Главная » Книги

Струговщиков Александр Николаевич - Михаил Иванович Глинка

Струговщиков Александр Николаевич - Михаил Иванович Глинка


1 2

  

Михаилъ Ивановичъ Глинка

Воспоминан³я А. Н. Струговщикова. 1839-1841.

  

"Русская старина", Т. 9. Кн. 4, 1874

  
   Записки М. И. Глинки, напечатанныя въ первомъ же году нашего издан³я ("Русская Старина" 1870 г., NoNo 4, 5, 6, 7, 9, 10 и 11), вызвали цѣлый рядъ воспоминан³й о нашемъ славномъ композиторѣ, a именно: сестры его Л. Ив. Шестаковой ("Р. Ст." 1870 г., No 12), Ѳ. М. Толстаго ("Р. Ст." 1871 г., No 4), П. А. Степанова ("Р. Ст." 1871 г., No 7) и друг. Каждое изъ этихъ сообщен³й дополняло б³ограф³ю Глинки какими-нибудь фактами, опущенными или недоговоренными въ его Запискахъ, и еще болѣе дорисовывало новыми симпатическими чертами свѣтлую личность ихъ автора. Несмотря на то, и въ жизни, и въ характерѣ Глинки остается еще такой богатый запасъ событ³й и чертъ, что, конечно, матер³алъ для новыхъ дополнен³й и разъяснен³й нескоро истощится. Съ полнѣйшею готовностью и особенною благодарностью мы принимаемъ и спѣшимъ сообщить публикѣ все, относящееся къ нашему великому художнику; тѣмъ болѣе, что неполнота до сихъ поръ обнародованныхъ свѣдѣн³й не разъ давала поводъ для преждевременныхъ, a потому столько же рѣшительныхъ, сколько одностороннихъ и несправедливыхъ суждев³й.
   Въ настоящей книгѣ "Русской Старины" мы помѣщаемъ "Воспоминан³я о Глинкѣ" нашего извѣстнаго литератора А. Н. Струговщикова, относящ³яся къ той именно эпохѣ (1839-1841 гг.) жизни Михаила Ивановича, которая наиболѣе вызвала неправильныхъ отзывовъ. Воспоминан³я A. H. Струговщикова, не говоря уже о ихъ литературномъ интересѣ, проливаютъ такой новый и ярк³й свѣтъ на тогдашн³я отношен³я Глинки и на самую его личность, что являются однимъ изъ важнѣйшихъ документовъ для его б³ограф³и. Записки A. Н. Струговщикова были въ рукахъ В. В. Стасова, который и ссылается на нихъ въ статьяхъ своихъ о Глинкѣ ("Русск³й Вѣстникъ" 1857 г., No 22, стр. 267).
   А. Н. Струговщиковъ къ "Воспоминан³ямъ" своимъ прибавляетъ статью, принадлежащую перу панс³онскаго товарища Глинки - H. A. Мельгунова, съ которымъ Михаилъ Ивановичъ находился въ самыхъ дружескихъ отношен³яхъ.
   B. В. Стасовъ, приводя изъ нея выдержки ("Р. В.", No 21, стр. 136-139), называетъ ее "лучшею и талантливѣйшею статьею о Глинкѣ на русскомъ языкѣ", и, конечно, историческое значен³е свое она сохранила и донывѣ.
   Помѣщенныя въ статьѣ А. Н. Струговщикова письма къ нему H. A. Маркевича, В. Г. Бѣлинскаго, К. П. Брюллова, Лермонтова ("Горныя вершины") свѣрены нами съ подлинниками, хранящимися y автора.
   Примѣчан³я принадлежатъ В. В. Никольскому.

Ред.

  

I.

  
   Кто читалъ автоб³ограф³ю Михаила Ивановича Глинки и Записки о немъ близкихъ ему людей, тотъ можетъ себѣ составить довольно ясное представлен³е о его личности и о его произведен³яхъ. На мою долю осталось дополнить эти свѣдѣн³я нѣсколькими портретами и разсказать о немногихъ чертахъ характера Глинки, относящихся къ тому времени, когда его творчество было въ своемъ полномъ разгарѣ. Къ тому-же я въ долгу y него: въ декабрѣ 1840 года онъ вручилъ мнѣ письмо къ нему товарища его по с.-петербургскому университетскому панс³ону H. A. Мельгунова, для напечатан³я въ "Художественной Газетѣ". Почему оно появляется въ свѣтъ только теперь, объясняю ниже.
   Я зналъ Михаила Ивановича еще съ того-же панс³она; сюда выходѣ, пр³ѣзжалъ онъ къ своимъ младшиыъ товарищамъ. Я былъ тогда новичкомъ. Одинъ изъ его пр³ѣздовъ (осенью 1823 г.) напоминаетъ мнѣ довольно живо его тогдашнюю наружность и манеры. Это было въ свѣж³й, осенн³й день; желтый листъ нашего обширнаго сада только что началъ спадать. Здѣсь-то я увидѣлъ его между рослыми фигурами Римскаго-Корсака и Лукьяновича и менѣе рослыми Илличевскаго и Подолинскаго. {О Римскомъ-Корсакѣ Глинка постоянпо упоминаетъ въ своихъ Запискахъ. Его романсы: "Я люблю, ты говорила" (Le baiser), "Горько, горько мнѣ". "Ночь осенняя", "Всегда, вездѣ (Въ крови горитъ)", Глинка положилъ на музыку. Съ Лукьявовичемъ, который занимался литературой, Глинка нѣкоторое время жилъ въ одной квартирѣ и даже, увлеченный его и Корсака примѣромъ, "и самъ брался за перо" (см. Записки, стр. 33). В. Н.} Его серьезное лицо, съ смуглымъ, южнымъ оттѣнкомъ, съ прищуреннымъ, или точнѣе, съ прислѣповатымъ взглядомъ, безпрестанно за разговоромъ оживлялось,- и если его черный сюртукъ рѣзко отдѣлялся отъ нашихъ форменныхъ сюртуковъ, то еще рѣзче выдѣлялся онъ своеобразною живостью движен³й, звонкимъ голосомъ и смѣлою, энергическою рѣчью. Иногда его отрывистыя, какъ бы судорожныя, движен³я неожиданно поражали васъ. Или онъ вдругъ остановится, обниметъ за талью то того, то другаго товарища, или. станетъ на цыпочки и горячо шепчетъ имъ, по очереди, что-то на ухо, какъ это часто дѣлаютъ люди сосредоточенные. Роста побольше малаго, но поменьше средняго, его фигура была въ главныхъ частяхъ соразмѣрна и довольно стройна. Въ нравственномъ отношен³и онъ уже и въ то время, казалось, выходилъ изъ ряда людей обыкновенныхъ Его привязанность къ однокашникамъ и ихъ привязанность къ нему оставили во мнѣ неизгладимое впечатлѣн³е. Къ чести нашего инспектора Я. В. Толмачева, его помощника И. Е. Калмыкова и нѣкоторыхъ профессоровъ надобно отнести ихъ ревность къ талантамъ, ихъ участ³е въ судьбахъ своихъ воспитанниковъ. Надобно было видѣть, съ какимъ удовольств³емъ и самодовольств³емъ вспоминали они о дарован³яхъ Масальскаго, Глинки, Соболевскаго, Илличевскаго, Подолинскаго! Это не оставалось безъ вл³ян³я на такъ называемую закваску школы. {Якову Васильевичу Толмачеву было бы теперь 98 лѣтъ; въ зиму 1872 г. онъ пр³ѣзжалъ еще, по обыкновеы³ю, изъ деревни въ Петербургъ для закупокъ и подучен³я пенс³и, a тому лѣтъ пять онъ еще былъ раза два y меня. Въ томъ же 1872 году, онъ прислалъ мнѣ свои послѣдн³е переводы изъ Вергил³я, котораго когда-то зналъ наизусть. Это не мѣшало ему, однако, относиться разумно къ воспитанникамъ, слабымъ въ латинскомъ языкѣ; о нихъ онъ говаривалъ, что изъ нихъ выйдутъ, вѣроятно, хорош³е математики, и рѣдко ошибался. Его "Военное Краснорѣч³е" {"Военное Краснорѣч³е, основанное на общихъ началахъ словесности, съ присовокуплен³емъ примѣровъ въ разныхъ родахъ онаго". Сочинен³е ординарнаго профессора императорскаго Санктпетербургскаго университета Якова Толмачева. Печатано иждивен³емъ Кабинета Е. И. В. Спб. 1825 г., три части. Это, не лишенное для своего времени интереса и достоинства, сочинен³е было написано для школы гвардейскихъ подпрапорщиковъ. В. H.} и извѣстная въ то время полемика съ Бутырскимъ теперь, конечно, забыты. Въ прошедшемъ году онъ скончался въ деревнѣ, 97-ми лѣтъ. A. C.}
   Въ течен³е слѣдовавшихъ затѣмъ пятнадцати лѣтъ, я только по временамъ встрѣчался съ Глинкой, a съ лѣта 1839 г. я съ нимъ познакомился и до весны 1841 г. видѣлся довольно часто; чаще всего y H. В. Кукольника и y графа Ѳ. П. Толстаго; y нихъ преимущественно собирался кружокъ, котораго душой сначала былъ К. П. Брюлловъ. У меня собственно Глинка былъ всего три раза; но эти три раза, какъ увидимъ, и памятны мнѣ.
   Въ мартѣ 1840 г. пр³ѣхали въ Петербургъ фортеп³анистъ Дрейшокъ и скрипачъ Стёръ. Славянинъ Дрейшокъ былъ уже извѣстенъ; нѣмца Стёра не знали, по крайней мѣрѣ въ Петербургѣ, вовсе. Будь они знаменитостями, наше столичное гостепр³имство встрѣтило бы ихъ въ гостинныхъ графовъ В³ельгорскихъ, кн. В. Ѳ. Одоевскаго, А. Ѳ. Львова. Названные артисты были обращены къ покровительству Н. В. Кукольника. Отъ него они пр³ѣхали ко мнѣ и сказали, что были имъ представлены Глинкѣ и Маркевичу, {Николай Андреевичъ Маркевичъ -историкъ Малоросс³и, уыерш³й въ сороковыхъ годахъ. Отличный фортеп³анистъ, онъ былъ однимъ изъ лучшихъ учениковъ Фильда. Послѣ нѣсколькихъ лѣтъ деревенской жизни, онъ пр³ѣхалъ въ 1839 г. въ Петербургъ откормленнымъ тельцомъ. Небольшаго роста, пухлый, розовый флегматикъ; страстный охотникъ до духовъ и всякихъ умыван³й, мылся, полоскался, какъ утка, по нѣскольку разъ въ день. Онъ былъ забавный собесѣдникъ съ примѣсью напускной малоросс³йской наивности; любилъ хорошо пожить, пилъ одно шампанское да сельтерскую воду, и, какъ слѣдуетъ даровитому лѣнтяю, жилъ и умеръ въ долгахъ. А. С.} и что всѣ трое обѣщали содѣйствовать устройству ихъ концертовъ.
   Вечеромъ того же дня, какъ Дрейшокъ и Стёръ пр³ѣзжали ко мнѣ, Глинка и Маркевичъ были уже за роялемъ, y Кукольника. Я пр³ѣхалъ къ нему съ К. Брюлловымъ, за которымъ заѣзжалъ обыкновенно въ академ³ю, по сосѣдству. Они репетировали по программѣ, въ которой Глинка еще утромъ условился съ пр³ѣзжими артистами. Кукольникъ тутъ же сообщилъ мнѣ распредѣлен³е занят³й по концерту въ пользу Стёра; послѣдняя проба назначалась y меня. К. Брюлловъ, какъ человѣкъ несродный ни къ какому практическому дѣлу, оставался безъ должности. Замѣтивъ это, онъ сказалъ:
   - "А я пр³ѣду, если кто меня привезетъ, и прослушаю концертъ, если уцѣлѣютъ уши".
   Послѣ моего замѣчан³я, что онъ можетъ запастись ватой, Глинка обернулся къ Кукольнику и сказалъ:
   - "Несторъ, уведи этихъ профановъ куда-нибудь; они намъ мѣшаютъ".
   Маркевичъ прибавилъ: "И какую бы глупость они ни выдумали, мы согласны на все". {H. A. Маркевичъ принималъ участ³е въ либретто "Руслана", именно "поддѣлывалъ стихи въ балладѣ финна" (Зап., 106). В. Н.}
   Брюлловъ, любивш³й пофорсить, взялъ меня подъ руку, комично раскланялся, и мы ушли въ другую комнату (вязался же фарсъ съ его львинымъ затылкомъ, грудью атлета и всегдашней, естественной прической Аполлона бельведерскаго!). Тутъ Брюлловъ присѣлъ къ столу и началъ чертить карикатуры на Глинку съ надписями: "Глинка на балѣ въ Смольномъ", "Глинка обожаемый", "Глинка, поющ³й безъ голоса и безъ фрака", "Глинка въ восторгѣ отъ своихъ произведен³й" и т. д.
   При этомъ онъ приговаривалъ: "Какъ же я его отпечатаю! a вотъ и еще.... и еще экземпляръ..... сюжетъ неистощимый!"
   Въ слѣдующ³е дни карикатуръ его на Глинку набралось до двадцати. Ихъ колекц³ей завладѣлъ тогда братъ его, А. П. Брюлловъ, отъ котораго они перешли къ В. П. Энгельгардту, одному изъ друзей Глинки. {Альбомъ Глинки съ карикатурами подаренъ В. П. Энгельгардтомъ Императорской Публичной Библ³отекѣ. Сн. "Отчетъ И. П. Б. за 1867 г.", стр. 54.} У меня остался только набросокъ головы Михаила Ивановича, съ надписью: "Глинка задумываетъ новую, чудовищную оперу".
   Расходивш³йся на карикатурахъ, Брюлловъ посвящалъ меня въ ихъ таинства, объясняя, какими чертами физ³оном³и и фигуры можно, и какими надобно жертвовать въ пользу наиболѣе "казовыхъ, характерныхъ частей". Не въ коня былъ кормъ. Вотъ H. A. Степановъ такъ вынесъ изъ указан³й К. П. Брюллова хорошую дозу.
   23-го апрѣля 1840 г. я долучилъ отъ Маркевича записку, которую прописываю in extenso; она писана интереснымъ лицомъ и характеризуетъ взаимныя отношен³я кружка или, какъ выражается Глинка въ своихъ Запискахъ, брат³и:
   "Посылаю тебѣ, любезный собратъ, моего камердинера, которому можешь вручить остальные 275 руб., что составитъ за мною 300 всѣхъ.
   "Теперь о другомъ: присланъ-ли тебѣ альбомъ мой отъ Каменскаго? Если написалъ что-нибудь, то доставь черезъ этого же Зосима; мнѣ хочетъ еще кой-кто вписать свои имяна.
   "Теперь о третьемъ: я былъ y Стёра и y Дрейшока; мы толковали о дѣлѣ; они не могутъ иначе быть y тебя, какъ въ четвергъ. Между прочимъ, я собираюсь выучить со скрипкою концертъ Липинскаго и можетъ быть съиграю его y тебя. Извѣсти можешь-ли собраться къ Четвергу?
   "Еще о четвертомъ: Несторову статью получилъ-ли? Пошла-ли она въ друкарню (типограф³ю)?
   "Еще о пятомъ; но не бойся, это уже послѣднее; жму твою руку и проч. Твой Н. Маркевичъ".
   Вечеромъ 27-го апрѣля собрались y меня: М. И. Глинка, графъ Ѳ. П. Толстой, А. П. и К. П. Брюлловы, два брата Кукольники, князь В. Ѳ. Одоевск³й, баронъ П. А. Вревск³й (мой однокашникъ, убитый при р. Черной), графъ В. А. Соллогубъ, П. П. Каменск³й, M. A. Гедеоновъ, Э. И. Губеръ, В. И. Григоровичъ, Рамазановъ (тогда ученикъ скульптуры), П. В. Басинъ, С. Ѳ. Щедринъ (братъ знаменитаго мариниста), А. П. Лодъ (на сценѣ Нестеровъ), Н. А. Маркевичъ, И. И. Сосницк³й, поэтъ Шевченко, скульпторъ Витали, В. Г. Бѣлинсв³й, И. И. Панаевъ, Струйск³й, Гарановичъ (ученикъ К. П. Брюллова), Я. Ѳ. Яненко, Владиславлевъ и нѣсколько моихъ родственниковъ. Не доставало: О. И. Сенковскаго, Даргомыжскаго, двухъ братьевъ Степановыхъ, Штерича, В. А. и П. А. Каратыгиныхъ, О. А. Петрова и доктора Гейденрейха. Съ ними, сохранивш³йся y меня списокъ пр³ѣхавшихъ, далъ бы полный персоналъ нашего кружка, за немногими исключен³ями тѣхъ, которые группировались болѣе около графа М. Ю. В³ельгорскаго и князя В. Ѳ. Одоевскаго.
   Дрейштокъ, "рубивш³й пальцами котлеты", по выражен³ю Глинки, исколотилъ въ этотъ вечеръ два рояля, взятые мною y Вирта на прокатъ, и заставилъ нѣкоторыхъ, въ томъ числѣ и Бѣлинскаго, уѣхать до ужина; зато Маркевичъ удивилъ всѣхъ своей игрой, затмивъ Дрейшока и Стёра. Всѣ были порядочно утомлены, но веселая бесѣда за ужиномъ оживила насъ. Заговорили о новой оперѣ Глинки; онъ не выдержалъ, всталъ изъ-за стола и подсѣлъ къ роялю; струны задребезжали; но y Дрейшока былъ ключъ, и онъ наскоро настроилъ инструментъ. Глинка былъ неистощимъ; сначала онъ исполнилъ нѣкоторые оконченные нумера "Руслана и Людмили"; потомъ знакомилъ насъ, болѣе и болѣе одушевляясь, съ рисунками подготовленныхъ. номеровъ,- и тутъ-то исполнен³е заговорило объ руку съ творчествомъ! Взошло теплое утро; окна были отворены и било семь, когда кто=то замѣтилъ, что прохож³е останавливаются. Мои гости разъѣхались.
   Концертъ Стёра состоялся въ залѣ князя Голицына (рябчика) и далъ артисту 900 рублей. Этимъ онъ былъ обязанъ всего болѣе Глинкѣ, a потомъ - графу В. А. Соллогубу, доставшему безплатную залу.
  

II.

  
   Чтобы выяснить продолжительную привязанность Глинки къ Н. Кукольнику, замѣчу прежде всего, что самая личность Кукольника, не вмѣру пострадавшая отъ литературныхъ нападокъ, была вовсе не такова, какою ее выставлялъ мой однокашникъ И. И. Панаевъ,- писатель, пр³уроченный къ литературѣ Бѣлинскимъ и A. A. Краевскимъ, писатель, скорѣе ex-machina, нежели по призван³ю. Мнѣ тяжело говорить объ этомъ, a надобно. Диффамац³я собрата была конькомъ Пaнаева; ради ея, онъ бралъ много на себя и зачастую не только безъ провѣренныхъ, но и безъ всякихъ данныхъ. Готовый, впрочемъ, на дѣла благотворительныя, не отличался онъ и остроум³емъ, придающимъ обличен³ю условный характеръ. Къ тому же Н. Кукольнику приходилось служить козломъ очищен³я и за брата, который пользовался не совсѣмъ лестной репутац³ей по управлен³ю имъ дѣлами Новосильцевыхъ.
   Несторъ Кукольникъ былъ отъ природы мягокъ и добръ при всѣхъ своихъ слабостяхъ; Панаевъ это зналъ, но игнорировалъ и довелъ свои памфлеты до ухарства. Кукольникъ отвѣчалъ немногими знаменательными словами: "Гласность - дѣло святое, но есть люди, ведущ³е себя дурно и въ церкви". Если бы Панаевъ прожилъ сто лѣтъ, то не сказалъ бы ничего лучшаго; поэтому-то и бывш³е наставники наши, позднее никогда не называли его въ числѣ лицъ, приносившихъ честь нашему панс³ону. Правда, напускное, натянутое простодуш³е Кукольника было скоро разгадано, и дѣйствительно, трудно было встрѣтить человѣка, который бы хитрилъ менѣе ловко и безъ всякой надобности, потому что природныя дарован³я и наклонность къ труду ѳго обезпечивали. Правда и то, что тщеслав³е и до цинизма доведенное имъ пренебрежен³е общественныхъ прилич³й могли быть объяснены только отсутств³емъ разумности, которою онъ былъ обдѣленъ въ пользу его дарован³й; но все же его слабости не были въ существенный ущербъ обществу или ближнему, въ чемъ справедливо обвинялся Платонъ Кукольникъ, его старш³й братъ. Да и знала-ли петербургская публика почву, на которой выросла тѣсная взаимность Глинки и Нестора Кукольника? говоря уже о чуткомъ, музыкальномъ ухѣ Кукольника, онъ былъ хорошо посвященъ и въ сухое таинство контрапункта. Глинка находилъ въ немъ тонкаго цѣнителя своихъ произведен³й, провѣрялъ съ нимъ свои этюды, свои музыкальные рисунки и работалъ съ нимъ часто надъ инструментовкой оперныхъ нумеровъ. О. А. Петрову, почтенному ветерану оперы, это должно быть памятно, какъ общему знакомому и хорошему цѣнителю теор³и музыки и голосовъ. Конечно, Глинка занимался съ Кукольникомъ не какъ съ учителемъ, a какъ съ диллетантомъ, потому что самъ былъ уже превосходнымъ маэстро; тѣмъ не менѣе, Кукольникъ приходился ему кстати, какъ выражен³е, какъ микрокозмъ просвѣщеннаго меньшинства публики. Образован³е получилъ Н. Кукольникъ въ Нѣжинской гимназ³и, и окруженный смолоду людьми учеными, между которыми его отецъ занималъ видное мѣсто, онъ обладалъ эрудиц³ей университетской, былъ хорошимъ знциклопедистомь. {Отецъ Кукольника былъ профессоромъ Педагогическаго Института. A. C.} Правда, какъ писатель, онъ вызываетъ перечень такихъ ингред³ентовъ его шаткаго ума, его парадоксальной за частую логики, что оцѣгка оказывается незавидною... Какъ поэту, служила ему усердно фантаз³я, главная прислужница на высотахъ кастальскихъ; но онъ не умѣлъ сдерживать ея своенрав³й, какъ она того требуетъ, чтобы не отбиваться отъ рукъ. И не онъ ею, a она, шаловливая, владѣла имъ. Къ тому же, наклонность писать скоро, безъ оглядки, большею част³ю изъ-за гонорар³я, заглушала въ немъ любовь и цѣломудр³е поэта; отсюда слабость исполнен³я, не отвѣчающаго задачамъ мысли, и натянутость ихъ завершен³я. Сенковск³й, понимавш³й поэз³ю столько же, сколько я санскритск³я письмена, воскликнулъ какъ-то неосторожно: "Велик³й Кукольникъ!" Кукольникъ повѣрилъ ему и окончательно сбился съ толку. Онъ даже не давалъ себѣ времени прочитывать написанное, и мнѣ случалось получать отъ него статьи для "Художественной Газеты", требовавш³я самаго широкаго редактирован³я. Изъ-за этого выходили y насъ забавныя сцены. При такомъ нескромномъ служен³и слову, нельзя было и ожидать отъ Кукольника произведен³й высокаго значен³я, а задатки для этого были y него. Какъ импровизаторъ, какъ веселый и остроумный собесѣдникъ, онъ стоялъ несравненно выше себя, какъ литератора. Прибавьте къ этому его рѣдкое добродуш³е, своеобразные пр³емы, дѣтскую веселость, вызывавшую иногда смѣхъ до слезъ; представьте его въ сообществѣ даровитаго Маркевича, остроумнаго Сенковскаго, цвѣтистаго, образнаго почти въ каждомъ словѣ Карла Брюллова,- и все это безъ салонныхъ стѣснен³й, все на распашку, какъ любятъ художники,- и вы получите объяснен³е тѣснаго и продолжительнаго сближен³я Глинки съ Несторомъ Кукольникомъ. Гостепр³имный, сердечный князь В. Ѳ. Одоевск³й, также принимавпг³й Глинку à bras ouverts, былъ какъ художникъ, какъ диллетантъ, не легко воспр³имчивъ и холодноватъ, a Глинкѣ нужна была взаимность по его горячему темпераменту, по его пульсу.
   Изъ импровизац³й Кукольника приведу одну, вылившуюся въ веселыя минуты послѣ вечерней прогулки въ Токсовѣ. Пр³ѣхавъ туда часамъ къ семи вечера, мы безъ провожатыхъ разсыпались во всѣ стороны, по мѣрѣ какъ приводились сонныя чухонск³я лошадки. Было только условлено собраться въ бесѣдкѣ, знакомой всѣмъ посѣтителямъ Токсова. Не знаю, передаю-ли стихи Кукольника буквально, потому что мои и Рамазанова вар³анты, тутъ же высказанные, назойливо набиваются памяти:
  
   Холмистыя дали, какъ волны,
   Надъ моремъ тумана встаютъ,
   И силы, и свѣжести полны,
   Пришельца въ объятья зовутъ!
  
   За отрогомъ - лѣсъ въ отдаленьи,
   За нивою - зеркало водъ;
   Овраги, потоки, каменья,
   Все мимо, все дальше, впередъ!
  
   Въ трущобѣ сердито бѣснуясь,
   Холодный грохочетъ ручей;
   Туманы ложатся волнуясь,
   А въ рощѣ гремитъ соловей.
  
   Какъ серны, привычные кони,
   На черныхъ висятъ крутизнахъ,
   Иль стелятся съ жаромъ погони
   По утлымъ тропинкамъ въ горахъ.
  
   И смотритъ Юпитеръ привѣтно
   На нашъ въ разсыпную походъ,
   И ждетъ насъ не сонъ безотвѣтный,
   Насъ Весперъ на сходку зоветъ.
  
   Аврора проснулась, умылась,
   Румянымъ потокомъ легла,
   И Токсова даль озарилась,
   И Фебомъ смѣнилася мгла.
  
   Вѣнчанный возница пускаетъ
   Своихъ лучезарныхъ коней,
   И, кудри откинувъ, с³яетъ
   Въ парадной ливреѣ своей.
  
   И обдалъ онъ златомъ озера,
   Кустарняки, долы, лѣса...
   Мы Фебу воскликнули: фора!
   Брависсимо! vivat! ypal
  
   Ѣздили мы иногда и въ Павловскъ послушать Гунгля; обѣдали обыкновенно въ особыхъ комнатахъ на верху вокзала. Разъ какъ-то мы были порядочно навеселѣ, когда спустились въ залъ оркестра; но остались туть не долго и вышли на просторъ. Посрединѣ площадки, вокругъ которой мы усѣлись, откуда ни возьмись, остановилась чья-то левретка. Продрогшая, согнувшись въ дугу и поджавъ заднюю лапу, она дрожала, какъ осиновый листъ. Не успѣлъ ее замѣтить К. Брюлловъ, какъ очутился передъ ней и до того комично и вмѣстѣ отчетливо передразнилъ ее, что раздался общ³й хохотъ. Паясничество и фарсъ, къ которымъ онъ привыкъ на ихъ родинѣ, въ Итал³и, давались ему въ совершенствѣ. Онъ и согнулся, какъ левретка, и дрожалъ, какъ она, и выражалъ глазами то тоскливое безпокойство, которое напоминаетъ во взглядѣ собаченокъ взглядъ испуганной газели.
   - "Вотъ этого музыкой не передашь", сказалъ сквозь хохотъ Глинка.
   - "Нѣтъ, передашь", перебилъ его Яненко, и ни къ селу, ни городу, пробасилъ:
  
   Ѣхалъ чижикъ въ лодочкѣ,
   Въ бригадирскомъ чинѣ,
   Не выпить-ли намъ водочки
   По этой причивѣ?
  
   Онъ часто цитировалъ эту галиматью, a на этотъ разъ речитативомъ и какъ-то забавно. Поднялся снова смѣхъ; смѣялась и часть подсѣвшей къ намъ публики. Фарсы продолжались, a между тѣмъ, любители скандаловъ заносили ихъ въ свою записную книжку.
   Въ концѣ мая 1840 г. К Брюлловъ сдѣлалъ наконецъ эскизъ давно задуманной имъ картины "Осада Пскова". Какъ хорошъ былъ этотъ эскизъ! Какъ жалка передъ нимъ неконченная картина!
   2-го ³юня я встрѣтилъ его въ коридорѣ академ³и съ его краскотеромъ Липинымъ, тащившимъ цѣлую кучу живописныхъ принадлежностей Брюлловъ былъ въ возбужденномъ состояв³и и сказалъ мнѣ:
   - "Идемъ въ большую мастерскую, на осаду Пскова, недѣли на двѣ; присылай мнѣ, пожалуйста, по двѣ чашки кофе, по два яйца и по тарелкѣ супу; сейчасъ и приказъ объ этомъ посланъ къ тебѣ".
   Я жилъ тогда во 2-й лин³и, насупротивъ его мастерской, и исполнялъ акуратно его желан³е. Къ его меню я прибавлялъ только жаренаго цыпленка, который ни разу не оставался лишнимъ.
   15-го ³юня 1840 г., когда я былъ одинъ въ квартирѣ, часовъ въ 7 вечера раздался звонокъ. Вошелъ обросш³й бородой и сильно похудѣвш³й К. Брюлловъ.
   - "Дашь мнѣ шампанскаго, да чего-нибудь съѣсть?" спросилъ онъ, видимо довольный своею работой, и прибавилъ: "Теперь скажи, какъ отдѣлаться отъ любопытныхъ? Показывать неконченную картину, все равно, что ходить безъ сапогъ".
   Припоминаю его слова всяк³й разъ, какъ мнѣ приходится видѣть такъ ген³ально задуманную и такъ несчастливо остановленную въ исполнен³и "Осаду Пскова". Что тутъ за уб³йственная пестрота и въ краскахъ, и въ лин³яхъ! A изъ-за этой-то пестроты и казнился художникъ при мысли, что картина можетъ остаться неконченной. И какъ сонъ въ руку: подоспѣли требован³я на картоны, на работы для Исак³евскаго собора... a затѣмъ... но объ этомъ послѣ. Между тѣмъ, какъ я говорилъ слугѣ о винѣ и закускѣ, Брюлловъ набросалъ на недописанномъ мною листѣ бумаги нѣсколько карикатуръ на своихъ братьевъ, на Н. Кукольника, на Шебуева, на Шевченко, и сказалъ:
   - "Да пожалуйста, нельзя-ли изъ этихъ уродовъ Глинку и Кукольника сюда? жить хочется!"
   - Попробуемъ.
   Слуга отправился, и намъ посчастливилось. Кукольникъ и Глинка оказались по домамъ и не болѣе, какъ черезъ часъ, оба пр³ѣхали вслѣдъ за посланнымъ, который успѣлъ запастись и всѣмъ нужнымъ. Началось бражничанье, пошли росказни со спорами и смѣхомъ пополамъ.
   Не уступая К. Брюллову, Глинка усиленно работалъ все это время надъ "Русланомъ и Людмилой", Кукольникъ - надъ "Эвелиной де-Вальероль", a вашъ покорный слуга только что окончилъ переводы "Римскихъ Элег³й" и сидѣлъ за коректурами газеты. Послѣ труда весело. Погода стояла великолѣпная; окна были раскрыты; мы пропировали до 5-ти часовъ утра. Нѣсколько эскизовъ карандашемъ и чернилами, между ними карандашный набросокъ Брюллова, эскизъ двѣнадцатиглаваго Исак³евскаго собора и лоскутокъ нотъ съ импровизац³ей Глинки, остаются y меня отъ этого вечера и понынѣ.
   - "Зачѣмъ эта мрачная масса въ нашемъ мрачномъ климатѣ?" говорилъ Брюлловъ, смотря изъ моихъ оконъ на нынѣшн³й соборъ:
   "Бѣлыя, съ золотыми маковками, букетъ къ небесамь былъ бы лучше!"
   Съ концу нашей бесѣды Глинка выразилъ и энергично провелъ мысль положитъ конецъ приходившему въ упадокъ кружку, собиравшемуся y Кукольника. Что Глинка ве былъ лишенъ въ важныхъ обстоятельствахъ жизни практическаго такта, это доказалъ онъ и тѣмъ, что первый понялъ необходимость предупредить жалк³я послѣдств³я постепеннаго, нравственнаго упадка близкаго ему человѣка. Высказавъ желан³е разомъ покончить со всей компан³ей, онъ предложилъ намъ поддержать его мысль.
   - "Да какъ-же это сдѣлать?" спросилъ Кукольникъ.
   - "Очень просто", отвѣчалъ Глинка, "найми маленькую квартиру и до осени никому, ни слова о томъ".
   Я ухватился обѣими руками за его предложен³е, a Брюлловъ заключилъ бесѣду рѣшительнымъ "Баста!" и поднялъ бокалъ "За новую, свѣжую жизнь!"
   - "Быть дѣлу такъ!" отвѣчалъ Кукольникъ, и мы распрощались.
  

III.

  
   Къ сказанному о нашихъ сходкахъ прибавлю, что онѣ имѣли трояк³й характеръ: во-первыхъ, сподручный, ради газеты, которая отвѣчала и желан³ямъ академ³и, давно неимѣвшей своего органа; во-вторыхъ, поощрительный, ради артистовъ оперы, которыхъ привлекалъ талантъ Глинки, и въ-третьихъ, характеръ своей темной стороны, которой главными виновниками были Платонъ Кукольникъ и Яненко; послѣдн³й въ роляхъ виночерп³я, форшнейдера и маркитанта, къ чему его побуждали, какъ онъ самъ откровенно говорилъ, его семейныя нужды.
   Поощряемый Платономъ Кукольникомъ, Глинка приглашалъ насъ на обѣды и пикники въ складчину, иногда по циркулярнымъ повѣсткамъ, въ родѣ, сохранившагося y меня билета, съ литографированной виньеткой К. Брюллова: "Знаменитая пробка извѣстнаго берлинскаго штофа, извѣщая съ душевнымъ прискорб³емъ о кончинѣ его, послѣдовавшей на прошедшей недѣлѣ въ потьмахъ, проситъ пожаловать на его поминки въ квартиру Я. Ѳ. Яненко, y Семеновскаго моста, на Фонтанкѣ, угловой домъ Пономарева, со внесен³емъ на похоронные расходы 2-хъ рублей".
   Все, что тутъ дѣлалось нелѣпаго, дѣлалось подъ руководствомъ Платона Кукольника, смотрѣвшаго на многихъ гостей брата, какъ на дойныхъ коровъ. Онъ разсчитывалъ и на талантъ Глинки. Эксплуатац³я началась съ издан³я извѣстныхъ двѣнадцати романсовъ, подъ заглав³емъ "Прощан³е съ Петербургомъ", Въ чемъ состояла его сдѣлка съ издателемъ Гурскалиномъ (фирма "Одеонъ") - кто ихъ знаетъ, a сдѣлка была. Тутъ все пускалось въ ходъ: и обѣщан³я выгодъ, и поддѣльные восторги, a иногда и крупныя рѣчи. Я и теперь не могу вспомнить безъ горькой улыбки, къ какимъ уловкамъ прибѣгалъ Платонъ Кукольникъ, чтобы заставить своего брата Нестора писать по нѣскольку романсовъ въ недѣлго, a Глинку - класть ихъ на музыку. Начиная съ легкихъ опытовъ надъ Варгунинымъ, ставившимъ въ долгъ бумагу, и оканчивая налеган³ями на неподатливаго Карла Брюллова, Платонъ Кукольникъ производилъ свои эксперименты, по очереди, и надъ другими. Такъ, въ продолжен³е нѣсколькихъ недѣль, К. Брюлловъ написалъ, и разумѣется gratis, два поколѣнные и одинъ поясной портретъ всѣхъ трехъ братьевъ Кукольниковъ: Нестора, Платона и Павла. Роль Платона Кукольника, относительно его брата, Глинки и Карла Брюллова, выясняетъ многое, несправедливо павшее и на друг³я простодушныя головы. Чтобы снять съ нихъ незаслуженную тѣнь, одно средство - не щадить виноватаго. Молча, но не безъ горечи, смотрѣли на все это искренно любивш³е и цѣнивш³е Глинку братья Н. А. и П. А. Степановы, и немног³е друг³е, преданные ему люди, къ которымъ надо отнести и покойнаго М. Гедеонова.
   На вечера Кукольника пр³ѣзжали и московск³е гости: Н. И. Надеждинъ, Т. Н. Грановск³й, Севастьяновы, и если не ошибаюсь, М. П. Погодинъ. На званыхъ, музыкальныхъ вечерахъ, число гостей доходило до семидесяти, при чемъ не были забываемы въ приглашен³яхъ ни Я. И. Ростовцевъ, ни Л. В. Дубельтъ. Поддерживать ихъ знакомство составляло особенную задачу для Платона Кукольника или, какъ онъ выражался, "важную стратагемму". Въ видѣ контрабанды, являлся на эти вечера и извѣстный, принадлежавш³й къ кружку графа В А. Соллогуба, любезный шалунъ Булгаковъ. И тутъ, какъ въ домахъ князя В. Ѳ. Одоевскаго и графа М. Ю. В³ельгорскаго, не помню Булгакова иначе, какъ пр³ѣзжавшимъ далеко за полночь.
   Такимъ образомъ, кружокъ Кукольника составлялъ иногда группу постоянную, какъ мозаика, a иногда пеструю, какъ въ калейдоскопѣ.
   Разъ я объяснялся о Кукольникахъ съ Бѣлинскимъ, въ присутств³и Грановскаго. Когда Бѣлинск³й выразилъ удовольств³е на мое сравнен³е Нестора Кукольника съ Сумароковымъ "нашего времени",
   - "Нѣтъ", возразилъ Грановск³й, "Сумароковъ дѣйствовалъ и умеръ бездарнымъ разумникомъ, a Кукольникъ и живетъ, и умретъ даровитымъ глупцомъ ".
   Въ концѣ концовъ, Нестору Кукольнику пришлось расплатиться за нелѣпости брата Платона и Яненко. Съ упадкомъ его средствъ. съ литературными на него памфлетами, онъ пр³унылъ и какъ бы упалъ духомъ.
   Не бѣда, если между дѣломъ и бездѣльемъ скажется иногда глупость, но не могло же такъ называемое меньшинство оставаться равнодушнымъ къ повторявшимся пошлостямъ. Несмотря на бутады Платона Кукольника, я не переставалъ бывать и на другихъ вечерахъ, гдѣ на кукольниковск³я сборища смотрѣли со справедливымъ предубѣжден³емъ. Порицатели были правы; правы не въ нападкахъ на возл³ян³я Бахусу, отъ которыхъ были не прочь и друзья В³ельгорскаго, Одоевскаго и Соллогуба, чему я бывалъ свидѣтелемъ,- правы были порицатели въ томъ, что вся кукольниковская компан³я не внесла въ нашу литературу ни одной новой, сильной мысли, не выработала ни одного здороваго общественнаго принципа, какъ не сдѣлали этого и гостиныя нашихъ меценатовъ, съ ихъ Жуковскими и Вяземскими. Но литературное вл³ян³е послѣднихъ въ пер³оды 1820 и 1830-хъ годовъ обусловлено было иной средой. Погромъ 14-го декабря отнялъ на долго охоту y передовыхъ людей общества вмѣшиваться во внутреннюю политику нашей жизни, да и самые пути къ тому были загорожены. Вотъ почему неоспоримыя заслуги Жуковскихъ и Вяземскихъ были собственно тутъ ни причемъ. И какъ честь русской музыки принадлежитъ Глинкѣ, такъ и честь новаго, смѣлаго слова принадлежитъ людямъ другаго закала. По этому-то и хорош³я стороны кукольниковскаго кружка не искупили отсутств³я того, чего требовало и время. и подготовленная почва; a что она была подготовлена, это доказала наша литература сороковыхъ годовъ, съ ея послѣдств³ями въ жизни.
   На бѣду, слухи о недавней размолвкѣ Глинки и К. Брюллова съ женами ходили еще по городу съ прибавлен³ями, разумѣется, петербургски³хъ кумушекъ. Странно было при этомъ то, что петербургская публика, въ особенности барыни, нападали на своихъ любимцевъ въ то время, когда они подавали собою примѣръ безкорыстнаго, свободнаго труда и творческой дѣятельности, какъ-будто эта славная дѣятельность, во оч³ю всему Петербургу, не давала имъ права на болѣе осторожные приговоры въ дѣлахъ, для посторонняго темныхъ. {Так³е толки были столько же нелѣпы, какъ и толки о жадности К. Брюллова къ деньгамъ, о его скупости. Въ своемъ мѣстѣ я уясню, на сколько правды какъ тутъ, такъ и въ вещахъ серьезныхъ, которыхъ я былъ свидѣтелемъ. A. C.} Съ отвращен³емъ припомипаю нѣкоторые отзывы въ концѣ тридцатыхъ годовъ, какъ о К. Брюлловѣ и Глинкѣ, такъ и о Пушкинѣ, котораго костюмъ и манеры не всегда приходились по вкусу пустозвонамъ великосвѣтскаго пошиба. Да, попугаизму и злослов³ю открылось тогда широкое поле. К. Брюлловъ и Глинка, при всей ихъ сдержанности, почувствовали себя не нормально; но работали еще усиленнѣе, нежели когда-либо, что можно доказать одними перечнями ихъ работъ; надобно же было и желчь разгонятъ, a причинъ для нея было довольно. Выше мы видѣли, что это не помѣшало Глинкѣ отнестись тепло къ шаткому положен³ю Нестора Кукольника; не всяк³й въ извѣстномъ настроен³и духа думаетъ и дѣйствуетъ за другаго.
  

IV.

  
   Въ концѣ августа 1840 г. мысль Глинки осуществилась: Н. Кукольникъ переѣхалъ въ маленькую квартирку четвертаго этажа, на дворѣ, y Харламова моста. Въ первые четыре мѣсяца Глинка, К. Брюлловъ и я пр³ѣзжали къ нему раза по два и по три въ недѣлю. Пр³ѣзжали и братья Н. А. и П. А. Степановы, но рѣже. Между тѣмъ, какъ Глинка работалъ обыкновенно съ Кукольникомъ за роялемъ, Брюлловъ чертилъ въ сосѣдней комнатѣ эскизы, a я держалъ корректуру газеты и знакомилъ его съ нѣмецкой литературой, съ Гете. Здѣсь-то, въ тишинѣ, Глинка окончательно выработалъ всѣ остальные нумера "Руслана и Людмилы". Здѣсь же насладился онъ исполнен³емъ, на бѣдномъ инструментѣ, своей интродукц³ей (вся первая половина перваго акта), созданной имъ незадолго передъ тѣмъ, на дорогѣ изъ деревни въ Петербургъ. Знатоки, въ томъ числѣ и В. В. Стасовъ, считаютъ ее перломъ ген³я Глинки.
   Сожительница Кукольника, впослѣдств³и его жена Амал³я Ивановна, показывалась только мелькомъ, по хозяйству. {*}
   {* Такъ какъ въ слѣдующихъ статьяхъ врядъ-ли возвращусь къ Кукольнику, то чтобы сказать нѣсколько словъ о его женитьбѣ, я долженъ забѣжать года на полтора впередъ.
   Въ ³юлѣ 1843 г. онъ пр³ѣхалъ ко мнѣ рано утромъ, когда Глинки не было уже въ Петербургѣ.
   - "Сегодня женюсь на Амал³и. Не откажись быть посаженымъ!"
   - Женитьба - не крестины, отъ которыхъ не отказываются, отвѣчалъ я; но если дѣло порѣшено, то зачѣмъ и дальше ходить?
   - "Спасибо!"
   Кукольникъ прибѣгалъ къ лаконизму и усиливалъ свое малоросс³йское произношен³е, когда хотѣлъ пооригинальничать. О своемъ намѣрен³и жениться онъ говорилъ со мною и прежде; но какъ мои возражен³я не дѣйствовали, то мнѣ осталось только послать за каретой, чтобы вмѣстѣ отправиться въ первое Парголово, гдѣ онъ жилъ съ невѣстой. Дорогой онъ мнѣ началъ восхвалять ея качества; но на счетъ этого я зналъ больше его, a потому клалъ его слова въ карманъ и ѣхалъ далѣе. Невольно думалось - что за чепуха!
   Въ деревянной церкви, на горкѣ, при въѣздѣ съ Поклонной горы въ первое Парголово, Н. Кукольникъ былъ обвѣнчанъ безъ особой церемон³и, безъ гостей, въ передобѣденное время. A. C.}
   Что Глинка забылъ въ своихъ Запискахъ объ описанныхъ мною вечерахъ y Харламова моста, это могу объяснить только тѣмъ, что онъ писалъ свои Записки спустя пятнадцать лѣтъ. Возвращаюсь къ прерванному:
   Такъ прошла осень и январь 1841 года. Первый, проникш³й въ это убѣжище наше, былъ Губеръ; за нимъ показался Яненко, и вскорѣ послѣдовала перемѣна, положившая конецъ и нашимъ уединеннымъ вечерамъ, и моимъ частымъ свидан³ямъ съ Глинкой.
   Кстати о честномъ и простодушномъ Губерѣ: съ своими длинными волосами и блѣднымъ лицомъ, онъ смотрѣлъ засидѣвшимся студентомъ; воспр³имчивый, но мало даровитый, онъ брался за многое, ни на чемъ не сосредоточился, и ничего поэтому не сдѣлалъ. Вотъ нѣсколько словъ изъ сохранившейся y меня записки Бѣлинскаго, о такъ называемомъ Губера переводѣ Фауста: "Помоги вамъ Богъ... это будетъ не то, чѣмъ плюнулъ на публику Губеръ". Когда-нибудь разскажу и о забавномъ qui pro quo, обогатившемъ насъ, по поводу этого страннаго перевода, превосходными стихами Пушкина. Кто, знакомый съ фактурой пушкинскаго ритма, усомнится, что и самое ему посвящен³е было исправлено.... написано имъ же, съ перифразой конца, по смерти Пушкина.
  
   Когда меня на подвигъ трудный, и проч.
  
   Глинка относился къ Губеру какъ-то холодно; я разъ замѣтилъ ему это; онъ мнѣ отвѣчалъ:
   -"Il me fait l'impression d'un homme qui a manqué à sa vocation". {Смотрю на него, какъ на человѣка, который измѣнилъ своему призван³ю.}
   Я спросилъ: какому призван³ю?
   Глинка только улыбнулся и сказалъ: "Mais c'est un brave homme". (Ho онъ славный человѣкъ).
   Въ началѣ 1841 г. Глинка нашелъ себѣ теплый по душѣ уголокъ y M. Гедеонова. Я не бывалъ y него, да и онъ былъ y меня только одинъ разъ.
   Осенью 1841 г., когда дѣла книгопродавца Смирдина пришли въ крайнее разстройство, въ пользу его затѣяно было издан³е "Русской Бесѣды", въ которомъ кн. В. Ѳ. Одоевск³й и графъ Соллогубъ приняли самое теплое участ³е. Это дало мнѣ поводъ видѣться съ Соллогубомъ чаще. Въ концѣ ноября 1840 г., когда онъ оканчивалъ свою "Аптекаршу", я встрѣтился y него съ Лермонтовымъ, и на вопросъ его: не перевелъ-ли я "Молитву путника" - Гете? я отвѣчалъ, что съ первой половиной сладилъ, a во второй - не достаетъ мнѣ ея пѣвучести и неуловимаго ритма.
   - "А я, напротивъ, могъ только вторую половину перевести", сказалъ Лермонтовъ, и тутъ же, по просьбѣ моей, набросалъ мнѣ на клочкѣ бумаги свои "Горныя вершины".
   Этотъ автографъ, остающ³йся y меня и понынѣ, я показалъ на другой день Глинкѣ, прочитавъ ему и мои обѣ половины. Цѣлое ему понравилось, но я почему-то замѣшкался списать ему коп³ю. Цѣлое y меня выходило такъ:
  
   Довольно! Небесная благость.
   Къ тебѣ припадаю, уйми
   Сомнѣнья и скорби мои!
  
   Довольно; мнѣ радость не въ радость,
   Я былъ и блаженъ, и страдалъ,
   Отъ счастья и горя усталъ.
  
   На тихую пристань покоя
   Сложи мое бремя земное,
   Потухш³я вѣки закрой
   И въ лонѣ своемъ успокой!
  
         ---
  
   Стихли всѣ равнины,
   Рощи и поля,
   Скоро на вершины
   Ляжетъ ночи мгла.
  
   Ухо еле внемлетъ
   Шелесту листвы;
   Птичка уже дремлетъ...
   Отдохнешь и ты.
  
   Въ концѣ декабря 1840 г. Глинка какъ-то пр³ѣхалъ ко мнѣ въ передобѣденный часъ. Въ одной рукѣ держалъ онъ свертокъ романса "Жаворонокъ", съ печатнымъ мнѣ посвящен³емъ, и сказалъ:
   - "Вотъ, вамъ двѣ вещицы: во-первыхъ, примите сей цитронъ", и онъ положилъ на столъ экземпляръ, за который я благодарилъ его еще ранѣе. "А вотъ вамъ", продолжалъ онъ, "и на цѣлый листъ матер³алу для вашей газеты,- статья обо мнѣ Мельгунова, нашего однокашника; боюсь только, не слишкомъ

Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
Просмотров: 859 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа