Кречетов Федор Васильевич - О мире, начале его и древности

атко, то и неизвестно, как они сие разумели: по эпикурейскому ли учению или следуя стоической системе? Впрочем, стоики были не первые, которые думали, что мир погибнет огнем. Ираклит и Эмпедокл прежде них сие утверждали {[См.] Diog. Laer. In Heraclit.}, а Плутарх сказывает, что сие мнение находится и в стихах Исиода и Орфея {Plut. De Oraoul. Defectu.}.

   Но хотя таковая мысль о всеобщем расстроении вещества есть из числа тех, коих начало теряется в древности, однако ж ни в котором народе между древними не была она в такой силе, как у сирийцев и финикиян. Зенон, начальник стоической секты, был уроженец из Финикии; и сие учение было всеобщее в Сирии во время благовестил Евангелия. Целс {Смотри Origan. contra Cels., lib. 5, cap. 14.} почитал ее за известнейшую истину, и Иосифова история делает нас несумнительными о ее древности. Сей историк сказывает {Иосиф. О древн. Иуд.; книг. I, гл. 2.}, что дети Сифа, сына Адамова, узнав от отца и деда своего, что мир погибнет водою и огнем, и желая предание сие доставить потомству, вырезали оное на двух воздвигнутых ими столпах, кирпичном и каменном, дабы в случае разрушения кирпичного столпа во время потопления земли каменный мог устоять противу свирепства вод и таким образом сохранить память того, что они написали. Уверяют, продолжает Иосиф, что каменный столп и ныне еще видится в Сирии. Легкомысленно было бы верить, что столп, который виден был в Сирии во время сего историка, если то правда, был тот, который воздвигли Сифовы дети; однако ж повествование Иосифово удостоверяет нас в том, что сие учение о будущем разрушении вселенной было весьма давно известно в Сирии.

   Стараясь единственно об исправлении нравов, стоики малосведущи были в физике; правда, они, как и прочие философы, полагали, что звезды суть огненные тела, но имели при том особливое о сем понятие. Они воображали, что сей звездный огнь питается парами, исходящими из земли, из моря и вод, и на сем-то положении основывали они причину будущего всеобщего разрушения {Sunt autem Stellae natura flammeae,- полагают стоики, говорит Цицерон. De Nat. Deor., lib. 2.}, утверждая, что по прошествии многих веков влажное естество вод истощится, земля чрез то иссохнет и, не имея влаги, не в состоянии более будет давать пищи светилам; итак, огонь привлечется ко всем частям мира и пожрет все вещи. Бероз, по обыкновению халдеев, рассуждая обо всем астрологически, утверждал, что кончина мира последует от соединения планет в знаке Рака, так как потоп, по мнению его, причинен будет соединением тех же планет в знаке Козерога {См. Senec. Nat. Quaest., lib. 3, cap. 29.}.

   Кажется, что сирийцы и финикияне и те, кои первые полагали, что мир истребится огнем, не имели другой причины к таким мыслям, как самое простое и естественное понятие. Долгое время думали в древности, что при конце мира небо упадет на землю; Христос глаголет, что тогда звезды опадут с неба. Это было общее мнение и, по воображению народов, не должно искать другой причины разрушения мира, кроме такого падения неба. Положим, что древние звездам не определяли истинной их величины; однако ж они представляли их великими огненными телами, и, без сумнения, не могли себе представить, чтоб они должны были упасть на землю, не разорив и не превратив ее в пепел в то ж самое время.

   Как же определить точное время сотворения мира было всегда почитаемо такою вещию, которой открыть невозможно, то не меньшею невозможностию почитаемо было определить время и продолжение его пребывания и назначить час его конца. Во всей древности мы не находим у язычников никого, кто бы осмелился предвестить ту минуту, в которую мир начался, и то мгновение, в которое он должен окончаться. Иудеи, моих обвиняли в определении эпохи миробытия якобы в том намерении, чтобы вознесть свое происхождение к первым временам, сообщили сие первым христианам, которые по примеру других осмелились назначить предел пребыванию мира, так как иудеи положили предел его началу, и утверждали притом, что кончина его близка. К сей великой мысли присоединили они столь же смешное воображение; и как иудеи возводили начало хранении субботы к самой первой неделе миробытия, то и первые христиане, иудействуя, отнесли мнение си<е и к концу мира. Они осмелились разглашать всенародно, что мир продолжится столько тысяч лет, сколько дней употребил бог на сотворение его, т. е. что он продолжится токмо шесть тысяч лет; по прошествии ж сего времени Христос снидет на Землю, соберет своих избранных и будет праздновать с ними великую пасху (субботу) в продолжение тысячи других лет, потом введет их в наследие вечности {[См.] Hieron. Ep. ad Cypr. Presbit.}.

   Сие мнение о субботнем продолжении мира и о тысячелетнем царствии было столь общенародно между первыми христианами, что удивительно, как после осмелились некоторые оное опровергать. Евсевий объявляет, что Палий, епископ Иеропольский, был начинщик такого положения {Euseb. Praep., lib. 3, cap. 33.}, и говорит, что он всякий раз, когда встречал кого-нибудь, который жил с апостолами, всегда старался узнать о их учении. Св. Ириней {Епископ Лугуднский и священномученик, пострадавший в царствование Севера, писал противу ересей, о святой Троице, о божестве Христовом, о литургии, о пречистых Христовых тайнах и иных таинствах святой веры, также о антихристе; но книг его в переводе на нашем языке нет, память его празднуется августа в 23 день.} также упоминает {См. Iren. adv. Heres, lib. 5, cap. 33.} о сем тысячелетнем царствии; и кажется, что первые христиане имели материальное понятие о Христовом царствии на земле.

   Но здесь не к месту исследовать подробно сей нерешимый запрос о земном царствии Иисуса Христа; довольно сказать, что христиане первых веков, сделавшиеся по большей части из иудеев и, следовательно, предубежденные суеверным почитанием суббот, думали, что мир продолжится только шесть тысяч лет; за которыми последует разрушение неба и земли; и как они следовали летосчислению библии семидесяти толковников, по которому от создания мира до Христа счисляется пять тысяч пятьсот восемь лет, то и думали, что кончина мира близка. По сей-то причине общенародные несчастия и злоключения приписывали они устарелости мира, который, по сказанию св. Киприяна {[См.] Cyprian. ad Démet. Св. Киприан был епископ Карфагенский, писал много, между прочим: о девстве, о терпении, о мученичестве, о молитве, о милостыне, о соединении веры, против язычников, противу иудеев, о покаянии отпадших от веры страха ради, коим они могут удостоены быть общения церковного. Он пострадал при Валерии Максиме. Память его празднуется августа 31 дня.}, не имел уже той силы, какую имел прежде, и пришел в дряхлость. Они были в ожидании антихриста и бесчисленных зол, которые сей враг господень причинит церкви. Тертуллиан говорит, что христиане молили о продолжении Римской империи и, уверены будучи, что вселенная разрушится с нею, старалися молитвами отдалить несчастия, угрожавшие кончиною миру {[См.] Tertul. Ар., cap. 31. et lib. contra scap., cap. 3.}.

   Наконец, должно признаться, что в древности никогда не думали, чтобы мир когда-нибудь исчез. Приписывавшие ему начало, так как и признававшие его безначальным стойки и атомисты все равно были уверены, что мир никогда не будет доведен до ничтожества {Такое положение Лукрециево, который сходственно сему в первой своей книге говорит...}, и когда некоторые полагали, что он будет иметь конец, то они под сим разумели перемену, которая должна случиться с его формою, а не разрушение его существования. Первые христиане были того ж мнения о конце мира. Они верили, что огнь очистит только его и переменит его форму, не уничтожая материи, и чаяли, что бог сотворит тогда новое небо и новую землю, где они вечно обитать будут, и сие мнение свое основывали на некоторых местах священного писания. "Будет бо небо ново и земля нова,- говорит господь у Исайи {Исайя, гл. XIV, ст. 17.},- и не помянут прежних, ни же взыдут на сардце их". То же написано в Апокалипсисе {Апок., гл. XXV, ст. 1.}: "Видех небо ново и землю нову; первое бо небо и земля первая прейдоша". Также в посланиях св. апостола Петра читаем подобные слова {Соб. посл. Петр. II, гл. III, ст. 13.}: "Нова же небесе и новы земли по обетованию его чаем и в них же правда живет". Феофил Александрийский обвиняет Оригена в том, что он полагал множество миров, хотя не так, как эпикурейцы, которые принимали множество миров, в настоящем времени существующих, но предполагая, что они непрерывно следуют один за другим {Libro Paschali 1, которую перевел св. Иероним.}. Впрочем, за верное, кажется, утвердить можно, что Ориген принимал преждебытие (praeexistentiam) материи, как то видно из одной его беседы, и он в своих положениях явно признает, что мир не уничтожится, но переменит токмо свой образ {[См.] Orig, De Princip., lib. 1., cap. 6.}. Напоследок св. Августин, живший в таком веке, когда христианское учение было уже весьма очищено, согласно говорит, что конец мира не есть совершенное истребление, но токмо перемена его формы; и для того то сказано: преходит мир, небо и земля мимо идут, а не исчезнут {[См.] August. De Civ. Dei, lib. 20, cap. 24.}.

   Из всего сказанного нами заключим, что хотя христиане и полагают, что мир изведен из ничтожества, но согласно с язычниками признают, что он никогда не обратится в ничто.

  

  

  

  

   Биографические сведения о Федоре Васильевиче Кречетове (1740 - после 1801) очень скудны. Родился он, по-видимому, в мелкодворянской семье. Судя по обилию церковнославянских слов и оборотов в его произведениях и религиозной окраске его воззрений, можно предполагать, что он получил духовное образование. Свою служебную деятельность Кречетов начал в 1761 г. писцом в Карачевской воеводской канцелярии. Неуживчивый характер, плохой почерк и тяжелый слог послужили серьезным препятствием для его продвижения по службе. В августе 1778 г. Кречетов был вовсе отстранен от служебных дел. Однако вскоре он возобновил свою служебную деятельность и в 1779 г. был пожалован чином поручика. Но его дела шли плохо, и, чтобы прокормить себя, ему приходилось заниматься писанием для разных лиц жалоб и прошений, вести тяжбы и пр. Несколько лет Кречетов служил библиотекарем и секретарем разных лиц. Одновременно он занимался и литературным трудом. В 1787 г. ему удалось издать два своих перевода: "О размножении цветов" (перевод с немецкого) и "Сокращенное предложение королевского плана к поправлению правосудия, сочиненное господином Формеем". Обе книги были напечатаны в Петербурге: первая - и типографии Вильковского и Гальченкова, вторая - в типографии Матвея Овчинникова.

   Свою деятельность, приведшую его в Тайную экспедицию, Кречетов начал еще с середины 1780-х годов. Осознав порочность современного ему самодержавно-крепостнического строя, обветшалость царского законодательства, ничтожество и лицемерив высшей дворянской и церковной знати, Кречетов задался целью изменить существующий порядок посредством мирных, просветительских мероприятий. В связи с этим он организовал общество под весьма замысловатым названием - "Всенародновольно к благодействованию составляемое общество". В общество вступило примерно 50 человек, преимущественно из чиновничьей и купеческой среды. Женщины принимались в общество наравне с мужчинами.

   Из программы "Общества благодействования", составленной Кречетовым, видно, что оно ставило перед собой далеко идущие политические и просветительские задачи. Кречетов требовал установления полного равноправия граждан в государстве, ограничения власти самодержавия, реформы суда, отмены сословных привилегий дворянства и высшего духовенства, свободы слова и печати, равноправия женщин, всемерного распространения знаний и просвещения в народе и т. д. Особое значение он придавал распространению юридических знаний, им был разработан план организации широкой сети юридических школ. "Общество благодействования" намеревалось широко развить книгоиздательское дело и книжную торговлю. В 1786 г. Кречетов начал издание специального печатного органа общества - журнала "Не все и не ничего".

   В мае 1793 г. по доносу члена общества Осипа Малевинского Кречетов был арестован. В своем доносе Малевинский писал, что деятельность Кречетова и рассеиваемые им "скариотские плевелы" крайне опасны для самодержавного строя, что "он, негодуя на необузданность власти, восстав на злоупотребления, возвращает право народу. Довольно уже слышно народного ропота на неправосудие и не возжечь бы попустительством еще большего пламени". К доносу Малевинский приложил специальное прошение на имя Екатерины II, в котором указывал, что Кречетов произносил "непристойные и укорительные слова" по адресу императрицы и членов царской семьи, "весь сенат ругал, яко воры и разбойники, и сама же она (императрица.- Л. С.) потакает им и делает заодно. И так все то чинил он, Федор Кречетов, великую противность к святым церквам, яко идолослужение производящие, и называл всех правоверных идолопоклонниками... и пророчествует к величайшему бунту такому, которого еще не бывало". Малевинский писал, что Кречетов задался целью избавить народ "от ига царского, в котором ныне по слепоте своей страдает", крепостным крестьянам хочет дать свободу, а солдат убеждает, "чтобы всем офицерам и штатским перевязали бы руки". Изобличающие Кречетова в антиправительственных настроениях и деятельности показания дали в процессе следствия и другие члены общества.

   На допросе на многие вопросы следователей Тайной экспедиции Кречетов отвечал уклончиво, однако почти ничего но существу не отрицал в главных пунктах обвинения, возводимого на него доносчиком и свидетелями, да и не мог отрицать, так как его "крамольные" мысли были весьма обстоятельно изложены в многочисленных сочинениях и записках, попавших в руки Тайной экспедиции. Кречетов был признан чрезвычайно опасным государственным преступником, и 18 июля 1793 г. ему был объявлен приговор:

   "Во исполнение высочайшего ее императорского величества повеления правящий должность генерал-прокурора генерал-поручик Самойлов о содержащемся под стражею отставном поручике Федоре Кречетове приказал учинить следующее: Кречетов, как все его деяния обнаруживают его, что он самого злого нрава и гнусная душа его наполнена прямым злом против государя и государства, ибо он именно открывал злое свое намерение в том, чтоб сделать в России правление такое, которое бы разрушило все благоустроенное в нынешнем положении государства, посему, хотя он, яко совершенный бунтовщик и обличенный в сем зле, по законам государственным, яко изверг рода человеческого, и достоин казни, но по человеколюбию и милосердию ее величества и что с твердостью заключить можно, что сей его богомерзкий умысел по подлому души его расположению никаким образом не нашелся бы в состоянии поколебать верноподданных сынов отечества, но привязанности к священной ее величества особе и человеколюбивейшему ее правлению ко благу верноподданных, от оной его избавить, а чтоб сей изверг о описанном им зле принес всевышнему покаяние, а тем паче, чтоб впредь не мог своими злыми плевелами заразить малоосмысленных людей, то запереть его в здешней [Петропавловской] крепости до высочайшего указа под крепчайшею стражею, не допуская к нему никого, так и писать ему не давая, потому паче, что иногда но откроется ль еще какого на него здесь извещения" (М. Корольков. Поручик Федор Кречетов. "Былое", апрель, 1906, стр. 49). Этот жестокий приговор был вынесен без судебного разбирательства, одним решением генерал-прокурора Сената Самойлова, утвержденным Екатериной II. Мытарства осужденного на этом далеко еще не закончились. Тайная экспедиция и в тюрьме продолжала допросы. В конце декабря 1794 г. по новому повелению Екатерины II он был переведен в Шлиссельбургскую крепость с предписанием содержать его в еще более суровых условиях, нежели прежде, "так чтоб он никаких разговоров и сообщения ни с кем не имел и содержан был наикрепчайше". На пропитание осужденного была отпущена самая минимальная даже по тому времени сумма - он был попросту обречен царским правительством на медленную голодную смерть. Следует отметить, что даже в этих ужасных условиях Кречетов каким-то образом все же ухитрился достать бумагу и делал на ней записи, накалывая слова булавкой. При осмотре камеры, в которой он сидел, эти бумаги, зашитые в постель, были обнаружены тюремщиками и отосланы в Тайную экспедицию.

   С подорванным здоровьем Кречетов был освобожден в марте 1801 г. при воцарении Александра I. Дальнейшая судьба его неизвестна.

  

  

   Трактат был напечатан в масонском журнале "Покоящийся трудолюбец", издававшемся Н. И. Новиковым, ч. II (1784) и ч. III-IV (1785). Воспроизводится в настоящем издании с некоторыми сокращениями: опущены в сносках латинские цитаты. В этом случае дается "[См.]".

   Автором трактата был, возможно, известный писатель и философ А. Т. Болотов, принимавший деятельное участие в изданиях Новикова. В 1783 г. Новиков издал переведенную Болотовым книгу немецкого пастора Гецена "Рассуждение о на чале и конце нынешнего и о состоянии будущего мира", с многими положениями которого полемизирует автор трактата, что и дает основание предполагать о принадлежности публикуемой работы именно А. Т. Болотову.

   ¹ Автор не случайно начинает изложение трактуемой им проблемы о мире с "успехов" египтян и халдеев. В масонских учениях усиленно поддерживалась точка зрения, что тайны мироздания были известны уже древним народам, и в первую очередь египтянам и жрецам и магам в древней Ассиро-Вавилонии - халдеям, и что знание этих тайн было затем потеряно. Масоны утверждали, что эти тайны содержатся в древнеегипетской и халдейской иероглифической письменности. Отсюда усиленный интерес масонов к расшифровке древнеегипетской иероглифики, в которой якобы только и можно найти раскрытие тайн мироздания. Расшифровка в конце XVIII в. французским ученым Шамполионом египетских иероглифов, разумеется, полностью опровергла антинаучные, мистические утверждения масонов.

   ² Как видно из опущенного в настоящем издании пространного примечания на латинском языке, здесь имеется в виду древнегреческий ученый и философ Апулей Луций (II в.), сторонник Платона.

   ³ Иродот, т. е. Геродот.

   ⁴ Имеется в виду библейская легенда, согласно которой мир был сотворен в семь дней. Отсюда и священное значение этого числа.

   ⁵ Плеяды - группа звезд в созвездии Тельца; Трионы - группа звезд в созвездии Большой и Малой Медведицы.

   ⁶ Сиракузянин - Архимед.

   ⁷ Иерокл, т. е. Геракл - Геркулес. Орфей - в древнегреческой мифологии сладкоголосый певец, своими песнями приводивший в движение деревья и скалы и укрощавший диких зверей.

   ⁸ Второй части трактата было предпослано следующее вступление:

   "Под сим названием ["О мире, его начале и древности"] во второй части Покоящегося нашего Трудолюбца издали мы одну статью мнений о мире древних, в коей почтенные любители Трудолюбца читали уже, что думали известнейшие из древних мудрецов о всеобщей системе вселенной; и как при сем мы обещали по предложенному уже порядку предложить сперва: какое понятие имели древние о мире вообще; потому представить мнения их о его начале, о его конце и о всем, что принадлежит к земле в особливости, и, следовательно, дать понятно о их географии, о переменах, каким почитали они ее подверженною и, наконец, мнения их о начале человеков и животных, населяющих землю,- то во исполнение сего предпринятого намерения, сказав токмо, что думали оные мудрецы о мире вообще или о целой его системе; теперь следует нам сообщить мнения их о его начале".

   ⁹ Друиды - жрецы-волшебники у древнекельтских народов.

   ¹⁰ Ценсорин - древнеримское летосчисление.

   ¹¹ Имеются в виду изречения и афоризмы, содержавшиеся в так называемых "Сивиллиных книгах", приписываемых древнегреческой мифической странствующей пророчице и гадательнице Кумской Сивилле. Эти книги играли большую роль в жизни античного общества.

   ¹² Астрея - богиня справедливости.

   ¹³ Изиод (Гесиод) (VIII в. до н. э.) - древнегреческий поэт.

   ¹⁴ Тартар - в античной мифологии ад.

   ¹⁵ Зрев - в античной и древнееврейской мифологии злой дух, тьма.

   ¹⁶ Гимнософисты - "нагие философы", так древние греки называли индийских философов, строгих аскетов, отвергавших даже одежду.