Главная » Книги

Мельников-Печерский Павел Иванович - Белые голуби, Страница 4

Мельников-Печерский Павел Иванович - Белые голуби


1 2 3 4 5 6 7

вановны, бежавшей из Курской губернии, у которой хлысты съели левую грудь и выпили кровь ее восьмидневного ребенка.
   Вот рассказ, записанный мною лет пятнадцать тому назад со слов одного крестьянина, бывшего в хлыстовской ереси.
   В христы, в богородицы, в пророки, как у хлыстов, так и у скопцов, поступают не по выбору, а, так сказать, по вдохновению. Привлекается в корабль молодая девушка чистой жизни. Если замечают, что на нее сильно действуют телодвижения, употребляемые при радениях, а еще лучше и без радений случаются с нею припадки, вроде истерики, причем она впадает в беспамятное исступление ("кликуша", по народному названию), то на нее начинают смотреть с уважением, как на избранный сосуд. То же самое и относительно мужчин. Через несколько времени, когда молодая девушка участвует в "беседе", подходит к ней пророчица и начинает выпевать вроде следующего:
  
   Молодая ты юница,
   Богу милая певица,
   Чистая отроковица,
   Красная девица,
   Полюбил тебя бог,
   Сам господь Саваоф,
   Благословенна ты в женах,
   Родишь спаса в пеленах,
   Во святых во знаменах,
   В золотых во теремах.
   Люди божьи тебе помолятся,
   Все цари, короли поклонятся;
   Будешь ты святая юродица,
   Матушка пресвятая богородица,
   От тебя христос народится,
   Дай нам пречистым телом твоим причаститься.
  
   Девушка сначала и сама не знает, что это означает, но через несколько времени начинает понимать, что ее возводят в величайший для женщины сан хлыстов, в сан богородицы.
   Старые пророчицы снимают с нее одежды и раздетую сажают на возвышенное место под образа. Начинается обожание. Новой богородице с крестным знамением кланяются в землю и прикладываются кто к ноге, кто к руке, кто к груди и пр. Называют ее богородицей, царицей небесной, владычицей и т. п. Молятся ей и просят сподобить причаститься пречистого тела ее, а когда от духа свята от нее "христосик" родится, причаститься и его животворящей кровью...
   Новая богородица на этой же "беседе", или через несколько времени, на другой, радеет (в белой полотняной рубашке), припевая:
  
   Я люблю, люблю дружка,
   Саваофа в небесах
   Ей-ей, люблю!
   Ей-ей, люблю!
  
   Радение продолжается... Быстрей и быстрей все вертятся... Все оканчивается "христовой любовью"...
   С той поры корабль, воздавая избранной девушке божеские почести, поет, обращаясь к ней, на радениях "похвалу богородицы":
  
   В чистом поле, при дорожке, стояла светлица,
   Эта светлая светлица - девственное тело,
   Красней солнца, светлей света, белей она снегу, и пр.
  
   Ее дарят разными вещами, а когда прислуживающие ей "пророчицы" и "праведные" заметят, что она беременна, собирают корабль и совершают обряд причащения телом богородицы, о котором упоминает барон Гакстгаузен.
   Для этого ставят среди горницы чан с теплою водой. Богородица сначала радеет, как и другие, потом ее раздевают и сажают на престол под иконы. После обожания пророчицы ведут ее к чану, сажают туда и дают в руки икону нерукотворенного спаса, которую она держит над головой. Вокруг чана весь корабль радеет при громких песнях, в которых величают богородицу и просят ее сподобить людей божьих причаститься ее пречистого тела. Наконец одна из старых богородиц или пророчица отрезывает у ней левую грудь и прижигает рану раскаленным железом. Отрезанную часть тела режут на деревянном кружке в кусочки и причащаются ими.
   Делают это в иных случаях с девушками непорочными, но такие не называются богородицами, а только пророчицами или же богинями. Богинями зовут, впрочем, и богородиц.
   Если от изуродованной таким образом девушки родится дочь, ее отдают матери, и эта девочка впоследствии обыкновенно сама делается богородицей или пророчицей. Но если родился мальчик, он считается сыном божьим и называется "христосиком". На восьмой день его закалают в левый бок таким же копием, какое употребляется в церквах, пронзают ему сердце и причащаются горячею кровью. Тело сушат и превращают в порошок, с которым после пекут калачи, коими и причащаются вместе с водою.
   Об этом ужасном изуверстве рассказывает св. Дмитрий Ростовский в своем "Розыске". Он пишет, что между Вологдой и Каргополем жил в его время изувер, считавшийся святым и преподобным, и с ним жило много учеников и учениц, "учением бо его лестным и лицемерным житием влекомы бяху к нему, аки к великому угоднику божью. Учаше же той славимый мнимый святец тайно, еже всем жити блудно безо всякого зазора, глаголя яко несть грех плотское совокупление по согласию, но любовь есть". Однажды к нему пришли два человека и сказали, что такая-то девица родила мальчика: "Той же окаянный мнимый святой пустынник рече им: "Не рех ли вам прежде сего, да егда та девица родит отроча, абие у новорожденного младенца ножом, подняв груди, измете сердце и да принесете на блюде ко мне? Идите убо и сотворите якоже рех вам". Они же абие отшедше, по малом часце принесоша на блюде древяном оного новорожденного младенца сердце, еще живо сущее и движущееся, и вдадоша ему. Он же взем нож, своими руками разреза е на четыре части и рече им: "примите сие, и в печи иссушив, истолките". Скверные же тии слуги окаянного оного пустынника, шедще сотвориша повеленное им и паки принесоша к нему истолченное в муку младенческое сердце. Пустынник же взем лист писчия бумаги и на малыя бумажки раздробив, вложи по малой части истолченного сердца в те бумажки, и призвав некия послушники своя, рече им: "возьмите бумажки сии со святынею" и пр.
   О таких детоубийцах в прошлом столетии говорил и Феофилакт Лопатинский в своем "Обличении неправды раскольнической". В нынешнем столетии, в составленном, по приказанию рязанского епископа Симона, "Наставлении состязаться с раскольниками", тоже о них упоминается.
   Бумажки с порошком, в котором подозревался тот порошок, о котором здесь идет речь, находимы были при обысках у хлыстов и скопцов, но не было случая, чтоб изуверное преступление было вполне обнаружено и юридически доказано.
   Изуверы, извращенно толкуя святое евангелие, полагают, что дева Мария также отдала на восьмой день обрезать Иисуса Христа, то есть заклать его для причащения верных его телом и кровью. Обрезание (то есть заклание) совершено было, говорят они, пророком Симеоном и пророчицею Анною. Через тридцать лет после того, продолжают они, дева Мария родила духовно, то есть обратила в веру людей божьих, Иисуса, сына плотника Иосифа, который и сделался Христом. Точно так же, говорят они, столетняя богородица Арина Нестеровна, в молодости отдавшая рожденного ею христосика в "снедь верным", духовно родила христа Ивана Тимофеевича; богородица Акулина Ивановна - христа Петра Федоровича, основателя скопчества, и т. д.
  

XI

  
   Секта белых голубей выделилась из хлыстовщины, как выделились из нее, с одной стороны - монтане, духовники, а с другой - секты Татариновой и адамистов, существовавшие в образованном обществе Петербурга. В сущности же все эти секты как по верованиям, так и по обрядам одно и то же. Скопцы отличаются от хлыстов единственно физическим изуродованием тела, составляя с ними одну и ту же секту.
   Из некоторых дел видно, что скопчество началось в хлыстовских кораблях еще при богородице Настасье Карповне, казненной в 1733 году. Сыном богородицы Настасьи Карповны, то есть родившимся или открывшимся от нее духовно, был Христос Андрей Петрович, юродивый, в доме которого, как сказано выше, в 1745 году были открыты хлыстовские сборища, по указанию сыщика Ваньки Каина. Куда девался Андрей юродивый по окончании дела в 1752 году, неизвестно. Но вот его следы, отысканные в делах позднейшего времени.
   В семидесятых годах прошлого столетия в Тульской провинции появилось двое бродяг: скопцы Андрей и Кондратий, называвшие себя монахами и киевскими затворниками. Первый из них, старший годами, был, почти бесспорно можно сказать, тот самый христос Андрей юродивый, что успел скрыться от преследований правительства в 1752 году, вероятно, при содействии своих покровительниц из высшего московского общества. Другой, помоложе его, Кондратий Иванович Селиванов, был лицом не менее загадочным. Впоследствии оказалось, что это был крестьянин Орловской губернии, села Столбова. Затворники Андрей и Кондратий пришли в нынешний Алексинский уезд. В доме фабриканта купца Лугинина нашли они крестьянина Емельяна Ретивова, принадлежавшего к хлыстовской секте, уговорили его "убелиться" (принять оскопление), доказывая, что он должен это сделать, если желает чисто и свято соблюсти истинную веру "людей божьих". Кроме Ретивова, они "убелили" еще несколько других фабричных крестьян.
   Ретивов поехал в Тамбов для покупки кож и проездом, в селе Сосновке, что близ Моршанска, вовлек в свою секту дворового крестьянина этого села, хлыста Софона Авдеева Попова. Этот Попов, согласясь с сыном своим Ульяном, с крестьянами Иваном Прокудиным, Пименом Плотицыным и с приходским своего села дьяконом Семеном Алексеевым, поехали в Алексинский уезд к Ретивову, где бродяга Андрей и убелил их всех. После того еще несколько крестьян из Сосновки ездили с тою же целью к Ретивову. В его доме бродяги Андрей и Кондратий и их убелили. Наконец, в начале 1774 года, Андрей и Кондратий с каким-то мальчиком сами ездили в Сосновку, прожили у Софона Попова две недели, масленую и первую великого поста, убелили еще многих сосновских крестьян и в доме Софона Попова завели дом божий, куда все сосновские "белые голуби" собирались на раденья, отдельно от хлыстов, которых было тогда довольно много в селе Сосновке. Всего Андреем и Кондратьем в две недели убелено в Сосновке до шестидесяти человек.
   Священники села Сосновки Герасим Лазарев и Иван Емельянов, узнав о сборищах в доме Софона Попова и о том, что в общество новоявившихся белых голубей вступили церкви их дьякон Семен Алексеев и дьячок Алексей Савельев, 16 марта того же 1774 года донесли о том тамбовскому епископу Феодосию. Архиерей о сосновских крестьянах сообщил тамбовской провинциальной канцелярии, а принадлежавших к духовному сословию сам допросил в консистории и 25 мая 1774 года представил о них в святейший синод.
   Тамбовская провинциальная канцелярия и духовная консистория еще не кончили следственных дел о сосновских скопцах, как в Моршанск приехал статский советник Александр Волков для производства следствия.
   Это было первое дело о скопцах. Волкову императрица предоставила право не только произвести следствие, но и положить решение над виновными. Августа 16-го он объявил приговор: бродяга Андрей был наказан кнутом и сослан в каторжную работу, Кондратий Селиванов приговорен к такому же наказанию, но так как во время следствия он успел бежать из тюрьмы, то на некоторое время и избавился от наказания. Вскоре однако он был отыскан и через месяц после наказания Андрея, 15 сентября 1774 года, высечен кнутом в Сосновке и сослан в Иркутскую губернию в вечную ссылку. Первые вступившие в секту белых голубей и склонявшие в нее других были на торгу биты батогами и сосланы в крепостную работу в Динаминд. Этой участи подверглись: Софон Потов, Пимен Плотицын, Иван Прокудин, Кузьма, неизвестный по прозванию, дьякон Семен Алексеев и дьячок Алексей Савельев. Остальные без наказания оставлены на месте жительства. Им только подтвердили, чтоб они не уклонялись от православной церкви и не склоняли в скопчество других.
   Следствие производилось не в одной Сосновке. Над белыми голубями, обнаруженными в нынешних губерниях Орловской и Тульской, производили следствия особые комиссии, действовавшие под руководством того же Волкова. Так, в Туле был публично наказан и потом сослан в Динаминдскую крепость ближайший ученик Селиванова и главнейший его помощник, крестьянин деревни Масловой, Алексинского уезда, Александр Иванов Шилов, признаваемый скопцами за Иоанна Предтечу.
   Таковы сведения, извлеченные из официальных дел. Обратимся теперь к скопческим сказаниям.
   Из "Страд", или "Послания отца-искупителя", и из показаний, данных скопцами при производстве разных следствий, о Кондратье Селиванове известно следующее:
   Он был родом из села Столбова, Орловской провинции, принадлежал к хлыстовской секте и находился в корабле богородицы Акулины Ивановны. По словам Селиванова, в этом корабле было тысяча человек, и между ними первою и главною пророчицей была Анна Родионовна. "Она узнавала в море и реках, - рассказывает Селиванов, - когда будет рыбе лов, а в полях хлебу урожай, почему и по явности она прославлялась. Знавши об оном, многие из миру (то есть не хлысты) приходили к ней и спрашивали: сеять ли нынешний год хлеб? А также о рыбе, ездить ли ловить или нет? И если она велит кому сеять хлеб или ловить рыбу, то много в тот год уродится хлеба и рыбы поймают, а в который год не прикажет, то ничего не поймают, не уродится хлеб".
   В тот день, когда Селиванов вступал в корабль Акулины Ивановны, "ходила в слове", то есть прорицала, Анна Родионовна. На радении было восемьдесят человек. Когда он пришел в собрание, Анна Родионовна стала радеть и, пророчествуя, сказала, обращаясь к новому члену корабля:
   - Сам бог пришел! Теперь твой конь бел и смирен!1
   1 Белый конь - символ скопчества, как и белый голубь.
  
   Взяв крест, стала она подходить по порядку к каждому бывшему на собрании, давая его в руки. К Селиванову подошла она к последнему. Тот, будучи человеком смиренным, и теперь, как и после всегда, сидел на последнем месте, у самого порога. Он никогда ничего не говорил на собраниях, оттого и прозвали его "молчанкой". Подойдя к Селиванову, Анна Родионовна отдала ему крест и, обращаясь к пророкам, заговорила в "духе":
   - Ступайте на округу, угадайте, у кого бог живет?
   Пророки пошли по кругу и стали промеж себя искать бога, искали у всех богатых, у всех первых людей, но ни у кого не нашли присутствия божества, Анна Родионовна, в исступленном восторге, сказала им от имени бога:
   - Для чего ж вы меня, бога, не нашли? Где я пребываю? - И, указав на Кондратья, прибавила: - Вот где бог живет!
   Приказав выдвинуть на середину горницы сундук, она села на нем и, посадив возле себя Кондратья, стала ему выпевать такое пророчество:
   "Ты один откупишь всех иностранных земель товары, и будут у тебя их спрашивать, а ты никому не давай и не показывай, сиди крепко на своем сундуке. А теперь тебя хотят все предать, но хоть ты и будешь сослан далеко, хоть и наложат тебе оковы на руки и на ноги, но, по претерпении великих нужд, возвратишься ты в Россию и потребуешь всех пророков к себе налицо, и станешь ты судить их своим судом. Тогда тебе все цари, короли и архиереи поклонятся и отдадут великую честь, и пойдут к тебе полки полками!.."
   Так был встречен Кондратий при вступлении в хлыстовский корабль. Он оставался смиренным, занимал всегда последнее место и, притворяясь немым и глухим, никогда не пророчествовал. Никто не слыхал его голоса, иные думали, что он и в самом деле глухонемой. Но "сила была в нем", как выражаются хлысты и скопцы. Раз зазвала его пророчица Анна Родионовна в особую горницу, с целью привести его в восторженное исступление, чтоб он заговорил.
   - Я давно хочу с тобой побеседовать, - сказала она. - Садись возле меня.
   И, посадя Селиванова, схватила крест. Желая привести его в исступление, она сказала:
   - Приложись к кресту!
   Но Кондратий сам взял у нее крест и проговорил:
   - Дай-ка я приведу тебя самое.
   - Ах, да и ты говоришь! - сказала она. - Что ж это мы никогда не слыхали, чтобы ты с кем говорил?
   "И тут накатил на нее дух мой, - рассказывает Селиванов, - и она, сделавшись без чувств, упала на пол, и я было испугался того, как это бог мой ничего не знает. Взял дунул на нее своим духом, и она как от сна пробудилась, встала и, перекрестившись, сказала: "О, господи! Что такое со мной случилось? О, куда твой бог велик! Прости меня!" Взяла и приложилась ко кресту, и говорила: "Ах! Что я про тебя видела!" Я сказал: "Что такое видела? - Скажи, так и я тебе скажу". И тогда она стала мне сказывать пророчество".
   Вот оно, второе пророчество Анны Родионовны Кондратью Селиванову:
   - Полетела от тебя птица по всей вселенной всем возвестить, что ты бог над богами, царь над царями, пророк над пророками.
   - Это правда, - спокойно отвечал ей Селиванов. - Смотри же, никому про то не сказывай.
   Но и после того Кондратий Селиванов по-прежнему молчал на радениях. В то время поступил в корабль Акулины Ивановны новый хлыст, Александр Иванович Шилов. "Это был, - говорит Селиванов, - мне друг и наперсник, родился он с благодатью. Еще в мире (то есть до поступления в хлысты) бога узнал, произошел все меры, был перекрещенец и во всех верах был учителем, а сам говорил всем: "не истинна наша вера, и постоять не за что. О, если бы нашел я истинную веру христову, не пощадил бы своей плоти, рад бы головушку за нее сложить, отдал бы плоть свою на мелкие части раздробить".
   И господь, услыхавши сие его обещание, - продолжает Селиванов, - избрал его мне в помощники. Потому и говорил я через искупительские уста свои (одному из хлыстов):
   - Романушка. Поди, любезный, к одному человеку, зовут его Александром Ивановичем, и объяви ему о моем спасении и истинной вере, а он давно ищет и оною желает на путь истины придти".
   Роман пошел к Шилову и сказал ему:
   - Александрушка! Не можно ли как получше жить?
   - Нет, если бы ты самого того прислал, от кого ты сам послан, я бы с ним поговорил, а с тобой говорить мне нечего. Знаю, что нет его больше на свете, и что только он один может греховный наш узел развязать.
   Селиванов сам пошел к Шилову. И только что подошел к его дому, как тот встретил его словами:
   - Вот кого надо. Кого сорок лет я ждал, тот идет, ты наш истинный свет, ты просветишь всю тьму, ты осветишь всю вселенную, тобою все грешные души просветятся и от греховных узлов развяжутся, и тебе я с крестом поклонюсь (то есть перекрестившись, и даже обеими руками). Ты один, а нас много, и рад я за тебя головушку сложить и на мелкие части плоть свою раздробить. Кто как хочет, а я почитаю тебя за сына божья. И ты поживи на земле, а я прежде тебя сойду. Тебе еще много дел надо на земле сделать, чистоту свою утвердить и всю лепость истребить, всех пророков сократить и всю гордость и грех искоренить.
   Так исповедовал "сына божья" Кондратья Ивановича Селиванова Александр Иванович Шилов. За это исповедание он признается белыми голубями за Иоанна предтечу.
   Кондратий благословил его, дал ему крест, свечу и меч (то есть нож, который потом употреблялся при операциях) и сказал:
   - Вот тебе мой меч, будешь у многих деревьев сучья сечь.
   И много с ним беседовал "молчанка" Кондратий, как ни с кем еще не беседовал, и послал он его к богородице Акулине Ивановне, чтоб она приняла его в корабль свой, и велел он Шилову поклониться ей со крестом. А до тех пор с крестным знамением у хлыстов не кланялись.
   Когда Шилов вошел в собор и, крестясь, три раза поклонился Акулине Ивановне, а потом на все четыре стороны, все удивились. Стали говорить: "никак он уж давно приведен (обращен в хлыстовскую секту)? Да кто его научил с крестом кланяться?" И сказал Шилов про Селиванова, что он научил его. Тут вышел на середину пророк, стал радеть и такое пророчество выпевать Александру Ивановичу:
   - Подь-ка, брат, молодец! Давно тебя дожидал, ты мне, богу и духу святому, надобен. Благословляю тебя крестом, ты виделся с самим христом; вот тебе от самого божьего сына меч, им много будешь грехов сечь, и дастся тебе "Книга Голубина" от божьего сына. Ты сам о том знаешь, с кем беседовал, и от вас много народу народится; знать, опять старинка хочет явиться.
   Богородица Акулина Ивановна позвала Александра Ивановича к себе и стала расспрашивать:
   - Кто тебя сюда прислал? Никак ты приведен?
   - Вы, матушка, сами изволите знать, - отвечал предтеча богородице: - что мы все от одного приведены, от сына божья да от владычицы.
   - Знаю, знаю, - отвечала Акулина Ивановна, - поди же теперь, поклонись ему от меня.
   До сих пор сношения с начальницей корабля Акулиной Ивановной молчавшего при всех Кондратья Селиванова бывали лишь тайные. Тайно обратили они Шилова в хлыстовщину, тайно и утверждали его в вере. Когда Александр Иванович пришел от богородицы к Селиванову, то рассказал ему про всю свою беседу с ней.
   - О, государь батюшка! - сказал он. - Что вы изволили говорить, то и пророки пели, {Скопцы считают великим чудом, что пророк на беседе от имени бога пропел Шилову то самое, что пред тем говорил ему Селиванов.} а матушка Акулина Ивановна изволила разговаривать со мной, что "это-де мой сыночек, что все пророки мне поют, будто от меня сын божий народится, а я этому и сама дивлюсь".
   - Ну, любезный мой сыночек, - отвечал своему предтече христос Селиванов, говоря в "духе", нараспев:
  
   Даст тебе отец и сын,
   Святой дух и я, отец-искупитель, много сил,
   И порубишь ты много осин...
   Коли ты сына божьего просил,
   Жалует тебя бог Ригой да тюрьмою,1
   1 Намек на то, что Шилов после был сослан в город Ригу.
  
  
   И благодарит тебя отец, сын и святой дух
   За верное обещанье головушку за меня сложить.
   Хочешь живот и сердце надсадить,
   Да и сады мне насадить,
   Так благословляю я тебя идти в ночь,
   А господь пойдет на восток.1
   1 Намек на то, что Шилов был послан на север от Орловской губернии, в Ригу, а сам Селиванов на восток, в Сибирь.
  
   И будет у нас меж собой истекать один исток,
   Дух мой будет в тебе вовек пребывать
   И обо мне возвещать,
   И мы с тобой будем хоть плотями и врозь,
   Но духом пребудем неразлучно вместе,
   Кому будет ночь, а тебе день,
   И не возьмет тебя никакая лень, и т. д.
  
   Сильно негодовал Селиванов на хлыстов за то, что не соблюдают они заповеданной им чистоты и вместо того, чтобы проводить жизнь не только в безбрачии, но и в целомудрии, как требовалось правилами секты и самими заповедями саваофа Данилы Филипповича, предаются разврату. Ходя из одного хлыстовского корабля в другой, напрасно Селиванов искал в них чистоты и целомудрия. "Исходил я по всем кораблям, - говорит он в своем "Послании", - но все лепостью перевязаны, только того и глядят, где бы с сестрой в одном месте посидеть". И вздумал Селиванов истребить разврат у людей божьих. В самообольщении полагал он, что свыше предназначено ему "освятить всю вселенную, истребить в божьих людях всю лепость и победить змея лютого, поедающего всех на пути идущих".
   Сначала Селиванов стал обличать людей божьих. "Лепость весь свет поедает, - говорил он, - и от бога отвращает, и идти к богу не допускает, и потому многие в пагубной лепости учители учительства, пророки пророчества, угодники и подвижники своих подвигов лишились, не доходили до царства небесного, променяли вечное сокровище на пагубное житие. Единые девственники предстоят у престола господня... Храните девство и чистоту. Не заглядывайтесь братья на сестер, а сестры на братьев, и не имейте праздных разговоров и смехов... И празднословия не чините, от сего рождается злая лепость, которую не без труда искоренить можно... Удаляйтесь злой лепости и не имейте с сестрами, а сестры с братьями праздных разговоров и смехов, от чего происходит лепость, ибо оная как магнит, камень, имеющий свойство привлекать к себе близ находящееся железо, так и женская лепость, по врожденному свойству своему, каждого близко обращающегося брата с сестрою привлекает к себе и неприметно вкладывается в сердца человеческие, и яко моль точит и поедает всю добродетель и изгоняет благодать божью".
   Хлысты не могли равнодушно слушать обличений Селиванова. Они возненавидели обличителя и несколько раз покушались даже на жизнь его. Во всех кораблях пророки восстановили против него людей божьих, говоря, что он хочет закон изменить, но Селиванов отвечал на то: "Я пришел к вам не разорять вашего закона, но еще паче оный утвердить и укрепить, да про чистоту свою объявить". И действительно, он не коснулся ни единого из хлыстовских верований; ввел одно лишь обыкновение кланяться на радениях друг другу с крестным знамением. Пророки поносили Селиванова. Особенно один пророк, Филимон, ненавидел его, но в "Страдах" упоминается, что сам он, когда "ходил в слове", выпевал "про чистоту Селиванова".
   Неуспешна была устная проповедь Селиванова. Обратился он к другому средству.
   В одной беседе с наперсником своим Шиловым Селиванов сказал ему: "Все лепостью перевязаны, то и норовят себе, где бы с сестрой в одном месте посидеть. Уж бить змею, так бей поскорее до смерти, покуда на шею не вспрыгнула да не укусила ".
   И стал он учить людей божьих: сказано в писании: "аще рука твоя или нога твоя соблазняет тя, отсецы ю и верзи от себя, и аще око твое соблазняет тя, изми е и верзи от себя". По сему и в прочем следует поступать. Что соблазняет, то и отсеки.
   Шилов первый исполнил оскопление над собой, потом над Селивановым. Пристал к ним третий, христос Андрей юродивый, затем другие... Но никто не был так ревностен к делу "убеления", никто так много не выпустил на свет "белых голубей", как предтеча и креститель Александр Иванович Шилов.
   Божьи люди, не любившие Селиванова, еще больше не взлюбили его за проповедь "убеления". Однажды на хлыстовской беседе особенно за что-то ненавидевшая его пророчица стала у дверей с камнем, чтоб убить его, когда он станет вон выходить, но поднятая рука ее, по словам "Страд", окаменела. Селиванов пошел из беседы, лег в ясли и пролежал в них трое суток, не пил, не ел, плакал и молился. Пророчица между тем увидала во сне, что ангелы наказывают ее жезлами и велят просить у Селиванова прощения. Она испросила прощение, но брат ее хотел застрелить Кондратья, когда тот ходил на праздник в Тулу. Каждый праздник выходил он на дорогу и шесть раз стрелял, но каждый раз не попадал в отца-искупителя.
   Божьи люди жаловались на Селиванова своему учителю, пророку Филимону. Призвал тот к себе Кондратья Ивановича и говорит:
   - На тебя все жалуются, ты людей от меня отвращаешь.
   Селиванов ни слова ему не ответил.
   - Вишь ты какой, - сказал пророк: - даром что молчишь. Смотри, берегись.
   В то время Селиванову нигде не было пристанища. Все божьи люди прогнали его от себя. Пришел он к одному хлысту Аверьяну, говорит ему:
   - Любезный Аверьянушка! Не оставь ты меня, сироту, призри и утай от семейства и от посестрии твоей, {Посестрия - жена, с которою прекращены супружеские отношения.} чтобы никто не знал, пусти ты меня к себе в житницу, за то бог тебя не оставит.
   И он меня призрел и ходил ко мне потихоньку от своих. И объявил я ему о "чистоте", - говорит в своем "Послании" Селиванов (то есть предложил оскопление).
   - Боюсь, чтобы не умереть, - отвечал Аверьян.
   - Не бойся, не умрешь, а паче душу свою воскресишь, - сказал ему на это отец-искупитель Кондратий Иванович: - и будет тебе легко и радостно, станешь ты как на крыльях летать, дух в тебя переселится, душа твоя обновится. Поди к учителю твоему, пророку Филимону, он сам тебе то же пропоет и скажет, что в доме твоем сам бог втайне живет, и никто о том не знает, кроме тебя.
   Пророк Филимон действительно выпел Аверьяну все, что ни сказывал ему Селиванов. Аверьян поверил, пришел домой, поклонился отцу-искупителю и - принял чистоту...
   Когда Кондратий Селиванов попался под суд, враждебные ему хлысты Филимонова корабля не переставали его преследовать. Ходил он в нищенском образе (вместе с Андреем) и прошел в Тулу, а оттуда отправился в Тифин. {Место нам неизвестное. Во всяком случае не город Тихвин: это место где-нибудь поближе к Туле.}
  
   Преданный ему скопец Мартын уговаривал отца-искупителя не ходить, но тот не послушался и пошел. Судя по словам "Страд", в это время Селиванов продолжал свою проповедь и многих хлыстов превращал в "белых голубей". "У меня было три сумки, - говорит он своим иносказательным языком: - две я набрал да хотел набрать и третью, и пошел к солдатам просить милостыню, {То есть и их уговаривать к принятию "чистоты".} но они меня схватили и под палатку к себе взяли, и за телегу меня привязали, и крепко караулили". Как арестанту, обрили ему голову. Но Селиванов ночью бежал из-под караула и пришел к своему ученику Мартыну.
   "На крест (т. е. под кнут) отдали меня божьи люди (хлысты)", - говорит Селиванов. Скрывался он у одной женщины, не принадлежавшей ни к хлыстовщине, ни к кораблю "белых голубей"; звали ее Федосьей Иевлевой. Враждебные Селиванову хлысты указали полиции, где скрывается отыскиваемый колодник. Два раза приходили солдаты с обыском к Федосье, но не могли найти спрятанного в подполье Кондратья. Пошли в третий раз вместе с солдатами сами доказчики из божьих людей, разломали пол в избе Федосьиной, вытащили оттуда за волосы Селиванова, избили его и отдали солдатам. "И тут меня били все чем попало безо всякой пощады, - рассказывает Селиванов в своем "Послании": - поясок и крест с меня сняли, а руки назад связали и назади гирю привязали, и повели меня с великим конвоем, шпаги обнаживши и со всех сторон ружьями примкнувши, один ружьем в грудь, другим сзади и с обоих боков, так что чуть не закололи. И привели меня в Тулу и посадили на стул, {Тяжелый стул с цепью, к которому приковывали в старину важных арестантов или же бегавших из тюрьмы.} подпоясали поясом железным фунтов в пятнадцать и приковали меня к стенам за шею, за руки и за ноги, и хотели меня уморить; на часах стояли четыре драгуна, а в другой комнате сидели мои детушки трое, которые на меня доказали и которых поутру хотели бить плетьми". После допросов, снятых в Туле (по делу в имении Лугинина), повезли Селиванова в Тамбов. В тамошней тюрьме содержался он два месяца. Когда вышло решение наказать Селиванова, повезли его за конвоем на место преступления, в Сосновку. "И тогда за мною шли полки полками, - рассказывает Селиванов в своем "Послании": - у солдат были шпаги наголо, а у деревенских мужиков палки в руках. И тут меня сосновские детушки встречали, плакали и рыдали, и говорили: "ведут нашего родного батюшку!". И в самое то время поднялась великая буря, сделался в воздухе такой шум, что за тридцать саженей никого не было видно и никого не можно было разглядеть. И привезли меня в Сосновку, стали наказывать кнутом и секли долгое время, так что не родись человек на свет, и было мне весьма тошно..."
   В то время, при наказании кнутом, иногда взваливали преступника на плечи первому попавшемуся дюжему мужику. Иван Прокудин держал Селиванова ("был заместо крестного древа"), а Ульян, сын Софона Попова, держал его за голову. После наказания сняли с Селиванова окровавленную рубашку и надели новую. Окровавленная рубашка впоследствии сохранялась в корабле рижских скопцов, как святыня, и была известна под названием "крестной ризы".
   Селиванова секли кнутом 15 сентября 1774 года. Белые голуби постятся в этот день страданий своего искупителя. На том месте, где его наказывали, по словам белых голубей, была построена ими церковь, но это, по справкам, деланным в сороковых годах, оказалось несправедливым. В иных кораблях скопцы говорят и поют в "страстных песнях" о том, что Селиванов был наказан не в Сосновке, а в Моршанске. Выстроенный скопцами Плотицыными и другими в этом городе великолепный собор находится, говорят, на том самом месте, где наказывали основателя их секты.
   Когда Селиванова погнали в Сибирь, на дороге он встретился с Пугачевым, которого везли тогда в Москву на казнь. Не тут ли пришла ему мысль назваться императором Петром III?
  

XII

  
   Ссылка Селиванова и его ближайших помощников зла не уничтожила. Там, где были до того времени хлысты, теперь стали появляться и белые голуби. Так было в Орловской губернии, на родине скопчества, так было в Моршанске и Сосновке, его колыбели, так было в губерниях Курской, Тульской, Калужской, Смоленской, Московской, Владимирской, Ярославской, Костромской, Нижегородской, Симбирской, Пензенской, Тверской и Новгородской. Белые голуби появились и в обеих столицах.
   В это время кем-то распущен был слух, что под именем сосланного в Иркутскую губернию Кондратья Селиванова скрывается император Петр III. В царствование Екатерины не один Пугачев принимал имя этого государя. Самозванцев было много, и мысль, что бывший император скрывается, сильно была тогда распространена в простом народе.
   В "Послании" своем, по всей вероятности, писанном уже по возвращении Селиванова из ссылки, он, именуясь царем израильским, нигде не называет себя императором Петром III; называет богородицу Акулину Ивановну "матушкою-государынею", но никогда Елизаветою Петровною. Тем не менее по всем сведениям, имеющимся в делах о скопцах, видно, что мысль назваться императором Петром III принадлежит самому Селиванову и что он стал называться этим именем в Сибири.
   Белые голуби рассказывают и поют в своих песнях следующее: отец-искупитель воплотился от святого духа и родился от пренепорочныя девы Елизаветы Петровны, по благовествованию ей Иоанна Богослова. Будучи предызбрана богом к святому житию, императрица Елизавета Петровна царствовала всего только два года. Отдав правление любимой фрейлине, очень похожей на нее лицом, она будто бы "отложила царские одежды, надела нищенское платье и пошла пешком в Киев на богомолье". На пути, в Орловской губернии познала она истинную веру людей божьих и осталась с ними жить под именем Акулины Ивановны. {Может быть, это была одна из двух сестер, называвшихся Акулинами Ивановнами, которые были сосланы по делу о московских хлыстах 1734 года. Одна была женой христа Прокофья Лупкина и нижегородскою богородицей, а потом московского Ивановского монастыря старицей Анной, другая, ее родная сестра, была в том же монастыре в монахинях под именем Александры. В 1774 году старшей могло быть лет 85, а младшей не более 60.}
  
   Еще в Петербурге будто бы родила она сына Петра Федоровича и отправила его в Голштинию на воспитание, где, достигнув отроческих лет, сделался он "белым голубем". Возвратясь вскоре после того в Петербург, был он объявлен наследником престола и женился. Супруга Петра, продолжают скопцы, возненавидела его за то, что он был "убелен", и, когда принял он правление, склонила на свою сторону некоторых вельмож, которые решились убить его в Ропше. Но Петр, сведав о том, переменился платьем с караульным солдатом, также белым голубем, и скрылся. Трое суток, скрываясь от поискав, он не пил, не ел, потом будто бы сидел в каком-то каменном столбе, укрывался у колонистов, живших под Петербургом, и наконец успел скрыться в Москве. Солдата между тем убили и похоронили в Невской лавре. В Москве Петр начал свою проповедь "чистоты", затем ушел в Орловскую губернию к Акулине Ивановне, принял имя Кондратия Ивановича Селиванова, а ушедший с ним вместе граф Чернышев (по другим, князь Дашков) назвался Александром Ивановичем Шиловым. Оба они исходили всю Россию и разные иностранные государства, "проповедуя чистоту", были наконец взяты в Туле, наказаны в Сосновке кнутом и сосланы: отец-искупитель Петр Федорович на восток, в землю Иркутскую, предтеча его Шилов на север, в Ригу (то есть в Динаминдскую крепость).
   Эта сказка ходила по простонародью и достигла до сведения правительства в последние годы царствования императрицы Екатерины. Жил тогда в Москве купец Федор Евсеевич Колесников из белых голубей, и был он известен государыне, называвшей его в шутку "масоном". Ему, как рассказывают скопцы, поручено было съездить в Сибирь и разведать про ссыльного Селиванова. Колесников воротился в Петербург уже по кончине государыни и будто бы объявил новому государю, что Петр действительно жив. Император Павел велел привезти Селиванова в Петербург. {В царствование императора Павла являлось несколько лжеПетров. Так, например, месяца через три по вступлении Павла Петровича на престол, прислан был Архаровым из Москвы один трудник, молчальник, в веригах, называвший себя Петром III, и был посажен в Петропавловскую крепость. Объявивший о нем и также посаженный в Петропавловскую крепость крестьянин бывшего Никитского уезда Московской губернии, деревни Дурнова (ныне Бронницкого уезда), Иван Гаврилов, 16 февраля 1797 года в собственноручном показании писал: "Близ нашего селения, в вотчине г. Измайлова, в селе Быкове, под колокольнею жил человек трудник, как безъязычен, более двух годов, который имел на себе железные вериги на животе и на ногах. Видя его к богу великие труды и подвиги, имел и я с прочими приверженность к нему, несколько раз ходил и почитал его труд за свято, и просил его, чтоб он сказал про себя, какого он звания человек, и проговорил бы языком, и происходило этого времени с год, однако он мне не открылся, а стал меня просить письмом, чтоб для него нанял подводу отвезти его в Стародуб, в старообрядский монастырь для пострижения в монахи. Я на его просьбу сначала долго не склонялся, а потом согласился. Потом стали мы его просить усердно, и в ноги ему кланялись, и слезно плакали, чтобы он нам объявил, кто он такой. Но он мнением, а не языком рассуждая, все пальцами: "потерпите немного, скажуся". Прожив недели две у меня, стал он на себе воображать пальцем на груди как кресты или звезды, и делал будто артикул руками и вынимал будто шпагу. Мы по этому примеру не поняли, стали еще больше просить его, приговаривая при том: "по твоему труду, неужели ты у господа бога не упросишь языком с нами проглаголати?" И так он при отъезде в Стародуб у меня в доме объявил себя государем Петром Федоровичем и тут завещал нам с клятвою, чтобы мы, до того времени, когда государь примет коронацию, никому этого не сказывали. Отпустя его в Стародуб на наемных подводах, я, усомняся, как бы чрез сие не последовало в России какого неустройства, для совета сказал московскому жителю Илье Алексеевичу (известный основатель Преображенского кладбища, Ковылин), а он сказал нам, что непременно оного человека надобно искать, и объявили бы мы о сем Ивану Петровичу Архарову. И по поводу оного мы, обще с братом моим Николаем Алексеевым и с определенным от Архарова офицером, поехали в Стародубские монастыри секретно его искать, но там не отыскали, а приехавши в Москву обратно, отыскали его в Москве уже в съезжем доме. И тот трудник Архаровым представлен вместе со мною в Петербург" ("Дело департамента общих дел министерства внутренних дел", 1827 г., No 3). Крестьянин Гаврилов, вскоре по вступлении на престол императора Николая Павловича, подавал в 1826 году всеподданейшее прошение, в котором подтверждал написанное им в феврале 1797 года (то же "Дело"). Не был ли этот трудник и молчальник бежавший из Сибири Селиванов?}
  
   Вероятнее всего, что скопческий отец-искупитель, при содействии и помощи разбогатевших во время его ссылки скопцов, бежал из Сибири и, отысканный, был посажен в Петропавловскую крепость. {Указания на побег Селиванова из Сибири, а не на возвращение его по распоряжению высшей власти, находим и в свидетельствах самих скопцов. Таким образом Костромской губернии крестьянин Иван Андреянов, в поданном императору Александру Павловичу донесении, говорит: "Учитель мой, отставной солдат, скопец Алексей Иванов рассказывал, что искупитель "из царского рода, царь", бежавши с каким-то молодым генералом из Иркутска, проживал где-то в деревне, у одной женки, под полом, скрываясь от ищущих".}
  
   "Белые голуби" в одной из своих "воскресных песен" поют, что купец Федор Колесников
  
   Святым духом разблажил,
   Отца царю доложил:
   "Он не умер ведь, а жив,
   Во Иркутске все блажил,
   Сорок лет в страдах он жил".
   Тут царь сердцем встрепенулся,
   На отца он ужаснулся,
   И заплакал, затужил,
   Все собранье нарушил,
   Послал скорого гонца
   Отыскать своего отца,
   Чтоб представил бы в столицу
   Со Иркутской со границы.
   Скоро это сотворил,
   Отцу двери растворил.
   Он вошел со бурным духом,
   А сам гордо говорил:
   "Сотвори мою ты волю,
   Я имею власть теперь,
   Отдам скипетр и венец,
   Коль ты мне родной отец".
   Наш батюшка-искупитель
   Проглаголал с высоты:
   "Ты послушай, молодец,
   Что греху я не отец.
   Я за тем сошел с небес,
   Разорить грехи в конец,

Другие авторы
  • Уйда
  • Ландсбергер Артур
  • Алданов Марк Александрович
  • Гайдар Аркадий Петрович
  • Менделеева Анна Ивановна
  • Елисеев Александр Васильевич
  • Аристов Николай Яковлевич
  • Штакеншнейдер Елена Андреевна
  • Краснов Платон Николаевич
  • Толстой Алексей Николаевич
  • Другие произведения
  • Горький Максим - Материалы по царской цензуре о заграничных изданиях сочинений М. Горького и иностранной литературе о нем
  • Достоевский Федор Михайлович - Как опасно предаваться честолюбивым снам
  • Бельский Владимир Иванович - Золотой петушок
  • Эберс Георг - Георг Эберс: биографическая справка
  • Семенов Сергей Терентьевич - Внизу
  • Хаггард Генри Райдер - Нада
  • Маяковский Владимир Владимирович - Коллективные письма и заявления
  • Нахимов Аким Николаевич - Песнь луже
  • Арнольд Эдвин - Эдвин Арнольд: биографическая справка
  • Крюков Федор Дмитриевич - Мечты
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
    Просмотров: 369 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа