Песковский Матвей Леонтьевич - Барон Николай Корф. Его жизнь и общественная деятельность

задушевный отклик со стороны попечителя Кавказского учебного округа Неверова, который все еще находился с ним в деятельных связях, продолжая командировать в Александровский уезд новых и новых деятелей по народному образованию, так как от таких командировок была явная польза для успехов народного образования на Кавказе. В письме от 3 июля 1872 года Неверов, выражая барону Н. А. Корфу "глубочайшую благодарность" за ту "предупредительность", с которой он знакомил кавказцев с устройством своих школ и их ходом, а также и за "чисто русское радушие", говорит далее:

   "При этом случае позволяю себе высказать то душевное наслаждение, с которым я прочел в газетах известие, что если вас не пожелали или не умели оценить помещики, то единодушный выбор вас крестьянами в свои представители ясно показал, что благотворная ваша деятельность на пользу народного просвещения вполне оценена народом русским. А это - не сомневаюсь в том - в глазах ваших и всех понимающих и сочувствующих вам, конечно, выше и дороже всего. Да даст вам Бог силы и здоровья трудиться на этом поприще, на котором вы стяжали вполне заслуженное вами сочувствие и уважение".

   Единодушие, с которым крестьяне избирали барона Корфа (конечно, не без противодействия со стороны тайных его недоброжелателей),- факт единственный в летописях нашего общественного управления, и притом в высшей степени поучительный. Крестьяне, очевидно, понимали, за что именно выбирают они барона Корфа, для чего, собственно, необходим он им как гласный земства. Значит, у крестьян было уже сознательное отношение к народному образованию, была органическая связь с народными школами, насажденными неусыпными трудами и заботами барона Н. А. Корфа.

  

   Блестящее избрание барона Н. А. Корфа на трех крестьянских съездах не только затмило и посрамило недостойную выходку со стороны крупных землевладельцев, но и дало ему должное нравственное удовлетворение. Значение этого удовлетворения было тем полнее, что, как мы уже знаем, оно было поддержано дружным сочувствием всей мыслящей части русского общества. Тем не менее, барон Корф в 1872 году прервал свою деятельность в Александровском уезде, уехал с семейством в Швейцарию, поселился в Женеве и жил там до 1880 года. Этот факт и при жизни, и после смерти барона Корфа оставался необъясненным, потому и вся последующая его деятельность представлялась неясной. Между тем разобраться в причинах, побудивших барона Корфа на такой резкий шаг, вполне возможно.

   Некоторые полагают, что главной причиной разрыва барона Корфа с земщиной служит то "одиночество", в котором он почувствовал себя в своем родном уезде. Конечно, ему тяжело и горько было почувствовать это, но он был уже слишком опытен и закален в общественной деятельности, чтобы смутиться одиночеством. В сущности, и тогда, когда он предпринимал организацию народного образования, и во все последующее время он всегда был один в смысле почина. Если почин этот приводил к блестящим результатам, то это еще вовсе не значит, будто бы успех давался барону Корфу без борьбы. Напротив, в имеющейся, например, в нашем распоряжении переписке барона Корфа сохранилась пачка писем, от 1867 до 1870 года, принадлежащих Ч-скому.

   Даже теперь, спустя уже четверть века, трудно читать без негодования эти письма: так много в них сплетен, инсинуаций, угроз, зависти, злобы и дерзости - по поводу, скажем, такого невинного факта, как открытие русской школы в одной из немецких колоний. И это, конечно, только пример, но не исключение. Не следует забывать, что в то время как в Александровском уезде и некоторых других местностях империи благодаря земству множились школы, в других местах или бездействовали, или даже принимали меры противодействия какому бы то ни было насаждению образования. Так, например, Новомосковский и Павлоградский уезды той же Екатеринославской губернии как бы даже фрондировали своей постыдной бездеятельностью вообще и полнейшим игнорированием народного образования в частности. Один из корреспондентов барона Корфа, Н. Крылов, в письме от 13 октября 1869 года сообщал, что в Алатыре, Симбирской губернии, одновременно были закрыты все частные учебные заведения, при отсутствии в городе каких бы то ни было других учебных заведений... И в Александровском уезде таких гонителей образования было не занимать стать. Но барон Корф умел, искренне или неискренне, привлекать их на свою сторону, как он в конце концов сделал это и с Ч-ским. Он одержал также полную, блистательную победу и над всеми своими противниками по выборам 1872 года. Уже в бытность в Женеве, в 1873 году, он получил благодарственный адрес от Александровского училищного совета и такой же адрес от всего земского собрания этого же уезда. Этот последний адрес был составлен по единогласному постановлению собрания, т. е. при участии тех же самых лиц, которые забаллотировали его. Впоследствии же Александровское уездное земское собрание, по предложению гласного Н. Карышева о необходимости привлечь к делу народного образования "человека, много потрудившегося на этом пути и могущего научить многому других", "встало и единогласно" постановило: "Просить глубокоуважаемого барона Корфа принять звание почетного члена Александровского уездного училищного совета и войти с ходатайством в министерство народного просвещения об утверждении его в этом звании".

   К этому нужно еще прибавить, что в 1873 году барону Корфу была присуждена золотая медаль за его литературную и непосредственную деятельность по народному образованию. Таким образом, в общей совокупности приведенных фактов нельзя не прийти к выводу, что недостойные выходки землевладельцев Александровского уезда способствовали лишь еще большему возвышению барона Корфа в глазах общества, и он получил самое полное нравственное удовлетворение. Значит, со стороны неблагоприятного выборного эпизода не могло быть препятствий к продолжению бароном Корфом земской службы.

   Точно так же ошибочно думают некоторые, будто бы одним из главных препятствий в этом отношении было изменение территориальных границ между Александровским и Мариупольским уездами. Положим, в письме из Женевы от 4 июня 1873 года барон Корф действительно говорит: "В настоящее время я уже отрезанный ломоть от того дела, на которое пошли лучшие годы моей жизни: новые границы уезда лишили меня официального голоса в Александровском уезде". Но в этом же письме он прибавляет далее, что "различные обстоятельства побудили меня служить родному школьному делу только путем печати". Если знать ход школьного законодательства и печатные труды барона Корфа, то "обстоятельства", на которые он ссылается, будут понятны сами собою. Разъяснить их в высшей степени необходимо, так как такой почтенный земский деятель, как Гнедин, один из лучших и деятельнейших сподвижников Корфа по народному образованию в Александровском уезде, очень грубо ошибся в отношении истинных мотивов отказа барона Корфа, сказав в своих "Воспоминаниях", законченных еще в 1879 году, следующее:

   "Своим отказом Корф оскорбил как общество, избравшее его, так и самое дело, которому он служил. Если можно оправдать отказ Корфа, то разве тем, что забаллотировка сильно потрясла его нервы и способствовала развитию его болезни - образованию желчных камней. Но это стало известно только впоследствии, вначале же его отказ фраппировал всех благомыслящих людей, и даже друзья Корфа не находили оправдания его поступку".

   Но если друзья были так ненаходчивы в "оправдании", то, повторяем, обстоятельства дают Корфу не только самое полное и блестящее оправдание, но даже и одобрение. Вот сущность дела.

   "Положением о народных училищах" 14 июня 1864 года земским учреждениям была предоставлена полная самостоятельность в деле народного образования, так что даже выбор председателей училищных советов был предоставлен земским собраниям. Эта благоразумная децентрализация распорядительно-исполнительной власти дала возможность к проявлению на местах частного и общественного почина и самодеятельности в области народного образования, благодаря чему последнее и начало постепенно выходить в земских губерниях из состояния летаргии. Только в силу предоставленной земству самостоятельности барон Корф, не принадлежа к патентованным педагогам, оставаясь простым земским деятелем, мог выступить в роли организатора разумной народной школы и дать толчок этому делу на всю империю. Но затем обстоятельства круто изменились. В начале 70-х годов последовала инструкция инспекторам народных училищ как обязательное для всех распоряжение. Инструкция эта коренным образом изменяла весь порядок открытия народных школ, заведования и руководства ими, как это было установлено "Положением" 14 июня 1864 года. Строго говоря, за земством оставалось только право ассигнования денег, забота о помещении, отоплении и освещении школ, без всякого контроля учебно-воспитательной деятельности в них, без права влиятельного голоса в выборе, назначении и увольнении педагогического персонала народных школ.

   Барон Корф первым почувствовал на себе последствия нового порядка вещей. В инструкции, например, в отношении съездов, говорится: "В случае учреждения съездов народных учителей на инспектора возлагается как наблюдение за их действиями, так и сообщение им надлежащих советов, указаний и наставлений". Руководствуясь буквой инструкции, администрация Одесского учебного округа не разрешила в 1871 году барону Корфу руководить съездом народных учителей Александровского уезда. Таким образом, то самое лицо, которое впервые пропагандировало в России идею съездов и практически осуществило их, годичные "Отчеты" которого, а также и инструкции народным учителям печатались на страницах "Журнала министерства народного просвещения", - это лицо оказалось бесправным в деле, созданном его умом и энергией, с громадной пользой и славой руководимом им в течение целого ряда лет. Как бы для наглядного подтверждения несправедливости такого порядка дела произошел следующий фатальный случай. Съезд, долженствовавший состояться в Александровском уезде под руководством народного инспектора, не мог состояться по причине его смерти. И барон Корф, самостоятельно, в силу полномочий земства созывавший прежде съезды местных народных учителей, теперь уже не имел права сделать этого ввиду инструкции, так как он был не инспектором народных училищ, а только членом училищного совета, хотя в этой скромной роли он, можно сказать, руководил народным образованием во всей империи, и к нему приезжали учиться не только инспекторы народных училищ, но и лица, руководившие обучением и воспитанием народных учителей.

   Со вступлением в силу инструкции инспекторам народных училищ у барона Корфа выпало из рук живое дело народного образования, в смысле непосредственного служения, которому он отдавался беззаветно, с таким самоотвержением. В роли простого земского деятеля, т. е. члена училищного совета, за ним согласно "Положению о народных училищах" оставалось право "наблюдения за преподаванием"; но, по инструкции инспекторам, "все преподаватели народных училищ состоят в учебном отношении под ближайшим надзором инспектора", которому вдобавок предоставлена также полная власть в отношении определения, перемещения и увольнения народных учителей. Понятно поэтому, что как бы ни "наблюдал за преподаванием" член училищного совета, но каждый из учителей будет рабски послушен тому, что прикажет ему инспектор.

   Все это было разъяснено в свое время бароном Корфом в периодической печати, в статьях "Об инспекции народных училищ" и "Учительские съезды", которые и вошли в книгу его "Наше школьное дело". Заглянув в эти статьи, полные жизненного интереса и значения вплоть до наших дней, каждый легко может убедиться, что еще задолго до баллотировочного эпизода барон Корф совершенно ясно понимал критическое положение своей земской деятельности по народному образованию. Хотя первоначальное "Положение о народных училищах" и оставалось неотмененным, но уже недоставало, так сказать, физического места для проявления земской деятельности барона Корфа в фактически существовавших прежде ее размерах. В деле, самостоятельно созданном, направляемом и руководимом, ему приходилось смотреть из чужих рук, занять положение зависимое, подневольное, быть в роли опекаемого, испрашивать разрешений.

   И если бы не случилось такой метаморфозы, гидра темной силы Александровского уезда никогда не рискнула бы взять под сомнение дело народного образования, не стала бы чернить это дело в связи с бароном Корфом. По своей безупречной честности, по своей энергии и умственному превосходству, по тому громадному влиянию, которое более и более завоевывал себе барон Корф, он с первых дней своей общественной деятельности был глубоко ненавистен для местной темной силы. Не занимая никаких платных должностей по земству, служа ему, что называется, своею головою, он вместе с тем уничтожал в самом зародыше малейшее поползновение с чьей бы то ни было стороны к обращению земства в "общественный пирог". А такими именно поползновениями и была проникнута "гидра". Но барон Корф был неуязвим, пока оставался под защитою "Положения" 14 июля 1864 года в отношении народного образования. И как только "Положение" не в состоянии уже было более ограждать именно дела рук барона Корфа, на него и набросилась темная сила, увлекшая своим течением людей индифферентных и малодушных. И хотя он одержал полную и блистательную победу в общем результате выборов в земские гласные, тем не менее, ясно было, что в руках его противников остается самое сильное орудие против него - самоуправное ломанье и коверканье созданного им дела народного образования, чего они не смели делать раньше, но в чем он теперь не властен был уже помешать им, так как не его уже просвещенный авторитет, а санкция и усмотрение народного инспектора будут руководить делом. Оберегая судьбу дорогого ему дела, он отказался от него и тем действительно спас его. Как удостоверяет Д. Т. Гнедин в своих "Воспоминаниях", "весь порядок, заведенный Корфом, поддерживался на том лишь основании, что, дескать, мы и без Корфа справимся. Действительно, по народному образованию земство не только не уменьшало ассигновки, но даже прибавляло". Но не то, конечно, было бы, если бы барон Корф оставался при деле. Значит, отказ барона Корфа, выход его из земства есть своего рода самоотвержение и заслуживает высокого одобрения.

   Таковы действительные причины переезда барона Корфа за границу, в Женеву, в октябре 1872 года, где он и прожил около 8 лет, с кратковременными приездами в Россию. Так оборвалась беспримерно блестящая и производительная деятельность этого великого и даровитого общественного работника на пользу общерусского народного образования. Тяжел и мучителен был этот перерыв для барона Корфа не только в смысле устранения от общественной деятельности, которой так жаждала его энергичная, широко одаренная натура, но даже и в смысле потери под ногами русской почвы, так как он был "почвенником" самой "чистой воды" и высокой пробы. Вот что говорит он, например, о себе в своих "Посмертных записках":

   "Сознаюсь, что тосковал я за украинскими степями не только в Петербурге, отталкивающем и однообразием природы, и климатом, и еще кое-чем, но из Женевы, где, стоя на берегу живописнейшего озера, не мог я не признавать того, что куда же равняться с такою красавицею моей унылой и часто неприглядной южнорусской степи, но родная мне эта последняя, и не променяю ее ни на лазуревую воду Роны, ни на позолоченные заходящим солнцем снежные вершины".

   Чтобы заглушить эту естественную тоску по родине, барон Н. А. Корф с необычайною энергией принялся за перо на пользу излюбленного им школьного дела. Как видно из письма его к X. Д. Алчевской от 8 мая 1873 года, за шесть с половиной месяцев пребывания в Женеве он написал три статьи для "Вестника Европы", три статьи для "Народной школы", семь статей для "Недели" и 18 "Писем на родину" в "С. - Петербургские ведомости". Все это в общей сложности составляет более 20 печатных листов, всецело посвященных России и русскому школьному делу, так сильно нуждавшемуся в просвещенном руководстве и так кстати продолжавшему получать его от барона Корфа, оказавшегося "волею судеб" не у дел.

   Живо отзываясь по поводу практического хода русского школьного дела и движения законодательства по этому предмету, барон Корф занялся вместе с тем и систематическим ознакомлением русской публики, путем публикаций в печати, с современным состоянием народного образования за границей. Дельные, страстные, блестящие статьи его по этому предмету были впоследствии собраны им, несколько переработаны применительно к педагогическому отделу Всемирной парижской выставки 1878 года и изданы в 1879 году отдельной брошюрою под заглавием "Итоги народного образования в европейских государствах". Нужно заметить при этом, что барон Корф еще раньше посетил венскую Всемирную выставку, происходившую в 1873 году, и подробно описал ее в свое время в "Вестнике Европы". Рассматривая педагогический отдел парижской выставки 1878 года, он оценивает его по сравнению с соответствующими отделами на прежних выставках, начиная со второй парижской, в 1867 году, на которой впервые состоялась попытка организовать международное педагогическое состязание. Ввиду этого "Итоги народного образования", представляя объемистую брошюру, плотно напечатанную, дают очень яркую и выразительную картину положения, хода и условий деятельности народного образования не только в одной Европе, но на всем белом свете, до Австралии и Сандвичевых островов включительно. В этом отношении вышеназванная брошюра имеет незаменимое значение в нашей школьной литературе.

   Именно потому, что барон Корф документально знал все, что касается дела народного образования, и отчетливо понимал отсталость России в этом отношении по сравнению с другими народами и странами, он с такою страстью относился к этому делу первостепенной государственной важности, беззаветно и безраздельно отдавался ему и писал о нем не иначе как соком своих нервов...

   Порвав непосредственную связь с русской народной школой, он сосредоточил свое внимание главным образом на устранении, путем публикаций в печати, всех тех погрешностей и недоразумений, которые так или иначе могли помешать правильному ходу народного образования. Одна за другою выходили из-под его пера горячие статьи, посвященные действительно животрепещущим вопросам в этой области. То он с увлечением доказывает и разъясняет необходимость согласования интересов общего и прикладного первоначального образования, так чтобы эти отрасли не смешивались в одну, а развивались бы самостоятельно и параллельно. То он пламенно приветствовал и пропагандировал крестьянские школки грамотности, справедливо видя в них возможность выделения простой грамоты в самостоятельную отрасль первоначального обучения, которое, несомненно, может быть поставлено как обязательное обучение даже и при наших скудных государственных и общественных материальных средствах. Но главною темою статей Корфа за этот период времени было отстаивание земских прав в деле народного образования.

   Поводом к этому послужило новое положение о народных училищах, т. е. устав 1874 года, окончательно уничтоживший тот порядок отношения земства к народному образованию, который первоначально был установлен "Положением" 14 июля 1864 года. Произошло именно то, что предвидел барон Корф двумя годами раньше и против чего энергично предостерегал. Дело, начатое инструкцией инспекторам народных училищ, было завершено уставом. Теперь уже земства не избирали более председателей училищных советов, так как обязательными председателями были предводители дворянства. Земство окончательно было отдано в опеку местной администрации по народному образованию, так что без ведома и разрешения последней не смело даже рассылать по своим народным школам книг и учебных пособий, хотя бы даже и одобренных специально для этой цели. В большом ряде статей (например, "Народная школа в руках крестьянского земства", "Об инспекции народных училищ", "Учители и помощники" и других) барон Корф фактами доказывал неблагоприятное влияние нового порядка вещей и прозорливо предсказывал возможность совершенно индифферентного отношения общества к этому животрепещущему делу первейшей государственной важности. Впоследствии эти и другие статьи барона Корфа вышли в свет отдельной книгою - "Наши педагогические вопросы" (1882 г.), о которой мы скажем несколько ниже.

   Оглядываясь на обширную, разностороннюю, очень отзывчивую литературную деятельность барона Корфа во время пребывания его за границей, нельзя не согласиться, что он по-прежнему и всецело продолжал служить интересам России и русского просвещения, как обещал это в известном уже нам письме к г-же Алчевской. В этом же письме он, между прочим, высказал уверенность, что, "имея время для литературных занятий", он принесет "печатным словом больше пользы России", чем прежней своей деятельностью. Хотя отстранение барона Корфа от непосредственного служения народному образованию и было несомненным ущербом для последнего, тем не менее, оставаясь за границею, он с пером в руках продолжал приносить весьма существенную пользу. Добровольный эмигрант будил во всей России интерес к народному образованию и в этом направлении руководил общественным мнением с такой твердостью, постоянством и успехом, как никто и никогда. Благодаря именно этому иной раз не только в печати и обществе ощущалось биение школьной идеи, но и самое дело народного образования, несмотря на неблагоприятный оборот в его постановке, продолжало шириться и расти, улучшаться, совершенствоваться во всех отношениях, при деятельном участии земства, остававшегося верным традициям "Положения" 14 июля 1864 года, наперекор всевозможным "препонам" и противодействиям. Заглянув в "Земские ежегодники", в "Извлечения из всеподданнейших отчетов министра народного просвещения" и в школьную статистику центрального комитета, нетрудно убедиться, что именно 70-е годы были временем наибольшего развития у нас дела народного образования. И мы обязаны этим как первоначальному энергическому толчку, данному бароном Н. А. Корфом в пору деятельности его в Александровском уезде, так и еще более той энергии и бдительности, с которыми он следил за народным образованием во все последующее время с пером в руках.

   Говоря "еще более", мы нисколько не рискуем впасть в преувеличение. Установленный министерством народного просвещения контроль за народным образованием был крайне односторонне принят и применен во многих местах с явным ущербом для успехов народного образования. Дело, например, доходило даже до того, что некоторые из инспекторов официально требовали, чтобы учителя народных училищ "перед каждым уроком составляли конспект и подшивали его к делу", чтобы они "не смели возбуждать никаких вопросов изустно, при посещении училища инспектором, но обращали их к нему не иначе как письменно". Мало того: в одном из учебных округов последовало распоряжение, чтобы "учителя в особой книге ежедневно выставляли баллы или отметки (от 0 до 5) всем ученикам за их успехи", что физически невозможно в народной школе и совсем уже непедагогично. Наконец, взаимные отношения между земством и местной учебной администрацией обострялись иногда до такой степени, что возникали даже специальные "дела о пререканиях" управы с учебной администрацией. И "пререкания" эти бывали весьма существенного свойства. Инспекторы иногда своею властью ограничивали число учащихся в школах пятьюдесятью человеками, не допуская почему-то приема большего количества даже и в том случае, если фактически была доказана способность учителя вести школу с большим числом учащихся. Переводя учителей с места на место, без объяснения иной раз причин, они десятками увольняли их, совершенно игнорируя при этом практикой доказанную педагогическую правоспособность увольняемых и руководствуясь лишь отсутствием официального свидетельства о звании народного учителя, которого (т. е. свидетельства) не имел, как известно, и барон Н. А. Корф - этот учитель русских народных учителей. Случалось, что школы подолгу оставались без книг и учебных пособий, так как некоторые из инспекторов ставили непременным требованием, чтобы ни одна книга, хотя бы и одобренная специально для народных училищ, не поступала туда без надписи на ней инспектора. Земские тюки с книгами для народных школ на несколько тысяч рублей направлялись предварительно к инспектору, и у него образовывалась чудовищная залежь школьных учебников и книг. Антагонизм между земствами и учебною администрацией доходил до того, что инспекторы отрицали право земства хотя бы на простое ознакомление с годовыми их отчетами и отказывались сообщать их земству.

   Эти и подобные им факты, с точным обозначением местностей, времени и действующих лиц, читатели найдут в книге барона Корфа "Наши педагогические вопросы". Книга эта служит воплощением того, как горела и болела душа Корфа о невзгодах родного нашего школьного дела. Вместе с тем книга эта представляет и вечный памятник талантливости, такта и энергии, с которыми он боролся за дорогое ему дело. И - повторяем - это была замечательно успешная борьба, судя по практическим ее результатам. Следуя характеру указанных выше фактов, дело, по-видимому, принимало такой оборот, что народное образование могло даже окончательно затормозиться и заглохнуть; в действительности же - как сказано уже - оно неуклонно шло вперед и разносторонне развивалось. И мы обязаны этим, главным образом, тому беспримерно пламенному увлечению, с которым барон Корф будил и поддерживал в обществе школьную идею, - тому авторитету, с которым он указывал на односторонние увлечения и ошибки, вредные для дела, опираясь на глубокое знание народного быта, условий нашей общественной деятельности и положения народного образования в западноевропейских государствах. Эти указания, горячо и с убеждением высказанные, способствовали сглаживанию шероховатостей, порожденных неведением и слишком крайним усердием не по разуму, и в результате общерусской деятельности по народному образованию получился не минус, а плюс, при большом притом подъеме интереса к этому делу во всей мыслящей части общества.

   Эта заслуга со стороны барона Корфа на пользу просвещения России не только не оценена по достоинству его биографами, но, к сожалению, даже вовсе затушевана ими. Если деятельность его во время пребывания за границей не имеет того блеска, которым отличалась она раньше, то сущность и энергия этой деятельности ни в каком случае не уступают предшествовавшим его трудам. Размеры этой деятельности тоже поразительны.

   Оторвавшись от непосредственного служения народной школе в роли педагога, барон Корф не забыл, однако, о повседневных ее нуждах и злобах. Тщательно перерабатывая каждое последующее издание "Нашего друга" соответственно росту народной школы и ее потребностей, он, кроме того, перевел "для семьи, народной школы и реального училища" капитальный труд Ф. Гардера "Руководство к наглядному обучению" в двух объемистых частях. Это ценный вклад в нашу учебную литературу.

   Значение "Руководства" барон Корф совершенно правильно определяет так:

   "Эта книга, предлагая чрезвычайно обильный материал по анатомии, физиологии, ботанике, минералогии, географии, физике, при постоянном стремлении автора повлиять научною беседою на нравственность детей, предназначается лишь для матерей и учителей, сохраняя полную свободу действия за последними. Народный учитель, не имея возможности располагать библиотекою, найдет в предлагаемом руководстве весьма богатую по содержанию справочную книгу, по которой он может готовиться не только к урокам "Наглядного обучения", но и к урокам чтения по всякой книге для чтения, основанной на реальных знаниях; встречая в этой книге несколько прекрасных образцов преподавания и множество тем для ученических сочинений и бесед с учащимися, учитель, вдумавшись в обильный материал, предлагаемый Гардером, изберет лишь то, что признает пригодным, сообразно времени, которым располагает, и силам учащихся. Так поступит и мать, которая не раз прибегнет к книге Гардера и для того, чтобы отвечать на вопросы ребенка, которого еще не обучают по книгам, но который учится из жизни и ищет помощи у матери своей для разъяснения множества вопросов, ежедневно занимающих развивающиеся умственные силы. Не раз мать и учитель воспользуются книгою Гардера даже как книгою для чтения в классе, с тем ли, чтобы дать самую книгу в руки учащимся, внимательно обсудив, которые именно из статей годятся для самостоятельного и классного чтения".

   Вслед за выходом в свет второй части "Руководства" в 1878 году, барон Корф выпустил новый свой труд под названием "История Востока, Греции и Рима - для обучения и самообразования". Как было уже сказано выше, истории была одним из любимых предметов барона Корфа, которым он очень усердно и вдумчиво занимался и в лицейскую пору, и во время последующего самообразования. Результатом этой самостоятельной переработки обширного исторического материала и явилась названная книга, предназначенная автором "не только для учащего и учащегося мира, но и для прочтения публикою". И эту оригинальную и дельную книгу действительно нельзя не рекомендовать "для прочтения". Как справедливо говорит автор в предисловии к своей "Истории":

   "Это - не новое историческое исследование по источникам, но в методическом отношении совершенно самостоятельный опыт изложения истории на основании лучших научных сочинений по этому предмету, не имеющий себе образца ни в отечественной, ни в иностранной литературе. Эта книга, не чуждаясь заимствований, есть, тем не менее, результат десятилетнего преподавания автором всеобщей истории не детям, которым, по мнению автора, доступны лишь биографии, - но юношеству; эта книга - результат жизни автора и посильной оценки им событий древнего мира и раньше его о них высказанных мнений".

   Оригинальность этого "опыта" удачно охарактеризована автором следующими словами Лекки, поставленными эпиграфом к "Истории": "История - не просто ряд событий, только хронологически между собою связанных, но сцепление причин и последствий". Именно анализу этого "сцепления" и посвящена "История" барона Корфа. Эта "История" была едва замечена нашей педагогической критикой; между тем она несомненно заслуживает большого внимания как труд выдающийся, замечательный не в одном только "методическом отношении"...

   Но где же и когда именно преподавал барон Корф историю "юношеству" в течение десяти лет? Такой вопрос неизбежно должен появиться у читателей. Да, в нашем изложении есть невольный пробел. Следя за бароном Корфом как выдающимся и разносторонним общественным деятелем, мы не имели возможности касаться его семейной жизни, заслуживающей, однако, тем большего внимания, что она представляет, можно сказать, одно неразрывное целое с общею его деятельностью на пользу всего русского учебного дела. Лишенный в детстве нежной любви и ласки, барон Корф заполнил ими свою семью и был идеально хорошим отцом и мужем. Он сам руководил образованием и воспитанием своих детей, т. е. двух дочерей. Первая учебная книга его ("Руководство к обучению грамоте по звуковому методу") была составлена им для своих же детей и впоследствии переработана и применена им к употреблению вообще в школе и дома, т. е. к обучению и детей, и взрослых. Лично занимаясь и во все последующее время образованием своих детей, барон Корф со времени переезда на житье в Женеву, когда старшей дочери его исполнилось уже 14 лет, основал там свою домашнюю русскую семейную школу. В этой-то школе, вместе с другими преподавателями, барон Корф занимался и сам, давая ежедневно уроки по разным предметам, в том числе и по всеобщей истории. Об этой школе, просуществовавшей не менее семи лет, принято говорить, невесть почему, что она будто бы "не имела успеха". Но о каком именно "успехе" идет речь? Если в образовательно-воспитательном отношении, - то смело можно сказать, что успех ее был полным и несомненным. Это была бесспорно лучшая из школ, когда-либо существовавших, с самой разной программой преподавания, самая свободная и независимая от предрассудков. О высокой разумности этой школы можно судить уже, между прочим, и по книге барона Корфа "История Востока, Греции и Рима", исполненной глубокого политического и философского смысла, равно как и разумного практического значения, имея в виду очень яркое и верное освещение настоящего прошлой жизнью человечества. Не сомневаюсь, настанет время, когда лица, учившиеся в "семейной русской школе барона Корфа" в Женеве, будут вспоминать о ней с еще большей благодарностью и признательностью, чем вспоминал он сам о школах в семье Градовского и у Филиппова. Но несомненно, конечно, и то, что в стяжательном отношении семейная школа барона Корфа не выдерживала никакой критики и существовала едва ли даже не в убыток ее основателю, руководителю, первому и главному работнику. Но такова уж судьба барона Н. А. Корфа - этого энтузиаста и фанатика в сфере общественной деятельности, - что для него словно не существовало личных его дел. Всегда и весь для других, деятельно вращаясь в сутолоке "мира сего", он, в смысле личных интересов и выгод, был, в сущности, человеком "не от мира сего". Поглощенный, увлеченный идеями и стремлениями высшего порядка, вопросами и задачами общих польз и нужд, он как бы даже совершенно не замечал положения и хода своих материальных дел. Еще в бытность в Александровском уезде, чрезмерное увлечение общественной деятельностью отразилось довольно чувствительным расстройством его дел по имению. Но это нисколько не обескуражило его и, - как мы знаем уже, - нимало не изменило характера его деятельности и увлечения раз избранным делом. Веря в свои знания и силы, он никогда не сомневался в возможности прожить честным трудовым заработком. Менее всего, конечно, интересовался он своей семейной школой с точки зрения материальных выгод. Он устроил ее с целью наилучшего образования и воспитания своих дочерей совместно с детьми других русских семейств, проживавших за границей. В этом отношении школа вполне достигала своей цели, и он был доволен. Как только по семейным делам не представилось более надобности в школе, он ее закрыл.

   Время пребывания барона Корфа за границей было вместе с тем и временем очень деятельных отношений его с западноевропейскими педагогами, которые знали его больше, чем кого-либо из русских педагогов, и высоко ценили его педагогическое дарование. Во время пребывания в Женеве барон Корф, как по своему общению с местной педагогической, ученой и вообще интеллигентной средою, так и по своей семейной школе, был настолько видной величиной, что Женевская академия наук (Institut) избрала его своим почетным членом.

  

   Как сказано уже выше, пребывание барона Корфа за границей не было беспрерывным. Так, например, в 1873 году он был вызван мариупольским земством Екатеринославской губернии для руководства съездом народных учителей. Воспользовавшись пребыванием его в России, бердянская уездная земская управа Таврической губернии пригласила его обозреть ее школы и дать о них свое заключение. Благодаря разумному, внимательному и участливому отношению земской управы эта педагогическая экскурсия принесла существенную пользу.

   Барону Корфу пришлось осмотреть только 17 школ в этом уезде и произвести испытания более 900 учащихся. Но представители бердянской управы, сопутствовавшие ему в этой экскурсии, в каждую из посещаемых им школ приглашали учителей из соседних сел. В их присутствии барон Корф давал образцовые уроки по тем именно предметам, которые в ней оказывались слабыми. В заключение же был представлен подробный отчет земскому собранию, который был напечатан им и разослан по школам в виде меры воздействия на учителей. Под влиянием личного руководства барона Корфа и его отчета в Бердянском уезде в 1873 году были составлены две инструкции, направившие дело народного образования на рациональный путь: одна инструкция - от местного училищного совета - касалась порядка преподавания, размера учебного курса, выбора руководств, - словом, собственно педагогической стороны дела; другая же инструкция - от имени уездной земской управы - касалась времени начала и окончания учебных занятий, отношения учителей к местному обществу и земству и разных других организационных и хозяйственных сторон школьного дела. Благодаря этим земским мероприятиям, а тем более - личному руководству барона Корфа, указаниям и советам, преподанным им в своем "Отчете" земскому собранию, народное образование в Бердянском уезде получило такое быстрое, энергичное и прочное развитие, каким не может похвалиться буквально никакая другая местность в России, не исключая даже столичных и наиболее богатых провинциальных городов. В 1880 году, например, т. е. через семь лет после посещения бароном Корфом, вполне благоустроенных русских народных школ в этом уезде было около 100, более чем с 7500 учащихся; годичный расход земства на народное образование достигал 75 тысяч рублей, не считая 10 тысяч рублей, издерживаемых сельскими обществами, и 32 тысяч рублей, расходуемых немецкими колонистами на собственные школы, во многих из которых преподается и русский язык. К этому нужно прибавить еще, что в этом типично крестьянском уездном земстве, где совсем нет дворянства, сельское население с такой любовью и сочувствием относится к народной школе, что не считает обременительным для себя единовременно расходовать от 3 до 5 тысяч рублей на сооружение школьных зданий.

   Указывая на такой поразительный успех народного образования в Бердянском уезде, необходимо добавить, что и борьба этого уездного земства с крайне неумелою и бестактной местной учебной администрацией также по-своему необыкновенна. И если бы не эта борьба, успехи бердянского земства по народному образованию были бы еще полнее и обширнее. Образцово обставив, например, свои народные школы в материальном отношении, бердянское земство еще в 1877 году возбудило ходатайство об обращении 23 одноклассных земских училищ в двуклассные, с предоставлением им полного содержания от земства.

   Мы остановились на успехах школьного дела в Бердянском уезде потому, что этот факт имеет непосредственное отношение к вопросу о заслугах барона Н. А. Корфа в области народного образования. Лицо, стоявшее в то время во главе бердянского уездного земства, председатель управы А. П. Товбич, единственный крупный землевладелец в уезде и человек высокопросвещенный, очень серьезно и искренно отнесся к начинаниям барона Корфа в Александровском уезде.

   Почтенный Товбич одним из первых вступил с ним в деятельную переписку. Результатом этих отношений было то, что уже в 1873 году, обозревая школы Бердянского уезда, барон Корф мог убедиться в разумной и прочной постановке народного образования. Точно так же и в последующей своей деятельности, не исключая даже и периода борьбы, А. П. Товбич был стойко верен тем разумным началам, которые он воспринял от барона Корфа и путем переписки с ним, и посредством личных сношений, и из его журнальных статей. В этом именно и заключается тайна образцового успеха бердянского земства в области народного образования.

   Вообще, нужно заметить, что мимолетные, так сказать, труды барона Корфа в Мариупольском уезде как руководителя съезда учителей и в Бердянском как обозревателя школ произвели большую сенсацию во всех земских губерниях. Польза от непосредственного воздействия барона Корфа на народных учителей была очевидна. Его глубокое знание быта народной школы и учителей позволяло ему быстро ориентироваться в каждой новой местности и отвечать на самые животрепещущие школьные нужды. Его горячность и любовь к делу, выдающаяся педагогическая даровитость вдохновляли и увлекали учителей, пробуждали в них любовь и уважение к своей скромной деятельности и заставляли их деятельно работать над собственным самоусовершенствованием, тратя на это последние свои средства. В хрониках земского школьного дела сотнями отмечены факты, что учителя не только посредственные, но даже и слабые, недоучившиеся, под личным влиянием барона Корфа делали поразительные успехи как в отношении общего образования, так и педагогической подготовки. Эти плохенькие, едва терпимые учителя, которым нехотя платили первоначально по 50-60 рублей в год, так выдвигались впоследствии успехами своих школ, что достигали наивысших окладов сельских учителей, т. е. до 400 рублей в год и более. Нужно ли говорить, чем был барон Корф для таких учителей и как безгранично признательна их память о нем?..

   Под влиянием примеров мариупольского и бердянского земств явилось, можно сказать, повсеместное желание заполучить барона Корфа или для ревизии школ, или для руководства учительскими съездами. Мы положительно затрудняемся назвать такую из земских губерний, в одном или нескольких уездах которой не возбуждалось бы вопроса о приглашении барона Корфа в той или другой почетной педагогической роли. Можно с уверенностью сказать, что его ожидала совершенно своеобразная деятельность - роль кочующего руководителя и контролера в деле народного образования в России. Пример Бердянского уезда доказывает, какую громадную пользу мог бы принести барон Корф в этой новой и очень важной роли на пользу всего государства. Но обстоятельства, однако, помешали осуществиться этому благому делу. Вслед за уставом 1874 года о народных училищах были опубликованы "Правила" министерства народного просвещения об учительских курсах. Хотя "Правила" эти вовсе не отменяли существования съездов, - которые, как увидим ниже, благополучно продолжались впоследствии и продолжаются поныне, - но, тем не менее, одностороннее истолкование и применение местной учебной администрацией этих "Правил" повело к тому, что, начиная с 1874 года, съездов не стали разрешать, предлагая заменять их курсами, тогда как функции тех и других между собой существенно различны. До исхода 70-х годов все попытки земства восстановить значение учительских съездов в прежнем их виде, главное же - иметь руководителями съездов не народных инспекторов и директоров как местных администраторов школьного дела, а в полном смысле специалистов-педагогов, как барон Корф, Бунаков, барон Косинский и другие, - не имели никакого успеха.

   Вследствие этого барону Корфу пришлось временно быть оторванным от непосредственного участия в ходе народного образования и воздействовать на него из-за границы путем публикаций в печати, как это известно уже читателям.

   Бодрым, исполненным того же огня, который согревал его раньше, возвратился барон Корф в 1880 году из-за границы. Он не разочаровался в своем увлечении делом народного образования, в своем служении ему. В этом отношении заслуживает, между прочим, внимания следующий факт. Выпуская седьмое издание своего "Руководства к обучению грамоте", он посвятил его старшей дочери своей, Екатерине Николаевне, по мужу Бонтыш, в следующем характерном обращении к ней:

   "Дорогой друг! Мы были уже друзьями в то время, когда, пятнадцать лет тому назад, я обучил тебя грамоте по этой книге, в то время еще не печатанной. Прими же ее от меня теперь, когда у тебя уже есть сын, которого дай Бог тебе воспитать так, чтобы он, достигнув высшего образования, вопрос о распространении грамотности в народе всегда принимал близко к сердцу, не на словах, а на деле. Автор".

   При такой направленности барона Корфа нисколько не удивительно, что, едва успев возвратиться в Россию, летом того же 1880 года он предпринял совершенно новое и очень важное дело для народного образования. Он задался вопросом: насколько прочно образование, даваемое учащимся в "новой земской школе", т. е. разумно организованной народной школе? С этою целью он сам лично произвел экзамены в шести различных селениях Мариупольского и Александровского уездов Екатеринославской губернии тремстам пятидесяти взрослым крестьянам из окончивших курс при первых выпусках народных школ, т. е. около 14 лет тому назад. Довольно характерная подробность, что для производства этого испытания, конечно, по доброй воле крестьян, барону Корфу пришлось просить разрешения у начальства Екатеринославской губернии, ссылаясь притом вовсе не на свою педагогическую известность и славную деятельность в этой же губернии, а только на звание "действительного члена екатеринославского губернского статистического комитета". Одновременно с бароном Корфом, по его просьбе и программе, произвела подобный же опыт известная деятельница по народному образованию графиня П. С. Уварова, состоявшая с бароном Корфом в давней и деятельной переписке, в ряде школ Смоленской, Владимирской и Московской губерний. То же было сделано в Таврической губернии К. В. Ковалевским, человеком образованным, занимавшим пост помощника предводителя дворянства. Всего в пяти губерниях было испытано около 500 взрослых крестьян, учившихся лишь три зимы и затем вполне предоставленных себе, в громадном большинстве случаев даже без всякой помощи библиотек и какой-либо другой посторонней поддержки в деле образования. На основании этих данных барон Корф пришел к заключению, что "ходячее мнение о том, будто бы наши школьники весьма скоро вполне разучиваются, должно замолкнуть навсегда как несоответствующее действительности".

   Конечно, этот вывод касается лишь разумно организованных школ, с приохочивающею постановкой обучения, приучающей к самостоятельности. Общим оказывается правило, что чем лучше ведется обучение в школе, чем более она привлекает учащихся, тем прочнее удерживаются у них внедряемые школою знания даже в деталях. Тем не менее, произведенная проверка воочию убедила барона Корфа в невозможности ограничиться в образовании сельского населения только тем, что может дать постоянная народная школа в три учебные зимы. И он принялся горячо ратовать в печати за необходимость повсеместного учреждения у нас, в России, воскресных "повторительных" школ ради большего углубления и упрочения познаний, сообщаемых регулярной народной школой, а также и некоторого расширения их применительно к уровню развития, возрасту учащихся и потребностям жизни.

   В высшей степени остроумно и просто задумал барон Корф "повторительные" свои школы. Для осуществления их необходимо пользоваться наличными народными школами в селах, наличным же педагогическим сельским персоналом. На занятия в такой школе полагается около трех часов по воскресным дням, всего 20 воскресных учебных дней в течение зимы. Плата за занятия в школе:-по два рубля за учебный день, всего 40 рублей за весь зимний повторный учебный курс, при крайне ограниченном расходе на учебные пособия. Польза же от этих школ - громадная. Молодой человек в возрасте около 20 лет, пройдя "по