Намерения учительницы были выполнены настолько успешно, дети с таким участием стали относиться к больным или изувеченным животным, что в настоящее время в некоторых американских школах уже введено обучение уходу за больными животными.

   Уроки происходят в особом помещении, куда доставляют больных собак, кошек, кроликов, домашних и диких птиц и т. п. Надо видеть, с каким жаром рвутся маленькие братья милосердия вперед, к тому больному создание, ко­торое покорно подчиняется всему, что делают люди для его исцеления.

   Маленькие американцы так заинтересовались этим прекрасным делом, что с любовью занимаются помощью животным и вне школы, уделяя ему значительную часть своего свободного времени. В некоторых местностях образовались даже детские "Общества спасения животных".

   В конце заметки об этом в американском журнале го­ворится: "Нечего и говорить о том, как много пользы при­носить подобное обучение, которое навсегда делает человека сознательным в деле ухода за животными. Но в том, что удалось устроить г-же Свифт, есть и другая сторона, еще более важная. Сострадание к больному существу, забота о нем, желание облегчить его муки облагораживают душу ребенка и воспитывают в нем то чувство милосердия, без которого так легко сделаться безжалостным борцом только за свои удобства и выгоды" [1].

  

   [1] - Цитируется по журналу "Юный Читатель".

  

  

  

   "Ну, а хорошие, гуманные книги о животных?" О, да, ко­нечно, хорошие книги могут оказать большую, порою великую даже, пользу в гуманитарном воспитании детей. Рассказы таких мастеров слова, как Толстой, Тургенев,. Гаршин и им подобные, проникнутые бесконечной любовью к животным и полные такой художественной и духовной красоты, могут пасть благодатным дождем на детскую душу и вызвать в ней к жизни спящие еще семена симпатии или же укрепить и развить всходы симпатий, слабо пробиваю­щихся.

   Иногда такие произведения могут произвести целый переворот в детской душе.

   Наряду с ними можно поставить рассказы такого, например, натуралиста, как Сетон-Томпсон, с такой любовью воссоздающего образы зверей, в его изображении, можно ска­зать, более реальные для нас, чем сама действительность, потому что они, подобно "Холстомеру" Толстого, переносят нас не только во всю жизнь животных, но в самую глу­бину их души.

   Затем идут такие рассказы натуралистов, как рассказы Вильяма Лонга и наших натуралистов - Богданова, Кайгоро­дова и т. п., лучшие произведения которых дают прекрасный материал и в гуманитарном отношении. Я не скажу "все произведения", потому что некоторые из них не чужды охотничьего отношения к животным и скорее пропагандируют охоту и рыбную ловлю, например, чем протестуют против них.

   Что касается до специально научно-зоологического материала, то много дают и большие тома старого Брема и маленькие книжки таких популяризаторов, как Н. Рубакин, Ю. Вагнер и др.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Стараясь как можно полнее использовать для детей подоб­ный указанному первоклассный, так сказать, художественный и художественно-натуралистический и научный материал, будем пользоваться вообще всем подходящим материалом, художественным и научным, какой найдем в нашей литературе, лишь бы он был доступен и интересен для детей и проникнут человеческим отношением к животным или, по край­ней мере, не холодно-бездушным отношением к их бедствиям и правам на жизнь, лишь бы рассказы и стихи были очерки жизни животных правдивы с научной точки зрения и доступны по изложению.

   Что касается лично меня, то в своем издательском уголку, в течение всей своей литературной и издательской деятельно­сти я старался, сколько мог, об издании и возможно широком распространении гуманитарной и научно-образовательной литературы о животных. Это была одна из главных моих задач. Литературу эту я старался распространить в разных сферах читателей - и там, где могут купить книжку только за копейку, и там, где не хотят знать дешевых книжек, - так как одинаково, во всех сферах, люди нуждаются в гуманитарном материале для противовеса антигуманитарной проповеди всей окружающей их жизни.

   В области литературы о животных я старался осуществить три, так сказать, задачи: во-первых, дать художественно-литературный материал для чтения о животных, во-вторых, научно-образовательный, и, в-третьих, дать книги о практи­ческой работе для животных,- книги о правильном уходе за ними, о первой помощи им, о лечении их и т. д.

   В своих книгах для школьного чтения я старался после­довательно развить и провести сквозь весь основной материал их идеи деятельной симпатии ко всему живому.

   Но так как книги эти только отчасти могли быть посвя­щены развитию гуманитарных идей, то я решил приступить к составление специальной гуманитарно-воспитательной трилогии, - трех больших сборников, долженствующих объединить в себе необходимый материал для содействия душевному развитию детей и юношества в гуманитарном направлении, а также для содействия развитию в юных сердцах побуждены и любви к практической деятельности ради всего живого, нуждающегося в их содействии, помощи и защите.

   Первая часть этой трилогии должна быть посвящена отношениям человека к человеку, вторая - отношениям к животным и третья - отношению к растениям. Подготовляя материал для всех трех частей, я решил, по разным соображениям, начать с части, посвященной животным. Результатом этой работы и явилась составленная мною и товарищем моим по редакции В. И. Лукьянской первая часть книги "Друг животных", заключающая в себе гуманитарный литературный материал для младшего возраста. Содержание второй части "Друга животных> (предназначающейся для старшего возраста) должно по моему плану охватить воз­можно большее число представителей животного царства из всех, по возможности, классов. Работу над этой частью "Друга животных", за совершенным недостатком времени, я просил всецело уже выполнить В. И. Лукьянскую, которая внесла в ее выполнение тот труд глубокой любви, какой мог быть сделан лишь человеком, столь горячо преданным интересам немых созданий, как она.

   Упомянув обо всем этом для того, чтобы показать, что я придаю гуманитарной литературе большое значение, я хочу опять-таки подчеркнуть то, что тем, что дадут только детям такую литературу в руки или будут знакомить с ней в своем чтении, будет сделано еще очень немного. Хорошая книга может дать много душе ребенка. Но надо непременно помочь ему войти в собственное живое общение с окружающими его живыми существами, надо непременно постараться помочь развитию живого, самостоятельного его интереса к их жизни и желания практически для них действовать.

   А это будет в большинстве случаев непременно дости­гнуто, когда и взрослые явятся заинтересованными и деятель­ными детскими товарищами в этом случае.

  

  

   "Но как же, - возразят нам, - осуществит во всей пол­ноте гуманное отношение к животным? Как провести его вполне в воспитании? А истребление вредных насекомых? А нападающие хищные звери? А необходимость животного жира для жителей полярных стран? А вообще необходимость для здоровья человека, для физической его и умственной работы, животной пищи? Нет, нет, ваши гуманные принципы не могут быть проведены в жизнь".

   Конечно, чем полнее будет проявляться гуманность по отношению к миру животных, чем ближе она будет к самому иде­алу гуманного отношения к ним, тем лучше будет и для страдающих немых тварей и для самих людей, облагораживаемых гуманностью.

   Но если, как думают, невозможно сразу во всех направлениях, во всем объеме достичь того, чего хотелось бы, из-за этого истинный друг животных не сложит руки, не успо­коится, не махнет рукою, как махают многие перед злом нашей жизни, - все равно, дескать, ничего не поделаешь, против рожна не попрешь, ковшом море не вычерпаешь и т. д. Истинный друг всего живого не сделает так, считая такое отношение самым малодушным, эгоистическим, преступным. Для друга животных дорого всякое движение, всякое усилие, всякая работа в направлении к человечности. Чем дальше оно пойдет, чем больше оно охватит, тем лучше. Но дорого, повторяю, всякое движете к человечности. В этом движении трудно бывает сказать, кто ушел даль­ше, - солдат ли, например, бросившийся в огонь ради спасения животного, или же старушка, которая каждый день в холода ходила подсыпать песку на том крутом подъеме на одном из лондонских мостов, где лошади разбивали свои ноги, становясь калеками.

   Один делал все, что мог, бросая всю жизнь свою в жертву во имя человечности, другая делала все, что, могла, таща изо всех своих старческих сил песок и подолгу

   рассыпая его, тяжело сгибаясь своей истомленной старушечьей спиной. Она, как евангельская вдовица, положившая в кружку все, что у нее было, тоже давала милосердию все, что могла. Только бы нам делать все, что мы можем делать, все что мы в силах делать,- и сколько страданий убавилось бы в мире! А делать мы можем гораздо более, чем мы представляем себе. Мы только не даем себе серьезного труда проверить - действительно ли невозможно то и другое.

   Мы очень косны. Самые простые вещи нам представляются невозможными, чуть не безумными. Среди нас даже такой простой шаг в отношении животных, как отказ от мясной пищи для того, чтобы не участвовать в убийстве животных, представляется чем-то особенным, какой-то жертвой или не­лепостью, безрассудством, пагубой. Просто скучно иногда бывает слушать ходячие разговоры по этому поводу! Странно слышать, как утверждают, что без мясной пищи невозможна, например, энергичная, умственная деятельность и т. п., - это после того, как перед нами про­шла уже гигантская работа Толстого в тридцатилетнюю его вегетарианскую полосу жизни, и когда этот перешедший в девятый десяток жизни, старец-вегетарианец бросает еще в мир свои, полные великой духовной силы, творения!

   Я не слепой исповедник вегетарианства, я не стану уве­рять, что будто бы все вегетарианцы сильны и здоровы, а все мя­соеды болезненны и слабы и т. п., - я могу только совершенно определенно сказать, что процент болезненных вегетарианцев во всяком случае нисколько не больше, чем болезненных мясоедов, что вегетарианство если уж не здоровее, то никак уж не вреднее, чем мясоедение, с тою, однако, раз­ницей, что ради вкусовых ощущений вегетарианцев не совер­шается мучительства и убийства других существ.

   Но людям так не хочется расстаться с раздражающей их вкус, въевшейся в их привычки пищей, что они ищут только тех аргументов, которые могли бы помочь им спо­койно продолжать свой привычный режим, старательно отстра­няя от себя мысли о страданиях, которые переносят су­щества, убиваемые ради минутного наслаждения человеческого языка.

   Но я, в конце концов, не настаиваю на вегетарианстве, как не настаиваю ни на чем. С этого ли края, с дру­гого ли начнут люди проявление человечных убеждений,- все равно важно движение в направлении справедливости к животным, важно все большее и большее расширение внимания и сострадания к бессловесным.

  

  

   Мне скажут, может быть, еще: "Вы говорите все о животных и о животных. А кругом все полно людскими страданиями. Вот на что надо направлять умы и сердца, а не отвле­кать их сосредоточением сострадания над одними животными и деятельностью для них. Вы хотите создания людей с одно­бокими симпатиями".

   Ничего подобного. Не дай Бог, чтобы из наших детей выходили люди, боящиеся задавить червяка и в то же время преспокойно наступающие на жизнь своего ближнего, или люди вроде нежных барынь, охающих и ахающих над расче­санными собачками, почивающими на шелковых подушках, и заставляющих прислуг валяться где-нибудь в грязном углу за печкой или ждать, не ложась, вставши в шесть утра, когда господа кончать свой наполненный развлечениями вечер после полночи. Это однобокие нравственные калеки, и не дай Бог нашим детям чем-нибудь походить на них.

   Но мало симпатичны и люди, считающие себя гуманными и идущие с ружьем в руках бить беззащитных пичуг ради удовольствия бросить в ягдташ их трепещущее в предсмерт­ной муке тело.

   Для меня глубоко противны такие вегетарианцы, которые жалеют животных и равнодушны к людским бедствиям, са­модовольные своим вегетарианством и ничего не делающие для облегчения человеческих страданий, но нелепы и челове­колюбцы, после горячей проповеди против несправедливости и насилия, царящего в мире, поглощающие куски зарезанных для них живых существ, не имеющих чести принадлежать к человеческой породе.

   Пусть те или другие будут прекраснейшие, благороднейшие души, но все же это однобокие души, кривые на один из душевных глаз.

   Мы же не хотим однобокости на ту или другую сторону. Мы хотим, чтобы из детей выходили цельные люди, с неиспорченным душевным зрением, которое ясно видело бы горе и страдание везде, где оно есть, не деля живые существа на разряды обреченных на жизнь и обреченных на убийство или мучительство от руки людей.

  

  

   И еще, быть может, мне скажут:

   "Вы хотите воспитать детей слабыми, слабодушными людь­ми, трепещущими перед всякими страданиями - сегодня пред страданиями раненого зайца, а завтра и перед собственными какими-нибудь пустыми своими страданиями. Вы хотите вос­питать баб, а не мужественных борцов с жизнью".

   Нет, - мы хотим так же, как и вы, чтобы из детей выходили не сантиментальные слюнтяи, а сильные, мужествен­ные люди, мужественно переносящие свои страдания, муже­ственно выносящие крики чужих страданий, но не для того, чтобы спокойно проходить мимо них, а для того, чтобы идти к ним на помощь, работать, облегчая их, и, во всяком случае, люди, стремящиеся к тому, чтобы не быть самим причиной ничьих чужих страданий.

   Когда мы увидим, что дети, отправляясь в завлекатель­ные походы на зверьков и птиц, с палками, каменьями, силками, луками, ружьями, будут воображать себя героями, смельчаками, мы скажем им: "Вы не герои, а трусы. Тот, кто обижает, давит, насилует слабого, тот жалкий трус, а не герой. Герой спасает жизни, а не губить их. Муже­ство не в насилии, а в труде и помощи. Давя слабого, ты - трус и негодяй".

   Мы хотим, чтобы из детей выходили сильные люди, но не безразлично сильные, не сильные на все, на что угодно. Мы хотим, чтобы сила их была не слепая, самодовлеющая сила, но сила, направленная на благо всех, сила, покоряющая мертвую природу, живой же природе помогающая, работающая в братской кооперации с нею, сила, направленная на созидание, а не на разрушение.

   Если сила детей новых поколений будет такою силой, они будут людьми в истинном значении этого слова, они испол­нять в этом мире свое человеческое, а не одно животное, предназначение, потому что человеку предназначено внести в мир новую идею, и эта идея есть идея единства и священно­сти жизни, идея великого братства всех существ, служащих ее проявлением.

   Если жизнь и детей новых поколений не будет сколь­ко-нибудь полным воплощением этой идеи, если и у них будут отступления, проступки против нее (ибо и они будут не ангелы, а люди во всех условиях земной жизни), но если только они будут люди, стремящиеся идти все выше к солнцу любви, а не книзу, в старую яму животного насилия, они будут участниками того истинного прогресса че­ловечества, который выразился когда-то во мгле веков сна­чала в уничтожении поедания старых и слабых, затем поедания людей чужих семей, затем поедания покоренных врагов, потом в ослаблении и уничтожении рабства, затем в продолжающемся ослаблении вообще жестокостей и насилий лю­дей над людьми, и должен прийти к прекращению жестокостей над животными и убийств их для человеческого удовольствия.

   Для наших детей будет ясно, что уничтожение жестоко­стей и насилий людей над людьми и уничтожение жестокостей и насилий людей над животными,- две стороны одной и той же задачи: вразумления, очеловечения жизни, неразрывно связанные вместе.

   Им ясно будет, что нельзя жертвовать одним для друго­го, что если великую ткань жизни разрывают в одном месте, то надрыв ее непременно отзывается во всей жизни, и, прежде всего, пагубнее всего, в самом том человеке, который нарушает закон любви, закон великого братства, потому что нарушающий лишает себя радостного единства со всею жизнью.

   Работа для прекращения страданий людей, работа для прекращения страданий животных! Никак нельзя сказать, что должно быть первым, что вторым. Жертвовать одним для другого было бы тою величайшею несправедливостью, тем попранием прав одних существ ради других, которые до сих пор царили в мире. И то и другое, насколько хватит любви, сил и умения!

   Проведете идеи о равном уважении к жизни каждого жи­вого существа имеет огромное значение в детском воспитании.

   Перед человеком, могущим сгубить или освободить тыся­чу людей, и перед ребенком, могущим освободить или заду­шить птичку, бьющуюся в его руках, стоит нравственная дилемма, одинаковая по своей сущности и величине для того и другого.

   Для дела справедливости и любви не может быть первых и последних. Все страдающие существа должны быть рав­ноценны.

   Но для того, чтобы работа справедливости и любви совер­шалась в новых поколениях в таком цельном направлении, нужна сейчас работа, борьба в этом направлении. Если воспитание будет так же мало заниматься этими вопро­сами, как занималось до сих пор, дело уничтожения великих несправедливостей в мире будет подвигаться вперед по-прежнему черепашьими шагами, и царящая кругом атмос­фера жестокости, не встречая себе отпора в воспитании, будет по-прежнему сушить, кастрировать, извращать душу наших детей.

   Но я глубоко верю, что явятся новые родители, учителя, воспитатели и просто друзья детей и всех гонимых и теснимых без различия, которым дороже всего будет воспитать в ребенке человека.

   В одном из очерков жизни знаменитого американского религиозного и социального реформатора Теодора Паркера (того Паркера, которого автор русской его биографии Н. И. Сторо­шенко называет "апостолом гуманности и свободы"), мы находим следующие строки [2].

  

   [2] - Краткая биография Паркера. Перевод с английского, под редакцией В. Г. Черткова.

  

   "Мать Паркера,- женщина с чутким сердцем и поэтическим дарованием, но в то же время очень практичная,- много потрудилась над религиозным воспитанием своих детей, стараясь внушить им религию любви и добрых дел, а не одни только догматы. Она научила Теодора прислушиваться всегда к своему внутреннему голосу, и уже с детства он весь был проникнут нравственными и религиозными идеями. Как рано Паркер стал задумываться над тем, что добро и что зло, видно, между прочим, из его автобиографии. "Когда мне было четыре года,- рассказывает он, - один наш знакомый спросил меня, кого я люблю больше всех. "Отца", - ответил я. - "Как, больше чем себя?"-"Да, сэр". Тогда вмешался отец. "Ну, а если бы,- сказал он, - кому-нибудь из нас двоих пришлось быть высеченным, кого бы ты выбрал?" Я ничего не ответил, но в течение нескольких недель мучился вопросом, почему мне больше хотелось, чтобы наказанию подвергся мой отец, а не я". В другом месте Паркер рассказывает такой случай: "Когда мне было четыре года, я как-то увидел черепаху, лежавшую у берега пруда. Я еще ни разу не убил ни одного живого существа, но видел много раз, как мальчики, ради забавы, ловили и уничтожали птиц, кроликов и т. д. Я поднял палку с тем, чтобы ударить безвредное животное, но вдруг что-то удержало мою руку, и я услышал, как внутренний голос ясно и громко сказал: "это не хорошо". Пораженный случившимся, я побежал домой к матери и спросил ее, чей голос сказал мне эти слова. Она вытерла выступившие слезы своим фартуком и, поднявши меня на руки, ответила: "Некоторые люди называют этот голос совестью. Но я люблю называть его голосом Божьим в душе че­ловека. Если ты будешь прислушиваться к нему, он станет говорить все яснее и яснее и поведет тебя по пути к правде. Если же ты станешь заглушать его в себе, он станет все тише и тише и оставить тебя во тьме, без руководителя. Будущая жизнь твоя зависит от того, сбережешь ли ты в себе этот голос Бога". Я постоянно вспоминал об этих словах и глубоко задумывался над ними. И кажется мне, что ни одно событие в моей жизни не произвело на меня такого сильного впечатления.

  

   Из этого мальчика вышел один из героев человечества, великий борец за освобождение человеческой мысли и за освобождение рабов, угнетенных силою и невежеством.

   Не всем дано быть героями, апостолами, но всякому дано быть Человеком , и новое воспитание в основу свою долж­но положить это.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Новая жизнь откроется для души наших детей, когда осно­вой их жизни станет человечность. Мир жизни откроется тогда им с новой стороны. Новая, радостная красота от­кроется им в мире, как открылась она Франциску Ассиз­скому, брату всех живых существ, как открывалась она старцам-пустынникам, жившим в дружбе со зверями, как открывается она всем истинным друзьям животных наших времен в их любовном общении со всем окружающим их миром жизни.

   Чистыми, не оскверненными насилиями над другими сущест­вами, руками будут переворачивать новые люди страницы дивной книги мира и сами будут вписывать в нее прекрасные строки новой жизни, основанной на равной любви ко все­му живому.

   Будем же и мы, во мгле торжествующего пока насилия, среди стонов жертв человеческого бездушия и невежества, в тумане испарений проливаемой крови, работать для приближения этого времени.