С. П. Шевырев
Отголосок из Италии (1833 год)
Италия, эта беспечная страна-художник, влюбленная в свое dolce far niente (праздность - ит.), в истекшем году имела несколько блестящих мгновений, которые вспыхнули ярко и показали, что чувство прекрасного еще живо на своей родине. Италия, высказав свои страдания в лице одного из сынов своих, тронула всех до слез чистою, святою книгою Сильвио Пеллико; ею обновила она в душах живительное чувство веры, это чувство, которое, к сожалению, замирает в иссохшем сердце западной Европы и еще так свежо в изнеможенной Италии. Пеллико показал людям пример великодушного страдания, образец жизни непорочной, девственной, утешительной для всякого в век шатких правил, шатких понятий о нравственности и добродетели. Франция издала многие тысячи книг; Италия дала нам только одну, но ее книга своею истиною, своею жизнию, своею душою и чистотой всплывает над этой грязной земляной словесностью, над этой кучей записок, романов, драм без истины, без жизни, без души, книг нечистых, пустых, фальшивых, где ложь, страсть говорит, надменность и славолюбие, горячка самораздраженного воображения неутомимо приводили в движение типографские станки и, болтая наперерыв, заглушали тихий исторический рассказ какого-нибудь честного исследователя и мирные беседы любителей науки. Книга Сильвио Пеллико вознеслась над всеми этими книгами, как легкий фимиам над смрадом и дымом, как молитвенная песнь над буйным хором мятежа и пира, как ангел над людьми.
В этом же году Италия, столь богатая сокровищами минувшего, продолжала собирать, отрывать их; праздновали новыми памятниками тризну по великим мужам своим. Отрыт в Помпее чудный мозаик, изображающий победу Александра над Дарием: ему изумились художники всех стран; древний рисунок привел их в стыд; смелый карандаш выпал из оробевшей руки их; немецкий философ-эстетик, утверждавший, что древняя живопись была более похожа на рисованное ваяние, смутился и не вымолвил ни слова. А что бы сказал Рафаэль, увидев этот мозаик? Сам Рафаэль, всегда творец, захотел бы на этот раз быть копиистом и великодушно покорил бы свою кисть дивному оригиналу древности.
Два года тому назад заплативши давнишний долг и долг постыдный, долг, тяготевший на совести Италии, долг благодарности своему Данту, она в нынешнем году воздвигла памятник певцу Орланда, Ариосту, на площади Феррары. Ломбардия сзывает своих художников и заказывает им монументы в память Беккарии, Монти, Александру Вольте, монументы, которые украсят Милан. Памятник Тассу давно уже задуман, но Италия бедна и в своей слабости не может быть постоянно деятельна. Ее жизнь не кипит беспрерывно, а вспыхивает по временам яркими мгновениями.
В истекшем же году Италия, всегда первая, всегда великодушная покровительница изящных произведений искусства, какому бы народу ни принадлежали творцы их, Италия уделила и нам несколько блистательных лучей от своего лучезарного венца. Новый род славы, не столько нам знакомой, редко, слишком редко посещавший нас, засиял на небосклоне России. Италия венчала двух наших художников. Она образовала нам певца. Голос Иванова, русский тенор, чистый, звонкий, новость для Европы, раздался на берегах Неаполя; отчизна Чима-розы ему рукоплескала. За нею последовала вся Италия и, наконец, Париж, стоящий на распутье всех знаменитостей, где все имена посредством журналов получают всемирную народность, где слава истинная переходит в так называемую европейскую известность, где достойный человек, созревший в своей отчизне, преобразуется в имя громкое, звучное, всюду слышное. Италия образовала, поняла, оценила Иванова и создала его славу; Париж дал ему только патент на известность европейскую.
Италия венчала другого русского художника - Брюллова. Рим взволновался при виде его картины "Последний день Помпей", произведения, писанного русскою кистию, внушенного счастливым небом и Везувием Неаполя. Мастерская Русского была Капитолием его славы: весь Рим толпился в ней около чуда нашей кисти! В обществах только и говорили о картине Брюллова. Великое событие для Рима! Там ему знают цену. После Рима Милан увидел картину, венчал художника; Милан волновался в свою очередь, шумел, давал пиры русскому живописцу, писал в его честь оперы. Может быть, магнит Парижа притянет к себе и эту картину, и Париж зашумит об ней, не столько радуясь художнику и его гениальному произведению, сколько случаю показать важность своего покровительства, напитать свое народное тщеславие похвалами иностранцу. Но не будет в похвалах Парижа того радушия, того бескорыстия, той любви к прекрасному всего мира, того восторга свободного, непринужденного, той отчетливости вкуса, с которыми Италия венчала нашего художника и без которых нет похвал истинно сладких для самобытного дарования.
В сентябре прошлого года еще одно прекрасное зрелище представляла Италия в главной столице своих искусств, в Риме. Древний Пантеон был сценою этого зрелища: в нем открыты останки Рафаэля.
С 1539 года существует в Риме конгрегация (сообщество) артистов Пантеона, переименованного в церковь Св. Марии ad Martyres*. Давно намеревалась эта конгрегация найти останки Рафаэля, которые находились в ее церкви: известно было всем, что он погребен был в Пантеоне, но самое место погребения оставалось неопределенным. Исследовали показания всех писавших о жизни Рафаэля: Ланци, Катр-Мер-де-Кенси, Лонгены, Вазари и других, перерыли весь архив капитула церкви Св. Марии. Все свидетельствовали согласно, что Рафаэль Санцио в своем духовном завещании**, писанном им самим перед кончиною, поручил друзьям своим и родственникам похоронить его в Пантеоне, в часовне, которую они должны были построить на его иждивении в честь Пресвятой Девы Марии; на содержание же этой часовни и на совершение каждый месяц двенадцати обеден за упокой души его Рафаэль подарил капитулу церкви Пантеона два своих собственных дома; наконец просил друзей своих украсить алтарь как можно прекраснее и поставить на нем мраморное изваяние Мадонны, именуемой Мадонною камня***: этот алтарь и это изваяние он избрал местом своего вечного покоя. Друзья исполнили завещание Рафаэля. Мраморная Мадонна с Иисусом-младенцем на руках, изваянная резцом Лоренцо Лотти хранила прах своего великого живописателя; и эта Мадонна, наконец, через три столетия, когда рассеянная память людей забыла, где лежит великий гений кисти, эта Мадонна сама навела трудолюбивых изыскателей на след той могилы, где лежал прах избранного ею живописца, которому она благоволила явиться во всем блеске небесной красоты своей... Эта Мадонна была тут... Эта неотлучная мысль всей жизни Рафаэля олицетворялась в памятнике и над гробом его, - и никто не догадывался, никто не вспомнил о набожном завещании художника; никому не приходило на ум, что он хотел умереть с тою же мыслию, с какою жил, что он и за гробом хотел этой мысли... Одним словом, Мадонна была тут - и никто не подумал, что тут и Рафаэль.
* Congregarione della dei Virtuosi del Panteon. В Риме много подобных конгрегации или братств. Там все ремесла соединены таким образом. Всякое братство имеет своего святого патрона и свою церковь. Патрон живописцев есть Св. Евангелист Лука. Если умрет член этого братства, все его товарищи совершают по нем похороны и замаскированные провожают попарно гроб его до самой могилы.
** Это завещание не существует, но из других источников известно его содержание.
*** Madonna del sasso.
9 сентября 1833 года приступили к открытию. Каждый день площадь Пантеона кипела народом; каждый день внутренность храма наполнялась толпами художников, археологов, литераторов. Наконец 14 сентября в самый полдень открыт был гроб и в нем найдены скелет и череп великого мертвеца - и шумные восклицания присутствовавших при открытии, раздавшись из мрачных ворот Пантеона, известили о том народу. Как затрепетали сердца живописцев при виде священных костей их величайшего, их первого мастера!
Останки переложены были из гроба, уже сгнившего, в великолепную гробницу, над которою сооружен был катафалк. Пантеон запылал погребальными свечами. В присутствии всех художников Рима и трех тысяч посетителей духовенство отпело панихиду с музыкой над прахом гения. Останки снова возвращены могиле: определено соорудить памятник. Так через триста тридцать лет и пять месяцев Рим праздновал тризну по своем божественном Рафаэле*.
* Рафаэль умер в 1520 году 5 апреля.
Так Италия живет своими славными воспоминаниями и свое теперешное искусство расточает на гробницы, на памятники, на блистательные тризны по великим сынам своим. Страна некогда живой красоты стала ныне страною великолепного траура, пышным кладбищем прекрасных воспоминаний, на котором еще растут живые цветы искусства...
Впервые опубликовано: "Телескоп". 1834. Ч. 19. N 1. С. 31-38.
Оригинал здесь:
http://dugward.ru/library/shevyrev/shevyrev_otgolosok_it.html